Ислам и гражданская администрация в рейхскомиссариате Остланд

Берлин не всегда был столь осторожен в вопросе об учреждении муфтията. Фактически на активные усилия по возрождению этой структуры крымских мусульман изначально вдохновило разрешение, которое татары-мусульмане Вильнюса получили в рейхскомиссариате Остланд, возглавляемом Генрихом Лозе[806]. Татарские меньшинства в Польше, Литве, Латвии, Эстонии и Белоруссии были среди первых мусульман Востока, с которыми столкнулись немцы[807]. Большая их часть проживала на территории Остланда. Татары-мусульмане из Крыма, Поволжья и Кавказа селились на этих землях с XIV века, пользуясь покровительством Великого княжества Литовского, в состав которого входили современная Польша, Литва и Белоруссия. В последующие столетия они пользовались особыми правами и свободой вероисповедания, создав уникальную мусульманскую культуру – ее следы можно видеть в живописных деревянных мечетях Крушинян и Богоников[808]. После вторжения СССР в Польшу и Литву в 1939 и 1940 годах многие татары-мусульмане (особенно из Литвы и Белоруссии) были сосланы в Сибирь. Ислам подвергался преследованиям: мечети разрушали, превращали в склады или использовали для других целей, как мечеть Каунаса, из которой сделали библиотеку. Американские и британские авторы того времени были убеждены, что репрессии в отношении ислама продолжаются и при немцах[809]. Однако в реальности все обстояло сложнее. Как и на других оккупированных восточных территориях, нацистский режим пытался показать, что Германия – подлинный освободитель ислама.

В отличие от Крыма и Кавказа, жизнь мусульман в Остланде в основном контролировало министерство оккупированных восточных территорий[810]. Ислам не имел особого статуса и регулировался этим ведомством наряду с другими религиями. В мае 1942 года, например, в базовых инструкциях Розенберга на тему религии, предназначенных для гражданской администрации в Остланде и Украине, подчеркивалось, что среди дозволенных религиозных групп и организаций находилось и «магометанское население»[811]. Год спустя он информировал оккупационную гражданскую администрацию, а также государственные, партийные и военные органы, о датах исламских религиозных праздников, во время которых трудящиеся мусульмане на всех оккупированных территориях были освобождены от работы[812]. Розенберг специально упомянул о праздновании Мавлида, Ураза-байрама и Курбан-байрама, которые отмечались соответственно 19 марта, 1 октября и 8 декабря того же года. Наконец, Розенберг поручил местным властям в мусульманских районах подумать над тем, чтобы «после консультации с ведущими магометанскими духовными лицами» сделать праздником исламский Новый год, приходящийся на 28 декабря 1943 года. В тех случаях, когда военно-экономическая ситуация не позволяла выделить такие дни отдыха, Розенберг советовал местным офицерам сообщать об ограничениях празднований через посредников – то есть через «ведущих магометанских клириков».

На практике многие мусульмане Остланда приветствовали эту политику. По крайней мере такое впечатление создалось у Вернера Отто фон Хентига[813]. Известный политический деятель, бежавший из советского Крыма, Мустафа Эдиге Кырымал, посетив Остланд примерно в те же месяцы, докладывал Восточному министерству, что мусульмане «благодарны» Третьему рейху за «освобождение от большевистского ада»[814]. Они вновь открыли мечети и могут пользоваться полной свободой вероисповедания. Как Хентиг, так и Кырымал отмечали: мусульманам покровительствуют немецкие власти, что позволяет многим из них работать в гражданской администрации и местных полицейских частях.

В Риге местный мулла Шакир Эрисс (в 1920‐е годы он был хозяином турецкого кафе, пока его не избрали городским имамом) заверил немецкие власти в своей «величайшей признательности» за то, что ему дано «разрешение снова читать публичные проповеди, которые многие магометане не могли посещать в течение 25 лет коммунистического режима»[815]. Советская эпоха стала «кульминацией» долгой истории антимусульманских репрессий со стороны российского государства, объяснял Эрисс, добавляя, что «коммунизм относился к священным принципам ислама с полнейшим презрением». Однако, по его утверждению, мусульманскую культуру сохранили в семьях. Власти рейхскомиссариата называли Эрисса «настроенным абсолютно прогермански»[816]. Его также сделали имамом многочисленных военнопленных-мусульман, которые были сосредоточены в Латвии и работали в трудовых подразделениях в Риге, Динабурге (Даугавпилсе) и Вендене (Цесисе)[817]. В конечном итоге Эрисс даже предложил создать в вермахте мусульманские части – «магометанские подразделения, воюющие под зелеными знаменами, но под управлением немецких офицеров». Имам, по всей видимости, не подозревал, что вербовка мусульман в армию рейха уже началась[818]. Но, как бы сильно Эрисс ни стремился сотрудничать с оккупационными властями, масштабы его деятельности были ограничены рижским регионом. Более значимую роль в исламских делах в Остланде (и за его пределами) сыграл коллега Эрисса в Вильнюсе.

В начале 1942 года немцы, а именно Теодор Адриан фон Рентельн, подчиненный Розенберга и жестокий генеральный комиссар Литвы, официально поддержал кандидатуру Якуба Шинкевича на пост муфтия Литвы (фото 4.3)[819]. Так называемый литовский муфтият расположился в Вильнюсе, где проживало большинство литовских татар. В скором времени Шинкевич попытался распространить свое влияние на другие районы рейхскомиссариата: в немецких документах его довольно скоро стали именовать муфтием Остланда[820]. Шинкевич не оставлял никаких сомнений в своей безусловной верности гитлеровской Германии. «Мы твердо убеждены, что Бог поможет Германии искоренить большевизм и установить новый порядок во всей России, ибо это единственная возможность для наших магометанских братьев освободиться от русского ига»,– писал он своему старому знакомому Алимджану Идрису в Берлин[821]. Шинкевичу тогда было около пятидесяти лет, у него не было гражданства, зато были давние связи с Германией: он защищал диссертацию в Берлине[822]. Доверяло ему и польское правительство: в межвоенный период он занимал должность муфтия Польши[823]. После Первой мировой войны власти Польши основали в Вильнюсе муфтият для татар-мусульман всего региона, которые ранее, в эпоху Российской империи, формально подчинялись крымскому муфтияту. В межвоенный период под началом Шинкевича находились семнадцать мечетей и три молитвенных дома, расположенных на территории Польши. Муфтий был очень активным деятелем, публиковал молитвенники, наставления для имамов, работы по исламской теологии на арабском и польском. Он бегло говорил на нескольких ближневосточных языках и посетил Хиджаз, Палестину, Сирию, Турцию, Болгарию и Боснию. В Каире его принимал египетский король Фуад. Он общался с лидерами исламского мира, вроде аль-Хусейни и Шакиба Арслана, и представлял свою общину на панисламских конгрессах в 1920‐е и 1930‐е годы.

 

ФОТО 4.3. Муфтий Якуб Сулейман Шинкевич в своем кабинете (источник: NAC)

 

Якуб Шинкевич приходился дядей Эдиге Шинкевичу, более известному как Эдиге Кырымал (отец последнего был литовцем)[824]. По словам Кырымала, Шинкевича очень уважали крымские татары. Действительно, татарские меньшинства в Прибалтике, Беларуси и Польше традиционно поддерживали тесные связи с татарами-мусульманами Крыма. Таким образом, неудивительно, что дискуссия о создании крымского муфтията в 1942 году активизировалась под влиянием новостей об учреждении аналогичного учреждения в рейхскомиссариате Ост-ланд[825]. В этой связи глава администрации вермахта в Крыму сетовал на то, что вопросы о муфтияте в Вильнюсе и в Симферополе не решаются согласованно. Он критиковал политику Восточного министерства в Остланде: по его словам, гражданская и военная администрация не смогли объединить усилия в обсуждении столь важной политической проблемы[826]. Имея в виду связи между общинами, Корнельсен, со своей стороны, размышлял об эвакуации крымских татар в Литву: «Стоит рассмотреть вопрос о возможном перемещении части крымских татар в Остланд (район Вильнюса)»[827].

На практике муфтият в Остланде должен был повлиять и на небольшую (не более 7000 человек) общину мусульман, проживавших в Польше военного времени – ведь польское мусульманское население всегда составляло единое целое с мусульманами Литвы. По некоторым сведениям, Шинкевич также выступал в роли муфтия мусульман генерал-губернаторства[828]. В Варшаве немцы поставили прогерманского имама, у которого не было польско-татарских корней; он сменил прежнего варшавского имама Али Вороновича, получившего образование в аль-Азхаре. Во время вторжения Германии и СССР в Польшу Воронович находился с визитом в восточной части страны, где был арестован Красной армией, а затем сослан. Хотя мусульман в генерал-губернаторстве было немного, немцы хорошо понимали их политическую значимость. Так, Берлин с опаской следил за пропагандой союзников в Сирии: та изображала войска Оси осквернителями польских мечетей и сообщала, что мусульмане Польши стали объектом особого жестокого обращения, так как немецкие войска приравнивали их к евреям[829].