О смерти абсалона, архиепископа лундского

 

В те же дни из этой жизни ушёл господин Абсалон, архиепископ Лунда, благочестивый и мудрый муж величайшей рассудительности и выдающегося благородства[2250]. Благодаря его трудолюбию все церкви в Дании, ранее отличные друг от друга в отправлении богослужения, стали едины в этом плане. Над кафедральным престолом он велел установить распятие, чтобы входящие и уходящие большее уважение оказывали распятию, а не ему лично. Кроме того, делая щедрые пожертвования церквям и монастырям, он особенно старался обогатить и украсить драгоценными коронами, а также огромными колоколами и, как теперь можно видеть, различными украшениями кафедральную церковь блаженного мученика Лаврентия в Лунде. И поскольку он, как было сказано, был большим любителем благочестия, то велел построить в Соре[2251] монастырь монахов-цистерцианцев и наделить его многими богатствами; именно там он и лежал больной в последние дни своей жизни. Приведя в порядок дела своей церкви, он в день блаженного аббата Бенедикта окончил свои дни. Вся Дания немало скорбела по поводу его смерти. Поскольку он в своей жизни многих из тех, кто был в ссоре, побудил к миру, то и поручил свой дух Иисусу Христу, источнику всякого мира. Ему наследовал господин Андреас[2252], канцлер королевского дворца, весьма начитанный и не менее милосердный муж. Со времени своей молодости он был предан наукам и украшен строгостью нравов. Будучи постоянно занят государственными делами, он соблюдал строгое воздержание. Он не уклонялся от этого, даже занятый делами в римской курии, так что все пятницы ничего не ел и показал, что несёт на себе Крест Господень. Приняв рукоположение, он не оставил этой строгости нравов и по-прежнему был смиренным, кротким, целомудренным и воздержанным. Этой своей ревностью он раздражал очень многих. Он также настолько упорствовал в учении, что в некоторых клириках и мирянах зажёг огонь божественной любви и, сам пылая божественным рвением, повсюду сеял искры слова Божьего. Всячески осуждая жадность, которая есть идолослужительница[2253], он ничего не стремился захватить силой, но довольствовался своим и учил, что блаженнее давать, нежели принимать[2254].

 

ПИСЬМО КАНЦЛЕРА КОНРАДА

 

Нам представляется нелишним привести здесь для наставления прочих письмо канцлера Конрада[2255], которое он написал нам о положении Апулии и о трудах, или искусстве, Вергилия.

«Конрад, Божьей милостью избранный епископ Хильдесхайма, посол императорского дворца и Сицилийского королевства, своему возлюбленному Хартберту[2256], приору Хильдесхаймской церкви, шлёт привет и искреннее расположение.

Поскольку могущественная десница Господня настолько расширила на лезвии меча власть нашего дражайшего государя Генриха, славнейшего римского императора, вечно августа и короля Сицилии, что то, о чём мы некогда, будучи у вас в школе, слышали ухом, воспринимая как бы сквозь тусклое стекло, ныне мы видим собственными глазами лицом к лицу[2257] и потому считаем нелишним написать вам об этом, чтобы вы, удалив из вашего сердца всякое сомнение о том, что вам могло показаться вздорным и нелепым, увидели то, о чём прежде лишь слышали; мы намерены также пробудить в вас желание удостовериться и собственными глазами увидеть то, что прежде доходило до вас лишь через слух и потому казалось сомнительным. Пусть это не покажется вам слишком трудным, ибо вам не придётся покидать пределы империи и пересекать круг немецкого господства, чтобы увидеть то, на описание чего поэт потратил так много времени.

После того как мы совершили тяжёлый переход через альпийские снега, то сперва попали в «Мантую, которая слишком - увы! - близка к бедной Кремоне»[2258]. Ускоренным маршем пройдя через эти города, а также через «несчастья Модены»[2259], мы не без удивления «очутились у волн мелководного Рубикона»[2260]. С удивлением глядя на его малую величину, мы изумились таланту того красноречивейшего поэта Лукана, который в столь величественном стиле поведал о столь ничтожном предмете. Мы были бы не менее удивлены также тому факту, что столь малый ручей, - ибо его трудно назвать рекой, - смог внушить такой страх такому великому полководцу, как Юлий Цезарь, или создать ему какие-то трудности при переходе, если бы не узнали из сообщений местных жителей, что этот Рубикон из-за дождей и горных потоков часто выходит из берегов подобно полноводной реке. Император без труда перешёл через него, чего не скажешь о Юлии. Миновав Пе-завр, который ещё в древности был назван так из-за отвешивания золота, - ибо там взвешивали и выдавали золото, а именно солиды римским воинам, отправлявшимся для завоевания чужеземных народов, - мы прибыли к городу Фано, где уходившие воины молились у языческого святилища, следы которого имеются до сих пор, и давали богам обеты за своё благополучное возвращение, а на обратном пути, после победы над врагами, с величайшей благодарностью выполняли их. Затем, не без труда перевалив через гору Апеннин, мы добрались до Сульмона[2261], родины Овидия, который более известен, как родина этого знаменитого поэта, нежели славен своим плодородием, ибо кроме студёной воды мы не нашли там никаких иных богатств. Поэтому и говорит Овидий: «Город родной мой Сульмон, водой студёной обильный»[2262]. Честно говоря, мы нашли в нём не меньшее количества льда и снега. В окрестностях Сульмона нам попались также удивительные деревья; говорят, что если кто-нибудь сорвёт с них ветку, то или в том же году умрёт, или не избежит приступа длительной и жесткой лихорадки. Говорят, - если только этому можно верить, - что в них милостью богов были превращены сёстры Фаэтона после достойной слёз гибели их брата. Затем мы прошли мимо города Теате[2263], где обитала Фетида, мать Ахиллеса, и оставили справа от себя город Нимфей, который из-за своих прекрасных источников считался обиталищем нимф и местом, где их почитали. Мы видели также Канны, где Ганнибал перебил столько тысяч знатных римлян[2264], что перстни убитых наполнили два модия, а перстни в то время носили только знатные люди. Мы прошли через город Иовиан[2265], который назван так по рождению Юпитера, ибо там родился Юпитер. Мы не хотим также умалчивать о том, что прошли мимо источника Пегаса, обиталища муз, из которого вы теперь, если вам будет угодно, сможете бесплатно пить и черпать, тогда как поэтам для того, чтобы испить из него, приходилось добираться туда лишь с большим трудом и усилиями. Так что теперь для того, чтобы испить из этого источника, не нужно отправляться за пределы сарматов или идти к далёким индам, ибо этот источник находится в нашей империи. Неподалёку оттуда нам встретилась гора Парнас, на которой после потопа Девкалион со своей женой, бросая камни, восстановил человеческий род[2266]. Там же находится и гора Олимп, такой высоты, что почти в два раза превосходит прочие высокие горы. Там же мы прошли через Кайянус[2267], где находилась хижина Януса, из-за чего он и был назван Кайянусом, и через место, что зовётся «Головой Минервы»[2268], потому что там почитали Минерву. Мы прошли также по скалистому берегу моря, что зовётся Палинуром[2269], потому что там «нагой на чужом песке лежал Палинур»[2270], до сих пор напоминая о гнусном поступке Энея, утопившего в чужих водах Палинура. Мы видели также великолепное творение Вергилия - Неаполь, в отношении которого нам по решению мойр пришлось сделать следующее: мы должны были по приказу императора разрушить стены этого города, которые основал и воздвиг этот знаменитый философ. Жителям этого города ничем не помогло его изображение, которое Вергилий посредством магического искусства заключил в стеклянный сосуд с очень узким горлышком, хотя они возлагали на его целостность большие надежды, веря, что пока этот сосуд цел, их город не сможет претерпеть никакого ущерба. Однако и этот сосуд, и сам город оказались в нашей власти, и мы разрушили его стены[2271], хотя сосуд остался цел. Возможно, впрочем, городу повредило то обстоятельство, что сосуд был слегка надтреснут. В этом городе находится бронзовый конь[2272], который с помощью магических заклинаний был изготовлен Вергилием таким образом, что пока он цел, ни один конь не может сломать себе позвоночник, хотя этой стране присущ тот недостаток, что до изготовления этого коня и в случае какого-либо его повреждения ни один конь не может провезти всадника в течение какого-либо времени, не сломав себе позвоночник. Там есть также чрезвычайно крепкие ворота, сделанные наподобие крепости и имеющие бронзовые створки, которые ныне держат императорские вассалы. Вергилий вложил в них бронзовую муху, и, пока она цела, ни одна муха не может проникнуть в город. В соседнем замке, в верхней части этого города, со всех сторон окружённой морем, покоятся кости самого Вергилия. Если они увидят свет, то небо потемнеет, море взволнуется до самых глубин, поднимутся высокие волны и разыграется страшная буря, что мы сами видели и испытали на себе.

По соседству расположены Байи, о которых упоминают авторы и где находятся бани Вергилия, помогающие от всех телесных недугов. Среди этих бань есть одна наиболее крупная и значительная, где находятся сильно пострадавшие от времени картины, на которых изображены различные телесные недуги. В каждой из бань имеются гипсовые скульптуры, показывающие, против какого недуга помогает данная баня. Есть там и дворец Сивиллы, состоящий из нескольких прекрасных строений. В нём находится баня, которая в наши дни зовётся баней Сивиллы. Есть там также дворец, из которого Парис похитил Елену. Мы прошли также мимо острова Хирос, на котором Фетида прятала своего сына Ахиллеса, когда опасалась угроз судьбы и коварства греков. С трудом пройдя через непроходимую Калабрию, мы, собираясь прибыть в Сицилию, не без сильного страха миновали Сциллу и Харибду, место, которое ни один здоровый телом человек не может пройти без содрогания.

Итак, в начале Сицилии мы увидели дом Дедала, построенный на вершине горы, в котором был заключён Минотавр, искупавший жизнью во мраке позор своей матери. Поэтому и место до сих пор зовётся Тавромением[2273], то ли от имени Минотавра, то ли означая в переводе «стены быка», от семени которого Пасифайя родила этого Минотавра. Фундамент и остатки стен этого дома оставили там, как мы видели, многочисленные следы. Тамошнее море зовётся Икарийским[2274], потому что Икар, сделав крылья, вопреки человеческой природе шагнул ввысь по воздушной тропе, но пренебрёг повелением отца и достойным сожаления образом окончил там свои дни. Затем мы подошли к горе Этне, в которой кузнец Юпитера Вулкан вместе со своими соневольниками, гигантами, ковал Юпитеру молнии. В ней находится чудовищная печь, в которой горит ужасающее пламя, а вместо искр оттуда вылетают огромные камни, обожжённые подобно железному шлаку. Они до сих пор на расстоянии дня пути покрывают всю эту землю, так что вся эта провинция не пригодна для земледелия; более того, названные камни из-за своей многочисленности практически перекрывают туда доступ путникам. Вот в каких углях нуждается этот суровый кузнец молний, в углях, которые не так-то легко раздуть даже сильным ветрам. На склоне названной Этны есть укреплённое и прелестное место, которому богиня Церера, заботясь о своём единственном чаде, не без слёз поручила единственную дочь - Прозерпину. Там же в земле зияет чудовищная пропасть, покрытая непроглядным мраком. В ней прятался Плутон, когда собирался похитить Прозерпину. Названная печь в Этне пылала вплоть до времён девы Агафьи. И вот, в то время, как она пылала сильнее обычного, так что покрыла всю землю и многие тысячи людей погибли от её нестерпимого жара, сарацины, видевшие множество чудес, которые Господь соизволил сотворить через блаженную Агафью, накрыли названное пламя покровом этой девы. И пламя, словно спасаясь от порыва ветра, спряталось в недрах земли и больше не показывалось в Сицилии. Однако этот огонь переместился в некую расположенную посреди моря скалу, где и в нынешние времена горит пламя и вырываются груды пепла. Поэтому и скала эта называется в народе Вулканом, ибо простые люди верят, что Вулкан, кузнец Юпитера, из Этны перешёл в эту скалу. Около этого места расположен город Сирагия[2275], о котором Вергилий говорит: «Первой соизволила петь стихом сиракузским эта муза»[2276] и т. д. Возле этого города, на берегу моря находится источник Аре-туза, который первым по порядку поведал обеспокоенной матери о похищении Прозерпины. По соседству с источником Аретузой протекает Алфей, который, беря начало в Аравии, протекает посреди моря до самой Сицилии, а там пытается смешаться с водами Аретузы, сохраняя прежнюю любовь и даже после своего превращения пытаясь смешаться с водами той, которую любил при жизни. Мы видели там термы, о которых часто упоминают авторы, видели Пелор, Пахин и Лилибей, три сицилийских мыса.

Мы видели там сарацин, которые одним плевком убивают ядовитых животных, и коротко расскажем, каким образом они получили этот дар. Апостол Павел, потерпев кораблекрушение, пристал к острову Капри, который в Деяниях апостолов называется Митиленой[2277], и, спасшись вместе со многими другими, был радушно принят местными жителями. И вот, когда потерпевшие кораблекрушение собрали хворост и разожгли огонь, из хвороста, спасаясь от огня, выползла прятавшаяся там змея и ужалила Павла за руку. Местные жители, увидев это, сказали: «Воистину, этот человек - грешник и преступник, недостойный жизни, если, после того как он едва спасся от смерти, Бог приговорил его к ещё более тяжкой смерти». Но Павел спокойно взмахнул рукой, и рука тут же выздоровела. Удивлённые этим сарацины стали очень уважать Павла. Поэтому заслугами Павла им, а также их детям и внукам вплоть до наших дней был в награду за их человечность в отношении гостя Павла пожалован дар: одним плевком убивать ядовитых животных. И, какое бы место они ни обошли кругом, туда более не вступает ни одна ядовитая тварь, не осмеливается заползать ни одна змея. Поэтому, когда у них рождается сын, они кладут его в лодку вместе со змеёй и оставляют какое-то время качаться на волнах. А затем, если отец находит ребёнка невредимым, то признаёт его своим сыном и обнимает с отцовской любовью. Если же он находит его раненым, то тут же разрубает на куски и наказывает свою жену, как виновную в супружеской измене.

Нам вспомнилось также, что в Неаполе есть ворота, которые называются «Железными». Вергилий заключил в них всех змей этого края, которых там из-за многочисленных подземных строений было видимо-невидимо. Среди прочих тамошних ворот только эти внушали нам сильный страх, ибо мы боялись, как бы заключённые там змеи не выползли из своей тюрьмы и не повредили стране и местным жителям. В этом городе есть также мясной рынок, устроенный Вергилием таким образом, что мясо убитых животных сохраняется там свежим и не пропадает в течение шести недель; если же его вынести оттуда, оно быстро протухает и портится.

Прямо перед городом расположена гора Везувий, из которой обычно все десять лет пылает огонь, выбрасывая тучи пепла. Напротив неё Вергилий поставил бронзового человека, державшего натянутый лук с лежавшей на тетиве стрелой. Однажды какой-то крестьянин, удивляясь тому, что тот постоянно грозит своим луком, но никогда не стреляет, спустил тетиву. И вот спущенная стрела попала в устье горы, и из устья тут же вырвалось пламя; оно до сих пор временами вырывается наружу.

Перед этим городом находится остров, который в народе зовётся Искла[2278]. Оттуда также постоянно вырывается огонь вместе с серным дымом, так что он постепенно разрушил лежавший неподалёку замок, да и саму скалу. Ныне там не осталось даже и следов этого замка. Там, как уверяют, находится вход в царство мёртвых и расположен ад. Именно там Эней якобы и спускался в преисподнюю. Возле этого места каждую субботу, около девятого часа видят чёрных и окутанных серным дымом птиц, которые отдыхают там весь воскресный день, а вечером с величайшей скорбью и криком улетают, чтобы никогда, - кроме следующей субботы, - уже не вернуться, и погружаются в кипящее озеро. Полагают, что это - пропащие души или демоны.

Есть там также гора Барбаро[2279], к которой мы вышли по мрачному подземному ходу, прорубленному в самой середине огромной горы, так что казалось, будто мы спускаемся в ад. В этой горе, в самой её середине, находятся большие дворцы и подземные здания, словно в крупном городе, а также текут реки с горячей водой. Некоторые из наших видели их и шли под землёй на протяжении двух миль. Там, как уверяют, находятся сокровища семи королей, которые охраняют демоны, заключённые в бронзовых статуях, одна ужаснее другой. Так, одна статуя угрожает натянутым луком, другая - мечом, а третья - чем-либо ещё. Мы видели там это и многое другое, о чём не можем вспомнить более подробно».