Мистическая «Княгиня чардаша»

 

Самая известная оперетта в мире, конечно, «Княгиня чардаша» (в России ее традиционно зовут «Сильвой»). Дело в том, что она появилась у нас в революционном 1917 году – тогда княгини и графы оказались явно не в почете. Вот из цензурных соображений оперетту и окрестили по имени ее главной героини. О мистике «Княгини чардаша» стоит сказать особо. Великий венгерский композитор Имре Кальман и либреттисты Бела Йенбах и Лео Штейн работали над ней два года и 30 декабря 1915 года представили свое детище в венском «Иоганн-Штраус-театре». С тех пор ее мелодии известны всему миру.

Стоит вспомнить, что 1915 год оказался нелегким для Кальмана. То болел он сам, то его родственники. Но совсем стало худо, когда умер его любимый брат Бэла Кальман. Не потому ли музыкальная партитура этой оперетты полна трагически-надрывной музыкой? Возможно, именно этот настрой и влияет на мистическую составляющую оперетты.

Как было уже сказано, в России «Сильва» появилась летом 1917 года (надо же было еще перевести либретто). Год был, ясное дело, для веселой оперетты мало предназначенный, но «Сильва» имела бешеный успех сразу в двух петроградских театрах – «Буфф» и «Луна-парк». С тех пор в нашей стране нет ни одного театра оперетты или музкомедии, где эта оперетта не была бы поставлена. И всегда со стопроцентным успехом.

Разных баек про неугомонную «Княгиня чардаша» – уйма. Играют, например, «Сильву» в Ростове. Ферри, старого театрала и поклонника певицы, исполняет вечно пьяненький актер С. Игнатенко. Перед спектаклем исполнительница Сильвы выговаривает ему за то, что он опять явился навеселе. «Лучше б ты провалился в тартарары!» – в сердцах восклицает она. Ах, если б ей только вспомнить, что «в начале было Слово»!

Два первых акта проходят нормально. Действие с плясками и пением бодро мчится к финалу. Начинается чардаш Сильвы и Ферри. Игнатенко бойко топает ногами, и под ним неожиданно открывается театральный люк. Куда он и летит с пророческими словами чардаша: «Эй, друг любезный, век людской невелик!» Через секунду в зал доносится грохот и крик пьяного: «Каюк!»

Зал в восторге требует повторения. Но Игнатенко уже мирно храпит в трюме. Он даже не ушибся. Конечно, ведь у пьяных – свой Бог.

Однако у «Сильвы» есть не только веселый успех, но и слава иного рода. Впервые об этом написал русский журналист-эмигрант А. Ветлугин, книга которого вышла в 1922 году в Берлине. Так вот, он посчитал, что романтичнейшая оперетта Кальмана – настоящий коварный джотаторе. Термин этот позаимствован у итальянцев, весьма разбирающихся в магических обрядах и влияниях нечистой силы. Джотаторе – это явление, вещь или человек, встреча с которым приносит несчастье. Суеверные итальянцы при встрече с таким явлением или человеком высовывают большой палец и мизинец вперед, делая нечистому духу ту самую «козу», которая, как считается, его отпугнет. Вот этим джотаторе и была признана обольстительная «Сильва» в книге Ветлугина. И явно не без оснований. Ветлугин, разделяющий взгляды Белого движения, считал «Сильву» предвестницей несчастий для белогвардейцев. Вот как он рассказывал о разгромах тех частей Белой армии, где сам служил: «Все было совершенно спокойно. Город в наших руках. Но стоило только оркестру в ресторане заиграть попурри из «Сильвы», и не позже чем через день начиналась эвакуация и белые армии очищали город. И так на протяжении всей Гражданской войны».

Ну как не вспомнить слова из самого известного чардаша «Сильвы»: «Частица черта в нас заключена подчас». Слова оказались самого что ни на есть прямого значения. И этот опереточный черт невзлюбил почему-то белую сторону, рьяно помогая красной. Хотя, если подумать, какой стороне должен симпатизировать любой дьяволенок? Конечно, красной. Ведь это цвет крови. А уж белые одежды никакому черту не к лицу.

Кстати, насчет одежд. Первой исполнительницей Сильвы в петроградском театре «Буфф» была прекрасная и талантливая опереточная артистка, полька по национальности – К.Ф. Невяровская. Она была талантлива во многих областях – рисовала, моделировала свои костюмы и шила их. В те времена актеры, даже примадонны, обязаны были заботиться о своих костюмах сами – покупать за свои деньги. Естественно, молодая актриса следила за своим гардеробом – чинила, чистила. В 1927 году Невяровская поехала на гастроли в Вильнюс. Одно из ее платьев сильно загрязнилось, вот она и взялась отчищать его бензином. Рядом горела спиртовка. Бензин вспыхнул мгновенно, обдав актрису пламенем. Живым факелом она выскочила на улицу. На помощь ей бросились люди. Но огонь уже сделал свое дело. Тем же вечером

Невяровская скончалась. Как тут не вспомнить другую строчку из чардаша Сильвы: «…и сила женских чар зажжет в душе пожар»…

Надо сказать, что сам Имре Кальман лучшей исполнительницей Сильвы считал свою соотечественницу – венгерку Марику Рёкк. «Именно такой я представлял себе мою Княгиню чардаша. Спасибо!» – такую телеграмму получила она от Имре Кальмана. Легендарная звезда немецкого кино, культовая «девушка моей мечты» – Марика Рёкк, снявшаяся в одноименном фильме в 1944 году, хранила эту телеграмму как самое большое сокровище своей творческой карьеры. В 1950 году она снялась в венгерском фильме «Княгиня чардаша».

Для съемок арендовали настоящий замок, правда, там разрешили снимать всего месяц. Дворец был роскошным, расположенным высоко в горах, с прекрасной окружающей природой. Значит, можно было сделать и отличные натурные съемки. Словом, все хорошо, вот только местные жители предупреждали, что в замке живет злой дух. Но режиссер Георг Якоби (кстати, он снимал и «Девушку моей мечты») отмел все предупреждения разом – какие могут быть злые духи, если с нами музыка «Сильвы»? Бедняга, он не знал тогда, что и у «Сильвы» норов – еще тот.

В первые же дни съемок Якоби заболел холериной. Через пару дней за ним последовали две молодые актрисы. И вот эта троица уже оглашает своды замка стонами и вздохами почище призраков.

Изнывая без съемок, исполнители главных ролей Марика Рёкк (Сильва) и ее постоянный партнер Иоганн Хеестерс (Эдвин) решают сходить на пляж, а заодно испробовать, что такое нудизм, поскольку других желающих искупаться нет. Марика лезет в воду голышом и вдруг чувствует, как к ней цепляется медуза. В ужасе она ударяет рукой по воде и… попадает точнехонько по морскому ежу. И вот – вся рука в колючках. Марике найти бы врача, но, как назло, очухавшийся режиссер объявляет съемку. Пару дней снимают – пока прима не грохается в обморок прямо перед камерами.

Примчавшийся сельский полицейский в растерянности объявляет, что в соседской деревушке нет врача – только ветеринар. Но и он занят – принимает отел у коровы. Освободится и тут же придет. Не бросать же корову! А мадам может и потерпеть…

Она терпит, вопя в парадных покоях замка столь же жалостливо, как и режиссер до нее. К вечеру взмыленный, словно сам рожал, ветеринар все-таки добирается до замка и вкалывает бедной Марике лошадиную дозу пенициллина. «Во-первых, других ампул нет! – объясняет он. – Во-вторых, у мадам заражение крови, так что ей не повредит. Вот посмотрите, через пару дней она встанет!»

Через пару дней Марике действительно пришлось встать – время, выделенное на натурные съемки, подходило к концу. Марику привязали к мулу и начали снимать эффектную «сцену поездки на мулах», придуманную режиссером. Обернувшись, Марика в ужасе увидела, что ее партнер по поездке актер Мюллер упал из седла. «Мадам, ваш мужчина finito!» – закричали ей подсобные рабочие.

«Боже, помоги! – возопила актриса. – Что же это творится?! Якоби пронесло, у девушек жар, у меня заражение крови, Мюллер умер!»

Бог помог. Чуть не убившегося Мюллера водрузили в парадные покои замка, а вся труппа замок покинула. Но коварный дух не сдался. Во время обеда режиссер Якоби вдруг подскочил и начал носиться кругами, нечленораздельно вопя: «Аша! Аша!»

Все решили, что Якоби исполняет танец диких – поднимает всем настроение. Но оказалось, режиссера ужалила оса – прямо в язык.

Снова послали за ветеринаром. Тот пришел с кирпичом, которым и зачистил Якоби язык. До крови. «Лучшее народное средство!» – объяснил всем коновал.

В последний съемочный день Хеестерс-Эдвин снимался на лошади. Лошадь понесла и сильно ударила его ногой о каменную ограду замка. «Нога сломана! – мрачно скрипя зубами, констатировал Эдвин. – Только не стаскивайте сапог, потом не наденешь. Снимайте дальше!»

В конце концов, из проклятого замка уехали. Но то ли злобный дух увязался за группой, влюбившись в киносъемки, то ли характер самой «Княгини чардаша» не желал исправляться, а может, оба они спелись в романтическом дуэте, все снова пошло вкривь и вкось. Премиленьким аккордом оказался последний день съемок. Шел главный любовный дуэт.

«Помнишь ли ты, как счастье нам улыбалось?» – томно ворковала опереточная парочка. При этом еще не оправившаяся от заражения крови Марика сидела на диване (стоять сил не хватало), а стоявший позади нее Эдвин-Хеестерс не мог сесть – его сломанная нога была намертво закатана в гипс. Однако на самом мелодраматическом месте Эдвин сумел нежно наклониться над Сильвой, целуя ей ручку.

«Снято!» – крикнул помреж. Но Эдвин так и остался стоять, согнувшись. «Разогнись!» – гаркнул режиссер. – Второй дубль!» Но Эвин только закатил глаза и проскрипел: «Не могу! В поясницу вступило!»

Вот такие опереточные страдания. Зато фильм вышел шикарный, имел мировой успех. И никто никогда не заподозрил бы, чего он стоил съемочной группе. А еще говорят, что музыкальные фильмы – легкий жанр…

 

Великая сила искусства

 

Эта совершенно исключительная в своем роде история случилась с известным дирижером и композитором Альфонсо Д’Артега в начале сентября 1945 года.

В полицейском участке на 57-й авеню в Нью-Йорке раздался тревожный звонок: «Из моей машины только что украли саквояж!» Дежурный полицейский недовольно засопел в трубку: «У нас и так работы невпроворот, а вы со своими шмотками…» Но в трубке закричали: «Как вы смеете? Я – дирижер и композитор Альфонсо Д’Артега, меня все знают! А в саквояже ноты моего только что сочиненного концерта и двух религиозных композиций. Через две недели их должны исполнить в Карнеги-Холл на торжествах в честь окончания Второй мировой войны. Там же будет сам президент!..»

Всю ночь полиция прочесывала район 57-й авеню и прилегающие улицы. Музыкант сидел в участке, схватившись за голову. Рукопись концерта существует в единственном экземпляре. И если ноты не найдутся, на его композиторской карьере можно будет поставить крест… Утром полицейские вернулись со свидетелями, которые видели, как к роскошному автомобилю Д’Артеги подошел молодой рыжий парень. Покрутился вокруг и, кажется, вынул то ли отмычку, то ли отвертку…

«Когда же вы его арестуете?» – взмолился Д’Артега. «Скорее всего, никогда… – замялись полицейские. – Представляете, сколько в Нью-Йорке молодых да рыжих?» – «И что же мне делать?» – возопил дирижер. «Молиться!» – отрезали полицейские.

Д’Артега так и сделал – пошел в церковь Святого Франциска Ассизского.

А на окраине Нью-Йорка уставший рыжеволосый парень Джим Лейси ввалился в свою дешевую комнатку. Полтора часа он шагал по самым темным закоулкам, чтобы замести следы. На такси-то денег нет. Но теперь все наладится. Вот она – добыча: толстенный саквояж из дорогой лоснящейся кожи. Лейси выкрал его из роскошного «форда». У хозяина такой машины, наверное, и денег предостаточно!

Нетерпеливым рывком Джим сорвал замки и замер: в саквояже лежали бумаги… Может, это акции или какая другая ценность? Лейси развернул первый лист: точки, крючочки… Да это же ноты! И весь этот дурацкий саквояж забит нотами!

Ох, не зря Лейси зовут невезучим! Надо же – обчистить роскошную машину, чтобы получить… пшик?! Джим сгреб бумаги, запихнул в саквояж и, пока еще темно, отнес все на помойку в соседний квартал. Но, вернувшись домой, обнаружил, что два нотных листа валялись на полу. На одном было написано: «Аве, Мария», на другом – «Религиозный гимн «Каждому нужен друг».

«Каждому нужен друг. У меня его не было, пока я не нашел Тебя, о Боже!» – прочел Джим и вспомнил, как в детстве пел в церковном хоре. Тогда он мечтал о счастье и радости. А что теперь – вечный страх, что тебя поймают?..

Всю ночь Лейси промаялся без сна, а наутро пошел в церковь к знакомому органисту. Тот сыграл приятелю оба гимна. Джим растрогался до слез…

А вечером следующего дня консьержка одного из домов позвонила в квартиру, где жила рассеянная жиличка, вдова композитора Брейна: «Миссис Хетти, вы выбросили в мусорный бак ноты вашего покойного супруга!» Миссис Брейн спустилась вниз и, просмотрев ноты, ахнула: «Это же пропажа Д’Артеги, про которую говорят по радио!»

Словом, находка была возвращена автору. Тот от всей души преподнес миссис Брейн огромный букет, а консьержке – другой, поменьше. Концерт в Карнеги-Холл прошел с успехом. О пропавших гимнах Д’Артега особенно не жалел – что там малые гимны, если прозвучал большой концерт?..

Через три года Д’Артега вновь дирижировал в Карнеги-Холл. Перед концертом он получил странную записку: «Простите, что причинил Вам столько неприятностей! Но всяко бывает: и через зло люди приходят к добру. Я больше не ворую, а работаю, как все честные люди. И все благодаря Вам!» Дирижер, пожав плечами, сунул записку в карман. Он ничего не понял, но, раз его искусство помогло кому-то, он был рад.

А на другой день после мессы в церкви Святого Франциска, куда Д’Артега уже привык ходить, его остановил рыжеволосый парень и протянул конверт. Дирижер раскрыл и удивленно воззрился на рыжего – на ладонь выпало две сотни долларов.

– Это гонорар за те два гимна! – поговорил парень. – Я узнал, сколько они могут стоить. Но отдать раньше не мог, ведь мне надо было их заработать.

Д’Артега покачал головой и передал деньги священнику на благотворительность. «Что ж, – подытожил святой отец. – Бывают разные пути. Этот человек вступил на путь истинный через кражу. Бог направил его!» – «Может быть, – прошептал дирижер. – Но может, это была великая сила искусства?..»

 

 

Загадочный мир кулис