Москва, 27 октября, 9 часов утра (Гавана, 2 часа ночи)

 

В ночь с 26 на 27 октября Кеннеди и его окружение спокойно спали, а между тем в Москве и Гаване ситуация накалялась. В субботу министру обороны Малиновскому предстояло принять самое серьезное решение с момента начала кризиса. Около 9 часов утра по московскому времени (2 часа ночи по вашингтонскому) офицеры связи Министерства обороны получили от генерала Плиева следующую шифрованную телеграмму:

«Согласно полученной достоверной информации, США обнаружили местонахождение некоторых установок (генерал‑майора) Игоря Стаценко (ракетные подразделения Р‑12 и Р‑14), и командование Стратегическими ВВС отдало приказ привести в полную боевую готовность свои стратегические военно‑воздушные подразделения.

По мнению кубинских друзей, воздушный налет на чащи установки на Кубе состоится в ночь с 26 на 27 октября или в течение 27 октября. Фидель Кастро отдал приказ силами своей противовоздушной обороны открывать огонь по самолетам США в случае налета на Кубу.

Мы приняли меры по рассредоточению „техники“ (боеголовок) в зоне операций и усилили маскировку. Мы решили, что в случае воздушного нападения США на наши установки мы примем все возможные меры противовоздушной обороны».

Плиев не испрашивал разрешения у Москвы. Но Малиновский немедленно собрал руководство Министерство обороны для обсуждения создавшегося положения. Дебатов не состоялось. ВВС США должны получить адекватный отпор любому нападению на советские позиции на Кубе. Была выражена надежда, что есть возможность обезопасить боеголовки для ракет Р‑12 и сами ракеты. Принятые меры предосторожности сработали, и США не обнаружили местонахождение боеголовок

Советский министр обороны хорошо знал Плиева. Он служил под его началом в Венгрии и Маньчжурии. Бесстрашие Плиева открыло стратегические возможности для советских вооруженных сил в Венгрии и Маньчжурии на конечном этапе Второй мировой войны. Лишь 34 минуты понадобилось Малиновскому, чтобы рассмотреть и одобрить решение Плиева о применении силы в первом столкновении сверхдержав в период холодной войны. В 11:00 утра он подписал телеграмму Плиеву: «Предлагаю согласиться». Затем отправил ее в Кремль^{55}.

В то время когда Малиновский подписывал приказ, разрешающий Плиеву защищаться имеющимися на Кубе средствами, Фидель Кастро приехал на квартиру Алексеева. До этого в 1 час ночи по гаванскому времени Алексеева разбудил телефонный звонок Дортикоса, который предупредил о приезде Кастро для «важного разговора»^{56}. Он и Кастро теперь сидели за столом, ели сосиски и пили пиво. Кастро считал, что через три дня ожидается вторжение США на Кубу (ставил 20 против 1). Вечером он получил письмо от президента Бразилии Жоао Гуларта с предупреждением, что если в течение 48 часов ракеты не будут демонтированы, то США их уничтожат. Весь день после получения разведывательной информации из Нью‑Йорка Кастро был чрезвычайно взволнован; предупреждение бразильского президента усилило его беспокойство^{57}.

Кастро решил написать Хрущеву «ободряющее письмо»^{58}. Он начал диктовать его, но затем остановился. Поправив первый вариант послания, он продиктовал новое. И опять был неудовлетворен. Он надиктовал десять вариантов. Кастро пытался побудить Москву принять во внимание и его точку зрения в этом кризисе.

«Если произойдет агрессия и империалисты нападут на Кубу с целью ее оккупации, – писал Кастро, – то опасность, таящаяся в такой агрессивной политике, будет настолько велика для всего человечества, что Советский Союз при таких обстоятельствах не должен будет допустить создания таких условий, чтобы империалисты первыми нанесли атомный удар». Представив это как «свое личное мнение», он подчеркнул, что «если действительно осуществится нападение на Кубу, то в этих условиях момент был бы подходящим, чтобы используя законное право на самооборону, подумать о ликвидации навсегда подобной опасности. Как бы ни было тяжело и ужасно это решение, но другого выхода, по моему мнению, нет»^{59}.

«Вначале я не мог понять, что хочет сказать Кастро своими довольно замысловатыми фразами, – сообщал Алексеев в Москву. – Чтобы выяснить его мнение я прямо спросил его: „Вы хотите сказать, чтобы мы первыми нанесли атомный удар по противникам?“ „Нет, – ответил Кастро, – я не хочу этого сказать прямо, но при определенных условиях, чтобы не допустить испытать на себе коварство империалистов и первого удара, надо опередить их и в случае агрессии на Кубу стереть с лица земли“»^{60}.

Кастро был полон упрямой решимости не допустить поражения кубинской революции. Он одобрил советский путь консолидации ее достижений. Ракеты беспокоили его, но Куба представляла собой часть большого крупного замысла антиамериканского блока социалистически стран. А теперь Кеннеди угрожал Кастро тем, чего он всегда ожидал от янки, и в этой ситуации кубинский лидер не хотел, чтобы Хрущев дрогнул.

Алексеев не стал ждать, пока Кастро закончит письмо. Он решил предупредить Москву о серьезности nоложения. «Фидель Кастро находится у нас в посольстве и готовит личное послание Н.С. Хрущеву, которое будет немедленно передано вам», – сообщал Алексеев. Кастро был в его квартире, но Алексеев не хотел раскрывать неформальный характер визита кубинского лидера. Однако советский посол хотел, чтобы Хрущев как можно раньше был осведомлен о содержании письма: «По мнению Фиделя Кастро, интервенция почти неминуема и произойдет в ближайшие 24–72 часа»^{61}.

 

Москва, суббота 27 октября, полдень (4 часа утра по времени Восточного побережья США)

 

Проведя еще одну беспокойную ночь в кремлевском кабинете, Хрущев получил утром тревожную информацию из Гаваны. К Малиновскому поступило сообщение от Плиева, и теперь Хрущеву предстояло решить, позволить ли Плиеву своими силами ответить на воздушный удар США, в неизбежности которого в Гаване никто не сомневался. Пухлое досье Хрущева с разведывательной информацией из США подкрепляло предупреждение Плиева

Одна из важных черт руководителя – это способность принимать решения, идущие вразрез с житейской мудростью или обычными тенденциями. Несмотря на очевидное, Хрущев решил проигнорировать тревожную информацию из Вашингтона и Гаваны. В этот критический момент своей жизни Хрущев оказался один перед лицом сторонников жесткого курса. Фактически он был волен решать самостоятельно любую проблему. Он подписал приказ Плиеву, подготовленный Малиновским. Но на самом деле не верил, что Джон Кеннеди намерен использовать силу против советских ракет.

На заседании Президиума Хрущев разразился монологом, приводя доводы в пользу своей точки зрения. «Могут ли они напасть на нас сегодня? – вопрошал он – Думаю, что не решатся». События нескольких последних часов изменили мнение Хрущева о возможных действиях Кеннеди и о международной обстановке. Первоначально он верил, что Кеннеди не собирается вторгаться на Кубу, но опасался, что молодой человек уступит давлению ястребов в своем окружении. В пятницу у Хрущева сложилось впечатление, что Кеннеди потерял контроль над своей администрацией. Но в субботу, когда страшные предсказания о вторжении не подтвердились, он вернулся к своей первоначальной оценке действий Кеннеди. Прошло уже пять дней с момента объявления блокады, но ничего не произошло. Малиновский говорил ему, что США в течение 24 часов могут вторгнуться на Кубу Почему же не вторглись?

«Драматическое выступление Кеннеди по радио и телевидению не от храбрости», – сказал Хрущев. Убежденный, что это часть заговора, направленного на создание предлога вторгнуться на Кубу, он добавил: «Они на нас взваливают вину. Они решили расправиться с Кубой» Но своей твердой позицией Москва вынудила Белый дом и Пентагон пересмотреть свои планы. Демонстрируя решимость, Хрущев заключил «Шаги, которые мы предприняли до этого, – правильны».

Однако Хрущев заметил, что, хотя сомневается в намерении Вашингтона вторгнуться на Кубу, «гарантий никаких нет». Предложение, сделанное им 26 октября, недостаточно. «Не сможем ликвидировать конфликт, если не дадим удовлетворения американцам и не скажем им, что наши ракеты Р‑12 есть там». Хрущев подавил точку «Думаю, что нам упорствовать не надо»

Ввиду отсутствия гарантий «хорошего поведения» змериканцев Хрущев ранее подписал телеграмму Малиновского Плиеву. Но он не хотел войны. Он мог напасть на страны Западного полушария и не видел никакого выигрыша в оккупации Берлина или иного пункта, где он имел преимущество. Но поскольку Кеннеди не предпринял военных действий, похоже, что он также сомневается в возможностях военного решения.

Хрущев отверг идею анализа операции «Анадырь». «Допустили ли мы ошибку или нет? Это можно оценить позже». Он хотел сейчас обсудить пути решения кризиса «Если еще мы получим в придачу ликвидацию баз в Турции, то мы окажемся в выигрыше». Ранее Турция никогда не была предметом дискуссии на Президиуме в связи с кризисом на Кубе^{62}. Однако по крайней мере в течение одного дня Хрущев прощупал команду Кеннеди на предмет «обмена» американских ракет в Турции на советские ракеты на Кубе. То, что ранее не занимало Хрущева, а именно ракеты «Юпитер» в Турции, сейчас представлялось Кремлю средством вырвать победу из пасти поражения.

Эти ракеты давно являлись для Хрущева символом ядерного превосходства США. Но если он готов был рассматривать их в качестве платы Вашингтона за окончание кризиса, то он его получил 29 октября в середине дня в Москву поступил отчет ГРУ о встречах Большакова с Бартлеттом и Хоулменом. Возможно, помогла колонка в газете известного американского внешнеполитического обозревателя Уолтера Липпманна, поддержавшего идею обмена ракетами ради разрешения кризиса. Хрущев, который старался не пропускать статьи Липпманна, прочел эту колонку, опубликованную в американских газетах 25 октября перед заседанием Президиума^{63}. Хотя он не считал Липпманна рупором американской администрации, однако знал, что журналист близок к ее либеральному крылу^{64}.

У Хрущева имелись и другие причины верить в то, что администрация Кеннеди отнесется благосклонно к идее обмена. С августа месяца он знал, что НАТО, собираясь разместить в Турции ракеты «Юпитер», не уверена в их эффективности с точки зрения сдерживания возможной угрозы^{65}. Источники в НАТО сообщали КГБ, что Турция станет одной из стран блока, куда в конечном итоге будут поставляться американские ракеты «Полярис» на подводных лодках. В течение двух‑трех лет США намеревались подготовить турецкие ВМС для работы на этих подводных лодках. Причем «Полярис» оставался под американским контролем. Свидетельства того, что НАТО собирается переоснащать военные базы в Турции, делало более вероятным успешность предлагаемого торга.

В присутствии всех членов Президиума Хрущев продиктовал новое письмо Кеннеди. «Я с большим удовлетворением ознакомился с вашим ответом У Тану», – начал он. 25 октября Кеннеди направил послание Генеральному секретарю ООН, в котором заверял, что стремится избежать столкновения с советскими судами вне «зоны перехвата». «Этот разумный шаг с вашей стороны, – продолжал он, – укрепляет меня в том, что вы проявляете заботу о сохранении мира, что я отмечаю с удовлетворением». Повторив, что забота о безопасности Кубы побудила его разместить ракеты на острове, Хрущев перешел к предмету данного послания.

«Мы согласны вывезти те средства с Кубы, которые вы считаете наступательными средствами. Согласны осуществить это и заявить в ООН об этом обязательстве. Ваши представители сделают заявление, что США, со своей стороны, учитывая беспокойство и озабоченность Советского государства, вывезут свои аналогичные средства из Турции. Давайте договоримся, какой нужен срок для вас и для нас, чтобы это осуществить».

Хрущев настаивал на аналогии между Кубой и Турцией После того как ракеты будут убраны из Турции и с Кубы, Советский Союз даст обещание в Совете безопасности «уважать неприкосновенность границ и суверенитет Турции, не вмешиваться в ее внутренние дела, не вторгаться в Турцию, не предоставлять свою территорию в качестве плацдарма для такого вторжения, а также будет удерживать тех, кто задумал бы осуществить агрессию против Турции как с территории Советского Союза, так и с соседних с Турцией государств».

Затем США должны будут сделать аналогичные заявления в отношении Кубы.

Похоже, что Хрущев практически единственный из членов Президиума верил, что США не нападут на Кубу. Большинство его соратников настаивало на принятии дополнительных мер предосторожности на случай, если интуиция подведет Хрущева. Письмо быстро отпечатали, но памятуя, что предыдущие письма поступали в Вашингтон с задержкой, решили передать текст послания по московскому радио. 22 октября Кремль был готов позволить Плиеву в целях обороны применение тактического ядерного оружия. Неделей позже Президиум уже не желал рисковать, опасаясь неправильного понимания, в каких именно обстоятельствах Плиев мог его применить. Одновременно с обнародованием письма к Кеннеди по московскому радио было подготовлено и направлено Плиеву следующее краткое предписание «Категорически подтверждается, что применять ядерное оружие из ракет ФКР, „Луна“ и с самолетов без санкции из Москвы запрещается»^{66}.

Президиум также решил дать Плиеву инструкцию отправить обратно в Москву боеголовки для еще непоставленных ракет Р‑14. Они еще находились на борту советского судна «Александровск» в порту Лайсабелла^{67}, Прибыв на Кубу как раз перед объявлением блокады, «Александровск» считался самым надежным местом хранения боеголовок до подготовки соответствующих складов. Теперь Кремль беспокоился, что ВМС США захватят и уничтожат 24 ядерные ракеты в кубинском порту.

Москва считала, что Кастро должен исполнить свою роль в этой игре. У кубинского лидера практически не было времени для одобрения письма к Кеннеди. Телефонная линия не гарантирована от прослушивания. Президиум предложил Алексееву по возможности быстрее сообщить Кастро, что открытое письмо Хрущева преследует цель «воспрепятствовать любым планируемым акциям США» Кремль считал, что его маневр сработает Кеннеди, по мнению Москвы, не захочет, чтобы весь мир обвинил его «в худшем виде предательства, наподобие гитлеровского»

«Это почти немыслимо, чтобы в ответ на шаги, предпринятые в связи с инициативой У Тана, и особенно в ответ на наше письмо от 28 октября, американцы пустились бы в авантюру, используя вооруженные силы для вторжения на Кубу. Если бы Соединенные Штаты сделали это, они показали бы всему миру, что являются агрессором и врагом мира»^{68}.

Москва надеялась, что если удастся убедить Кастро в мудрости своего дипломатического шага, то он предпримет шаги по снижению напряженности в регионе. Кремль просил Алексеева заставить Кастро сделать публичное заявление, одобрив условия Хрущева по поводу компромиссного разрешения кризиса. Кроме того, Кремль рассчитывал, что кубинцы дадут заверения У Тану о прекращении работ на ракетных военных установках.

Теперь для Хрущева не было пути к отступлению. Поэтому он решил вести открытие переговоры. Его действия в последние 24 часа показали кубинцам, американцам и собственным коллегам, что он не уверен в достаточности сил сдерживания, которыми Советский Союз располагает в Карибском бассейне. Все МБР можно было оснастить боеголовками менее чем за четыре часа. Почему он не объявил, что ракеты находятся в боевой готовности и что, если США предпримут вторжение или нанесут воздушный удар, он будет вынужден применить их? Между 1956 и 1961 годами вновь и вновь он использовал угрозу ядерного возмездия как разменную карту для достижения политических целей. Но в разгар кризиса он отступил от пропасти ядерной войны, когда она могла действительно начаться.