Географическая мобильность: дом – это где.

Сегодня мы путешествуем больше, чем когда-либо. Повышенная географическая мобильность дает ребенку преимущества в образовании и культурном обмене, однако частые переезды также нередко сопровождаются ощущением неприкаянности. Некоторые исследователи обнаружили, что часто переезжающие дети нередко путаются или вообще не дают ответа на вопрос «где твой дом?».

Из-за того что повышенная мобильность часто коррелирует с образом жизни, ориентированным на карьеру, и потребностями профессии, один или оба родителя в мобильных семьях часто работают с утра до вечера и соответственно, мало видятся с детьми. При том что дети и так испытывают нехватку постоянных и неизменных вещей, которые могут использоваться как опора для развития, мобильность добавляет еще один разрушительный фактор: мир превращается в череду мелькающих лиц и мест. Такие дети нередко вырастают одинокими и скучающими, постоянно ищущими стимуляции. Будучи вынужденными непрерывно адаптироваться к новым ситуациям и людям, они могут утратить устойчивое самовосприятие, опирающееся на надежные общественные подпорки. Даже бывая вполне любезными с окружающими, как Лиза, они обычно чувствуют, что искусно притворяются.

Рост географической мобильности негативно влияет на взаимоотношения между соседями, систему муниципальных школ, церковные и гражданские институты и даже дружеские связи. Утрачиваются традиционные привязанности. Около 44 % американцев признают принадлежность к церкви, отличной от той, в рамках которой они росли[104]. Поколения одной семьи оказываются разделены огромными расстояниями, супруги не могут рассчитывать на эмоциональную поддержку родственников и помощь с детьми. Дети растут, не зная своих дедушек и бабушек, дядю и тетю, кузенов и кузин, теряя крепкую связь с прошлым и источник любви и теплоты, которые способствуют здоровому эмоциональному развитию.

 

Расцвет искусственной семьи

Учитывая фрагментацию общества, распад браков и семей, нет ничего удивительного в том, что последнее десятилетие привело к расцвету «искусственной семьи» – виртуального сообщества, которое заменяет собой реальные сообщества прошлого. Жажда «племенной» принадлежности проявляется разными способами: фанаты американского футбола идентифицируют себя как Raider Nation[105]; 30 миллионов людей каждую неделю часами ждут возможности проголосовать за фаворита на American Idol[106], просто чтобы быть участниками большой группы с «общей» целью; миллионы молодых людей регистрируются на Facebook и MySpace, чтобы стать частью обширной электронной социальной сети. Пятьдесят лет назад в романе «Колыбель для кошки» Курт Воннегут игриво (но пророчески) назвал эти «связи» «гранфаллоном» – группой людей, которые выбирают общую идентичность или претендуют на наличие таковой, но при этом их взаимная ассоциация на деле лишена смысла. Автор предложил два примера, Дочерей Американской революции и «Дженерал Электрик»; если бы Воннегут писал свое произведение сегодня, он мог бы вспомнить Facebook или Twitter.

С 2003 года социальные сети имеют головокружительный успех и из нишевых сайтов превратились в феномен, охватывающий десятки миллионов интернет-пользователей. Более половины (55 %) всей американской молодежи в возрасте от 12 до 17 лет зарегистрированы в социальных сетях, таких как Facebook и MySpace[107]. Исходные данные свидетельствуют о том, что подростки используют эти сайты в первую очередь для общения, связи, обсуждения планов с друзьями и для поиска новых знакомств. Тем не менее на деле их мотивация может быть не такой «невинной». Например, проведенное в 2007 году компанией «Майкрософт» (которая уж точно в этом кое-что понимает) исследование продемонстрировало, что «эго» – главный драйвер присоединения к социальным сетям: люди таким образом вкладываются в «увеличение своего социального, интеллектуального и культурного капитала»[108].

Twitter, одна из самых новых электронных «страстей», охвативших нацию, беззастенчиво обыгрывает нарциссические склонности пользователей. «Твиты» – своего рода моментальные текстовые сообщения – предназначены для того, чтобы объявить (используя 140 символов или меньше) о том, «что я сейчас делаю», группе «фолловеров» (подписчиков). Этот сервис не пытается даже создать иллюзию двусторонней коммуникации.

Мало кто спорит с тем, что американская культура становится все более нарциссической. Первоначально нарциссический импульс был задокументирован поворотной статьей Тома Вулфа «Я-десятилетие» в 1976 году и «Культурой нарциссизма» Кристофера Лэша в 1978 году, и с тех пор подтверждения этому обнаруживаются в массе культурных трендов: реалити-шоу на ТВ моментально превращают своих участников в знаменитостей, которые ищут славы ради славы; происходит взрывной рост популярности пластической хирургии; родители балуют детей, люди поклоняются знаменитостям, страстно желают богатства, а социальные сети создают для каждого собственную группу искусственных друзей. Джин М. Твендж и У. Кит Кэмпбелл в «Эпидемии нарциссизма» (2009) отмечают: «Интернет подарил нам полезные технологии, но вместе с ними еще и менталитет “Посмотрите на меня!” и возможность моментально достичь славы… Люди стремятся создать “личный бренд” (иначе это называется “самобрендинг”), упаковывая себя, как товар, который выставляется на продажу»[109].

Поскольку социальные медиа – это относительно новый феномен, пока еще слишком рано говорить, станут ли они преходящим увлечением или же изменят мир, однако можно с уверенностью сказать, что исследователи и врачи должны наблюдать за тем, какой психологический эффект происходящее оказывает на общество, и учитывать потенциальную опасность, особенно для молодых людей.