Девочка из блокадного Ленинграда

(Посвящается Тане Савичевой)

 

Как странно…мне больше не хочется есть…и ноги совсем не болят…

Нет…нужно подняться…хотя бы присесть…ведь я это мой Ленинград.

Пока я живая, живет город мой, зажатый в блокадном кольце.

И мама живая, и братик живой… замерзший на нашем крыльце…

Сквозь окна разбитые падает снег, паркет укрывая ковром.

Я верю, что к счастью придет человек, но все это будет потом…

Потом…через время и снежную мглу, пройдя по дороге смертей…

А может быть я насовсем не умру? Уйду просто к маме своей?

Нет, нужно подняться, нельзя мне лежать, ведь я это мой Ленинград!

Нельзя нам сдаваться…как хочется спать…укутавшись в снежный наряд…

Уже третий год мы в блокадном плену: бомбежки, разруха и смерть…

За что ты нам, боже, придумал войну? За что я должна умереть?!

Опять мне приснился загадочный сон: стою я одна над Невой,

И вижу, как чайка мне машет крылом и манит меня за собой.

Потом вдруг взметнулась она в небеса и скрылась в седых облаках…

И мамины были у чайки глаза…любовь в них, забота и страх.

Немного посплю и схожу за водой…чуть-чуть только сон досмотрю…

Нет силы бороться…прости город мой…и помни: тебя я люблю…

А. Гурков

 

Дневник Тани Савичевой

Сколько их: кто не дожил, не дошел?

Нет даже лиц.

Синим химическим карандашом

Девять страниц.

 

Голод блокады писал без затей

Буквы свои.

Девять страниц — только даты смертей

Целой семьи.

 

Это потом в полевых вещмешках

Их принесут

На просоленных солдатских плечах

В Нюрнбергский суд.

 

Это потом поверять дневникам

Станут мечты

Девочки в городе, где по утрам

Сводят мосты.

 

...Чтоб никогда не глушил в небе вой

Пение птиц,

Ты с непокрытой прочти головой

Девять страниц.

П. Великжанин

 

Посвящение Тане Савичевой

Ты так любила вышивать цветы,

Любила петь, играть и веселиться.

В тот летний день еще не знала ты,

Как может жизнь внезапно измениться.

 

В кругу любимых братьев и сестер,

В объятьях вздрогнувшей от вести мамы

Ты услыхала про войны костер,

Про первые с границы телеграммы.

 

И вся твоя сплоченная семья

Решила оставаться в Ленинграде.

Братишка, Лёка, рвавшийся к боям,

Не смог служить, работал он в блокаде.

 

Не зная отдыха и не щадя себя,

Все Савичевы с мыслью о победе,

Родной свой город искренне любя,

Трудились, став за Родину в ответе.

 

И мама шила форму для бойцов,

И Женечка, сестра, точила мины,

Служили оба дяди в ПВО,

На обороне города была и Нина.

 

Ты тоже помогала, как могла.

Не вышивала больше ты фиалки,

А жизнью взрослою теперь жила -

На крышах города тушила «зажигалки».

 

Но вот с работы не вернулась Нина…

А Женя на заводе умерла…

И мама, потерявшая и сына,

Тебе сестры блокнотик отдала…

 

И до тех пор, пока была в сознании,

Ты в нем писала страшные слова...

Все умерли… «Осталась одна Таня»…

Знай, память о тебе всегда жива!

Т. Малкова

 

* * *

Шатки. Районный городок.

Могила Савичевой Тани.

Далекий детский голосок

Теряется между кустами.

 

Не бронза, нет, не просто взгляд!

Глядит сурово на потомка

Непобежденный Ленинград

Глазами горькими ребенка.

 

Кого из нас не потрясли

Ее блокадные скрижали?

В тылу, в детдоме – всех спасли

И только Таню потеряли.

 

И только Таню… Сколько дней

Жила, рвала цветы в овражке,

И все же выросли над ней

Живые, белые ромашки.

 

О, мой народ, ты победил!

В победе наша боль и сила,

Немало на Руси могил,

И среди них – ее могила.

Н. Рачков

 

Таня Савичева

Эта тонкая тетрадка

Стоит многих толстых книг.

Пионерка — ленинградка,

Потрясает твой дневник.

 

Таня, Савичева Таня,

Ты в сердцах у нас жива.

Затаив на миг дыханье,

Слышит мир твои слова:

 

«Женя умерла 28 декабря

в 12 часов 30 минут

утра 1941 года.

Бабушка умерла 25 января в 3 часа

дня 1942 года».

 

Ленинград — в тисках блокады,

У ворот лютует враг.

Рвутся бомбы и снаряды,

Дует стужа, давит мрак.

 

От коптилки не согреться,

И ни крошки, ни глотка,

И выводит кровью сердце

По страницам дневника:

 

«Лека умер 17 марта

в 8 часов утра 1942 года.

Дядя Вася умер

13 апреля в 2 часа дня 1942 года».

 

Смолк зловещий гром орудий,

Пронеслась войны гроза,

Но все так же память людям

Смотрит пристально в глаза.

 

К солнцу тянется березка,

Пробивается трава.

А на скорбном Пискаревском

Обожгут сердца слова:

 

«Дядя Леша умер 10 мая в 4 часа дня 1942 года.

Мама — 13 мая

В 7 часов 30 минут утра

1942 года».

 

У планеты нашей сердце

Бьется гулко, как набат.

Не забудет мир Освенцим,

Не забудет Ленинград.

 

Будьте бдительными, люди,

Люди, вслушайтесь в Дневник,

Он звучит сильней орудий,

Тот безмолвный детский крик:

 

«Савичевы умерли. Умерли все.

Осталась одна Таня».

В. Шумилин

 

Дневник Тани Савичевой

В осаждённом Ленинграде

Эта девочка жила.

Свой дневник она в блокаде,

Словно летопись вела:

 

«Женя умерла 28 декабря

в 12 часов 30 минут

утра 1941 года".

 

Эта тонкая тетрадка

Стоит многих толстых книг.

Хоть писала сжато, кратко,

Но бросает в дрожь дневник:

 

«Бабушка умерла 25 января

в 3 часа дня 1942 года».

 

Таня, Савичева Таня,

Ты в сердцах у нас жива.

Затаив на миг дыханье,

Слышит мир её слова:

 

«Лёка умер 17 марта

в 8 часов утра 1942 года».

 

От коптилки не согреться,

Тусклый свет от фитилька.

Пишет Таня кровью сердца

На страничках дневничка:

 

«Дядя Вася умер

13 апреля в 2 часа ночи

1942 года»

 

Гул стоит зловещий с неба,

Не укрыться от беды.

Дома нет ни крошки хлеба

И ни капельки воды.

 

«Дядя Лёша — 10 мая

в 4 часа дня 1942 года».

 

В мире нет страшней, чем голод,

Что несёт с собой война.

До костей пронзает холод,

Хоть на улице весна.

 

«Мама — 13 мая

В 7 часов 30 минут утра

1942 года».

 

К солнцу тянется берёзка,

Пробивается трава.

А на скорбном Пискарёвском

Обожгут огнём слова:

 

«Савичевы умерли. Умерли все.

Осталась одна Таня».

 

В осаждённом Ленинграде

Таня-девочка жила...

В. Шумилин