Вашингтон, суббота 27 октября, 10 часов утра (5 часов вечера по московскому времени)

 

С начала 1946 года Советский Союз являлся главным объектом деятельности американской разведки, и тем не менее, когда братья Кеннеди, Банди, Раек и другие деятели новых рубежей с 21 октября пытались принять наиболее важное, по мнению многих, решение, ни одна спецслужба не сумела точно доложить, что происходило в Кремле.

Первым пунктом повестки дня Исполкома, собравшегося в субботу в 10 часов утра, была подготовка ответа на письмо Хрущева от 26 октября, где он писал о «тугих узлах»^{72}. Но не успело открыться заседание, как президенту Кеннеди подали новое письмо Хрущева, которое в этот момент зачитывали по московскому радио.

Кеннеди стал читать текст с телетайпной ленты:

«Премьер Хрущев вчера сообщил президенту Кеннеди, что уберет наступательные ракеты с Кубы, если США уберут свои из Турции»^{73}.

По комнате прошел шепот, заговорили члены Исполкома «Он не писал этого, не так ли?» Кеннеди, удивленный новыми условиями окончания кризиса, добавил: «Этого нет в том письме, которое мы получили, не так ли?»

Попытка Хрущева превратить экспромт в крупное преимущество застала администрацию Кеннеди врасплох. Президент и его советники с момента обнаружения самолетами У‑2 ракет на Кубе обсуждали возможность торга. Но каждый сценарий подразумевал секретность обмена мнениями в узком кругу. Ни один руководитель США не желал публичной дискуссии, которая могла бы подорвать веру в НАТО.

Сначала администрация решила, что произошла ошибка. «Нельзя ли проверить и быть уверенным, что письмо с телетайпной ленты – это письмо, которое мы читали вчера вечером», – спросил Раек своего подчиненного. Ошибки не было. Президент понял, что невозможно игнорировать это предложение. «Каково состояние наших переговоров с турками по поводу отвода этих?..»

Кеннеди был раздражен и смущен. Его советники тоже. Разве сотрудник КГБ Феклисов не изложил ясно в первом письме условия Хрущева о гарантиях ненападения в обмен на демонтаж ракет?

Банди предложил не обращать внимания на второе послание. «Очень странно, господин президент, что Хрущев изменил условия длинного письма вам, ведь в нем и срочном сообщении советника (Феклисова) только вчера вечером говорилось лишь о Кубе; мне кажется, что мы идем в русле своих планов – ничего нет плохого в нашей позиции держаться выработанной линии».

Кеннеди не понравилось выступление Банди. Он не верил, что можно избежать торга о ракетах «Юпитер». «Для любого представителя ООН и вообще для любого здравомыслящего человека это выглядит как очень честная сделка». Отбросив возражения советников, Кеннеди набросал основы торга: «Думаю, будет очень трудно объяснить, почему мы намерены предпринять военные действия против Кубы, против этих пусковых комплексов, если он говорит: „Уберите свои ракеты из Турции, а мы уберем свои с Кубы“. Думаю, это будет сложным делом».

Кеннеди никто не поддержал, и советники, в частности Банди, Соренсен и представитель Министерства обороны, убедили президента, что слишком высока цена торга с участием НАТО. Вместо этого он должен выиграть время, вновь проверить Хрущева в надежде, что он вернется к условиям, изложенным в письме от 26 октября.

Роберт Кеннеди согласился с братом в том, что время играет первостепенную роль, но не согласился сделать ракеты «Юпитер» предметом торга. В пятницу утром он промолчал, когда президент проявил интерес к возможности компромисса. Теперь он чувствовал необходимость высказаться. «Я просто не понимаю, – сказал он, – как мы можем заставить турок ослабить свою оборону». Он заявил, что угроза нависла над Латинской Америкой, и мы должны разобраться с ней, а уже потом переходить к европейским делам. Он предложил составить ответ Хрущеву в том плане, что сперва надо решить более актуальную проблему, но оставить открытой возможность обсуждения в будущем проблемы разоружения Турции.

Президенту не понравился план брата. Его больше всего занимала проблема, как быстрее прекратить работу на советских военных базах: «Мы не можем позволить себе завязнуть в длительных переговорах, если эта работа будет продолжаться».

Почему у президента было много противников? Большинство его советников считали, что два письма составлены двумя разными группами в советском руководстве. С их точки зрения авторы второго письма сторонники жесткого решения, которые выдвигали неприемлемые или по крайней мере унизительные для Вашингтона условия. Если бы Кеннеди нашел путь прямого общения с Хрущевым, то торг такого рода был бы исключен.

И в самом деле, действия Кремля поставили Кеннеди в тупик. Обращаясь к своему любимому кремленологу Ллоуэллину Томпсону, Кеннеди спросил: «Единственно, что мне непонятно, Томми, почему же они не высказались в приватном порядке, если они действительно выдвигают подобное предложение». Все присутствующие полагали, что Хрущев, по‑видимому, передумал, какие‑то причины побудили его запросить высокую цену за демонтаж ракет на Кубе.

Вскоре после полудня закрылось заседание Исполкома. Некоторые его участники собрались в 2.30 в госдепартаменте для продолжения дискуссии по поводу двух писем Хрущева и реакции турок на новое предложение советского руководства. Большинство членов Исполкома встретились в 4.00 часа в Белом доме, чтобы обсудить проект ответа Кеннеди на письмо Хрущева, а также содержание переговоров с НАТО. Имелась договоренность что для рассмотрения советского предложения НАТО соберется через несколько дней. Однако Исполком не сумел выработать общую точку зрения на то, что просить у турок.

В разгар дискуссии по последнему вопросу сразу после 4.00 часов поступило сообщение о том, что самолет пилотируемый Рудольфом Андерсоном, сбит^{74}.

– У‑2 сбит? – спросил Роберт Кеннеди.

– Да… говорят, что его подбили, – ответил Макнамара.

– Это эскалация с их стороны, не так ли? – сказал президент.

У‑2 не вернулся на базу ВВС Маккой в Орландо, штат Флорида, в запланированный срок. В дневной передаче радио Гаваны сообщало о катастрофе У‑2. После подтверждения гибели пилота члены Исполкома пытались выяснить, был ли он сбит кубинцами или советскими силами. Первоначальные сообщения гласили, что самолет исчез вблизи пусковой площадки SA‑2 в Банесе. Обычно на этих комплексах находились советские, а не кубинские военнослужащие. Если только группа кубинцев не захватила контроль над установками в Банесе, то, следовательно, советские силы атаковали американский самолет, не ожидая ответа Кеннеди на предложение Хрущева.

«Как все это объяснить? – спросил Кеннеди. – Ночное послание Хрущева и их решение… Как мы – я имею в виду, что…» Президент стоял перед страшным решением. Политика США заключалась в возмездии любому комплексу SA‑2, открывающему огонь по самолету У‑2. В течение многих дней 16 самолетов США находились в состоянии 30‑минутной готовности^{75}. Следует ли атаковать сейчас? Макнамара предупредил Кеннеди, что если он хочет подготовить ВВС США для нанесения удара в начале недели, то необходимо провести воздушную разведку в конце предшествующей. «Мы не можем направить У‑2 туда сейчас, так? – спросил Кеннеди. – Чтобы еще один парень погиб завтра». Кеннеди решил подождать до утра и решить, стоит ли наносить ответный удар.

В субботу днем были и другие признаки того, что советские части и кубинцы серьезно готовятся к войне. Примерно за час до того, как в Исполкоме узнали новости об У‑2, Кеннеди стало известно, что орудия кубинской ПВО стреляют по самолетам США, ведущим воздушную разведку на малых высотах. Сбитых не было, лишь один поврежден. Для многих членов Исполкома нападение и потеря самолета У‑2 означали то, что Хрущев неполностью контролирует ситуацию в Москве. В Вашингтоне пошли слухи, что второе письмо, касающееся обмена, составлено сторонниками жесткой линии и что, возможно, Хрущев лишился власти.

После дневного заседания Исполкома собралась внешнеполитическая команда Кеннеди. Что делать дальше? Кеннеди готов был направить новое письмо Хрущеву, полностью игнорируя открытый призыв Москвы к торгу; однако не было никакой гарантии, что обещание не нападать на Кубу удовлетворит Москву. Группа советников – Раек, Банди, Роберт Кеннеди и два‑три других повторяли, что время идет и необходимо принять решение, применять ли силу, либо вторжение, либо атаку с воздуха.

Президент Кеннеди сомневался, что можно разрешить кризис, не упоминая в письме ракеты «Юпитер». Как часто в прошлом, Кеннеди поручил брату выполнение задания от имени президента. На этот раз Роберту предстояло связаться с советским послом и попытаться найти политическое решение обострившегося кризиса. Роберту не следовало начинать с идеи торга, хотя братья понимали, что это, по‑видимому, цена, которую придется заплатить. В выработке инструкции для Роберта Кеннеди принимал участие Дин Раек. Решили заявить СССР, что ракеты «Юпитер» можно демонтировать через 4–5 месяцев. Раек подчеркивал, что Москва не должна рассматривать это как компенсацию, но Кеннеди разрешил брату разграничить предложение об обмене и обещание о скором демонтаже ракет в Турции^{76}.

Раек играл иную роль в событиях этого вечера. Президент попросил его связаться с Эндрю Кордье, профессором Колумбийского университета, который был заместителем Генерального секретаря ООН. Кеннеди хотел чтобы Кордье предложил У Тану призвать сверхдержавы убрать ракеты с Кубы и из Турции. В случае неудачи миссии Роберта президент считал такой шаг разумным для мирного разрешения кризиса^{77}.

Около 7.15 вечера Роберт Кеннеди позвонил в советское посольство, чтобы назначить встречу с Добрыниным. «Я спросил его, не мог бы он приехать в Министерство юстиции в 7.45», – вспоминал позже Кеннеди^{78}. Через полчаса Добрынин и Роберт Кеннеди встретились в кабинете последнего. «Я хочу изложить нынешнюю тревожную ситуацию так, как ее видит президент», – начал Роберт Кеннеди^{79}. «Президент, – пояснил он, – опасается эскалации напряженности в результате инцидента с У‑2: на президента оказывается сильный нажим дать приказ отвечать огнем на огонь. Но за ответным ударом, – добавил он, – быстро последует цепная реакция, которую будет очень трудно остановить». Добрынин мог легко догадаться, что имеет в виду брат президента, говоря о «цепной реакции».

Генеральный прокурор изложил суть письма Джона Кеннеди Хрущеву. Президент считает приказ Хрущева убрать ракеты с Кубы взамен обещанию не вторгаться на Кубу «подходящей базой для урегулирования всего кубинского конфликта». «А пока, – подчеркнул Роберт Кеннеди, – основной пункт в стратегии США – это заставить СССР прекратить работы на ракетных комплексах».

В обмен на это США снимут эмбарго и, как пообещал Генеральный прокурор, «готовы дать заверения, что не будет никакого вторжения на Кубу и что другие страны Западного полушария – в этом правительство США уверено – готовы будут дать такие же заверения». – А как в отношении Турции? – спросил Добрынин.

Роберт Кеннеди передал ответ президента: «Если в этом единственное препятствие к достижению упомянутого выше урегулирования, то президент не видит непреодолимых трудностей в решении вопроса».

Как и год назад в беседе с Георгием Большаковым, Генеральный прокурор объяснил советскому представителю, что президент США может и что не может изложить публично. «Главная трудность для президента – это публичное обсуждение вопроса о Турции». Он сообщил Добрынину, что кроме него и президента лишь один‑два сотрудника администрации знают об этом. Он сказал, что «для изъятия таких баз из Турции потребовалось бы 4–5 месяцев». «Объявление сейчас об одностороннем решении президента США о выводе из Турции ракетных баз ударило бы по всей структуре НАТО и по положению США, как лидера атлантического альянса».

Кеннеди завершил разговор просьбой дать ответ завтра, подчеркнув, что «это именно просьба, а не какой‑либо ультимативный срок». Президент желает получить деловой принципиальный ответ через Добрынина. Белый дом, по словам Роберта Кеннеди, желает как можно скорее покончить с тревожной ситуацией. Кеннеди просит Хрущева «не втягиваться в словесную дискуссию, которая может лишь затянуть все дело». Он оставил Добрынину телефоны прямой связи с президентом.

Роберт Кеннеди вернулся в Белый дом во время третьего за субботу заседания Исполкома. Более половины его членов не знали о том, что президент санкционировал специальную встречу с советским послом. Однако те, кто знал, расценивали шансы на успех мирного урегулирования как «пятьдесят на пятьдесят».

Многие из собравшихся в офисе хотели, чтобы США применили силу в случае уничтожения второго самолета У‑2 в воскресенье. «Я считаю, – доказывал Макнамара, – что если завтра наши самолеты подвергнутся нападению, мы должны открыть огонь». Кеннеди высказывал иные соображения. «Разрешите сказать, – начал он, – я думаю, нам следует подождать до полудня и поосмотреть, каким будет ответ…» Кеннеди не закончил. Он не сказал об этом, но вполне очевидно хотел дать Хрущеву время переварить информацию, переданную ему через Добрынина.

Макнамара выражал мнение тех, кто считал вторжение неизбежным, несмотря на дипломатические усилия администрации. Обращаясь к Роберту Кеннеди, Макнамара сказал: «Думаю, Бобби, мы должны подготовить две вещи: во‑первых, правительство Кубы, поскольку оно нам потребуется, а во‑вторых, планы ответа Советскому Союзу в Европе, так как ясно как день: они собираются предпринять что‑то там». Президент Кеннеди понимал озабоченность Макнамары. Уязвимость союзников США сдерживала действия Кеннеди в урегулировании кризиса на Кубе. Если турецкий «торг» окажется недостаточным, США ничего не останется, кроме ужесточения давления на Москву. Тогда Италию, Берлин и Турцию настигнет возмездие. Кеннеди хотел бы найти мирный выход из этого кошмара^{80}.