Притчи от Фёдора Достоевского

 

 

 

 

Перед казнью

 

Один человек был раз взведён, вместе с другими, на эшафот, и ему прочитан был приговор смертной казни расстрелянием, за политическое преступление. Минут через двадцать прочтено было и помилование и назначена другая степень наказания; но, однако же, в промежутке между двумя приговорами, двадцать минут, или по крайней мере четверть часа, он прожил под несомненным убеждением, что через несколько минут он вдруг умрёт.

Вспоминал об этом он с необыкновенною ясностью и говорил, что никогда ничего из этих минут не забудет.

Шагах в двадцати от эшафота, около которого стоял народ и солдаты, были врыты три столба, так как преступников было несколько человек. Троих первых повели к столбам, привязали, надели на них смертный костюм (белые длинные балахоны), а на глаза надвинули им белые колпаки, чтобы не видно было ружей; затем против каждого столба выстроилась команда из нескольких человек солдат. Человек стоял восьмым по очереди, стало быть, ему приходилось идти к столбам в третью очередь.

Священник обошёл всех с крестом. Выходило, что остаётся жить минут пять, не больше. Эти пять минут казались человеку бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживёт столько жизней, что ещё сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он ещё распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты ещё положил, чтобы подумать в последний раз про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть. Он очень хорошо помнил, что сделал именно эти три распоряжения и именно так рассчитал.

Он умирал двадцати семи лет, здоровый и сильный; прощаясь с товарищами, он помнил, что одному из них задал довольно посторонний вопрос и даже очень заинтересовался ответом. Потом, когда он простился с товарищами, настали те две минуты, которые он отсчитал, чтобы думать про себя; он знал заранее, о чём он будет думать: ему всё хотелось представить себе как можно скорее и ярче, что вот как же это так: он теперь есть и живёт, а через три минуты будет уже нечто, кто-то или что-то, – так кто же? Где же? Всё это он думал в эти две минуты решить!

Невдалеке была церковь, и вершина собора с позолоченною крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей; ему казалось, что эти лучи – его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольётся с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: «Что, если бы не умирать! Что, если бы воротить жизнь, – какая бесконечность! И всё это было бы моё! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счётом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!»

Эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили.

 

* * *

 

Он поясняет свою позицию так: «Понимаешь ли ты это, когда маленькое, существо, еще не умеющее даже осмыслить, что с ним делается, бьет себя в подлом месте, в темноте и в холоде, крошечным своим кулачком в надорванную грудку и плачет своими кровавыми, незлобивыми, кроткими слезками к «боженьке», чтобы тот защитил его, – понимаешь ли ты эту ахинею, друг мой и брат мой, послушник ты мой божий и смиренный, понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана! Без нее, говорят, и пробыть бы не мог, человек на земле, ибо не познал бы добра и зла. Для чего познавать это чертово добро и зло, когда это столько стоит? Да весь мир познания не стоит тогда этих слезок ребеночка к «боженьке»… Пока еще время, спешу оградить себя, а потому от высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к «боженьке»!»

 

Из романа (ч. 2, кн. 5, гл. «Бунт») «Братья Карамазовы» (1880) Ф. М. Достоевского (1821–1881). Иван Карамазов, беседуя со своим братом Алешей, монахом-послушником, говорит о том, что он не приемлет Бога, который допускает в этом мире страдания невинных детей ради некой «высшей гармонии».

 

 

О луковке

 

Жила-была одна баба, злющая-презлющая, и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро. А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала. И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь. Побежал ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись. И стал он ее осторожно тянуть, и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули. А баба-то была злющая-презлющая и начала она их ногами брыкать: «Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша». Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А ангел заплакал и отошел.

 

Добрый Самаритянин

 

Один законник встал и, искушая Иисуса, сказал:

– Учитель! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?

Он же сказал ему:

– В законе что написано? Как читаешь?

Он сказал в ответ:

– Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостью твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя.

Иисус сказал ему:

– Правильно ты отвечал. Так поступай, и будешь жить.

Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу:

– А кто мой ближний?

На это сказал Иисус:

– Некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду, изранили его и ушли, оставив его едва живым. По случаю один священник шел той дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самаритянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал ему раны, возливая масло и вино. И, посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем. А на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «Позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе». Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?

Он сказал:

– Оказавший ему милость.

Тогда Иисус сказал ему:

– Иди, и ты поступай так же.

 

 

Притчи от Льва Толстого

 

 

 

 

Гордый олень

 

Олень подошел к речке напиться, увидал себя в воде и стал радоваться на свои рога, что они велики и развилисты, а на ноги посмотрел и говорит:

– Только ноги мои плохи и жидки.

Вдруг выскочил лев и бросился на оленя. Олень пустился скакать по чистому полю. Он уходил, а как пришел в лес, запутался рогами за сучья, и лев схватил его.

Как пришло время погибать оленю, он и говорит:

– То-то глупый я! Про кого думал, что плохи и жидки, те спасали меня, а на кого радовался, от тех пропал.

 

Деревянная кормушка

 

Когда-то жил очень старый человек. Глаза его ослепли, слух притупился, колени дрожали. Он почти не мог держать в руках ложку и во время еды часто проливал на скатерть суп, а иногда кое-что из пищи выпадало у него изо рта. Сын и его жена с отвращением смотрели на старика и стали во время еды сажать его в угол за печку, а еду подавали ему в старом блюдечке. Оттуда он печально смотрел на стол, и глаза его становились влажными. Однажды руки его так тряслись, что он не смог удержать блюдечко с едой. Оно упало на пол и разбилось. Молодая хозяйка стала ругать старика, но он не сказал ни слова, а только тяжело вздохнул. Тогда ему купили деревянную миску. Теперь он должен был есть из нее.

Как-то раз, когда родители сидели за столом, в комнату вошел их четырехлетний сын с куском дерева в руках.

– Что ты хочешь сделать? – спросил отец.

– Деревянную кормушку, – ответил малыш. – Из нее папа с мамой будут кушать, когда я вырасту.

 

Л. Н. Толстой позаимствовал сюжет этой притчи из сказки братьев Гримм «Старый дед и внучек».

 

 

Галчонок

 

Пустынник увидал раз в лесу сокола. Сокол принес в гнездо кусок мяса, разорвал мясо на маленькие кусочки и стал кормить галчонка.

Пустынник удивился, как так сокол кормит галчонка, и подумал: «Галчонок, и тот у Бога не пропадет, и научил же Бог этого сокола кормить чужого сироту. Видно, Бог всех тварей кормит, а мы все о себе думаем. Перестану я о себе заботиться, не буду себе припасать пищи. Бог всех тварей не оставляет, и меня не оставит».

Так и сделал: сел в лесу и не вставал с места, а только молился Богу. Три дня и три ночи он пробыл без питья и еды. На третий день пустынник так ослабел, что уж не мог поднять руки. От слабости он заснул. И приснился ему старец. Старец будто подошел к нему и говорит:

– Ты зачем себе пищи не припасаешь? Ты думаешь Богу угодить, а грешишь. Бог так мир устроил, чтоб каждая тварь добывала себе нужное. Бог велел соколу кормить галчонка, потому что галчонок пропал бы без сокола; а ты можешь сам работать. Ты хочешь испытывать Бога, а это грех. Проснись и работай по-прежнему.

Пустынник проснулся и стал жить по-прежнему.

 

Цапля и журавль

 

Построили журавль и цапля себе избушки на разных концах болота.

Журавлю стало скучно жить одному, и решил он жениться. «Пойду к цапле свататься! Она на меня похожа: и нос у неё длинный, и ноги».

Пошёл журавль к цапле. Семь вёрст по болоту шёл, пришёл и сказал:

– Я пришёл к тебе свататься, выходи за меня замуж!

– Нет, журавль, – ответила ему цапля. – Не пойду я за тебя замуж, ноги у тебя длинные, а платье короткое! Бедно живёшь. Нечем тебе меня кормить будет.

Пошёл журавль домой ни с чем. Ушёл он, а цапля стала думать: «Скучно жить одной, лучше выйду замуж за журавля!»

Пошла к журавлю. Пришла и сказала:

– Журавль, я передумала, возьми меня замуж!

– Нет, цапля, не хочу на тебе жениться, не возьму тебя замуж.

Заплакала цапля от стыда и вернулась домой. А журавль остался один и подумал: «Напрасно я не взял цаплю замуж: скучно жить одному. Пойду к ней, скажу, что передумал, и женюсь на ней».

Пошёл журавль к цапле. Пришёл и сказал:

– Цапля, передумал я, решил жениться на тебе. Выходи за меня!

– Нет, долговязый, не пойду я за тебя замуж!

Пошёл журавль домой, а цапля стала опять думать: «Зачем я не согласилась выйти за него замуж! Одной жить невесело, лучше пойду я замуж за журавля!»

Пошла к журавлю. Приходит, а журавль не хочет брать её в жёны. Вот так они и до сих пор ходят один к другому свататься, да никак не женятся.

 

Жадный свёкр

 

В одном селе жил старик, да такой скупой, прижимистый! Как садился за стол, нарезал хлеба, сидел да на снох посматривал: то на одну, то на другую, а сам ничего не ел. Вот, глядя на него, и снохи тоже поглазеют, да и полезут вон из-за стола голодные. А старик после, только уйдут они по работам, втихомолку наедался, напивался и ложился на печь сытый.

Вот однажды отпросилась меньшая сноха и пошла к своему отцу, к матери и стала жаловаться на свёкра:

– Такой лютый, ненавистный! Жить нельзя! Совсем есть не даёт, все ругается: ненаеды вы этакие!

– Хорошо, – говорит ей отец, – я приду к вам в гости, сам посмотрю ваши порядки.

И погодя денёк пришёл он к старику вечером:

– Здорово, сват!

– Здорово!

– Я к тебе в гости; рад ли мне?

– Рад не рад, делать нечего; садись, так и гость будешь.

– Как моя дочушка живёт, хорошо ли хлеб жуёт?

– Ничего, живёт себе!

– Ну-ка, сватушка, соловья баснями не кормят; давай-ка поужинаем, легче говорить будет.

Сели за стол; старик нарезал хлеба, сам не ел – сидел, всё на снох глядел.

– Эх, сват! – сказал гость. – Это не по-нашему: у нас нарезал хлеба да поел, ещё нарезал – и то поел. Ну, вы, бабы молодые, больше хлеба ешьте, здоровее будете!

После ужина стали спать укладываться.

– Ты, сват, где ляжешь? – спросил хозяин.

– Я лягу на кутничке.

– Что ты! Я тут всегда сплю, – сказал старик.

В куте у него спрятаны были яйца, хлеб и молоко; ночью, как заснут в избе, он украдкой встанет и наестся вдоволь. Сват это дело заприметил.

– Как хочешь, – говорил, – а я лягу на кутничке.

Улеглись все спать. В полночь старик ползком, да прямо в залавок – скрипнул! А гость ещё с вечера припас про него большой ремённый кнут; как вытянул свата раз, другой, третий – бил да приговаривал:

– Брысь, окаянная, брысь!

Пришлось старику голодным спать. Вот так-то прогостил сват у свата целых три дня и заставил надолго себя помнить.

Проводил его старик, и с тех пор полно – перестал у снох во рту куски считать.

 

Краденым сыт не будешь

 

Было у одного человека два сына. Выросли они, а отец и говорит им:

– Пора, сыновья, за настоящую работу приниматься. Кто из вас чем хочет заниматься?

Молчат сыновья, не знают, какую себе работу выбрать.

– Ну, пойдём, – говорит отец, – по свету походим да посмотрим, что люди делают.

Собрались и пошли потихоньку. Идут сыновья, ко всему приглядываются, думают, какую бы им работу выбрать.

Подошли к одной деревне. Видят – стоит у выгона кузница. Зашли они. Поздоровались с кузнецом, поговорили. Старший сын даже молот взял в руки и помог кузнецу лемех выковать. Потом двинулись дальше.

Подошли к другой деревне. Старший сын поглядел туда-сюда: не видать кузницы в этой деревне. Вот и говорит он отцу:

– Почему бы и тут кузницу не поставить? Я бы мог кузнецом остаться. Эта работа мне нравится.

Обрадовался отец: нашёл, думает, старший сын себе средство к жизни!

– Ладно, – говорит, – будь кузнецом в этой деревне.

Поставил он сыну кузницу, тот и начал кузнечным делом заниматься. И люди хвалят его, и сам он своей работой доволен.

А младший сын сколько ни ходил, никак себе работу по вкусу не найдёт.

Идёт он раз с отцом мимо луга. Видит – пасётся на лугу вол. А деревня далеко, и пастуха не видать.

– А не начать ли мне, отец, волов красть? – говорит сын. – Работа эта лёгкая, и каждый день мясо будет. И сам растолстею, как вол.

– Кради, – говорит отец. – Затем я тебя и вожу, чтоб ты себе постоянное занятие выбрал.

Взял сын вола и погнал домой. А отец говорит:

– Подожди меня возле леса – мне надо ещё в эту деревню заглянуть: там один мой знакомый живёт.

Гонит сын вола да всё, как волк, оглядывается, не бежит ли кто за ним. Пока до леса добрался, порядком перетрусил.

Подождал он у опушки, пока отец воротился, и погнали они вместе вола домой.

Зарезали дома вола, сняли с него шкуру и стали мясо варить. Наварили, а отец и говорит сыну:

– Вот что, сынок, давай-ка сначала снимем мерки да посмотрим, кто из нас от этого вола раздобреет.

Взял он шнурок, смерил шею себе и сыну и завязал узелки. Сели за стол. Отец ест спокойно, а сын всё на двери поглядывает, не идёт ли кто вола искать? Залает собака, пройдёт или проедет кто мимо избы – сын хватает мясо и в чулан прячется. А у самого руки и ноги дрожат. И так день за днём.

Съели они наконец вола. Отец и говорит сыну:

– А теперь давай шеи мерить – кто же из нас раздобрел?

Оказалось, что у отца шея вдвое потолстела, а у сына вдвое похудела.

Удивляется сын:

– И чего оно так?

– А оттого, что ты краденого вола ел, – говорит отец.

– Так и ты ведь ел краденого!

– Нет, я хозяину заплатил за вола и ел, как своего. Потому-то я и потолстел. А ты как сядешь за стол – страх тебе сразу на шею прыг и душит! Оттого она и худеет. Краденым, брат, сыт не будешь!

 

Ход денег

 

Когда-то, в стародавние времена, плыла вниз по Волге лодка. В одном месте она пристала к берегу. В лодке находились семь разного достоинства монет: копейка, семишник, пятак, гривенник, двугривенный, полтинник и целковый. Они ездили по белу свету и искали для себя новые места. Лодка пристала к правому крутому берегу. На горе виднелось большое чувашское село. Целковый, как самый старший, приказал полтиннику:

– Поднимись-ка на гору, в село, и узнай, что за люди там живут и есть ли у них деньги.

Полтинник хоть и был в подчинении у целкового, но считал себя тоже старшим над остальными монетами и послал в село двугривенного. Тот, в свою очередь, перепоручил дело гривеннику, гривенник – пятаку, пятак – семишнику, семишник – копейке. Копеечке уже некому было приказывать, пришлось идти самой. Покатилась она в сторону села, а вскоре и из глаз исчезла.

Ждут-пождут копейку, а её нет и нет. Рубль опять велит полтиннику сходить в село, поглядеть, что за народ там живёт и имеет ли деньги. Полтинник опять посылает вместо себя двугривенного, тот – гривенника, гривенник – пятака, пятак – семишника. Семишник остался младшим, перепоручать дело некому, пришлось самому идти. Покатился он в сторону села и из глаз пропал.

Ждут-пождут остальные деньги – нет ни копейки, ни семишника. Целковый опять берет за бока полтинника, тот – двугривенного, двугривенный – гривенника, гривенник – пятака. Пятаку посылать некого, покатился сам.

Ждут-пождут – нет и пятака, как в воду канул. Целковый посылает полтинника, полтинник – двугривенного, двугривенный – гривенника.

Один за другим укатились в село и гривенник, и двугривенный, и полтинник. Укатились, и от них тоже ни слуху ни духу. Целковый остался один. Посылать уже некого. Подождал он ещё немного да и подумал:

– Что такое, куда они все подевались? Видно, придётся самому на ту гору подняться и всё разузнать.

И хоть был он от природы важным и ленивым, зашагал той же дорогой, по которой исчезли остальные монеты.

Пришёл целковый в село, видит – в середине села большущий базар шумит. Пригляделся получше – тут копейка с семишником, пятак с гривенником и двугривенный с полтинником туда-сюда снуют, катаются меж людей, за какую-нибудь минуту по нескольку раз меняются местами. Да так-то весело, с разными шутками-прибаутками, что глядеть любо-дорого.

Пришёлся базар по душе и целковому. Он тоже решил остаться тут навсегда.

Правда, целковый, не в пример юркой мелочи, по-прежнему не вертелся и не суетился меж людей, а больше лежал спокойно по карманам богатых людей. Издавна такой порядок ведётся: крупные деньги лежат в кармане одного хозяина, а мелкие, работая вместо крупных, постоянно переходят из рук в руки, из кармана в карман.

 

Волк и осёл

 

Все слышали о том, что волк хитёр и коварен.

Пришёл некогда волк к ослу, на поле пасущемуся, и говорит:

– Дружок, здоров ли ты? Что здесь делаешь?

Отвечает осёл:

– Благодарен за твой добрый вопрос, но не очень здоров, волочу ногу за ногу, не могу даже и траву щипать.

А волку то и на руку. Он тихонько приближается и мягким голосом спрашивает снова:

– Дружок, а как тебя зовут?

Осёл, хоть и дурень, но и в дурне иногда здравый смысл просыпается, отвечает:

– Братец волк! Этого тебе, уж прости, сказать не могу – забыл, потому как давно уж от отца с матерью ушёл. Только помню, что имя моё они написали на копыте задней ноги. Если хочешь узнать, прочти – я подниму тебе копыто повыше.

Волк же, лукавя, хоть и знал имя осла, стал присматриваться, встав поближе, что на копыте написано. Осёл же его в лоб и ударил, да так, что у того мозги отшиб.

Хитрая же лисица, стоявшая в стороне и всё знающая, пришла к волку и говорит:

– Ну, что – поел? Так остатки на завтра побереги!

Люди, которые злоумышляют против других, сами в свои сети попадают, и тогда исполняются слова пророков: выкопаешь яму другому – сам в неё упадёшь.

 

Бесы

 

В старые времена приключилось одному новгородцу прийти в Чудь к некоему кудеснику, от которого хотел он колдовства. Тот же, по своему обыкновению, стал призывать бесов в свою храмину.

Новгородец сидел на пороге храмины, а кудесник лежал, оцепенев, и овладел им бес. Встал кудесник и говорит новгородцу:

– Боги не смеют сюда прийти, потому что имеешь ты нечто на себе, чего они боятся.

Отошёл новгородец, помянув крест, и встал в стороне от храмины. Кудесник же снова начал призывать бесов. Бесы же, управляющие им, начали спрашивать, чего ради он пришёл.

Спросил новгородец:

– Чего ради меня бояться, ведь все же мы на себе крест носим?

Ответил кудесник:

– То есть знаменье небесного Бога, его же наши боги боятся.

– А кто же ваши боги и где живут?

– В безднах. Они образом черны, крылаты и хвостаты; поднимаются под самое небо, ваших Богов послушать. Ваш Бог – на небесах. Кто умрёт из ваших людей, тех возносят на небо, а если кто из наших людей умрёт, то носят к нашим богам – в бездну.

Так и есть: грешники в аду ждут мук вечных, а праведники водворяются в небесном жилище с ангелами.

 

Коварная цапля

 

Однажды старая, обессилевшая цапля стояла на берегу, как будто опечаленная. Рак, не подходя к ней близко, спросил её:

– Что это ты стоишь в стороне и отказываешься от пищи?

Цапля отвечала:

– Послушай, друг! Я питаюсь рыбой, но слыхала, как рыбаки совещались о том, чтобы непременно выловить здесь всю рыбу. Теперь нам грозит голодная смерть. Я так обеспокоена, что еда уже меня не привлекает.

Тут все рыбы задумались: «В таком положении и к цапле можно обратиться за помощью. Спросим же её, что нам делать. Ведь с врагом, приносящим пользу, можно быть в союзе, но нельзя быть в союзе с другом, который вредит: ведь польза или вред являются существенными признаками друга или врага».

Рыбы спросили цаплю:

– Есть ли какое-нибудь средство для спасения?

Цапля отвечала:

– Вам поможет одно: надо переселиться в другие воды. Я могу вас туда перенести.

Рыбы из страха согласились на это. А коварная цапля брала рыб поодиночке и съедала их. Тогда обратился к цапле рак:

– Цапля, отнеси и меня туда!

Цапле стало интересно попробовать мяса рака, и она взяла его в клюв и понесла. Когда цапля несла рака вдоль берега, он увидел на земле разбросанные рыбьи кости и подумал: «Пропал я, несчастный! Остаётся лишь действовать по обстоятельствам. Опасности надо бояться, пока она не пришла; а когда увидишь, что она рядом, борись с ней, отбросив страх. Когда тот, на кого нападают, не видит впереди никакого спасения, тогда он поступает разумно, если идёт в бой против врага и в бою умирает. Если без боя грозит тебе верная гибель, а бой представляет для жизни только опасность, надо выбрать бой».

Когда цапля вытянула шею, чтобы проглотить рака, тот вцепился ей клешнями в горло и перекусил его.

 

Медведь и бревно

 

Бродил медведь по лесу и вдруг почуял запах мёда. Он посмотрел наверх и увидел привязанное верёвкой к дереву бревно. «Не нравится мне это бревно», – подумал медведь и оттолкнул его от себя. Бревно качнулось и сильно ударило в бок медведя. Тогда медведь сильнее оттолкнул бревно, оно обрушилось на медвежью голову. Медведь разозлился ещё пуще и оттолкнул опять бревно, а бревно опять ударило ему в бок и чуть даже не свалило с дерева. Медведь взревел от злости и бросился мстить бревну. Долго он ревел и отбрасывал бревно то в одну, то в другую сторону. А бревно всё колотило и колотило его по макушке, пока не обломало ему бока и не разбило голову. Рухнул медведь на землю и умер. А привязанное к дереву бревно всё ещё охраняет мёд для разумного человека.

Не всё сила решает!

 

Обещанная половина

 

Пахал мужик в поле, выпахал самоцветный камень.

Понёс к царю. Пришёл во дворец и повстречал генерала. Поклонился ему до земли:

– Батюшка! Доведи до царя.

– Зачем тебе нужно?

– Несу из деревни подарок.

– Ну, мужичок, чем царь тебя наградит, отдай мне половину; а не хочешь – вовек не дойти тебе до царя.

Мужик согласился. Вот генерал довёл его до самого царя.

– Благодарю, мужичок! – сказал царь, увидев подарок. – Вот тебе в награду за то две тысячи рублей.

Мужик пал на колени:

– Не надо мне, царь-государь, иной награды, кроме пятидесяти ударов в спину.

Пожалел его царь и приказал дать ему пятьдесят ударов легонько. А мужик начал считать, как дали двадцать пять, он и закричал:

– Полно, будет с меня, другая половина обещана тому, кто довёл меня до вашего царского величества.

Ну, того позвали и сполна отсчитали половину награды, как следовало; только он не рад был такой награде!

Царь поблагодарил мужичка и подарил ему целых три тысячи рублей.

 

Открыть глаза на грех

 

Жил-был барин с барыней. Вот барин ослеп, а барыня загуляла с одним подьячим. Стал барин подозрительным и шагу не давал ей без себя сделать. Раз пошла она с мужем в сад, и подьячий туда же пришёл. Муж-то слепой у яблони сидел, а жена грешила с подьячим. А сосед их посмотрел из своего дома, из окна в сад, увидал, что там строится, и сказал свой жене:

– Посмотри-ка, душенька, что у яблони-то делается. Ну что как теперь откроет бог слепому глаза да увидит он – что тогда будет? Ведь он её до смерти убьёт.

– И, душенька! Вить и нашей сестре бог увёртку даёт!

– А какая тут увёртка?

– Тогда узнаешь.

На тот грех и открыл господь слепому барину глаза: увидел он происходящее и закричал:

– Ах ты!? Что ты делаешь, проклятая!?

А барыня крикнула:

– Ах как я рада, милый мой! Ведь сегодня ночью приснилось мне: сделай грех с таким-то подьячим, и господь за то откроет твоему мужу глаза. Вот оно и есть правда: за мои труды бог дал тебе очи.

 

Разные жёны

 

Жили-были два купца, оба женатые, и жили они промеж себя дружно и любовно. Вот один купец говорит другому:

– Послушай, брат! Давай сделаем пробу, чья жена лучше мужа любит.

– Давай. Да как пробу-то сделать?

– А вот как: соберёмся-ка да поедем на ярмарку, и которая жена пуще станет плакать, та больше и мужа любит.

Вот собрались в путь, стали их провожать жёны. Одна плачет, так и разливается, а другая прощается и сама смеётся.

Поехали купцы на ярмарку, отъехали эдак вёрст пятьдесят и разговорились между собой.

– Ишь как тебя жена любит, – сказал один, – как она плакала на прощанье, а моя стала прощаться, а сама смеётся!

А другой ответил:

– Вот что, брат! Теперь жёны нас проводили, воротимся-ка назад, таким образом да посмотрим, что наши жёны без нас делают.

– Хорошо! Воротились к ночи и вошли в город пешие. Подошли наперёд к избе того купца, у которого жена на прощанье горько плакала. Посмотрели в окошко. Она сидела с любовником и гуляла. Любовник налил стакан водки, сам выпил и ей поднёс:

– На, милая, выпей!

Она выпила и сказала:

– Друг ты мой любезный! Теперь я твоя.

– Вот какие пустяки: вся моя! Что-нибудь есть и мужнино!

Она оборотилась к нему задом и сказала:

– Вот ему – один зад!

Потом пошли купцы к той жене, которая не плакала, а смеялась. Пришли под окошко и увидели: перед иконами горит лампадка, а она стоит на коленях, усердно молится да приговаривает:

– Подай, Господи, моему сожителю в пути всякого возвращения!

– Ну вот, – сказал один купец другому, – теперь поедем торговать.

Поехали на ярмарку и торговали очень хорошо: такая задача в торговле была, какой никогда не бывало! Пора уж домой. Стали собираться и вздумали купить своим жёнам по гостинцу. Один купец, у которого жена богу молилась, купил ей славной парчи на шубку, а другой купил жене парчи только на ее зад:

– Ведь мой только зад! Так мне только пол-аршина и надобно – я свою жену не хочу паскудить!

Приехали и отдали жёнам гостинцы.

– Что же ты купил такой маленький лоскут? – спросила жена с сердцем.

– А ты вспомни… как сидела ты с любовником и говорила, что мой у тебя только зад, – ну, я свою часть и снарядил. Нашей парчу на него да и носи.

 

Солдатская шинель

 

В разговоре с барином, солдат стал хвалить свою шинель:

– Когда мне нужно спать, постелю я шинель, и в головах положу шинель, и покроюсь шинелью.

Стал барин просить солдата продать ему шинель. Вот они за двадцать пять рублей сторговались. Пришёл барин домой и сказал жене:

– Какую я вещь-то купил! Теперь не нужно мне ни перины, ни подушек, ни одеяла: постелю шинель, и в головах положу шинель, и оденусь шинелью.

Жена стала его бранить:

– Ну как же ты будешь спать?

И точно, барин постелил шинель, а в головах положить и одеться нечем, да и лежать-то ему жёстко.

Пошёл барин к полковому командиру жаловаться на солдата. Командир велел позвать солдата.

Когда привели солдата, он сказал:

– Что же ты, брат, обманул барина?

– Никак нет, ваше благородие, – ответил солдат.

Взял он шинель, расстелил, голову положил на рукав и накрылся полою.

– Куда как хорошо, – говорил, – на шинели после походу спится!

Полковой командир похвалил солдата. А барину сказал:

– Кто поработает да устанет, тот и на камне спит, а кто ничего не делает, тот и на перине не уснёт!

 

Старуха и её петух

 

Одна пожилая женщина обратила внимание – прямо-таки с научной точностью, – что её петух всегда кричит перед самым восходом солнца. Поэтому она пришла к выводу, что солнце восходит лишь благодаря крику её петуха.

Когда петух сдох, она поспешила заменить его другим, ибо очень опасалась, что на следующее утро солнце без петуха может просто не взойти.

Однажды старуха поссорилась с соседями; она покинула деревню вместе со своим петухом и поселилась в другом месте.

Когда на следующее утро её петух закричал и чуть позже солнце начало медленно всходить на горизонте, она ещё раз убедилась в том, что солнце вставало только для неё, а деревня по-прежнему была погружена в темноту. Ничего, они сами напросились!

Однако старухе было очень интересно, почему крестьяне не идут к ней с мольбами о том, чтобы она вернулась в деревню вместе со своим петухом. Она объяснила это их упрямством и глупостью.

 

Страх богатыря

 

Шёл однажды добрый молодец Илья Муромец тёмной ночью в сторону города Мурома, по дорожке прямоезжей через леса Брынские. Зашёл уже глубоко и вдруг услыхал он на дереве да на ветвях шорох загадочный. Глядь туда, а там из темноты смотрят на него леденящие всю душу глазища. Мог это быть Соловей-Разбойник разве или смерть сама? Илья Муромец перекрестился и произнес вслух:

– Ежели смерть, то бери меня как есть. А ежели Соловей-Разбойник, то спускайся, да силами с тобою померимся, как честной народ да люд правдивый!

– Я – не смерть и уж вовсе не соловей, – молвил голос сверху, – а если отгадаешь три мои загадки, то, может быть, и никогда не узнаешь, кто я. Боишься ли? Попытаешь ли судьбинушку?

– А уж отчего бы и не попытать? – отвечал Илья Муромец. – Так и быть, спрашивай!

– Тогда слушай и отвечай сам. Сколько не было бы видно листьев на тех деревьях, коли не сияла бы луна со стороны, где так темно ночью, что хоть глаз выколи?

Призадумался Илья Муромец, и надолго призадумался.

– Хорошо поёшь, Соловей! И не разгадаешь так сразу. А сколько их видно-то там?

Но как глянул он наверх опять, так и замер весь. По ветвям струился вниз божественный, переливающийся волшебством свет.

– Ну тогда скажи мне, – приятнее послышался Илье Муромцу глас сверху, – может ли Жар-птица лететь выше неба, да выше облака белого, да над солнышком ярким, когда над славным городом Муромом дождь хлещет как из ведра, да молнии страшные сверкают?

– Жар-птицу не видывал, но, думаю, кто над облаками парит, тому и дождя не видно.

– Ну хорошо же, добрый молодец, – и тут начал ветер шелестеть да бушевать на ветвях, – тогда отгадывай третью мою загадку. Шёл ночью богатырь через лес, да встретился с неизвестным. Отгадал он две загадки, да про третью забыл совсем, потому как думал всё о луне, да о солнце, да о ветре с дождём, да как по другой стороне, да по блюдечку, да покатилось яблочко, в самую серединку упало, да укатилось от него далёко. А коли скажешь сколько раз обернулось вокруг себя, то, может, и отпущу на волю, а коли не знаешь, так и заберу тебя с собой, да в слугу своего вечного превращу.

Выхватил тут Илья Муромец палицу свою, топнул своей ногою, да так, что вода из-под земли хлынула. Закричал он голосом своим могучим, да так что весь лес содрогнулся, да отозвался ему.

– А ну, проваливай, сила нечистая! Не место тебе тут и загадкам твоим!

Но того уже и след простыл. Посмотрел по сторонам богатырь и, когда не увидел никого, пошёл себе дальше дорожкой прямоезжей в славный добрый город Муром. А за ним – тень его тёмная, как слуга плелась, да как раб, да как тот, кто и думать не умеет совсем, а только по пятам ходит, да по ночам пугает.

 

У страха глаза велики

 

Жили-были бабушка, внучка, курочка и мышка. Каждый день ходили они за водой.

Вот раз водоносы воды набрали и пошли домой через огород. А в огороде яблонька росла, и на ней яблоки висели. А под яблонькой зайка сидел. Налетел на яблоньку ветерок, яблочко упало – и зайке в лоб! Прыгнул зайка, да прямо водоносам под ноги.

Испугались они, ведра побросали и домой побежали. Бабушка на лавку упала, внучка за бабку спряталась, курочка на печку взлетела, а мышка под печку схоронилась. Бабка охнула:

– Ох! Медведь меня чуть не задавил!

Внучка заплакала:

– Бабушка, волк-то какой страшный на меня наскочил!

Курочка на печке закудахтала:

– Ко-ко-ко! Лиса ведь ко мне подкралась, чуть не сцапала!

А мышка из-под печки запищала:

– Кот какой усатый! Вот страху я натерпелась!

А зайка в лес прибежал, под кустик лёг и подумал:

«Вот страсти-то! Четыре охотника за мной гнались, и все с собаками; как только меня ноги унесли!»

 

Мужичок-драчун

 

Один мужичок охотник был драться; зазвал к себе в гости мужика, велел хозяйке собрать на стол, велит гостю садиться за стол.

Тот отговаривается:

– Что ты, Демьян Ильич, беспокоишься напрасно?

Демьян Ильич ему плюху, да и по щеке, и говорит:

– В чужом доме хозяина слушай!

Тому нечего делать, сел за стол, потчует его; он ест. Хозяин начал рушать хлеба много.

Мужик и говорит:

– Куда ты, Демьян Ильич, столько хлеба нарушиваешь?

Демьян Ильич и другу ему чику.

– Не указывай, – говорит, – в чужом доме! Делай то, чего хозяин велит.

Мужик не рад стал: ежели потчует – не ест, не слушает Демьяна. Тот его бьёт да приговаривает:

– В чужом дому хозяина слушай!

На эту пору ниоткуда возьмись – другой детина, только в невзрачной лопотине, а парень бойкий, без спросу отворяет ворота, заезжает в ограду; а Демьян вышел на крыльцо, кланяется:

– Милости просим, милости просим! – Охота и этого побить!

Детина – неробкий, снимает шапку и говорит:

– Извини, Демьян Ильич, я не спросился – заехал.

– Ничего, ничего! Милости просим в избу.

Детина вошел. Хозяин и его садит за стол, жене велит ставить ествов, нести хлеба, так и потчует! А детина ест да ест, не перечит. Демьян сколько ни бился – детина ни в чем не перечит: не удалось ему ударить.

Он и потел на проделки, вынес хорошее, самое лучшее платье, говорит детине:

– Скидай то, надевай вот это!

Думает сам: «Ужо-де отпираться станет, я его выколочу». Детина не прекословит, надевает. Демьян то, другое подсунет; детина всё не спорит.

Вывел хорошую лошадь, обседлал в лучшее седло, надел добру узду и говорит детине:

– Садись на мою лошадь; твоя-то худая!

Ужо да не станет ли перечить? Детина сел. Демьян велит ехать; тот молчит, понужнул лошадь, выехал из оград