О смерти епископа берно и герцога Генриха

 

В эти же дни умер господин Берно, епископ Шверина, первым из епископов носивший этот титул[2292]. Ибо это теперь его приход зовётся Шверинским, а раньше, во времена Оттонов, его называли Магнопольским. Из Магнополя престол был перенесён из-за страха перед славянами, от которых этот епископ часто терпел оскорбления. Он был поставлен над ними герцогом Генрихом и был у них первым учителем веры в наши времена. Он получал от славян удары и оплеухи, так что часто терпел насмешки и был вынужден даже приносить жертвы демонам. Однако, окрепнув с помощью Христовой, он искоренил идолопоклонство, вырубил священные рощи и вместо Гутдракко велел почитать епископа Годехарда. Поэтому он в доброй кончине окончил свой жизненный путь, будучи угоден верующим. После его смерти в сан владыки был возведён господин Брунвард[2293], декан этой церкви.

Около этих дней в Брауншвейге скончался знаменитый герцог Генрих[2294] и за всем трудом его, которым трудился он под солнцем[2295], как и у Соломона, не последовало ничего, кроме памятного погребения рядом с его супругой, госпожой Матильдой, в церкви блаженного епископа и мученика Власия. Ибо, как свидетельствует Соломон, одна участь постигает всех; один конец у мудрости и у глупости, и мудрый умирает наравне с глупым[2296]. Во всём и над всем будет благословен всемогущий Бог, и, доколе пребывает солнце, будет передаваться имя Его[2297].

 

О достохвальный князь, ты, радуясь, уже поднялся на небо!

Ты был почитателем мира, а ныне царь царей,

Который один правит в вечности, даровал тебе истинное богатство.

Доблесть твоя и благочестие сияют повсюду,

А равно благородство нравов и цвет красоты.

Ради почитания Христа ты укротил славян,

Которые благодаря наставникам презирают ныне ярость Сатаны

И стремятся обращать своё лицо к почитанию Бога.

Ты основал множество церквей.

Нет такого народа, который не восхищался бы тобою,

Вспоминая сделанное тобою добро. Тебя знает даже далёкая Туле[2298] 

И дарит тебе своё добро. Тебя превозносит Греция;

Иерусалим, видя все твои благочестивые обеты,

Почитает тебя вместе со своим королём и патриархом.

Правда, помимо этих достоинств не было недостатка и в угрюмой зависти,

Но за мирские невзгоды ты получил награду на том свете.

Так пусть же богатая награда достанется тебе и твоей супруге,

Которая столь усердно служила Христу.

Пусть благословение Всевышнего не покидает твоих потомков,

И пусть по воле Христовой правят те, кого ты родил!

 

 

О ВТОРОМ ПОХОДЕ

 

При всём этом гнев Его не отвратился, и рука Его ещё была простёрта[2299]. Ибо из-за наших грехов, которые ежедневно возрастали и переросли уже самих нас, ещё не пришло время миловать. Так что Сион до сих пор был в плену и попирался ногами язычников. Но ты, Господи, восстанешь и помилуешь Сион! О если бы наконец настало время, когда ты его помилуешь! Тем не менее следует полагаться на твоё милосердие, о благочестивейший отец, на то, что скоро придёт время миловать. Ведь сколько сынов твоих, Господи, приняло преданное участие в первом походе ради освобождения Сиона, сколько славных и великих королей и князей претерпели смерть и изгнание ради тебя! И пусть не все упорствовали с равной преданностью, ты всё-таки нашёл в твоих, которых избрал, угодную тебе жертву. Что мне сказать о ряде славных епископов? Они со всей преданностью участвовали в этом походе и, став примером для многих, воодушевляли их как проповедью, так и делами. Также священники посредством своих служб и увещеваний приносили Господу спасительную жертву и вместе с большим количеством каноников сильно укрепляли народ Божий. Да будет угодна тебе, о Христос, преданность твоей невесты, святой церкви, да будут угодны тебе твои верующие, в которых, - хоть их труды и не исполнились, - ты всё-таки нашёл веру в Израиле. Ибо мы не знаем иного Бога, кроме тебя, Господи, и уповаем на тебя, ибо хотя ты порой справедливо гневаешься на нас, но по сути своей ты скорее склонен к добру, и даже в гневе не оставляешь твоего милосердия. Так соберитесь же воедино, дети земли и сыны человеческие, богатые и бедные, и угодите Господу! Возьмите оружие Божье, то есть знак победоноснейшего Креста, для одоления Его врагов, как видимых, так и невидимых! Услышьте призыв певца псалмов: «Если сегодня услышите глас Господа, не ожесточайте сердца ваши»[2300]. Этот глас, как мы надеемся, услышал прежде император Генрих. И, хоть фактически он так и не успел принять крест, мы не сомневаемся, что он, движимый милосердием, принял его духовно. Ибо, также как отец его организовал первый крестовый поход, так он ревностно предпринял второй. Получив на хофтаге в Страсбурге письма господина папы Целестина, переданные ему кардиналом Григорием, он со всей преданностью заявил, что отправится в крестовый поход. Он также отправил достойных послов в Апулию к господину канцлеру Конраду, который тогда занимался там делами императора, велев ему со всей энергией приготовить для похода, который должен был состояться в следующем году, всё необходимое, а именно: золото, хлеб, вино и многочисленный флот. Воспылав тем же рвением, знак Господних страданий во искупление своих грехов приняли в это время очень многие магнаты и рыцари, а именно, Генрих, пфальцграф Рейнский, Отто, маркграф Бранденбурга, - который, впрочем, так и не отправился в поход, получив специальное разрешение от господина папы, - Генрих[2301], герцог Брабанта, Герман, ландграф Тюрингии, Вальрам[2302], граф Лимбурга, Адольф, граф Шауэнбурга, а также герцог Австрии[2303], Гартвиг, архиепископ Бременский, Рудольф[2304], епископ Вердена, и многие другие. Многие, получив от упомянутого кардинала увещевательные письма господина папы, распространили их по городам и многочисленным приходам. Так что некоторые люди, прочитав эти письма, тут же воспылали желанием защитить Святую землю и также приняли победный знак Господних страданий. В том числе в Любеке из зажиточных горожан крест приняло около 400 мужей. Итак, пылая ревностью христианского благоговения, все они как один, богатые и бедные, решили отправиться в поход будущим летом. Сам император поспешил в Апулию[2305], чтобы лично организовать этот поход, с тем большим рвением, чем более он хотел быть готовым к моменту прибытия остальных пилигримов. Но Левиафан, чьи жилы на бёдрах переплетены[2306], попытался этому помешать. В результате там началась страшная война[2307]. Дело в том, что супруга императора разошлась с ним во мнении, и знать этой страны составила против него крупный заговор, в котором приняли участие также родственники императрицы. Мы не можем рассказать обо всём этом подробно, ибо преследуем иные цели, а потому оставим это другим историкам.

 

О ПУТИ ПИЛИГРИМОВ

 

Итак, когда настало время, когда короли обычно отправляются на войну[2308], святой народ, то есть народ христиан, королевский род и высшие священнослужители смиренно отправились в крестовый поход, или странствие, против легиона Сатаны, одни, передвигаясь по морю, а другие - по суше. Тем, которые шли по морю, благодаря Божьей милости дул попутный ветер, а те, которые двигались по суше, успешно шли по царскому пути. Придя в Италию, в область Беневента, они встретили со стороны жителей этого края некоторое расположение, ибо те продавали им продовольствие и щедро оказывали прочие услуги, но втайне не переставали им вредить. А некоторые оскорбляли их прямо в лицо, говоря: «Тот путь, которым вы идёте, полон суеверий и ненавистен Богу, ибо вы только с виду кажетесь пилигримами и ревнителями благочестия, а по сути являетесь хищными волками. Ведь вы сражаетесь не ради небесного императора, но ради земного, и вместе с ним хотите ограбить всю Апулию и Сицилию». И воины Христовы не знали теперь, что им делать - то ли продолжать путь, то ли вернуться назад. Ибо от таких слов сердца многих растаяли, как тает воск от огня[2309]. Они боялись измены и опасались лишиться жизни и имущества, если пойдут дальше. «Но хитрость искусителя не смогла помешать им». Ибо Господь не оставляет своих, но укрепляет их твёрдость в их намерении. В это же время в Апулии, как было сказано, находился император, удержанный там различными неприятностями и битвами. Ибо ему стало известно о предательстве императрицы и прочей знати этой страны. Поэтому, расходуя на содержание войска груды золота, он привлекал к себе всякого храброго и крепкого мужа. И вышло, что он схватил-таки всех своих противников и учинил над ними достойную расправу. Так, тому, кого они выдвинули королём вместо него[2310], он надел на голову корону и прибил её к его голове острейшими гвоздями. Других же он велел или повесить, или сжечь, или подвергнуть каким-либо иным карам. После этого он созвал в Палермо, королевской столице, генеральный хофтаг и, войдя в собрание, обратился ко всем с такой речью: «Мы знаем, что всем вам было известно о направленной против нас нечестивой измене. Но поскольку мы с Божьей помощью схватили, одолели и наказали, как виновных в оскорблении величества, главарей этого безумия, обманувших нашу милость, то наша императорская кротость побуждает нас ограничиться этим и никому более не мстить. Итак, мы искренне прощаем за участие в этом гнусном заговоре всё королевство, прощаем тот факт, что вы избрали вместо нас другого короля и покушались на нашу жизнь. Так будьте же впредь сынами мира, и Бог мира да пребудет с вами». Подобными речами он снискал искреннее расположение этого королевства, так что с тех пор эта страна успокоилась. Однако он тяжело заболел, и эта болезнь терзала его до самой смерти.

Между тем приблизилось войско пилигримов, и граф Адольф прибыл, чтобы приветствовать императора с наиболее влиятельными из вельмож. А тот, сильно радуясь их приходу, весьма торжественно их принял и оказал самое человечное отношение. Как раз в это время флот пилигримов, который Господь сохранил невредимым во время очень трудного пути по бескрайнему морю, подгоняемый попутным ветром, в составе 44 кораблей радостно прибыл в Мессину, город на Сицилии. Их приход доставил несказанную радость как императору, так и всем немцам, которые съехались туда ради предстоящей войны. А император собрал для наказания своих врагов огромное войско из Швабии, Баварии, Франконии и других народов в составе примерно 60 ООО человек. Все лучшие среди них, в том числе все люди императора[2311] вместе с господином канцлером Конрадом, приняли самое деятельное участие в этом походе. Поскольку император уже давно находился в Апулии, то он лучше всех подготовился к этому походу. Так, помимо обычной утвари и огромных богатств, которые он впоследствии щедро раздал, только золотые и серебряные сосуды, в которых ему каждый день подавали на стол еду и питьё, стоили до 1000 марок. Сам канцлер, назначенный в этом походе священником и епископом[2312], отправился в путь в радостном настроении, неся с собой огромные богатства, предназначенные императором для воинов, которые будут мужественно сражаться в битвах за Господа. Итак, отправившись из города Мессины около дня св. Эгидия[2313], они с величайшим спокойствием, и не потеряв ни одного корабля, в день св. Маврикия[2314] прибыли в гавань Акко. Правда, перед этим канцлер вместе с графом Адольфом и другими друзьями заехал на Кипр, чтобы короновать короля[2315] этого острова короной, которую ему послал господин император. Дело в том, что этот король, находясь прежде под властью константинопольского императора, страстно просил славнейшего римского августа короновать его для увеличения своей славы. Итак, с блеском придя туда, Конрад с блеском был принят и, встретив самое доброе отношение, исполнил то дело, ради которого и прибыл. Затем, после того как его, а также всех его людей одарили ценнейшими подарками, как то и подобало королевскому величию, он благополучно прибыл в Акко.

Ещё находясь на Кипре, он был поражён печальной вестью о смерти Генриха[2316], графа Шампани и короля Иерусалима, который за несколько дней до этого скончался внезапной и неожиданной смертью. Ибо сарацины, сделав набег, осадили город Яффу. А названный король, услышав об этом, тут же схватился за оружие, чтобы оказать городу помощь. Христиане же, полагаясь на свою храбрость больше, чем на Господа, открыли ворота и начали рубить врагов. Но те, оказав яростное сопротивление, обратили их в бегство. Когда же христиане хотели укрыться в городе, те, которые оставались внутри, боясь вражеского вторжения, закрыли створки ворот, чем обрекли своих братьев на страшную резню. Когда те были убиты, сарацины, атаковав город, взяли его и всех немцев, которые были внутри, перебили. Так вышло, что и внутри, и снаружи погибли одни только немцы. Это, как говорят, произошло из-за измены бывших там итальянцев и англичан. Впрочем, Бог по заслугам наказал их, ибо эти грешники, хоть и сохранили свои жизни, но были лишены владений и собственности, а немцы считались в своей смерти победителями. Король, видя, что уже ничем не может помочь этим людям, вернулся в Акко, вошёл в свой дворец и, в то время как в одиночестве стоял у окна, наслаждаясь свежим воздухом, вдруг упал и, сломав шею, испустил дух. Говорят, что он был наказан Богом за то, что не был рад прибытию немцев и не хотел, чтобы они освободили Святую землю, если бы так было угодно Богу. Итак, прибыв в это самое время в Акко, пилигримы, услышав о гибели братьев, взялись за оружие, рассчитывая, что им при посредничестве Христа, возможно, удастся разбить врагов и отобрать добычу. Но те, разрушив город, вернулись домой с пленниками и богатой добычей, так что наши ни с чем возвратились в Акко.

 

ОБ УСПЕХАХ ПИЛИГРИМОВ

 

Итак, когда флот и прибывшие сыны Божьи собрались воедино, возникла немалая радость по поводу соединения и благоговения такой великой церкви, собравшейся там во Христе. Ибо услышал Сион и возрадовался, и возликовали сыны Иуды[2317]. Но не земной Сион, который до сих пор находился в плену у несчастной дочери Вавилона, а жители Акко и Тира, которые прежде не были народом Божьим, а теперь стали сонаследниками Христа и сынами Божьими. В гимнах и молитвах они благословляли Господа, умоляя Его внять их благоговению и достойно отомстить врагам Креста. Враги же, напротив, были поражены немалым страхом, боясь, как бы не последовало их изгнание и освобождение Святой земли. Поэтому, услышав о приходе наших, они покинули многие укреплённые места, которые населяли прежде, уверенные в своей безопасности, и перешли в более укреплённые селения. Итак, когда войско, как было сказано, соединилось, они все разом направились к Тиру. Там, сделав смотр своим силам и оружию, они направили полки против Сидона. Всадники отправились по суше, а остальные - по морю. Итак, придя в Сидон, они застали его лишённым жителей и имущества. Там можно было видеть дома из камня и кедра, имевши различные украшения, которые были со славой заселены, а теперь лежали в руинах. Сколько было там тех, которые стойла для коней делали из кедра и употребляли его в пищу? Итак, разрушив Сидон, они направились к сидонской Сарепте[2318]. Поступив с ней точно также, они прибыли к Фонту Орторуму, а затем обратили лицо к Бериту. Местные жители оставили этот город, но в примыкавшей к городу великолепной крепости разместили храбрейших мужей и свезли туда множество продовольствия и оружия. Итак, увидев, что против них прибыло сухопутное войско, - флот ещё не был виден, - защитники замка, отворив ворота, все как один высыпали против него. Заметив это, наши, призвав помощь с неба, храбро бросились на врагов. И вот произошла битва, в которой счастье было то на одной стороне, то на другой. А граф Адольф вместе с одним благородным мужем, Бернгардом фон Хорстмаром, тайно укрылся в засаде, ожидая исхода событий. И вот он увидел, как вдали показался правитель[2319] этого замка на горячем коне, из тех, что называют «декстрарии», и стал хвастливо грозиться перебить очень многих. Итак, улучив подходящий момент, когда враг подобрался поближе, граф внезапно выскочил из засады, бросился на него и поверг на землю и коня, и всадника. А тот, упав, едва не лишился чувств и, оглушённый внезапным падением, озирался в поисках помощи, но не находил её. Наконец придя в себя, он попытался собраться с силами и подняться, но вновь был повален на землю ногами своего коня. В третий раз вышло так: собравшись с силами, он попытался руками сдержать своего коня. Но и в третий раз он упал, причём кольчуга его обнажилась в районе пупа, так что стоявший рядом враг тут же пронзил его своим копьём, - второго удара не потребовалось. Между тем среди врагов поднялось смятение, и они бросились на помощь своему вождю. Но в то время, когда граф со своими людьми оказывал им мужественное сопротивление, в плен были взяты два знатных противника, после чего остальные оставили их в покое[2320]. Граф Адольф, которому Господь оказал помощь и который сам едва избежал опасности, очень прославился после этого случая. Пока всё это происходило таким образом, флот, подгоняемый попутным ветром, благополучно прибыл в оставленный город, в котором оставались только пленные христиане. Увидев четырёхугольные паруса, те поняли, что это - христианское войско. Один из них, подойдя к башне, которая была выше и прочнее остальных, тайно открыл ворота каким-то приспособлением, а затем лёгкими шагами, и затаив дыхание, поднялся наверх, где застал тюремных стражей спящими. Напав на них, он убил стражей, так что их крепкий сон превратился в смертный. Схватив знамя, он, как мог, знаками призвал моряков занять город. Увидев в этом перст Божий, наши тут же высадились и заняли берег. А канцлер, который был вместе с ними, как можно быстрее захватил названный замок. Враги, устрашённые дурным знаком, - ибо после гибели предводителя и падения башни рухнули все их надежды, и храбрость покинула их, - разбежались по пустынным и непроходимым местам, полагая, что ничто уже не спасёт их, кроме гор, пещер и каменных россыпей. А слуги Христовы радостно вступили в город и замок. Они нашли там вино, пшеницу и прочие продукты питания в таком изобилии, что всего этого могло хватить местным жителям на три года. А дротиков, пращей и луков там было столько, что ими можно было нагрузить два больших корабля. Ибо Берит был крупнейшим и наиболее укреплённым городом этого края. Поскольку он располагал отличной морской гаванью, то являлся для всех входом и выходом, и ни один корабль или галера не могли пройти мимо, не зайдя в его гавань добровольно или по принуждению. Потому и вышло, что со дня падения Сирии[2321] и до этого времени Саладин вывел из этой крепости 19 000 пленных христиан. Этот город имеет также то преимущество, что там коронуются все цари этой страны. Поэтому и Саладин, когда захватил его, короновался там и был провозглашён царём Иерусалима, или Вавилона.

Когда войско находилось там и восстанавливало стены разрушенного города, до него дошла грустная весть о смерти императора[2322]. Она сильно опечалила народ Божий. Руки храбрых мужей опустились, ибо, как то обычно бывает в подобных обстоятельствах, один боялся потерять свою должность, другой - лен, третий - наследство, так что об этом были мысли почти всех. Одному приходило в голову, что если бы он был дома, то ему непременно досталась бы императорская корона. Другой боялся враждебного ему правительства, и чем большим было расстройство, тем сильнее он надеялся на войну, а не на мирное разрешение конфликта, чтобы, примкнув к той или иной партии, любым способом обеспечить свою выгоду. Но посреди этих шатаний не было недостатка и в здравом смысле, который рассеял зачатки нечестия и укрепил пилигримов в их начинании. Ибо князья, проведя совещание, постановили, что все присутствовавшие там первые лица королевства должны принести клятву верности сыну императора. В результате волнение улеглось.

Там же состоялось и ещё одно собрание - по поводу того, кто станет следующим королём Иерусалима, ибо прежний король, как было сказано, скончался. Наиболее подходящим для этого все сочли короля Тира[2323]. Будучи призван, он с достоинством пришёл к ним и, женившись на королеве-вдове[2324], был провозглашён всеми королём Иерусалимским. Во всём этом активное участие принял князь Антиохии[2325], который прибыл туда с большим войском из своих земель и, одержав ряд успехов, собирался уже вернуться домой. Желая заранее сообщить своим людям о том, что было сделано, он послал к ним голубя.

Здесь я отнюдь не ради смеха хочу добавить кое-что об обычае, забавным образом заимствованном у язычников, которые, будучи умнее в этом поколении сынов света[2326], выдумывают много такого, чего наши не знают, если только случайно не научатся этому от них. Так, уходя по какому-либо делу, они обычно берут с собой голубей, чьи яйца или недавно вылупившихся птенцов держат дома, и если вдруг захотят в пути спешно послать ту или иную весть, то просто привязывают письмо под грудку голубя и выпускают его. А тот спешно летит к своим и быстро приносит друзьям желанную весть. Так что упомянутый князь, воспользовавшись этой хитростью, через голубя очень быстро сообщил своим людям обо всём, что случилось. А те, узнав, что Сидон разрушен, а Берит взят, сделав набег, решили испытать, не удастся ли и им одержать верх над врагами. Итак, когда князья попрощались, князь Антиохии отправился домой и, распустив паруса, устремился к Лаодикее[2327]; жители этого города, поражённые страхом небесным, обратились в бегство, устремившись в горы и поля. А князь вошёл в Лаодикею и, разместив там воинов, сделал её христианской крепостью. Жители Габалы[2328], узнав о приходе антиохийцев, были поражены тем же страхом и, бросив свои жилища, также обратились в бегство. А князь, придя туда, и этот город присоединил к владениям христиан.

 

ОБ ОСАДЕ ТОРОНА

 

Итак, когда Господь укрепил свой народ и подтвердил слова, сказанные им своим людям через пророка: «Как утешает мать своих сыновей, так утешу я вас»[2329], рабов Божьих охватило великое ликование и духовная радость. Ведь это пророчество действительно исполнилось в них, ибо всё содействовало им ко благу[2330], и потому вся земля наслаждалась свободой. Поскольку они владели всем побережьем, то во всей Сирии не было места, куда не могло бы добраться их войско, так что все были окрылены надеждой в самое ближайшее время стать жителями святого града. Однако всё вышло совсем не так, и опять-таки из-за наших грехов. Тяжело вспоминать об этом, и только порядок изложения побуждает нас это сделать. Итак, когда был восстановлен город Берит, или, как предпочитают другие, Барут, и вновь заселён жителями, войско Господне вернулось в Тир[2331] по той же дороге, по какой и пришло. Проведя там какое-то время, вся армия по решению и повелению князей направилась к замку под названием Торон[2332], который был расположен неподалёку и отстоял от Тира на расстояние примерно одного дня пути. Итак, придя туда, они подвергли замок тяжёлой осаде. Поскольку это место было чрезвычайно обрывистым и практически неприступным, они попытались применить здесь новый вид осады, совершенно неизвестный врагам. Ибо там было несколько мужей из Саксонии, которым был известен способ, каким выдалбливают богатую серебром гору в районе Гослара, известную очень многим[2333]. Итак, с большим трудом и чрезвычайными расходами они приступили к этому делу, причём руководители работ вели себя чрезвычайно бдительно, а рабочие по всему лагерю работали в несколько смен. Когда они долбили таким образом гору, применяя для этого дела огонь, стены начали падать, и враги в страхе не знали, что делать, ибо видели, что замок рушится и без всякого разрушения стен. В итоге они тем же способом начали рыть траншеи, но их усилия ни к чему не привели. Когда работы продолжались уже целый месяц, а враги так и не нашли способа им помешать, они, придя в отчаяние, стали говорить друг другу: «О мужи, о братья! Что нам делать? Как избежать смерти? Точно также погибли наши братья и родственники в Акко, когда однажды 4000 мужам на наших глазах вынесли смертный приговор[2334]. Так позаботимся же о нас и наших детях. Ведь эти люди чрезвычайно упорны, гневливы и жадны до нашей крови. Так вот, нам кажется разумным просить их о мире, если только мы сможем на тех или иных условиях сохранить наши жизни». Они часто в тревоге повторяли это на своих собраниях, и вот наконец однажды стоявшие на стене враги обратились к нашим, которые несли стражу напротив них, с такими словами: «Мы просим вас дать нам возможность переговорить с вами». Когда это было сделано, они сказали: «Сделайте милость и ответьте нам на некоторые вопросы, которые сильно нас интересуют. Кто ваш господин и кому принадлежит тот лагерь, что расположен напротив нас?». А те отвечали: «Лагерь, что вы видите, принадлежит Генриху, пфальцграфу Рейнскому, сыну герцога Генриха, знаменитого князя, а мы - его слуги». Тогда враги продолжали: «Мы хотели бы, если это возможно, переговорить с вашим господином». Наши возразили на это: «О чём вы хотите говорить с нашим господином, когда вы нарушители мира и враги правды». А те отвечали: «Мы как раз и хотим говорить о правде и о мире». Что же далее? По их просьбе к ним вышел пфальцграф и обменялся с ними рукопожатием. Тогда послы сказали: «Мы сильно страдаем от этой осады, а потому просим тебя, о славный князь, проводить нас в собрание князей, где мы могли бы договориться с ними о сдаче замка и о нашем спасении». Им, в кратких словах, герой ответствовал так[2335]: «Следует полагаться на милость князей, а потому вы и без нашего сопровождения можете предстать перед ними, но поскольку мудрый человек всё должен делать разумно, то я сначала сообщу им ваши слова, а затем как можно быстрее вернусь к вам». С этими словами он ушёл и открыл их желание своему тёзке, герцогу Брабанта, который был назначен всеми предводителем войска. Когда наши узнали об их намерении и им стало известно, что речь пойдёт о сдаче замка, они, дав слово, привели в лагерь семерых вождей этого замка. Когда были созваны князья, послам дали возможность говорить о своём деле: «Мы, - сказали они, - просим вашу милость проявить к нам терпение и, помня о христианской религии, которая, как вы говорите, призывает ко всеобщей любви, применить её к нам, как то подобает благочестивым мужам. Ибо мы, хоть и не являемся христианами, но не живём без религии. Ведь мы, как полагаем, происходим от Авраама и называемся сарацинами по имени его жены Сары. Если следует верить, что ваш Христос - воистину Бог и человек, который освободил вас на кресте, из-за чего вы и почитаете изображение креста, то его можно применить также и к нам. Действительно, хоть наши религии и различны, но у нас - один создатель и один отец, а потому мы с вами братья, пусть не по исповеданию, но по принадлежности к роду людскому. Так вспомните же об отце, пощадите братьев, и пусть всё наше будет вашим, если только у нас будет возможность жить вместе с вами. Нам нечего больше добавить о себе, разве что поведать вам о нашем нынешнем положении. В замке, что вы видите, мы располагаем властью, ибо происходим среди наших из знатного рода. Так сделайте нас вашими пленниками, ибо за наше освобождение вы сможете получить не только огромные богатства, но и возвратить большое количество пленных христиан. Относительно же тех, которые находятся в замке, если вам угодно, примите такое решение: пусть они уйдут, оставив там всё своё добро, и унесут с собой лишь простую и ничего не стоящую одежду. Если же выяснится, что кто-то несёт с собой золото, драгоценные камни, дорогие одежды или что-то ещё помимо разрешённого, то пусть ему тут же отрубят голову. Вот что мы вам предлагаем, ибо не просим для себя ничего, кроме жизни. Замок будет ваш, если только вы разрешите нам уйти». Подобное предложение пришлось по вкусу князьям, которые говорили между собой, что в случае сдачи этого замка им легко удастся овладеть также двумя другими соседними крепостями, из которых одна называлась по-французски Бельфор[2336], что означает «прекрасная крепость», а другая -...[2337] Итак, между ними был заключён мир, а замок [на время оставлен в покое], чтобы начатое дело имело лучший исход. Тем не менее послали к господину канцлеру, чтобы он подтвердил принятое решение. Но тот просил его извинить по причине физической слабости, и мирный договор остался неутверждённым. Были, правда, и такие, которые возражали против этого решения и предлагали силой одолеть врагов. «Если бы, - говорили они, - мы одолели их силой, то никто более не смог бы противостоять нам, ибо падение столь укреплённого замка внушило бы прочим величайший ужас, так что это отозвалось бы в ушах всех, желающих оказать нам сопротивление». Так они говорили. Но большинство радовалось миру. Тем не менее единства в отношении мира не было, ибо не во всех царила любовь. Между тем граф Адольф, желая устрашить души противников, отвёл тех, которые говорили с князьями, ко рвам, чтобы они яснее увидели ту опасность, которая им угрожала. Когда это произошло и наши не были едины во мнении, некоторые из них взялись за оружие и стали посредством луков и осадных машин тревожить защитников замка. Те, видя, что их атакуют, сами стали метать камни и стрелы, и одних ранили, а других убили. Так одни сражались, а другие пребывали в мире, одни плакали с плачущими, а другие радовались с радующимися[2338]. Однако мир в конце концов возобладал, и жестокая смута улеглась. После того как в течение нескольких дней шли переговоры, был заключён мирный договор; канцлер распорядился, чтобы были даны заложники и, только после того как они выполнят обещанное, им разрешат вернуться домой.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ

 

Итак, когда дело было улажено, они по порядку рассказали обо всём своим землякам. Однако тем подобные условия пришлись не по душе, и между ними возник яростный спор. Так, одни говорили, что эти условия нельзя исполнять, а другие, воодушевляя друг друга, говорили: «Разве не удержим мы сильно укреплённый замок, снабжённый храбрыми мужами и оружием? Давайте держаться вместе, чтобы иметь возможность силу отражать силой». Далее, зная о раздоре, возникшем среди князей, они решили не соблюдать обещанное и разорвать заключённый договор. Итак, мир был расторгнут, и они вновь взялись за оружие, поднявшись не для исполнения договора, а для борьбы с нашими. Наши, в свою очередь, также приготовились к сопротивлению и вновь взялись за осадную технику и прочие военные приспособления. А защитники замка, не обращая внимания на заложников, с этого дня пытались защищаться изо всех сил. Причём наши действовали не слишком успешно, тогда как враги всё больше и больше брали над ними верх. Так, употребив дьявольскую хитрость, они разрушили тот ров, на который наши возлагали все свои надежды, так что его защитники либо сгорели в нём, либо погибли от меча. Некоторые были взяты в плен, после чего им отрубили головы и сбросили со стен. «Вот до чего сограждан распри их довели»[2339]. Ибо те действовали единодушно, а эти, не будучи едины во мнении, отчасти сражались, отчасти занимались другими делами. Поскольку охладела любовь их[2340], и они духовно возвратились в Египет, то ощутили теперь, что египтяне, то есть сыны мрака, поднялись против них. Ибо большинство из них оставили то намерение, согласно которому их называли святыми, и бессильно лежали теперь, опутанные грехами. Ведь сколько было таких, которые оставили ради Христа своих законных жён, а теперь пользовались услугами блудниц? Ибо они взяли их с собой для услужения якобы по необходимости и под видом благочестия, но позднее, когда Господь разгневался и они пали перед врагами, признали в них моавитянок, из-за которых некогда погрешил Израиль[2341]. А сколько было таких, которые пришли туда словно праведники, а сами, обогатившись за счёт своих кораблей, служили скорее жадности, нежели воинству Христову? А что мне сказать о преданных высокомерию людях, которые в пустом тщеславии возносились над своими соратниками и не желали равняться в походе с теми, кого считали товарищами дома? Когда Господь говорит: «Научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем»[2342], то как можно было победить с помощью таких людей, которые, не имея страха Божьего и преисполненные духом гордыни, показывают себя скорее врагами Христа, нежели его учениками? Но я прошу прощения, ибо пишу это не для того, чтобы кого-нибудь оскорбить, но лишь взываю к возлюбленным [братьям] во Христе. А теперь вернёмся к теме.

Среди народа Божьего закончилось продовольствие, и им пришлось послать в Тир за продуктами питания. Из-за страха перед врагами это посольство состояло не из нескольких человек, но было весьма внушительным. Итак, войско разделилось, ибо одна его часть - под названием «караван» - ушла, а другая осталась охранять лагерь. После того как одни ушли, оставшиеся ждали их возвращения с величайшим нетерпением, ибо одни из них страдали от недостатка пищи, а другие опасались за собственную безопасность. Вскоре в лагере распространился слух, будто против них идёт Саффадин[2343] с несметным войском из Персии, Мидии и Дамаска, грозясь истребить их и освободить замок. Посреди этих волнений в лагере канцлера протрубили трубы, сообщив о прибытии каравана. Все чрезвычайно воодушевились и с радостью встретили своих товарищей. Итак, узнав, что им угрожают враги, князья в канун Очищения Пресвятой Девы[2344] провели совещание и велели объявить по лагерю, чтобы поутру все были готовы вступить в битву с врагами. Итак, всех охватила сильная радость и ликование. Все ободряли друг друга, говоря, что хотят или победить или умереть во имя Христа. Когда все, надеясь на завтрашнее спасение, смиренно приготовились к битве, среди братьев вдруг пошли разговоры, что все люди канцлера и других князей, нагрузив на вьючной скот всё своё добро, отправились в Тир. Все были очень напуганы этой новостью и также начали спешно собирать свои вещи, грузить их на верблюдов и друг за другом, кто верхом, а кто пешком, бежать вслед за ними. Итак, среди беглецов поднялась суматоха, ибо они вполне заслужили подобную перемену, боясь потерять своё добро. А сколько там осталось больных? Сколько раненых? Оставленные на милость врага они почти все приняли смерть мучеников. Впрочем, некоторые из них, напуганные всеобщим бегством, также бежали. Повсюду царили страх и малодушие: одних покинуло мужество, а других собственная слепота вела по бездорожью. Одних беглецов Господь решил пощадить, а других преследовал Его гнев. Между тем не было недостатка и в непогоде, ибо разыгралась буря, которая преследовала беглецов громом и молниями, проливным дождём и градом с неба. Итак, когда осада была снята, они вернулись в Тир и Акко. Затем испуганные слухами о смерти императора они начали поговаривать о возвращении домой и решили распорядиться относительно положения тех, которые оставались, выдав нуждавшимся продовольствие и оружие, которых было в достатке. Итак, когда настал март, почти все князья вместе с лучшими представителями народа подняли паруса и, пользуясь попутным ветром, вернулись домой. Однако епископы Майнца и Вердена[2345], а также некоторые из вельмож остались вместе с народом Божьим, ожидая от Господа милосердия и утешения. Майнцского владыки там, правда, в ту пору не было, ибо он находился в Армении ради коронации царя этой страны[2346]. Впрочем, это дело было поручено канцлеру, который, как было сказано, то же самое совершил на Кипре. Но, когда он был в Берите, князья решили, чтобы канцлер остался, а эту обязанность исполнил вместо него архиепископ Майнцский и, возложив корону, короновал этого царя в качестве вассала Римской империи. Ибо этот царь стремился к этому всеми способами. Так, услышав о доблести народа Божьего, - ибо Господь ещё до его прибытия устрашил всех его врагов, после чего пилигримы со славой овладели многими укреплёнными местами, - он, отправив достойных послов с немалыми дарами, смиренно поздравил этих князей и, письменно и на словах поведав о том, с каким нетерпением ожидает их прибытия, заявил, что готов подчиниться Римской империи, если примет от посла императора долгожданную корону. Да будет прославлена римская церковь, которая по милости Христовой расширяется не только в духовном смысле, но и в земном, так что даже заморские короли стремятся быть отмеченными этим титулом. Пусть обратят на это внимание те, которые, пренебрегая названным достоинством, думают скорее об уменьшении римского мира, нежели о его расширении. Итак, когда архиепископ