О характере российского капитализма и возможных путях его изменения

 

Очевидно, в процессе перехода от прежней формы со­циализма к рыночной экономике произошла сдача позиций социали­стических сил. К власти пришли противники любого варианта со­циализма и сторонники капитализма в самом радикальном вариан­те.

Если изложить кратко причины и этапы реставрации капита­лизма, то они следующие:

· социализм не был своевременно реформирован в направлении существенно большей экономической свободы и плюрализма форм собственности, что привело в 1988 - 1991 годах к его дискредитации в глазах народных масс в ходе «перестройки под руководством род­ной коммунистической партии» и к захвату власти антисоциалистически настроенными радикалами во главе с Ельциным;

· партии, группы, лидеры левого направления, отстаивающие интересы большинства населения, были в 1991-1993 годах оттеснены от участия в управлении страной в ходе запретов компартии СССР, ликвидации СССР, разгона советов и расстрела Верховного совета РФ;

· господствующее положение в экономике при посредничестве ельцинской группы заняли владельцы отраслей и предприятий, за­нимающихся экспортом природных ресурсов при минимальной их переработке или полном ее отсутствии;

· не справляясь с продолжающимся с 1991 года падением произ­водства, уровня жизни населения, социальным недовольством, эта группа в 1999 – 2000 годах «поделилась» властью и доходами с сило­выми структурами, представители которых получили доступ к приносящей ренту собственности и «освобождение» от необходимости бескомпромиссной борьбы с преступностью, в том числе, в собствен­ных рядах;

· этот конгломерат оказался не заинтересован в модернизации российской экономики, и на фоне растущих цен на нефть и газ дело идет к постоянному прозябанию и неконкурентоспособности всех перерабатывающих отраслей, сельского хозяйства при множестве речей и лозунгов о модернизации и т. п.;

· в последующем в стране была установлена и поддерживается методами административного давления на выборах монополия «пар­тии власти», выражающей узкоэгоистические интересы верхнего слоя государственных чиновников и крупного бизнеса, что сделало невозможным необходимое глубокое реформирование всей системы государственного управления;

· монопольное положение «партии власти» еще шире открыло шлюзы для коррупции, которая привела к невиданной ранее кор­румпированности как государственного аппарата, так и бизнеса (уход от налогов, откаты, «черные зарплаты», оффшорная регистра­ция прибыльных фирм, в том числе, входящих в государственные корпорации – все это коррумпированный бизнес).

В современных условиях сложился, таким образом, симбиоз ме­жду коррумпированным государством и руководящим слоем кор­румпированного бизнеса, крупной буржуазией. Государство не ведет бескомпромиссную борьбу с коррупцией, не осуществляет мер по реализации национальных интересов даже в базовых и инфраструк­турных отраслях, а бизнес, со своей стороны, не включаются в поли­тику, не возражает против системы административно «управляемой демократии» и не поддерживает оппозиционные партии даже либе­рального толка.

Указанный симбиоз возник и поддерживается политической ра­зобщенностью и пассивностью большинства народа. Прежние со­циалистические идеи дискредитированы, в среде сторонников со­циалистического направления царит разброд, а организации, при­званные отстаивать интересы народных масс, оказались не способ­ными к жесткой политической борьбе и не призывают к ней массы.

Для кардинального изменения ситуации, которое было бы в ин­тересах большинства населения страны, необходимы определенные изменения в соотношении сил и в мышлении а) государства как слоя высших чиновников, б) крупной и средней буржуазии и в) широких масс населения - наемных работников, рабочего класса. По сути, необходимы три мирные революции - революции в сознании. Во-первых, государство должно захотеть реальных изменений экономи­ческой политики и преодолеть сопротивление предпринимателей. А оно пока само не готово к этому изменению, не видит в нем смысла. Следовательно, государство должно измениться под давлением большинства народа в лице наемных работников. Это первая (по счету) революция.

Во-вторых, сам народ, и, прежде всего, его подавляющее боль­шинство, наемные работники, также должны измениться. Этому должна помочь активизация политических действий партий социа­листического направления. Народ должен стать активной политиче­ской силой, ведущей борьбу за демократию, за свободу СМИ, за дей­ствия государства в интересах большинства, против коррупции и всевластия капитала. Это – революция, вторая по счету, но не хроно­логически. Наконец, в-третьих, поведение и мышление предприни­мателей должно измениться под воздействием требований государ­ства, под воздействием и при поддержке народа. Это - третья рево­люция. Но ведущим звеном в ней является изменение настроения и политической боеспособности народных масс. Оно сможет произой­ти или под воздействием активизации политических партий и орга­низаций социалистического направления или стихийно. Соответст­венно, указанные революции могут произойти мирно, на демокра­тической основе, но нельзя исключать и взрыва народного негодова­ния. Партии социалистического направления должны быть готовыми и к этому варианту.

 

Э.Н. Соболев.
Механизмы и факторы деформаций в сфере оплаты труда

 

Выбранная стратегия реформирования российской эко­номики, сформированная под сильнейшим политическим влиянием международных финансовых институтов, изначально состояла в мак­симальном расширении поля рыночных отношений путем быстрого сужения сферы влияния государства и ускоренной приватизации экономики. Результатом такой стратегии стал глубокий системный кризис, основными проявлениями которого наряду со спадом произ­водства стали разрушение системы трудовых и социальных гарантий, широкое распространение неформальных отношений, рост социаль­ного расслоения в обществе, обострение проблемы бедности. Уже на старте реформ произошло катастрофическое падение уровня оплаты труда для подавляющей части трудящихся по сравнению с советски­ми временами. Одновременно шел процесс беспрецедентного роста неравенства в распределении результатов экономической деятельно­сти.

 

Основные тенденции в сфере оплаты труда в 90-е годы

Динамика реальной заработной платы. На протяжении 90-х годов наблюдалось устойчивое падение реальной заработной платы, уровень которой в 1999 г. составлял лишь 31,7 % от уровня 1990 г. Учет при оценке динамики реальной зарплаты неформальных заработков (по различным оценкам они составляют от 10 до 35% от всей получаемой зарплаты) в принципе не изменяет общей картины. Такая динамика оплаты труда привела к резкому ухудшению ус­ловий воспроизводства рабочей силы, значительная часть которой была способна воспроизводиться лишь в «хиреющем» состоянии. Об этом свидетельствуют сокращение продолжительности жизни; уве­личение смертности, в том числе в трудоспособном возрасте; сниже­ние рождаемости; нарастание угрозы депопуляции и т. д. По уровню развития человеческого потенциала Россия скатилась с 33 места в 1990 г. до 71 в 1997 г.[50]

В России уровень оплаты труда как в абсолютном, так и в отно­сительном выражении был традиционно низким. Но в советской сис­теме низкая заработная плата компенсировалась бесплатным или по символическим ценам предоставлением достаточно широкого круга благ и услуг (образования, здравоохранения, культуры, жилищно-коммунальной и транспортной сфер). Другим фактором, сглажи­вающим негативные для воспроизводства работника следствия низ­кой заработной платы, была ее сравнительно небольшая дифферен­циация по профессионально-квалификационным группам, отраслям, территориям. В результате скудный фонд заработной платы распре­делялся между работниками более или менее равномерно, что обес­печивало даже самым низкооплачиваемым из них достаточный га­рантированный минимум.

Снижение минимальной оплаты труда. В советской системе ус­тановленный государством норматив минимальной заработной пла­ты обеспечивал хотя и низкий, но социально приемлемый стандарт потребления благ и услуг, никогда не опускаясь ниже прожиточного минимума. Для определения его величины использовалась методо­логия подсчета минимального потребительского бюджета, разрабо­танная Г.С. Саркисяном. Минимальный потребительский бюджет представлял собой скорее социально приемлемый минимум благо­состояния, реально достигнутый на тот момент времени, чем физио­логический минимум для выживания. В 1965 г. прожиточный мини­мум был принят равным 40 руб., в 1975 г. – 50 руб., в 1989 г. – 54 руб., в 1990 г. – 61 руб.

Любопытно, что сам термин «прожиточный минимум» (или «уровень малообеспеченности») был официально признан лишь на рубеже 60-70-х годов. Величина прожиточного минимума законом не утверждалась и, тем более, не рекламировалась в силу закрытости проблемы, но использовалась государственными органами как от­правная точка для определения размеров минимальной заработной платы. Так, в 1957 г. минимальная заработная плата была установ­лена на уровне 27-30 руб. в месяц, в 1961 – на уровне 40 руб., в 1968 – на уровне 60 руб., к концу 70-х годов (в разных отраслях по-разному) – на уровне 70 руб., в 1990 – на уровне 80 руб.[51] Таким образом, советский минимум оплаты труда превышал прожиточный ми­нимум почти в 1,5 раза.

Описанная выше ситуация была в одночасье разрушена с нача­лом реформ, когда в результате резкого взлета цен доходы 70% рос­сиян опустились ниже уровня прожиточного минимума советского периода. Резкий рост дифференциации доходов и, как следствие, имущественного и социального расслоения заставил людей субъек­тивно ощутить себя бедными по сравнению с окружающими, а также на фоне открывшихся новых соблазнительных, но не бесплатных возможностей.

В значительной мере последнее обстоятельство связано с тем, что в условиях коммерциализации социальной сферы существенно обострилась проблема лишений. Недоступными для многих стали удовлетворение насущных потребностей в жилище, здравоохране­нии, образовании, летнем отдыхе детей. По данным обследования ИСЭПН РАН, в 1999 г. услуги детских дошкольных учреждений могли себе позволить лишь 42% семей с детьми соответствующего возрас­та.

Главное же состоит в том, что заработная плата многих катего­рий работников опустилась ниже прожиточного минимума или лишь незначительно превышала его. В сочетании с усилением ее воспро­изводственной нагрузки, это означало расширение масштабов бед­ности. С начала процесса реформ динамика официальной мини­мальной заработной платы стала существенно отставать от роста цен на основные потребительские товары и услуги. Вплоть до 2001 г. этот норматив составлял не более 10-15% прожиточного минимума. Как справедливо заметила Н. Римашевская, столь низкая заработная пла­та свидетельствует «об иррациональности регулирования распреде­лительных отношений, когда минимальная заработная плата уста­навливается ниже минимальной пенсии и главное – меньше прожи­точного минимума. Рассматривать данное явление следует как фор­му скрытой безработицы. Если работник, участвуя в производстве нормальное число часов, не может обеспечить себе минимум средств существования, то он как бы не трудится, а получает пособие за фор­мальную принадлежность к группе работников»[52].

Конечно, при учете неформальных заработков происходит неко­торое уменьшение доли работников, получающих заработную плату ниже прожиточного минимума, и снижение глубины низкооплачиваемости, однако, эти изменения незначительны. Слабое влияние скрытой оплаты труда на низкооплачиваемость связана с тем, что в распределении скрытых выплат просматривается четкая закономер­ность: доля скрытых доходов весьма незначительна для лиц, имею­щих самые низкие доходы, и резко возрастает в высших доходных группах. Так, в 2000 г. у 10% наиболее богатого населения доля тене­вых доходов по отношению ко всей сумме оплаты труда и предпри­нимательских доходов составляла 65%, в то время как в группе с наиболее низкими доходами всего 14%[53].

Тот факт, что норматив минимальной оплаты труда утратил свое экономическое значение, конечно, не означает, что в российской экономике вообще отсутствовал минимум заработной платы. Следу­ет различать формальный (норматив) и реальный минимум оплаты труда. В условиях девальвации государственного норматива реаль­ный минимум формировался стихийно и в качестве такового с из­вестной условностью можно рассматривать средний заработок ра­ботников, входящих в нижний дециль. По нашим приблизительным оценкам, реальная минимальная заработная плата составляла 40-50% от прожиточного минимума (с учетом неформальных выплат). Это подтверждает обследование по проблемам социальной защи­щенности населения России[54]. По его данным, в промышленности Самарской и Ивановской областей в 2002 г. заработная плата в ниж­нем дециле составляла 36-37% от регионального прожиточного ми­нимума трудоспособного населения. Отставание реального миниму­ма от столь низкого прожиточного минимума более, чем в 2 раза возможно было при условии наличия иных источников доходов. Есть основания полагать, что не только чрезмерно низкая заработная плата выступает основанием для привлечения других источников текущего потребления, но и наличие этих источников служит факто­ром существенного понижения заработков ниже прожиточного ми­нимума. Иначе говоря, реальные заработки низкооплачиваемых ра­ботников, будучи «отпущены на свободу», стали распределяться в интервале между прожиточным минимумом и девальвированным нормативом.

Когда говорят, что по своей природе минимальная заработная плата не может быть ниже прожиточного минимума[55], то такой тезис требует определенного комментария. В данной формуле речь идет, строго говоря, не о рыночной цене труда, а о его стоимости, т. е. так называемой естественной цене труда. В основе последней и лежит прожиточный минимум, т. е. минимально необходимый круг това­ров и услуг, без которых невозможно простое воспроизводство рабо­чей силы низшей квалификации. В качестве же прожиточного мини­мума выступает реально сложившийся на данный момент стандарт потребления самих низкооплачиваемых работников, а не некие же­лательные нормы рационального или оптимального потребления. При этом определенный уровень жизни низкооплачиваемых работ­ников поддерживает не только текущая заработная плата, которая зачастую не дотягивает до прожиточного минимума, но и другие ис­точники реальных доходов.

Снижение прожиточного минимума. Масштабное и глубокое падение заработков в начале 90-х годов неизбежно вызвало и сниже­ние реального жизненного уровня работников. Падение уровня жиз­ни низкооплачиваемых работников достигло своего естественного предела – минимума физиологического выживания. Крушение прежних жизненных стандартов (около 80% населения стали жить хуже) привело к качественному изменению официального прожи­точного минимума: от минимального потребительского бюджета перешли к минимальной потребительской корзине. Методика расче­та последней, принятая в начале 1992 г., учитывала лишь основные физиологические потребности и не включала товары длительного пользования (более одного года). Новый прожиточный минимум по сравнению с минимумом советского периода снизился в 2 раза. Если минимальный потребительский бюджет (по Саркисяну) оценивался в 135 руб. (в ценах 1991 г.), то бюджет прожиточного минимума со­ставлял лишь 60 руб. в тех же ценах.

Новая методика, которая была введена в действие с января 2000 г., несколько расширив непродовольственную составляющую потребительской корзины и дифференцировав ее по возрастным ка­тегориям граждан, в целом по-прежнему основывалась на концепции физиологического выживания. Величина прожиточного минимума трудоспособного населения за 1-ый квартал 2000 г. по этой методике примерно на 12% выше, чем по методике 1992 г. Тем не менее, уста­новленный столь низкий норматив прожиточного минимума, по на­шему мнению, в принципе отражал действительное положение дел, поскольку для определенной части населения стандарт потребления на уровне физического выживания, к сожалению, превратился в ре­альную жизненную норму.

В условиях девальвации государственного норматива мини­мальной оплаты прожиточный минимум по-прежнему выступает в качестве основы минимальных заработков, но не непосредственно, а через механизм рыночного регулирования. В такой опосредованности уже заложена возможность падения заработков ниже прожиточ­ного минимума.

Воздействие особенностей российского рынка труда на величи­ну и динамику заработной платы происходило по двум линиям. Во-первых, по линии влияния особых условий конъюнктуры, которые в 90-е годы обусловливали спрос преимущественно на относительно низкоквалифицированную дешевую рабочую силу (этот спрос в зна­чительной мере покрывался мигрантами из стран ближнего и даль­него зарубежья), а также на отдельные категории элитных высоко­квалифицированных работников. Что касается основной массы ра­ботников, то их позиции на рынке в эти годы характеризовались крайней неустойчивостью.

Во-вторых, на уровень оплаты труда воздействовала специфиче­ски российская институциональная структура рынка труда, которая обусловливала более глубокое фактическое неравноправие его ос­новных субъектов – работодателя и наемного работника, чем это имеет место в развитых странах, даже вне зависимости от величины текущего спроса на рабочую силу. Изначально более слабые позиции работника являлись следствием совокупности факторов: затруднения территориальной мобильности рабочей силы, проявления моно­польных тенденций среди работодателей при найме рабочей силы, неразвитости системы социальной защиты работающего населения, неумения работников организованно отстаивать свои интересы, не­достаточной развитости профсоюзного движения, традиции низкой оплаты труда. Экономическая реализация такого неравноправия представляет собой длительное, устойчивое удержание оплаты ниже стоимости рабочей силы.

Изменение критерия низкооплачиваемости. За годы радикаль­ного реформирования качественно изменился критерий отнесения работников к низкооплачиваемым. В советское время, поскольку все работники получали зарплату выше прожиточного минимума, к низ­кооплачиваемым относились те из них, которые имели заработную плату ниже так называемого минимума материального достатка. Фактически это были получающие заработки между 80 и 100 руб. В новое время к низкооплачиваемым стали относить лиц, получающих зарплату ниже прожиточного минимума. В годы так называемого восстановительного роста наметилась позитивная тенденция, свя­занная с постепенным подтягиванием минимального уровня оплаты труда до социально-приемлемой величины. Тем не менее, она в зна­чительной мере перекрывается негативным эффектом стремитель­ной коммерциализации социальной сферы и роста дифференциации доходов. По данным ежеквартального выборочного обследования потребительских ожиданий населения, проводимого Росстатом уже в новом тысячелетии, когда объективные показатели бедности не­сколько улучшились, в 2002-2004 гг. 39-42% российских семей субъ­ективно оценивают свое материальное положение как плохое и очень плохое, т. е. причисляют себя к бедным.

На протяжении периода реформ в России отчетливо обознача­лись зоны низкооплачиваемости, которые по сравнению с совет­ским периодом расширились не только в количественном, но и в ка­чественном плане. Заработки ниже уровня прожиточного минимума стали реальностью для тех категорий населения, которые ранее к категории низкооплачиваемых не относились.

Это, во-первых, работники бюджетной сферы, где заработная плата даже имеющих высшие разряды существенно отставала от средней по экономике. К тому же следует учесть, что основная масса бюджетников не имела высших разрядов. Для многих из них зара­ботная плата на протяжении всего периода реформ лишь незначи­тельно превышала прожиточный минимум, а в отдельные годы опус­калась ниже него.

Во-вторых, работники кризисных отраслей экономики. Это, прежде всего, относится к сельскому хозяйству с рекордно низкими размерами заработков в течение всего пореформенного периода. Несмотря на относительно высокий уровень оплаты труда в про­мышленности, отраслевой разброс внутри нее доходит в 2000 г. до 9 раз! Поэтому, наряду с высокими заработками в добывающих отрас­лях, заработная плата в легкой промышленности составляла лишь 105% величины прожиточного минимума. В бедственном положении оказались работники таких отраслей, как здравоохранение, образо­вание, культура, что в основном объясняется их бюджетным финан­сированием. Такое положение отбрасывало значительную часть за­нятых в этих отраслях за черту прожиточного минимума.

В-третьих, значительная часть образованной и квалифициро­ванной рабочей силы, которая либо оказалась невостребованной на рынке труда, либо получала заработки, едва «дотягивающие» до ве­личины прожиточного минимума. По данным ОСЗН-2002 среди ра­ботников с заработной платой ниже прожиточного минимума 28,8% имели высшее, а 43,3% среднее специальное образование. По дан­ным Росстата, в 2000 г. лица с высшим и средним специальным обра­зованием составляли почти половину (49%) экономически активной части бедного населения (с душевыми доходами ниже прожиточного минимума). Это «новые бедные», тяжелое положение которых сфор­мировалось из-за заниженной цены рабочей силы.

Четвертую кризисную зону составляют женщины, молодежь, впервые выходящая на рынок труда, лица предпенсионного возраста, а также инвалиды. Принадлежность к любой из указанных катего­рий означает для работника большую вероятность попадания в кате­горию низкооплачиваемых. Основную и растущую долю занятых в низкооплачиваемых отраслях составляют женщины. Так, по данным ОСЗН-2002, женщины составляли 71% работников с заработной пла­той ниже прожиточного минимума.

Наконец, в наиболее тяжелом положении оказывается население «бедных» регионов и территорий, где и уровень оплаты труда, и, со­ответственно, уровень реальных доходов значительно отстает от среднероссийских показателей. По данным Росстата, разница в сред­ней заработной плате в зависимости от региона в отдельные годы различалась более чем на порядок и стабильно превышает семикрат­ный уровень. Соответственно регионы, где превалирует низкоопла­чиваемая занятость, превращаются в зоны застойной хронической бедности. Только в 12 из 89 российских регионов в 2000 г. уровень бедности находится в пределах среднероссийского. В то же время в 13 регионах среднероссйский уровень превышен более чем вдвое. В Ивановской области за чертой бедности до сих пор находится 53% населения, в Калмыкии – 55%, в Ингушетии – почти три четверти населения. Таким образом, благополучная средняя картина склады­вается преимущественно за счет Москвы, Санкт-Петербурга и бога­тых сырьевыми ресурсами экспортно-ориентированных восточных регионов.

Наряду с региональным, важное значение имеет также поселен­ческий аспект бедности. Низкооплачиваемая занятость и бедность в значительной мере сосредоточены в небольших населенных пунктах, где проживает, однако, значительная часть населения страны. Этот аспект проблемы, к сожалению, невозможно отследить на основе данных официальной статистики. Однако независимые исследова­ния дают некоторое представление об остроте проблемы поселенче­ской бедности. Так, данные сопоставительного обследования домохозяйств Санкт-Петербурга и малого города Вязники Владимирской области ИСЭПН РАН фиксируют огромные различия в масштабах бедности, в особенности бедности работающего населения (см. таб­лицу 1).

 

Таблица 1