Тамара швец. Трудные контакты

 

«Хочу папе‑маме»

 

Наташенька еще совсем маленькая. Когда ее спрашивают:

– Сколько тебе лет, девочка?

– Уже два годика, – отвечает она и протягивает ручонку, старательно растопырив два пальчика.

– Все‑о! – весело улыбаясь, говорит Наташенька всякий раз, когда просыпается. – Все‑о! – повторяет она громче, глядя в сторону родителей. – Вставай‑те! Уже без пяти утра... Хочу папе‑маме. – И звучит это у нее так радостно...

Это Наташенькино «хочу папе‑маме» мне остро вспомнилось при разговоре с четырнадцатилетним Олегом Ш.

– А отец знает, какими делами ты занимаешься? – спросила я.

– У него другая семья. Мне было два года, когда он ушел.

Помню: несколько лет назад ребятам, желающим стать юнкорами телестудии «Товарищ», были предложены вопросы короткой анкеты на тему «Мой папа». Мы получили тогда много писем от девочек и мальчиков пятых‑шестых классов. Они писали:

«Люблю своего папу за доброту и справедливость».

«Мой папа – ударник коммунистического труда. Он не раз получал грамоты за хороший труд».

«Мы с папой – большие друзья».

«Я люблю своего папу за то, что он никогда не отказывает в помощи другим».

«Я хочу стать такой же, как мой папа».

«Мой папа невысокого роста, глаза у него озорные и веселые. Он худощавый, не курит и не пьет».

Но были среди писем и другие.

«Не хочу писать про отца. Он все время с бутылкой».

«Мой папа работает шофером. Папу своим другом назвать не могу. Причина та, что он часто бывает пьяный. Работать рядом с папой не желаю».

И еще одно письмо.

«Это очень хорошо, когда у человека есть отец. У меня его нет».

Почему‑то подумалось, что вот так, наверное, мог бы ответить на вопросы анкеты и Олег Ш., с которым я встретилась в инспекции по делам несовершеннолетних Самарского районного отдела внутренних дел.

– У него другая семья, – упрямо повторил он.

– Но ты с ним встречаешься?

Вместо ответа – молчание.

Передо мной сидел светловолосый, с заспанными глазами мальчик. Именно мальчик. Таким он мне тогда показался. Его вместе с дружками задержала ранним утром патрульная служба во время ограбления киоска. Когда пришла бабушка Олега, внука увели в изолятор временного содержания.

– Позвоните Верке, – сказала она, обращаясь сразу ко всем. И пояснила: – Матери Олежки.

– Она что, не знает, что мальчика задержали? – спросила начальник инспекции Валентина Васильевна Брагина.

– Знает, – сухо прозвучало в ответ.

Матери Олега в тот день я так и не дождалась, хотя сын не ночевал дома четверо суток. Потом я узнала, что она сослалась на занятость: в театре готовилась премьера.

 

Валентина Брагина и другие

 

Капитан милиции Брагина и ее сослуживцы назвали этот день «черным».

– Знаете, бывают такие дни, когда начинаешь вдруг терять веру в смысл своей работы, – призналась Валенти­на Васильевна. – Это же наши мальчики... Сколько силы, времени, наконец, терпения отдаешь им, а они... – И Валентина Васильевна, кроме Олега, назвала еще двух соучастников ограбления: Сережу И. и Игоря Т.

«Это же наши мальчики...» В голосе Брагиной я услышала те же интонации, как накануне, когда, знако­мя меня с профилактическими делами, она нередко говори­ла: «Бедные дети», – вкладывая в свои слова, конечно, не материальный, а духовный смысл. Дети, обделенные лаской, заботой, лишенные семейной дружеской атмосфе­ры, дети, взрослеющие в одиночестве.

«Слава чувствует свою физическую ущербность...»; «Люда очень дерзка, видно, родители недодали тепла душевного, ласки...»; «Саша – педагогически запущен­ный ребенок...». Короткие комментарии Брагиной говори­ли о том, как хорошо знает она корни одиночества, замкнутости или озлобленности своих подопечных.

Да, знает. Чтобы суметь помочь подростку найти самого себя. Чтобы проба сил, попытка познать свои возможности не выливалась в уродливые, антиобще­ственные формы. Чтобы первые самостоятельные шаги приводили к хорошему, а не к плохому.

Помочь подростку найти себя, а порою и защитить от самого себя – вот к чему стремится капитан милиции Валентина Васильевна Брагина. Это же самое является заботой всего коллектива инспекции по делам несо­вершеннолетних Самарского РОВД.

Q Брагиной здесь в шутку говорят, что она родилась милиционером. Почему? Может быть, потому, что обостренно воспринимает несправедливость, зло, чутка к доброму, хорошему в людях. И еще потому, что смела и мужественна, преданна избранному делу. А другие? И о других можно сказать то же самое.

Лидия Александровна Ишутина пришла работать в детскую комнату милиции с опытом преподавателя средней школы. В девчонках очень интересовалась, что делают следователи, эксперты, но «срезалась на экзаменах в юридический». Сейчас Л. А. Ишутина–лучший участковый инспектор инспекций по делам несовершенно­летних области.

– Хочу быть лейтенантом милиции, как мама, – говорит восьмилетняя Таня.

Людмила Ивановна Барабанова, говоря ее словами, «ни малейшей мысли о работе в милиции никогда не имела». Она воспитывала детей в детском саду, учила ребят в школе. И если бы не случай, так бы и прошла мимо своего призвания. Теперь не представляет себя без этой работы.

– Трудно? – спросила я.

– Трудно. Но я занимаюсь любимым делом. – И, чуть задумавшись, энергично, добавила: – Только из‑за одно­го Димки и то бы начала все сначала.

Кто же такой Димка?

Мальчонке было семь лет, когда его поставили на учет в детской комнате милиции и завели профилактическое дело. Основание: за бродяжничество и кражи.

Где он только не побывал! Причем признавал только самолет или пароход – железнодорожного транспорта не принимал. Воровал в группе подростков. Воровал лихо и много. И было еще у него две страсти – много читал и любил собак.

Как‑то приблудилась к их компании бездомная двор­няжка. Ребята кормили ее, поили, одним словом, заботились. А потом... потом сожгли. Облили бензином и сожгли.

– Мне кажется, – сказала, заканчивая свой короткий рассказ Людмила Ивановна, – тогда начался в Диме перелом. Это очень повлияло на мальчика.

Сейчас Дмитрию А. восемнадцать лет, и восемь из них Барабанова день за днем боролась за него. Последнее ее педагогическое решение (последнее ли?) – определение Димы в студенческий стройотряд «Медик».

– Сейчас Дима работает. Хорошо работает. И я верю в него.

– Заходит сюда?

– А как же! – энергично проговорила Людмила Ивановна и счастливо улыбнулась.

Просматривая профилактические дела, где было сказано: «Считаю возможным снять подростка с учета в инспекции по делам несовершеннолетних в связи с исправлением поведения», – я проникалась радостью инспектора.

А сколько раз вот так же писала Нина Ивановна Бритакина, инспектор с самым большим, почти двадцати­летним стажем?

У члена бюро райкома комсомола Нины Бритакиной был выбор: ей предложили работать в райисполкоме или в органах милиции. Комиссара оперативного комсомоль­ского отряда при линейном отделении милиции больше привлекало второе предложение. Она чувствовала, что у нее «получается с подростками». На чем же удержива­ется это «получается» все долгие годы? Опять‑таки на искренней заинтересованности судьбой другого человека, на желании помочь ему во что бы то ни стало в трудную минуту, на ее удивительной способности вступать в кон­такт с ребятами, хотя не каждый пустит к себе в душу, особенно тяжело с агрессивными, зараженными микробом жестокости. И тогда помогает не только сердце. Помогают опыт, практика, юридическое образование.

Десятки чужих судеб взяли на себя работники инспекции по делам несовершеннолетних. А ведь все они – матери, у всех есть свои дети. Но и чужие судьбы для них вовсе не чужие. И чужих ребят они называют не иначе как «Милый Андрюша», «Мой Толик», «Золотой был мальчик». Все ли родители так называют своих сыновей и дочерей? К несчастью, нет! На память приходят фразы иного содержания.

 

Что посеешь...

 

– Наконец‑то он попался, заберите его. Я так ждала этого дня! – говорила мать о четырнадцати­летнем сыне.

– Лишить ее материнства. Разве это мать! Она... – И следовало страшное выражение, которым отец‑старик характеризовал поведение взрослой дочери.

Когда и откуда приходит такая отчужденность, даже ненависть к людям, которые по крови самые близкие, самые родные? Тут без разговора об ответственности родителей, об ответственности взрослых не обойтись.

К ребятам применяются различные меры социальной профилактики. За проступки, квалифицируемые как пре­ступление, они предстают перед судом (юридическая ответственность определена с четырнадцати лет).

А какую ответственность несут родители, главные виновники разыгрываемых драм и трагедий не на сцене, а в жизни? Штраф в тридцать рублей, душевные пережива­ния, моральные издержки перед соседями и знакомыми? Нередко приходится слышать:

– В кого только такой уродился?

– Это все улица!

Но «плохая улица» может захватить только тогда, когда родители вовремя не сумели объяснить своему ребенку, и не только объяснить, а примером своей жизни показать, что такое хорошо и что такое плохо, когда дом не стал его домом, потому что родители далеки от своего ребенка, его переживаний, стремлений, впечатлений, когда отец и мать не вызвали жажды духовной жизни.

Мир личности складывается с детства. Большое значение для психического развития ребенка имеют первые годы его жизни, особенно первые пять лет. Если вспомнить Л. Н. Толстого, то он утверждал: «От пяти­летнего ребенка до меня только шаг. А от новорожденного до пятилетнего страшное расстояние». А вот что писал А. С. Макаренко: «...Главные основы воспитания заклады­ваются до пяти лет, и что вы сделали до пяти лет – это 90% всего воспитательного процесса, а затем воспитание человека продолжается». А если до пяти лет не воспитать ребенка как нужно, считал он, то потом придется его перевоспитывать.

Годы отрочества и юности – годы второго рождения человека, ибо именно в эти годы формируется гражданин нашего социалистического общества. И нам не безразлич­но, каким он будет.

Контингент ребят, с которыми приходится встречаться капитану Брагиной и ее коллегам, относится к категории перевоспитуемых, причем поддающихся этому процессу с трудом. И понятна обеспокоенность инспекторов, что не всегда семья является их союзником. Больше того, к сожалению, есть немало семей, которые сами доставляют немало хлопот инспекции. Только у одной Ишутиной на учете состоят двадцать пять неблагополучных семей. Это кроме тридцати двух подростков!

Как‑то, присутствуя на заседании комиссии по делам несовершеннолетних при райисполкоме, я насчитала всего... двух отцов. Причем один из них начал было оправдывать своего сынка, выпившего с дружками винца на деньги, которые, как сказал этот отец, «на Руси принято дарить в день рождения» (где он нашел такой обычай?). Словом, ответ за своих взрослеющих сыновей в основном держали матери. А отцы? Есть над чем задуматься.

Знакомясь с педагогической литературой, я натолкну­лась на такие вот безрадостные цифры: лишь в десяти семьях из ста родители бывают вместе с детьми в театрах, кино, на прогулках. Исследуя семьи неблагополучных подростков, ученые выяснили: в каждой третьей отец не занимается бытовым трудом, не приучает детей что‑либо мастерить. Зато иные в избытке имеют время на выпивки. А водка не только губит жизнь тех, кто ее пьет, но и обедняет существование их детей. Кроме того, подростки склонны к подражанию взрослым.

Как бы подытоживая наш разговор о некоторых родителях, Нина Ивановна Бритакина очень категорично, сухо сказала:

– Распустились совсем. Не хотят детьми заниматься, учиться искусству их воспитания.

 

Все ли в порядке?

 

Белоголовый мальчонка с испуганными и мокрыми от слез глазами забился в угол и, горько всхлипывая, повторял: «Мама, мамочка!».

Как объяснить крохотному Сереже, что нельзя больше оставаться ему с мамой, что его мама – опустившаяся женщина, пьяница и тунеядка?

И еще щемящая сердце сцена:

–...Не забирайте у меня Юрочку. Поверьте, в по­следний раз.

Перед членами комиссии райисполкома по делам несовершеннолетних – стояла молодая женщина. Светло­волосая, аккуратно подстриженная, в модном платьице и в босоножках на танкетке, она скорее напоминала старшую» сестру Юры, но никак не мать, которую вызвали на комиссию, чтобы рассмотреть вопрос о лишении ее материнских прав.

Лишение родительских прав, лишение материнства – для инспекторов это как тяжелая болезнь, огромное душевное потрясение. Однако в интересах ребенка прихо­дится прибегать и к подобной мере, если все другие меры воздействия исчерпаны. Так оказались в детском доме четырехлетний Сереженька и его двенадцатилетняя сестра. Дети стали сиротами при живых родителях! Юрочкиной матери дали «последнюю возможность», надеясь, что одумается, образумится наконец, исправит свое поведение и перестанет бросать малютку по ночам ради поисков будущей счастливой жизни.

– Сыночек – твое будущее, твой росточек любви, – говорила ей Валентина Васильевна и, возможно, вспоми­нала свою мать, родившую и воспитавшую одиннадцать детей. Слова песни: «Милая моя, добрая моя, нежная моя мама» – это про Прасковью Филипповну, которая была хранительницей домашнего очага, хозяйкой дома, его добрым духом. И пока была жива, слетались в родное гнездо взрослые дети, ее сыновья и дочери.

Великий дар быть Матерью дан женщине самой, Природой. Женщина носит под своим сердцем мальчика, воспитывает сына, будущего мужчину. И, наверное, права народная мудрость, утверждающая, что надо прежде всего хорошо воспитать женщину, потому что мужчина – уже производное.

Вы не задумывались, почему первые слова, которые произносят наши дети, – «дай‑дай!» и «ма‑ма»? Мне кажется, если в малышкином «дай‑дай!» выражается инстинкт борьбы за существование – дескать, я живу, хочу есть, играть, то в его «ма‑ма»! – потребность в ласке, тепле, защите. И недавно я вдруг нашла подтверждение этой своей мысли у Сергея Образцова. Приведу его слова дословно (он пишет о посещении детского дома в По­льше):

«Там были разные дети – и большие, и маленькие. Сперва они стеснялись людей, говорящих на похожем и совсем непонятном языке, потом развеселились и один мальчик залез ко мне на колени. Лет, наверное, трех, может, меньше. Был он в одной рубашонке, веселый, толстенький. Опрокинулся навзничь, и я хлопал его по маленькому круглому животу. Тогда он обнял меня, поцеловал в щеку и сказал: «Мама». Он был сиротой. У него не было ни папы, ни мамы, и значит, слово «мама» вмещало для него такие понятия, как дорогой, любимый, родной».

...И еще одна короткая история, которая возвращает нас в инспекцию по делам несовершеннолетних.

– Как тебя мама ласково зовет?

– Никак...

– Может быть, сейчас она сердита на тебя, расстроена твоим поведением, а раньше?

– Ну как... Витька.

Витька сидел неспокойно, то и дело озирался по сторонам и тревожно спрашивал:

– Валентина Васильевна, а мама придет?

– Придет, обязательно придет, – говорила Брагина, хотя сама не очень‑то была в этом уверена.

Накануне отправки Вити К. в спецшколу она позвони­ла его матери:

– Придите, пожалуйста, завтра к сынишке.

– А зачем? – раздраженно прозвучало в телефонной трубке.

– Как зачем? Это же ваш сын! Поговорите с ним, скажите хорошие, добрые слова, напут­ствие.

Она все‑таки пришла, но даже не села рядом с сыном.»

Чувствовалось, что ее тяготят оставшиеся до прощания полчаса.

Валентина Васильевна пожалела, что, понадеясь на Витину мать, не забежала‑по пути в магазин и не купила пряников...

Сейчас Виктор К. в спецшколе. Как сложится его дальнейшая жизнь, пока сказать трудно. Но недавно Валентина Васильевна Брагина получила от него письмо. Кончалось оно словами: «Все в порядке».

Наташенька еще совсем маленькая. «Хочу папе‑ маме», – говорит она и пытается удержать в своих маленьких ладошках папину и мамину руки. Она счастли­ва. Так пусть же будут счастливы и другие дети!