Насилие и разрушенные надежды

Обещания, которые мусульманам давали немцы, жаждущие показать себя защитниками ислама, резко контрастировали с реалиями войны. На практике немцы просто были не в состоянии восстановить мир и порядок в мусульманских районах. Сотрудничество мусульманских лидеров с оккупантами подпитывало ненависть к первым со стороны партизан-коммунистов и четников[978]. Хотя немцы обещали, что единственной задачей мусульманской дивизии СС останется защита и умиротворение мусульманских районов Боснии и Герцеговины, Гиммлер отправил ее на боевую подготовку во Францию, а затем и в Германию. Оставшееся без защиты мусульманское население подвергалось акциям возмездия. Осенью 1943 года партизаны Тито начали крупное наступление в Боснии, в ходе которого погибли тысячи гражданских лиц. Десятки тысяч вскоре покинули родные места (фото 5.4). Особенно часто партизаны нападали на родственников добровольцев-мусульман. В своих отчетах с мест офицеры СС сообщали, что беженцы сотнями прятались на складах, в амбарах, конюшнях и подвалах[979]. У многих не было теплой одежды, они страдали от недоедания. За развитием событий на Балканах внимательно следили по всему исламскому миру. После того, как о бедственной ситуации сообщили в египетской прессе, Наххас-паша[980] пожертвовал беженцам крупную сумму. 11 января 1944 года высший руководитель СС и полиции в Хорватии Константин Каммерхофер, обеспокоенный, по-видимому, не только локальными проблемами, но и их последствиями для «большого» мусульманского мира, писал Гиммлеру:

В результате партизанской борьбы в Хорватии в настоящее время около 230 000 человек стали беженцами, из них около 210 000 – из Боснии. Положение этих людей – наихудшее из того, что можно себе представить. В настоящее время никто не в состоянии описать трагедии, которые происходят среди этих масс. <…> Большинство беженцев составляют мусульмане… С учетом того, что мусульмане воюют в 13‐й боснийско-герцеговинской добровольческой горной дивизии СС, а исламская проблема имеет общемировой аспект [ Weltmuselmanen-Problem ], упомянутой ситуации необходимо уделить особое внимание. Если вы сочтете это возможным, рейхсфюрер, стоило бы обеспечить беженцам предоставление той помощи, в которой они так нуждаются[981].

Гиммлер согласился с этими аргументами. По случаю Курбан-байрама осенью 1943 года СС уже собирали деньги для мусульман Боснии. Через некоторое время Гиммлер приказал организовать второй фонд помощи[982] – тогда собрали больше 120 000 рейхсмарок[983]. Сам рейхсфюрер прибавил к этой сумме 100 000 рейхсмарок из собственных фондов[984]. В январе 1944 года Бергер доложил о том, что всего собрано 225 000 рейхсмарок[985]. Деньги пошли главным образом на одежду, которую раздавали нуждающимся[986]. Однако все эти проекты были лишь каплей в море. Фактически эсэсовцы сначала сами поставили мусульманское население под удар, а потом оставили его без военной защиты.

 

ФОТО 5.4. Мусульманки возвращаются в свою деревню, разрушенную в горах Боснии (источник: Ullstein)

 

Наконец, в конце февраля 1944 года СС отправили дивизию «Ханджар» обратно на Балканы. На короткое время ситуация для мусульман – по крайней мере в некоторых областях – улучшилась. Мусульмане ответили на это благодарностью. Так, например, 20 апреля 1944 года, согласно донесению Кремплера, молитвы за Гитлера прошли во всех городах Санджака[987]. Делегация местных мусульман направила фюреру верноподданническую телеграмму:

Мусульмане Санджака, которые плечом к плечу с храбрыми немецкими солдатами сражаются с бандитами, сегодня отмечают ваш день рождения и возносят горячие молитвы всемогущему Аллаху о вашем долголетии и счастье, в глубокой и непоколебимой вере в окончательную победу германского народа и в спасение нас, мусульман[988].

Гитлер поблагодарил мусульман и сообщил им, что был «очень рад» этому посланию[989]. Далее последовали похожие проявления верности. В июле 1944 года мусульмане Санджака выслали фюреру граммофонную запись с благодарственной и хвалебной молитвой за Гитлера – на арабском языке[990]. Получив ее в Берлине, Рудольф Брандт передал запись в отдел пропаганды СС, чтобы ей воспользовались либо сами СС, либо геббельсовское министерство пропаганды[991].

Весной 1944 года северная и восточная Босния фактически попали под контроль СС и мусульманской дивизии Гиммлера (фото 5.5). Печально известное эсэсовское «Руководство по обеспечению общественного спокойствия в Боснии» дает хорошее представление о том, какой оккупационный режим планировалось установить в этой области и какую поддержку ему должна была оказывать религия[992]. В городах и деревнях офицерам СС предписывалось найти надежных местных лидеров, которые выступали бы посредниками между местным населением и немцами. Каждую пятницу, в день джума-намаза (общей молитвы), эти посредники должны были зачитывать вслух еженедельные пропагандистские лозунги СС. Школы предлагалось подчинить доверенным местным жителям, «учителям, имамам, подходящим женщинам», но – «никакой интеллигенции». Что еще более важно, план предусматривал массовое переселение по религиозному признаку с целью создания городов и деревень с однородным исламским населением. «Нашей целью, при любых обстоятельствах, является создание общин, состоящих из людей одного и того же вероисповедания»,– говорилось в документе. Более того, в инструкции одобрялась война на уничтожение против партизан и других враждебных групп, а также агрессивное подчинение гражданского населения. «Главное – уничтожить врага»,– однозначно заявлялось в плане, требующем от командиров СС «жесткости». В своем дневнике Геббельс признал, что Гиммлер «остановил террор против магометанского населения»[993]. Однако в итоге власть СС над регионом оказалась слишком скоротечной, а работа немецкой бюрократии слишком хаотичной, чтобы эти схемы полностью воплотились в жизнь. Тем не менее солдаты мусульманской дивизии успели снискать зловещую славу из-за своей исключительной жестокости – они наводили страх и ужас.

 

ФОТО 5.5. Германские танки в мусульманской деревне. Босния, 1944 (источник: Ullstein)

 

В какой-то степени переселения, предусмотренные инструкциями СС, отражали требования некоторых исламских автономистов. Но, хотя Гиммлер тешил себя мыслью создать в будущем военный протекторат, или заново выстроить «военную границу» (Wehrgrenze), существовавшую в эпоху Габсбургов, СС находились не в том положении, чтобы удовлетворить надежды мусульман-автономистов Боснии и Герцеговины[994]. Аналогичным образом, когда в последние месяцы войны Бедри Педжани, видный албанский политик-мусульманин, обратился к муфтию Иерусалима за помощью в создании мусульманского государства на Балканах, которое объединило бы Косово (очищенное от православных сербов), Санджак, Боснию и Герцеговину с Албанией, немцы быстро сорвали эти замыслы[995]. Лидеры мусульман должны были понять, что о немедленной независимости их территорий не могло быть и речи.

По мере того как положение Германии на фронтах становилось все более тяжелым, многие мусульмане теряли надежду на победу стран Оси. В июле 1944 года в докладе вермахта отношение мусульманского населения к немцам характеризовалось как неустойчивое – теперь их считали «в высшей степени ненадежными»[996]. В последние месяцы войны многие из них, не рассчитывая на помощь Германии, искали альтернативы. Множились группы самообороны, подобные Движению мусульманского освобождения Панджи[997]. Молодые мусульмане, сообщалось в отчете немецкой армии в июне 1944 года, организуются в подразделения местной самообороны[998]. Это было правдой: различные ополчения, самым заметным из которых были Zeleni Kader («Зеленые кадры») прогерманского военачальника Нешада Топчича, привлекали все больше мужчин-мусульман. Пользуясь поддержкой религиозных лидеров (таких, как Мехмед Ханджич), они не только защищали мусульманские деревни, но и совершали зверские набеги на православные поселения. Попытки четников набирать мусульман в свои ряды, как и следовало ожидать, имели лишь ограниченный успех[999]. С другой стороны, партизаны Тито казались жизнеспособной альтернативой как немцам, так и мусульманским боевикам. Зимой 1943– 1944 годов, когда положение на фронтах ухудшилось, в их ряды вливалось всё больше мусульман. «Мусульмане в Боснии, которые когда-то приветствовали нас с таким энтузиазмом, полностью отвернулись от нас и массово пошли к партизанам»,– отмечал Хорстенау[1000]. «Усташские преступники втянули множество мусульман в немецкую бойню и кровавую гражданскую войну, а четники Дражи Михайловича совершили неслыханные преступления против мусульманского населения. Теперь мусульманам ясно, что только участие в народно-освободительной борьбе спасет их от полного уничтожения» – с такой воодушевляющей речью партизанский командир и идеолог Милован Джилас обратился тогда к своим товарищам[1001]. Первый отряд партизан-мусульман был сформирован еще летом 1941 года, а маршал Тито охотно повторял клише московской религиозной пропаганды, согласно которым коммунизм представал единственной надеждой ислама. В брошюре Muslimani u Sovjetskom Savezu: Religija u Sovjetskom Savezu («Мусульмане в Советском Союзе: религия в Советском Союзе»), которая распространялась партизанскими пропагандистами осенью 1944 года, сталинское государство изображалось раем для благочестивых верующих[1002].

С мусульманами, которые подозревались в предательстве, немцы обращались с чудовищной жестокостью[1003]. Во время карательных акций против мусульманских деревень и сел, жители которых обвинялись в пособничестве партизанам, немецкие войска казнили даже женщин и детей. Нападениям подвергались и мечети. В конце 1944 года немецкие войска ворвались в здание El-Hidaje в Сараево, чтобы найти улики против нескольких «Молодых мусульман», подозреваемых в работе на противника. Несмотря на все официальные усилия по продвижению Германии в качестве защитника балканского ислама, низшие чины на местах часто не испытывали никакого уважения к мусульманам и их религии. Когда солдат вермахта Эгберт Корбахер прибыл в сербский город Ниш, он сделал в дневнике глумливую запись: «В Нише начинается Восток. Это не преувеличение: грязь, его главное свойство, настолько убедительна, что не надо даже мечетей и минаретов». Впрочем, добавлял он, «дело не в том, насколько нечистоплотны албанцы – главное, что тут нет евреев»[1004].

Геноцид евреев и цыган на Балканах сразу же затронул и мусульманскую общину. В течение нескольких месяцев после разгрома Югославии многие евреи пытались избежать репрессий, переходя в ислам[1005]. В одном только Сараево не менее 20% еврейского населения, по некоторым оценкам, перешли в ислам или католичество в период с апреля по октябрь 1941 года. Встревоженные усташские власти осенью того же года вмешались в этот процесс, официально запретив переходы в иные вероисповедания. Новообращенные, впрочем, в любом случае не были застрахованы от преследований, поскольку в глазах усташских бюрократов еврейство оставалось расовой, а не религиозной категорией. Даже рейс-уль-улема Фехим Спахо поддерживал эту официальную линию, публично заявив в конце 1941 года, что переход в другую веру не влияет на расу и что еврейские «новые мусульмане» с расовой точки зрения по-прежнему остаются евреями. С другой стороны, Спахо прилагал значительные усилия, чтобы как-то помочь еврейским новообращенным, призывая усташские власти защитить их и увещевая улемов дать им убежище. Некоторым евреям, принявшим ислам, действительно удавалось спастись, а кто-то ради этого действительно переодевался в мусульманские одежды[1006]. Отношение мусульман к преследованию необращенного еврейского населения не было однозначным. Как и везде, кто-то сотрудничал с нацистами и наживался на бедах евреев, а кто-то сочувствовал жертвам и, в некоторых случаях, проявлял солидарность с ними. Вскоре после падения Сараево Федриготти заметил, что «десятки магометан» разобрали медную крышу Большой сефардской синагоги, чтобы продать металл на базаре[1007]. Merhamet принял на себя руководство большой текстильной фабрикой, которая была экспроприирована у еврея и вскоре стала основным поставщиком для немецкой армии[1008]. Другие люди, напротив, помогали гонимым. Дервиш Коркут, мусульманин и хранитель книг в городском музее, не только спрятал легендарную Сараевскую Агаду (украшенную прекрасными иллюстрациями рукопись XIV века) от немецких чиновников, которые пытались конфисковать ее, но и приютил молодую еврейскую девушку, которая потом смогла уйти к партизанам[1009]. Мусульманский бизнесмен Мустафа Хардага из Сараево прятал целую еврейскую семью. Албанские мусульмане тоже прославились тем, что спасли многих своих соотечественников-евреев[1010]. Немцы же, со своей стороны, были уверены, что их антиеврейская пропаганда, насыщенная религиозными образами, в мусульманских районах пала на плодородную почву.

Наконец, мусульман на Балканах напрямую затронули преследования цыган – многие цыгане принадлежали к исламской вере. Стремясь интегрировать мусульман в хорватское государство, усташи сделали для преимущественно оседлых «белых цыган» – мусульманского сообщества, проживавшего в Боснии и Герцеговине,– исключение, избавив их от гонений и депортаций[1011]. Покровительство властей, оказанное «белым цыганам», спровоцировало волну переходов цыган-христиан в ислам. Однако, как и в случае с новообращенными евреями, подобные переходы быстро были ограничены хорватским министерством внутренних дел. На протяжении всей войны улема-меджлис проявлял озабоченность по поводу безопасности цыган-мусульман и неоднократно жаловался загребским властям на аресты «белых цыган». По просьбе Фехима Спахо правительство усташей вмешивалось даже в дела оккупированной Сербии, призывая немецкие власти и там не преследовать мусульман как цыган[1012]. В Македонии и Албании, где большинство рома были мусульманами, их религиозная принадлежность тоже давала им некоторую защиту, хотя болгарская оккупационная администрация в Македонии не слишком уважала ислам[1013]. В отличие от официальных лиц Хорватии и Германии, болгарские оккупанты даже не пытались заигрывать с мусульманами[1014]; вскоре после оккупации Скопье болгарские власти заняли здание, в котором размещались исламские чиновники (а также медресе), и конфисковали вакуфные фонды, оставив сотрудников религиозной администрации без жалованья. Мужчины-мусульмане в фесках и женщины-мусульманки в парандже подвергались оскорблениям на улицах. В конце концов в ситуацию вмешался Фехим Спахо. Поскольку реис-уль-улема, находясь в Сараево, руководил двумя религиозными центрами – в самом Сараево и в Скопье,– он, чувствуя ответственность за македонских мусульман, попросил усташские власти оповестить немцев об этих происшествиях. Министерство иностранных дел Хорватии действительно связалось с немецкой дипломатической миссией в Загребе и попросило воздействовать на Софию в защиту мусульман Скопье. Неизвестно, однако, возымело ли это обращение действие. В целом же преследование как цыган-мусульман, так и перешедших в ислам евреев, показало масштабы и пределы влияния исламской администрации, функционировавшей под властью стран Оси.

После войны мусульман по всем Балканам активно преследовали как пособников нацистов. Тем не менее коммунистический режим в Югославии первоначально воздерживался от прямых нападок на ислам[1015]. Казнили только самых одиозных исламских коллаборационистов – вроде Исмета Муфтича, загребского муфтия при Павеличе. Другие религиозные лидеры, такие как Салих Башич, остались на своих постах. Мухамеда Панджу и Али Агановича приговорили к длительному тюремному заключению (Мехмед Ханджич умер в 1944 году). Мечеть Поглавника закрыли, а ее минареты взорвали. Но, укрепив свои позиции, новые балканские правители начали более сурово преследовать ислам; кульминацией стала легендарная кампания против паранджи, которую развернул Женский антифашистский фронт Тито. В только что образованной Народной Республике Албания Энвер Ходжа начал настолько ожесточенную атаку на религиозные учреждения, что по размаху ее можно было сопоставить со сталинскими репрессиями против религии 1920–1930‐х годов[1016]. Проживавших в Эпире греческих чамов обвинили в предательстве. На них нападали ополченцы-националисты Народной республиканской греческой лиги Наполеона Зерваса, убившие многих мусульман, грабившие и сжигавшие их деревни, а оставшихся в живых изгонявшие в Албанию[1017]. Иначе говоря, за попытками стран Оси заигрывать с мусульманами во время войны последовали акции возмездия в отношении обвиняемых в коллаборационизме, а потом и долгие годы репрессий против ислама по всей Юго-Восточной Европе.

6
Мобилизация мусульман

ОДИННАДЦАТОГО января 1944 года в казармах на учебном полигоне Нойхаммер в Силезии Генрих Гиммлер приветствовал группу мусульманских командиров из Боснии. «Для меня абсолютно ясно, что нет ничего отделяющего мусульман Европы и всего мира от нас, немцев,– объявил он.– У нас общие цели. Нет более прочной основы для сотрудничества, чем общие цели и общие идеалы. В течение двухсот лет Германия не испытывала ни малейшего конфликта с исламом»[1018]. По словам рейхсфюрера, германский народ и его лидеры оставались друзьями ислама все последние столетия не только по прагматическим причинам, но и по убеждению. Бог – «для вас это Аллах, но это одно и то же» – послал фюрера, который освободит сначала Европу, а затем и весь мир, от евреев. Глава СС перечислил и общих врагов – «большевиков, Англию и Америку, постоянно находящихся под еврейским контролем». Речь Гиммлера была адресована десяткам тысяч новобранцев-мусульман, рекрутированных в части вермахта и СС. Большинство из них составляли выходцы с территорий Советского Союза, хотя многих завербовали на Балканах, а кое-кого (таковых было мало) – на Ближнем Востоке. Новобранцам говорили, что, во имя ислама, они должны освободить свои страны от чужеземной власти. Это была одна из величайших кампаний по мобилизации мусульман, проводившихся по инициативе немусульманской державы. По своему масштабу она многократно превосходила аналогичные мероприятия рейхсвера во время Первой мировой войны.

Развертывание мусульманских подразделений стало одним из признаков обновления немецкой политики комплектования войск[1019]. С конца 1941 года и до завершения войны сотни тысяч добровольцев (не являвшихся немцами) со всех оккупированных территорий зачислялись в германские армии. Привлечение нового контингента происходило не в силу какого-то долгосрочного плана, но из-за перехода к более прагматичному и краткосрочному планированию, обусловленному провалом операции «Барбаросса» и гитлеровской стратегии блицкрига в конце 1941 года. Сдвиг ускорился после поражений под Сталинградом и Эль-Аламейном, а также подъема партизанских движений по всему континенту. Осенью 1941 года, после неудачи «Барбароссы», немецкое военное командование столкнулось с острой нехваткой личного состава. К концу ноября потери немцев составляли 743 112 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести[1020]; то есть они лишились почти четверти военнослужащих, сражавшихся на Восточном фронте. Стало ясно, что немецкие солдаты сами по себе не способны выиграть войну. Вермахт начал пополнять свои ряды за счет военнопленных и гражданских лиц с оккупированных восточных территорий с конца 1941 года[1021]. Азербайджанцы, тюрки Средней Азии, калмыки, украинцы, грузины, армяне и некоторые другие народы воевали в составе так называемых восточных войск (Osttruppen) вермахта. Вдохновителем этого проекта выступил прагматичный Клаус фон Штауффенберг. В конце 1942 года новые части были поставлены под начало генерала Гейнца Гелльмиха, назначенного инспектором восточных войск (General der Osttruppen). В январе 1944 года эту должность переименовали; на обновленном посту «инспектора добровольческих соединений» (General der Freiwilligenverbände) Гелльмиха сменил Эрнст Кёстринг. Последнего задействовали в военной мобилизации в качестве «инспектора тюркских отрядов» – это произошло после того, как Красная армия в начале 1943 года отбила Кавказ. Восточные войска быстро росли. К середине 1943 года в их частях сражалось более 300 000 новобранцев[1022]. Еще через год это число удвоилось. Подавляющее большинство в восточных войсках составляли неславянские меньшинства с южных окраин советской империи (тюрки Средней Азии, поволжские татары, народы Северного Кавказа, азербайджанцы, грузины и армяне). С начала 1942 года их подразделения были организованы в шесть так называемых восточных легионов. Большинство из них комплектовалось мусульманами. Помимо восточных легионов, под началом инспектора восточных войск сражался Калмыцкий кавалерийский корпус и несколько менее крупных национальных соединений, в том числе эстонские, литовские, латвийские, финские, украинские, белорусские и казацкие отряды. В конце 1944 года Гитлер согласился зачислять в свои войска даже русских: из них комплектовалась «Русская освободительная армия» Андрея Власова. Вермахт также экспериментировал с небольшими добровольческими соединениями за пределами восточных территорий, прежде всего с арабскими частями и Индийским легионом «Азад Хинд» Субхаса Чандры Боса[1023].

Формирование негерманских дивизий СС также было результатом неожиданного для немцев развития ситуации на фронтах[1024]. Изначально Гиммлер создавал первые три немецких дивизии войск СС – «Лейбштандарт Адольф Гитлер», «Рейх» и «Мертвая голова» – с целью обзавестись независимыми от вермахта вооруженными силами. Однако войска СС изначально были крайне немногочисленными по сравнению с вермахтом, а привлекать туда добровольцев-немцев становилось все труднее. С конца 1940 года Гиммлер вербовал в эсэсовские части жителей Северной и Западной Европы, начиная с Норвегии и стран Бенилюкса. После Сталинграда эти усилия стали более интенсивными. Для противодействия партизанам на Балканах была создана дивизия «Принц Ойген», состоявшая из этнических немцев. В войска СС начали зачислять солдат из Латвии и Эстонии, а потом и из других мест. К концу войны, когда Гитлер снял запрет на образование негерманских частей СС, эти войска росли особенно быстро. Среди негерманских добровольческих подразделений, создаваемых эсэсовцами, были крымские, тюркские и кавказские части на Востоке, а также албанская и боснийская дивизии на Балканах. Во многих из них преобладали мусульмане. В итоге почти полмиллиона солдат, включенных в состав девятнадцати из тридцати восьми дивизий СС, были завербованы за пределами Германии[1025].

Большинство новобранцев присоединялись к СС по материальным причинам. Для военнопленных существенным стимулом была возможность получать жалованье и улучшенное питание. В частности, для оказавшихся в плену солдат Красной армии сражаться за немцев казалось более привлекательной перспективой, чем оставаться в ужасающих условиях лагерей[1026]. Другие новобранцы, например с Балкан и из Крыма, надеялись защитить свои семьи и деревни от партизан и бандитов. Идеология и политические мотивы также играли свою роль. Национализм, религиозная ненависть и антибольшевизм привели в ряды немецкой армии многих. Такие добровольцы верили, что под флагом со свастикой они помогут борьбе против большевизма (или британского империализма), а также освобождению своих стран от иноземцев. Немцы, со своей стороны, делали все возможное, чтобы усилить потенциальную идеологическую мотивацию своих иностранных помощников средствами пропаганды.

Хотя негерманские части создавались прежде всего для сбережения немецкой крови и ликвидации чудовищного дефицита личного состава в армиях Третьего рейха, руководство вермахта и СС осознавало и пропагандистскую ценность этих отрядов – они должны были влиять на моральный дух как армий противника, так и его тыла. Привлечение мусульман в данном контексте играло особо важную роль, так как выступало частью общей исламской стратегии Германии. Когда эти части развернулись на боевых позициях, немецкое руководство начало продвигать их как элемент более масштабной кампании по мобилизации ислама – как это сделал Гиммлер в своей речи в Нойхаммере.

Мусульмане в вермахте

Гитлер скептически относился к привлечению в ряды своей армии представителей других народов и особенно добровольцев из Советского Союза. Впрочем, если зачисление на военную службу славян – русских, украинцев и белорусов – вызывало у него максимальное неприятие, то мусульман, напротив, он считал единственными по-настоящему надежными солдатами и поддерживал их вербовку безоговорочно. 12 декабря 1942 года, обсуждая нерусских добровольцев с востока в своей ставке «Волчье логово», Гитлер призвал военное командование проявлять крайнюю осторожность при организации кавказских формирований в вермахте – он считал это опасным предприятием. «Не уверен, ведь грузины не магометанский народ… На данный момент я считаю формирование батальонов из чисто кавказских народов весьма рискованным делом, но при этом не вижу никакой опасности в создании чисто магометанских частей… Несмотря на все заверения со стороны Розенберга и военных, армянам я тоже не верю… Надежными считаю только чистых мусульман»[1027]. Гитлер недвусмысленно ставил мусульман выше не только армян, но и грузин, которым покровительствовал Розенберг. «На одних лишь мусульман можно полагаться,– заявил Гитлер.– Все остальные способны принести проблемы»[1028]. У безоговорочного доверия Гитлера к мусульманам было несколько причин. Помимо положительной оценки ислама с идеологической точки зрения, определенную роль в этом мог сыграть его опыт участия в Первой мировой войне. Более того, Гитлера мог впечатлить коллаборационизм мусульман на Северном Кавказе и татар в Крыму.

Командование вермахта разделяло мнение Гитлера о мусульманах востока. Привлечение мусульман регулярно обосновывали не только нехваткой людей и пропагандистской ценностью исламских подразделений, но и религией – немцы полагали, что ислам делает солдат сильнее. Положительное отношение к добровольцам из мусульман отразилось в структуре соединений: в конечном итоге среди советских новобранцев вермахта мусульмане составили самую большую религиозную группу.

Вермахт начал набирать добровольцев-мусульман на востоке еще до того, как были созданы специальные восточные войска[1029]. Кризисная ситуация конца 1941 года заставила фронтовых командующих по собственной инициативе искать кол-лаборантов среди местного населения, а также прочесывать лагеря военнопленных в поисках добровольцев для вспомогательных служб – так называемых Hilfswillige (сокращенно Hiwis, или «хиви»). Множество советских дезертиров, военнопленных и волонтеров из местного населения записывались часовыми, подносчиками боеприпасов, переводчиками, водителями, поварами и слугами; некоторые же сражались плечом к плечу с немецкими солдатами еще до зимы 1941 года. Среди первых вспомогательных боевых частей были и первые мусульманские подразделения Третьего рейха. В октябре 1941 года вермахт создал кавказское соединение под командованием Теодора Оберлендера (батальон особого назначения «Бергманн») и тюркское соединение под началом эксцентричного авантюриста Андреаса Майера-Мадера, который много путешествовал по Средней Азии и служил военным советником Чан Кайши[1030]. Месяц спустя армейское руководство приказало сформировать при 444‐й охранной дивизии вермахта два батальона – из кавказцев и среднеазиатов. Как и подразделение Майера-Мадера, они сражались с партизанами в южной Украине. Батальон Оберлендера, пройдя подготовку в Силезии и Верхней Баварии, продвигался вместе с вермахтом на Кавказ. Немцы были удовлетворены тем, как мусульмане показали себя в боях, и мусульманские части сохранили свое доминирующее положение, когда вермахт начал более систематически привлекать нерусских добровольцев в восточные легионы.

Приказ о формировании этих частей объединенное командование издало 22 декабря 1941 года, получив санкцию Гитлера[1031]. Первые два легиона, Туркестанский (Turkestanische Legion) и Кавказско-магометанский, созданные 13 января 1942 года, состояли почти полностью из мусульман. За ними в феврале 1942 года последовали Армянский (Armenische Legion) и Грузинский (Georgische Legion), а в апреле и сентябре Северокавказский (Nordkaukasische Legion) и Волжско-татарский (Volga-Tatarische Legion) легионы. В итоге четыре из шести сформированных на Востоке легионов были полностью или преимущественно исламскими: Туркестанский, Кавказско-магометанский (позже переименованный в Азербайджанский), Северокавказский и Волжско-татарский[1032]. Армянский и Грузинский относились к немусульманским легионам, которым Гитлер не доверял. Командные и штабные кадры (Rahmen- und Stammpersonal) этих подразделений комплектовались из немцев. Было создано два организационных штаба (Organisationsstäbe), отвечающих за боевую и идеологическую подготовку боевых батальонов, входящих в легионы. Первый – так называемый Штаб подготовки восточных легионов (Aufstellungsstab der Ostlegionen), позже переименованный в Штаб командования восточными легионами (Kommando der Ostlegionen). Располагался он в Генерал-губернаторстве, на военном полигоне в Рембертове, а потом, с лета 1942 года, в Радоме. Организовывал штаб главным образом Ральф фон Хайгендорф, саксонец, ветеран Первой мировой войны (он руководил штабом с 1942 до начала 1944 года). Впрочем, Штаб командования восточными легионами отвечал только за новобранцев, вербуемых в зоне ответственности армейских групп «Север» и «Центр». Добровольцы, набираемые под контролем группы армий «Юг», проходили подготовку отдельно, сначала на Украине, потом в Силезии, на базе 162-й (туркестанской) пехотной дивизии. Руководил последней Оскар фон Нидермайер, которого в 1944 году сменил Ральф фон Хайгендорф. К 1943 году организационные штабы создали и отправили на фронт не менее 79 пехотных батальонов[1033]. 54 из них были полностью или в основном мусульманскими. Одновременно продолжали подготовку и другие батальоны. В итоге, по некоторым оценкам, в рядах вермахта сражались 35000–40000 поволжских татар (Волжско-татарский легион), 110000–180000 мусульман из Средней Азии (Туркестанский легион), а также 110000 солдат с Кавказа, мусульман и христиан (Северокавказский, Азербайджанский, Армянский и Грузинский легионы)[1034]. Среди кавказских добровольцев насчитывалось по меньшей мере 28000 мусульман с Северного Кавказа и от 25000 до 38000 мусульман из Азербайджана. Они были вооружены противотанковыми ружьями, гранатометами, пулеметами, а также автоматическим оружием и сражались на различных участках Восточного фронта и прифронтовых территорий. В Сталинграде было задействовано три мусульманских батальона, а другие воевали в горах Кавказа. В конечном счете мусульманские полевые батальоны восточных легионов были задействованы по всему европейскому континенту. На Балканах их привлекали для борьбы с партизанами Тито, а во Франции и Италии они бились с союзниками. В 1945 году в обороне Берлина участвовало в общей сложности 6 батальонов. На последнем этапе войны 162-я Туркестанская пехотная дивизия, которую преобразовали из учебного подразделения в полноценное соединение и куда вошли некоторые из последних обученных там батальонов, участвовала в боях с партизанами в Словении и с американскими войсками в Северной Италии. К концу войны десятки тысяч новобранцев из восточных легионов пали в боях[1035]. Помимо боевых частей, тысячи мусульман привлекли в трудовые и строительные части, а также части снабжения. С 1943 года даже непригодных к военной службе пленных мусульман призывали в четыре трудовых тюркских батальона и один запасной рабочий батальон[1036].

Некоторые вспомогательные мусульманские подразделения сражались вне восточных легионов, в составе регулярных подразделений вермахта. Крупнейшие из таких формирований были созданы в Крыму, где в начале 1942 года 11‐я армия Манштейна начала сама вербовать мусульман[1037]. После захвата полуострова немцами часть крымских татар добровольно пошла на военную службу. Один из лидеров старой мусульманской элиты в письме Гитлеру выражал «великую благодарность за освобождение крымских татар (магометан)», которые настрадались «под кровожадной властью иудео-коммунистов», и предлагал военную помощь. «Ради скорейшего уничтожения партизанских групп в Крыму мы, хорошо знающие пути и тропы крымских лесов, искренне просим вас учредить под командованием немцев регулярные [крымскотатарские] военные части»[1038]. Месяц спустя 11‐я армия начала прием новобранцев. Именно «предложение со стороны ведущих представителей татар и магометан», отметил Кейтель в начале 1942 года, побудило вермахт обратиться к Гитлеру за разрешением начать вербовку добровольцев среди крымских мусульман[1039]. На протяжении войны крымские татары сражались в исключительно исламских подразделениях, входивших в состав 11‐й армии. В целом в немецких частях на полуострове состояли до 20000 татар[1040]. Командование было поражено дисциплиной и боеспособностью этих отрядов. «Их вклад в борьбу с партизанами невозможно переоценить»,– отмечалось в армейском докладе в марте 1942 года[1041]. Татарские части защищали от партизан дороги, связывающие побережье с внутренними районами полуострова, а также обеспечивали безопасность уязвимых горных троп. Кроме того, вскоре они обзавелись мрачной репутацией из-за необычайной жестокости, которую проявляли во время операций против партизан. В Крымских горах татарские отряды, сжигая партизанские базы, в массовом порядке убивали гражданское население. Немецкое командование, на которое эффективность татарских батальонов произвела большое впечатление, после эвакуации Крыма в 1944 году перебросило их в Румынию.