Долги апостольского преемства

 

В начале 2008 года Марсиаля Масьеля Деголладо похоронили в семейной гробнице в Котихе‑де‑ла‑Пасе в глубине Мексики, хотя он претендовал на склеп в Риме в базилике Пресвятой Девы Гваделупской – на место, подобающее для кандидата в святые. Прославленные основатели монашеских орденов, такие как Франциск Ассизский или Игнатий Лойола, остаются образцами для их духовных последователей в течение веков. Вопрос о канонизации Масьеля был закрыт в 2006 году, когда Ватикан велел ему оставить общественное служение для «уединенной жизни в покаянии и молитве». Это коммюнике, которое фактически запрещало ему действовать в Риме, указывало на то, что папа Бенедикт отказался от позиции Иоанна Павла, защищавшего Масьеля от суда и не принимавшего решительных мер на фоне масштабного скандала вокруг преступлений священников.

Кардинал Содано, государственный секретарь, постарался вставить в коммюнике, выпущенное пресс‑службой, хвалебные слова в адрес Легиона Христа и Регнум Христи. Ратцингер проигнорировал показания тридцати человек, ставших жертвами сексуальных преступлений, которые собрал защитник справедливости монсеньор Шиклуна, тем самым Ватикан оправдал длившуюся восемь лет кампанию Легиона, нападавшего на жертв Масьеля, несмотря на то, что разочаровавшиеся бывшие члены Легиона и Регнум Христи продолжали посылать новую информацию Шиклуне. Ратцингер, ставший Бенедиктом, одобрил коммюнике.

Масьель отправился в Мексику для встречи с Нормой Хильдой Баньос и ее и его дочерью Нормитой, которой тогда уже исполнилось двадцать лет. После смерти Масьеля многие могли увидеть его фотографию с Нормой в Котихе, сделанную в марте 2005 года[528]. Наследие Масьеля – и бездействие Иоанна Павла относительно него – стали миной замедленного действия, которой суждено было взорваться при столкновении Бенедикта с Легионом Христа[529].

За несколько месяцев до выхода решения 2006 года Содано появился вместе с Масьелем на религиозной конференции в прекрасном тосканском городе Люкке. Содано старался сделать так, чтобы Масьель обрел тот иммунитет, которым обладают епископы и кардиналы в силу логики апостольского преемства. Ватикан рассматривает иерархов как духовных наследников апостолов Иисуса. Согласно каноническому праву, кардинал или епископ может быть снят со своего поста, но на практике это делается только по решению папы как верховной власти. За четверть века, когда церковь раздирали сексуальные и финансовые скандалы, наблюдатели могли усвоить только один урок: что кардиналы и епископы стоят выше этих грубых ошибок и нравственных преступлений. Австрийский кардинал Ганс Германн Гроэр славился «откровенными гомосексуальными домогательствами по отношению к большинству своих учеников» задолго до того, как он стал архиепископом Вены, писал Леон Подлс, автор книги «Кощунство»[530]. После того как в 1995 году из‑за обвинений ему пришлось уйти на покой, Гроэр сохранил свой высокий сан. Иоанн Павел воздерживался от его публичного осуждения, но призывал молиться за Гроэра несколько лет спустя, когда кардинал скончался. Папа не нашел слов утешения для жертв Гроэра. Что же касается Масьеля, он, несмотря на свою финансовую власть главы международного ордена, не был ни епископом, ни кардиналом.

Бернард Лоу, Дарио Кастрилльон Ойос и другие кардиналы, покрывавшие педофилов, стали причиной финансовой катастрофы. Прелаты не столь высокого ранга, такие как канонист‑самоучка епископ Леннон, в силу своей некомпетентности разоряли приходы и отнимали у них деньги. «Вся иерархическая структура Церкви целиком и полностью строится на святости верных», – заявил Иоанн Павел в документе, запрещавшем рукоположение женщин[531]. Церковная традиция видит в иерархах продолжение звеньев непрерывной цепи, которая тянется к апостолам Иисуса; считается, что они должны взращивать святость, которая отражает Царство Божие. Многие епископы действительно к этому стремились. Можно вспомнить о выдающихся примерах из недавнего времени, таких как мученик Оскар Ромеро из Сальвадора или Самуэль Руис из Чапаса: эти люди воплощали в себе солидарность с бедными. Но иерархи не жалеют средств, если нужно защищать провинившегося прелата на светском суде. Такая логика самозащиты делает апостольское преемство кастовой системой. Кардиналы представляют собой дворянство, каждый такой князь потенциально может стать понтификом; архиепископы и епископы – это элита среди духовенства, а в самом низу находятся рядовые католики, на чьи пожертвования церковь существует.

Догматическая конституция Церкви от 1964 года Lumen Gentium, вдохновленная Вторым Ватиканским собором, говорила о рядовых католиках как о народе Божием. Богословы начали размышлять о народе Божием, выражая в своих трудах надежду на то, что в управлении церковью появится плюрализм и что в нее внесет вклад мудрость людей, состоящих в браке[532]. Но два последних папы не верили в ценность этой идеи, она стала для них чем‑то вроде ненадежной иностранной валюты. Молись, плати, слушайся – вот чего ожидал Рим от верных. Иоанн Павел и Бенедикт, отбирая епископов, дали понять, что народ Божий не должен влиять на решения иерархов. В тот момент как кардинал Лоу стал оказывать влияние на выбор кандидатов в епископы в Америке, Иоанн Павел ввел простой, как лакмусовая реакция, тест – он отстранял священников, которые поддерживали идею отмены обязательного целибата или рукоположения женщин. Когда зашумели скандалы вокруг сексуальных преступлений священников, выяснилось, что послушные епископы и реакционные богословы укрывают растлителей детей, хранят молчание о гомосексуальной культуре в семинариях и редко теряют свои посты из‑за дурного обращения с деньгами церкви. Подчинение совести власти папы – вот что требовалось, чтобы стать епископом и совершать успешную церковную карьеру. Когда Конгрегацию духовенства в Священной канцелярии сделали оплотом нравственности, Иоанн Павел показал глубокое безразличие к жертвам священников и к страданиям рядовых прихожан из‑за скандалов – и это красноречиво говорило о том, что апостольское преемство неразрывно связано с высокомерием и спесью.

Кардинал Ратцингер наказывал богословов, которые занимались сложными вопросами совести в реальной жизни народа Божия: Чарльза Каррена, писавшего о предупреждении беременности, Ганса Кюнга, ставившего под сомнение непогрешимость папы, Леонардо Боффа, смотревшего на проблему бедности через призму теологии освобождения, и других интеллектуалов. Ратцингер показал, что вопрос о нравственных истинах вправе решать лишь Ватикан, он требовал послушания – «добровольного согласия» с магистериумом, то есть органом его конгрегации, занимавшимся вероучением. Слово «Курия» происходит от латинского covir – люди среди людей. «Свобода, которую призван давать целибат для бескорыстного служения, практически сводится на нет, когда не признается свобода дискуссий», – писал Гарри Уиллс[533]. Не зашла ли церковь после Второго Ватиканского собора «слишком далеко» при столкновении с миром, который мог наблюдать за полетами на Луну? Вот какой вопрос беспокоил иерархов. Консерваторы с восторгом смотрели за тем, как Иоанн Павел и Ратцингер решительно борются с «отклонениями», но не обсуждали лицемерие Ватикана, защищавшего виновных епископов во время сексуальных скандалов или отца Масьеля.

Юджин Кеннеди писал об этом в своей книге «Незаживающая рана»: «Провозглашенная цель защищать учение церкви выглядит благородно. Церковь, нашу святую мать, как ее называют, не должны «осквернять» ложные учения или ошибочные практики, нельзя спорить против папского авторитета в вопросах веры». Тем не менее:

 

…За этим кроется психологическая и духовная реальность, которую нетрудно распознать. Мужчины борются против других мужчин, чтобы лишить их мужской силы… Чувство собственной правоты тоталитарно, оно оправдывает атаки на мужество других людей, стремление их кастрировать для блага института, который не замечает отбрасываемой им тени и думает только о своей победе. Женщин также следует контролировать и ставить на место, но мужчин с их потенцией нужно лишить силы, разрушить их как мужчин, а также унизить и покрыть их позором[534].

 

Ратцингер мог выразить свое разочарование на службе Страстной пятницы в 2005 году в Колизее, когда он заменял умирающего папу. Тогда кардинал произнес ядовитые слова: «Как много мерзости в церкви и даже среди священников», – которые затем повторяли СМИ по всему свету. Когда же тело Иоанна Павла было выставлено в базилике Св. Петра, масс‑медиа демонстрировали миру величественную трагедию. Отец Том Уилльямс, член Легиона и преданный защитник Масьеля, давал свои комментарии для передачи Today канала NBC, при этом уверенная в себе и смелая Кэти Коурик не задала ему ни одного вопроса о его начальнике, подозреваемом в преступлениях. По иронии судьбы кардинал Ратцингер в своей проповеди на мессе перед открытием конклава отчаянно выступал за христианские ценности. Он сказал: «Мы строим диктатуру релятивизма, который не способен признать что‑либо абсолютным».

Понтификат Бенедикта XVI был проникнут конфликтом между нравственными абсолютами и неизбежными при управлении компромиссами. Этот нравственный абсолютист, выступая в своем старом колледже в немецком городе Регенсбурге, процитировал нелестный отзыв византийского императора об исламе. Журналисты, которые могли заранее познакомиться с текстом выступления, предупреждали представителей пресс‑центра Ватикана о том, что «эта речь вызовет проблемы в отношениях с мусульманами», писал биограф Иоанна Павла и замечательный корреспондент газеты La Repubblica Марко Полити. «Кардинал Анджело Содано предупредил Бенедикта о том, что эта лекция подвергает папу риску»[535]. Это не испугало Бенедикта, который выступил со словами, возмутившими мусульманских лидеров; после них произошли нападения на несколько церквей на Западном берегу Иордана и в Газе, а в Сомали была обстреляна и убита итальянская монахиня, работавшая в детской больнице. Полити продолжал:

 

«Когда я разговаривал с ним в ноябре 2004 года, всего за несколько месяцев до того, как конклав выбрал его папой, кардинал Ратцингер сказал: «Становится все очевиднее, что всемирная церковь, особенно в нынешней ситуации, не может управляться монархом с абсолютной властью… это означает, что иногда нужно будет глубокое сотрудничество епископов с папой, поскольку только это позволит нам ответить на те проблемы, которые перед нами ставит нынешний мир».

Бенедикт XVI не сделал ничего для того, чтобы этот принцип стал реальностью[536].

 

Быть может, именно идея сотрудничества подвигла Бенедикта на реабилитацию ультраортодоксального Общества св. Пия X – которое Иоанн Павел запретил, считая его сектой. Этот плод трудов кардинала Кастрилльона породил скандал, когда один из епископов Общества, давая интервью для телевидения на шведском, заявил, что холокоста не было. Последовал шум, папа снова принес извинения.

 

Харизма в бухгалтерии

 

У Содано были практические причины сделать так, чтобы Легион Христа получил одобрение Святейшего Престола. На карте стояла его собственная репутация. Фотографии кардинала украшали холлы кампуса Регина Апостолорум и центра Регнум Христи в Риме. Легион добивался поддержки важнейших служащих Курии, щедро оплачивая им совершение месс: они получали от $2500 до суммы в несколько раз больше, в зависимости от важности церемонии. В 2006 году Масьель удалился в Котиху, а семинаристы Легиона бегали по Риму, раздавая сторонникам ордена из Курии корзины с рождественскими подарками в виде изысканных вин и испанских окороков стоимостью в тысячу долларов. Масьель ушел, но его беспокойная – и она действительно стала для кого‑то источником беспокойства – деятельность вросла в инфраструктуру Ватикана.

При своем бюджете в $650 миллионов Легиону приходилось руководить сложными операциями по сбору денег из Хэмдена, штат Коннектикут, где в лучшие времена в 2005 году на орден работала сотня нанятых профессионалов. «Если работник заболевал, они изо всех сил старались ему помочь, – сказал мне Фредрик Акерблом, работавший на Легион. – Если у кого‑то находили рак, он продолжал получать свою зарплату и ему оказывали помощь. Это меня привлекало и вызывало мое уважение. Однако они не заботились о здоровье братьев [Легиона]. Они обсуждали это между собой и говорили, что молодые люди должны претерпеть это ради Христа, в результате чего семьи оплачивали их страховку».

Мэри Кунце – мать Криса Кунце, работавшая в госпитале Ильм‑Грув (штат Висконсин) специалистом по биоэтике, – много размышляла о судьбе своей дочери, которая в 2010 году жила в общине Регнум Христи в Дублине, принеся свои обеты пятнадцать лет назад. «Я беседовала с Элизабет хотя бы раз в месяц, – сказала она мне. – В последний раз я спросила, брали ли у нее мазок шейки матки или делали ли ей маммографию. Там никогда не делали подобных вещей. Во время последнего медосмотра у нее не проверяли ни кровь, ни мочу. Их не заботило здоровье таких тихих скромных людей, как моя дочь. Она там не получает никаких денег и не может приехать домой, если мы ей не вышлем денег, и лишена даже элементарного медобслуживания. Ей уже сорок пять, и в таком возрасте женщинам нужно проходить эти простейшие тесты. У них нет страхования здоровья. А это ужасно богатый орден! Она говорит, что счастлива заниматься Божьим делом, но я в этом сомневаюсь – они умеют промывать мозги. Эти женщины не смеют просить о том, что им нужно. Им кажется, что подобные просьбы эгоистичны. Они не обладают основными правами человека. Я бы хотела, чтобы Бенедикт навел у них порядок».

«По большей части страхованием членов Легиона и Движения занимается орден, – сказал мне официальный представитель Легиона Джим Фэр. – Обычно это не страховой договор, но мы просто платим за оказанную помощь».

Роберта Гарса, младшая сестра отца Луиса Гарсы, ставшего заместителем главы Легиона, рассказала о том, что случилось, когда ее сестра, член Регнум Христи, переехала из Рима в Мексику: «Они полагали, что мы должны оплачивать расходы на ее лечение – а это были немалые деньги. Так, ей удалили селезенку и пролечили все зубы, я не говорю о мелких расходах. Похоже, там она не проходила регулярных осмотров и ей не назначали профилактических мер, когда ею занимался Легион, и вот она приехала домой, и за все накопившиеся за эти годы медицинские проблемы должна расплачиваться ее семья».

Акерблом был членом Регнум Христи в Коннектикуте, а затем вернулся в свою родную Швецию. «Со временем, – объяснил он, – я понял, что наши жертвователи видели в любой критике Легиона нападение на веру. Легион умело расправлялся с проблемой критики: мы никогда не говорим плохо о тех, кто нас ругает. Жертвователям казалось, что их преследует либеральная среда. Члены Легиона приучили всех к мысли, что они окружены врагами и что любое негативное высказывание в их адрес свидетельствует об испорченности падшего мира».

«Мы рассылали миллионы, – продолжал Акерблом, – буквально миллионы писем потенциальным жертвователям. Всех привлекал образ молодых людей в сутанах. Он задевал какие‑то глубокие струны в людях, он давал надежду на то, что в церковь вернется прошлое, когда здесь были приличные молодые люди ортодоксальных взглядов на веру и консервативных взглядов на жизнь. Нам удавалось собирать много денег. Когда я этим занимался, меня беспокоило то, что я не знаю, что будет с этими деньгами, когда мы отдадим собранные пожертвования».

Работники, занимавшиеся в Хэндеме сбором денег, вели телефонные переговоры, обращались к жертвователям напрямую по электронной почте, встречались с ними и вели базу данных с помощью Регнум Христи, чтобы выискивать богатых сторонников.

Один анонимный источник ознакомился с отчетом Легиона об анализе этой базы данных в 2005 году.

В отчете использовался термин «критически важный дар – это единое пожертвование наличными в сумме $10 тысяч и более». Между 2002 и 2004 гг. (когда дело Масьеля лежало в трибунале Ратцингера без движения) особое внимание отчет обращал на 295 крупных жертвователей, как их там называли, которые вносили по $10 тысяч и выше за раз. 48 процентов пожертвований были получены благодаря прямым письменным обращениям.

 

Чтобы изучить критический путь этих жертвователей при прямом письменном обращении, было составлено и проанализировано 137 досье с историей отношений с ними.

Почти 70 % (95 из 137) исследованных жертвователей встречались со священниками или братьями Легиона, а в 80 случаях из 137 (58 %) имело место позитивное критическое событие – то есть такое событие, благодаря которому жертвователь изменил свое отношение к Легиону, – о чем можно судить по заметкам в досье жертвователя…

Тем не менее лишь среди крупных жертвователей идентифицируемое критическое событие влияет на размер пожертвования. Это позволяет предположить, что критическое событие – и тесные межличностные взаимоотношения, которые его спровоцировали, – играют более важную роль в случае крупных пожертвований.

 

Далее идет анализ «критических событий», и отчет разъясняет:

 

Когда жертвователи связаны с Легионом на глубоком уровне – либо через духовное руководство священника Легиона, либо через вхождение в Регнум Христи, – они жертвуют щедрее. По словам епископа Альфреда Стэнвея [Епископальная церковь], «деньги следуют за служением».

В нашем случае деньги следуют за харизмой[537].

 

По определению покойного иезуитского богослова кардинала Эвери Даллеса харизма есть «дар благодати, дающийся не для личного освящения человека, но для блага других»[538]. В религиозном ордене харизма определяет его особенности, его видение, его уникальный характер. Доминиканцы занимаются преподаванием и славятся своими проповедями; францисканцы посвящают себя бедным; иезуиты ценят аналитическое мышление и ученость и стремятся стать «людьми для других» в своем служении.

По свидетельству отчета с анализом пожертвований, жертвователи Легиона «отзываются на то, что отличает Легион от Опус Деи, Красного Креста или Нотр‑Дам: на тот путь апостольской миссии и духовной подготовки священников, мирян и мирянок, который проложил отец Масьель».

Легион распространял книгу о духовной жизни отца Масьеля «Псалтырь моих дней». После его смерти орден признал, что многое там переписано из книги «Псалтырь моих часов» испанца Луиса Лусии, христианского демократа, который писал свой труд в тюрьме в 1930‑х. Лусия умер в Валенсии в 1943 году. Испанские члены Легиона сообщили Католическому агентству новостей, что текст Масьеля включает «восемьдесят процентов содержания и стиля оригинала»[539] – иными словами, речь идет просто о краже.

Харизмой Масьеля был сбор денег.

В отчете Легиона о пожертвованиях перечисляются семь жертвователей в порядке их значения. Около каждого имени стоят графы «принесенная суммарная прибыль» и «критическое событие». Первым в списке значится жертвователь, «принесенная суммарная прибыль» от которого составила $10,686341 миллиона. Критическое событие произошло во время проведения духовных упражнений в нью‑йоркском центре Легиона в Торнвуде: это было «сильное духовное переживание и духовное руководство» двух членов Легиона, обозначенных инициалами. «Желает помогать ЛХ», – стояло в конце.

Второе место занимал жертвователь, принесший $1,043629 миллиона, который пережил «критическое событие, участвуя» в качестве «соведущего супруга» в программе «Фамилиа».

«Фамилиа» – это программа служения семьям, которую Легион отнял от его основателей, Пола и Либби Селлорс. Эта пара наняла юриста и получила компенсацию во внесудебном порядке[540]. Информация об этом была передана в Ватикан монсеньору Шиклуне.

Третий в списке жертвователь принес доход в размере $308,435 тысячи; он «встречался со священником и братом ЛХ; дочь вовлечена в [молодежную] программу отца Масьеля».

О четвертой жертвовательнице (принесшей $204,772 тысячи) говорится: «Включена в РХ, расположена, смерть мужа дала ей свободные деньги».

И так далее, до десятого дарителя ($145,052 тысячи), о котором в графе «критическое событие» говорится: «Включен в РХ» – то есть в Регнум Христи, и это значит, что сделка завершена.

После публикации коммюнике Ватикана, вынудившего Масьеля сойти со сцены, руководители Легиона могли перегруппироваться и продолжать работу с ватиканскими чиновниками. Легион через свое новостное агентство Zenit иногда сообщал, что глава ордена отец Альваро Коркуэра встретился с Бенедиктом. Можно представить себе, что папа оказался в трудном положении. Как и в случае с Обществом св. Пия Х, эта группа отклонялась от ортодоксии, а кроме того привыкла жить в послушании у психопата. Легион представлял другой полюс в спектре нравственного релятивизма: духовная подготовка священников и семинаристов, принимавших частные обеты никогда не говорить дурно о Масьеле, была подчинена его тирании. Частью культуры Легиона было расточать похвалу Масьелю и защищать его имя. Шиклуна, важнейший советник Ратцингера по каноническим вопросам, собрал немало материалов, позволявших закрыть орден, в случае чего СМИ бы заговорили о папе, готовом совершать реформы. Что же его остановило? Папа мог выбрать одно из двух, и любое решение было не слишком простым.

В случае закрытия Легиона требовалось бы проводить переподготовку его священников, семинаристов и членов Регнум Христи, включая терапию и пастырское консультирование – а это нелегкая задача. Это был бы путь нравственного абсолютизма. Как писал Камю: «Сверхчеловеческое – так люди называют задачи, на решение которых уйдет много времени, ничего больше»[541].

Либо он мог показать гибкость и выбрать путь нравственного релятивизма, терпеливо отнестись к членам Легиона с их искаженными жизнями, установить контроль Ватикана над орденом, получить доступ к его финансам и отложить приговор, чтобы оставить этот «бренд», сохранить их репутацию.

Решение 2006 года отражало конфликт между моральным абсолютизмом Бенедикта и его гибким подходом к испорченному ордену. Под влиянием Содано папа принял решение спасти орден, основатель которого был изгнан. Легион здесь же показал раздвоенность своего сознания, заверяя о верности Бенедикту и одновременно говоря о том, что Масьель «с чистой совестью» решил, подобно Иисусу, не защищать себя. Легион на своем внутреннем рынке стал убеждать своих приверженцев в том, что, поскольку дело Масьеля никогда не разбиралось судом, их основатель невинен.

Юрист Гленн Фавро, проведший тринадцать лет в ордене, вспоминал: «В Легионе меня больше всего поражала одна вещь: им нужно было постоянно себя защищать. Они находили свою идентичность, когда противопоставляли себя другим – критикам Масьеля, врагам Легиона. А если отнять у них Масьеля – кто бы они такие были?»

Эту «стратегию сдерживания» в версии 2006 года Ватикану пришлось резко поменять, когда в 2008 году Легион сообщил своим приверженцам, что у Масьеля есть незаконная дочь. Глава ордена Коркуэра, которого долго терзали мигрени и бессонница, посещал различные общины и дома и открывал эту страшную тайну. Как долго ее скрывали? Вероятно, и Коркуэра, и аскетический Луис Гарса, главный финансист ордена, уже давно знали, что деньги, пожертвованные Легиону, идут на содержание семьи Масьеля в Мадриде. Когда Коркуэра сообщил об этом Бенедикту? Некоторые сторонники Легиона приносили извинения в том, что ранее защищали отца Масьеля. «Это странно, необъяснимо и никак не соответствует облику католического священника», – заявил с подобающей осторожностью один официальный представитель Легиона[542]. Некоторые известные священники Легиона оставили орден.

И потому в 2009 году Ватикан распорядился о проведении расследования, касающегося всего ордена. Это был беспрецедентный случай за всю историю церкви современного периода.

Легион с его двусмысленной идентичностью стал для Ватикана Смоляным Чучелком из «Сказок дядюшки Римуса» – клейким истуканом в чаще лицемерия, к которому прилипли церковные сановники и папа Бенедикт в момент скандалов 2010 года.

Эти события получили необычайно широкую огласку в Италии, а в то же самое время против Святейшего Престола был подан в Орегоне американский иск со стороны жертвы одного священника, который переехал из Ирландии в Америку[543]. Когда апелляционный суд Орегона отказался отклонить обвинение Ватикана как соучастника преступления, адвокат Джефф Эндерсон получил ту точку опоры, о которой мечтал многие годы. В этом же году Джеффу Эндерсону и папе Бенедикту предстояло оказаться на двух полюсах скандала, причем по иронии судьбы оба они выступали как защитники справедливости для жертв Масьеля.

 

 

12

Другая Калифорния

 

В нем кипела энергия. Он заряжался на рассвете с помощью жидкой смеси из фруктов и восемнадцати витаминов – трое его сыновей называли это «кашкой». Иногда благодаря своей жизненной силе он мог энергично работать в течение четырнадцати часов безостановочно. Он встречался с клиентами, на жизнь которых продолжала оказывать действие детская травма, и узнал, что преступники спрятали следы своих злодеяний в душах своих жертв[544]. Они выросли и пытались как бы вернуться в прошлое, чтобы защитить свое детство. Джефф Эндерсон тратил немало времени на расследования, чтобы выявить преступников; большинство из них избежало суда, поскольку прошло слишком много времени. Тем не менее Джефф извещал о них полицию. Он занимался вопросами урегулирования в гражданских исках, где на процессы в среднем уходило по три года, и привык ругать епископов, когда говорил о новых раскрытых преступлениях на распространяемых по Сети видео, записанных в его офисе (ранее это помещение занимал банк, открытый торговавшим деревом магнатом) в Сент‑Поле. Он вырабатывал общую стратегию в разговорах со своими коллегами из других штатов и потому держал в уме общую картину многих подобных случаев. Путь домой в Стиллуотер, где он жил в викторианском особняке над рекой Сент‑Крой, занимал у него сорок пять минут; в это время он разговаривал по мобильному телефону. Поужинав, он совершал пробежку, чтобы немного успокоиться, и ложился на пять часов поспать.

Джефф Эндерсон был человеком роста метр шестьдесят три с редкими светлыми серебристыми волосами и морщинистым лбом, всегда покрытым загаром. На его лице появлялась улыбка чеширского кота, отражающая волнение, которое легко превращалось в негодование. «Все дороги ведут в Рим, – сказал он 19 апреля 2010 года журналисту Washington Post. – Мы их преследуем. Мы берем их за задницу»[545]. Три дня спустя он обратился с ходатайством в федеральный суд о том, чтобы папа Бенедикт XVI отвечал на вопросы под присягой[546]. Один священник из Висконсина за долгие годы растлил две сотни глухих учеников; кардинал Ратцингер не согласился лишить его сана после продолжительной переписки с Рембертом Уиклендом, архиепископом Милуоки. Эндерсон и его помощник Майк Финнеган завладели их письмами и передали копии Лори Гудстейн из газеты New York Times. Репортаж Times вызвал много вопросов относительно действий папы, когда тот был кардиналом, так что Ватикан оказался в неловком положении[547].

«Все нити ведут к папе, – сообщил Эндерсон корреспонденту газеты Minneapolis Star‑Tribune. – Смещение [папы] кажется невероятно дерзкой претензией, но это не так. Его надо признать ответственным за то, что детские души по всему миру подвергались пыткам и калечились»[548].

Эти слова с их резкой риторикой подогревали возмущение, и их охотно повторяли журналисты. Но кроме того Эндерсон накопил массу материалов о случаях, когда начальство позволяло преступникам жить спокойно. Эндерсон с 1984 выступал на судах против церкви и проиграл не менее дел, чем выиграл, после чего снова собирался с силами, готовясь вступить в очередной бой. В Висконсине ему пришлось нанять адвоката самому себе, когда церковные юристы потребовали применить к нему карательные меры в Мэдисоне. Преступник был лишен сана, но для закона его преступления были слишком далеким прошлым. Эндерсону пришлось потратить на свою защиту $40 тысяч. В 1995 году Верховный суд Висконсина вынес решение, которое закрывало возможность подавать иски на церковь при сексуальных преступлениях. Тогда Эндерсон придумал обходной путь: он начал подавать иски против епископа Висконсина, обвиняя того в мошенничестве, поскольку, делая вид, что педофилы – нормальные священники, епископ совершал гражданское правонарушение. Это позволило ему продолжать бороться.

К весне 2003 года у него насчитывалось около 150 клиентов. На протяжении предыдущих двадцати лет он представлял интересы примерно пятисот жертв преступлений, на урегулирование претензий которых было выплачено в сумме $60 миллионов. Ему удалось добиться успеха на нескольких крупных процессах, где в результате решения суда жертвы получали по нескольку миллионов. Здесь Эндерсону был свойственен экуменизм; он участвовал в делах, где преступниками были протестантские пасторы, кришнаиты, члены Свидетелей Иеговы и мормоны, но чаще всего его клиентами оказывались католики. Его доля при каждом успешном процессе составляла 40 процентов плюс оплата издержек, затем он делился полученными средствами со своими юридическими партнерами, но в 2002 году Эндерсон покинул фирму, в которой проработал долгие годы. В 2003 году в крупных делах, которыми он занимался, речь шла о шестизначных суммах и больше.

«Деньги никогда не были для Джеффа главным делом, – сказала в 2003 году его жена Джулия, гибкая блондинка, которой приходилось многое претерпеть из‑за мужа. – Он любил изображать из себя задиристого адвоката третьего сорта… Он был актером на сцене. И он прекрасно управлял аудиторией»[549].

Эндерсон оказывал значительную финансовую поддержку Сообществу жертв священников (СЖС), группе активистов, которые постоянно оказывали давление на епископов, требуя, чтобы те раскрыли имена преступников. СЖС раскладывало свои буклеты около церквей, распространяло информацию о преступниках, нападало на епископов, которые не принимали никаких мер. Поскольку об этой группе говорили СМИ, она постоянно росла. В ней состояли родители, дети которых совершили самоубийство, бывшие полицейские, таксист, преподаватель английского из университета, секретарша офиса, братья‑близнецы, окончившие Гарвард, портретист, программисты, агенты по недвижимости, медсестра, машинист метро, бухгалтер, врач, учителя, матери, сидящие дома с детьми, пожарные, несколько священников, монахини и выздоравливающие алкоголики и наркоманы. В 2010 году Сообщество жертв объединяло девять тысяч человек. Некоторые другие адвокаты также вносили пожертвования в СЖС, которое существовало также за счет жертв, выигравших процессы и получивших компенсацию. В 2006 году бюджет СЖС превышал $900 тысяч. В 2009‑м он снизился до $420 тысяч при расходах в размере $490 тысяч. Противники говорили, что СЖС должно опубликовать список своих спонсоров, но основательница группы Барбара Блейн заявила, что многие жертвы не желают называть свои имена[550].

Эндерсон подружился с руководителями Сообщества: с Блейн из Чикаго, Дэвидом Клохесси и Барбарой Доррис из Сент‑Луиса и Питером Айли из Милуоки, – и эти люди вдохновляли его на труды. Он сочувствовал их победам и пылал их гневом. Он представлял Клохесси, одного из трех братьев, ставших жертвами священника, духовника семьи, в Миссури, где ничего не удалось добиться из‑за истечения срока давности. Один из братьев Клохесси стал священником, и затем тоже совершал сексуальные преступления против несовершеннолетних и оставил служение. Братья, разделенные пропастью страданий, не говорили друг с другом годами. В этой семье царили разделения.

«Я не знаю, сколько денег я передал Сообществу жертв, – сказал мне Эндерсон, – сколько я выиграл и сколько потерял. Я не думаю о деньгах… Я разделяю цели и задачи СЖС. Я помогаю Сообществу с юридической защитой, потому что оно помогает жертвам исцелиться и говорит нечто важное суду общественного мнения. В этих параллельных вселенных наши цели пересекаются. Я бы делал то же самое для другой подобной некоммерческой организации. У нас возникло сотрудничество – это добровольные, а не денежные отношения».

Несколько раз Эндерсон был на грани достижения кредитного лимита в банке, поскольку он тратил огромные деньги на расследования, поездки и на борьбу за изменение законов штатов о сроках давности, которое бы позволило жертвам подавать иски. Епископы защищали старые законы, опасаясь того, что иначе диоцезии разорятся, церковные юристы обвиняли Эндерсона в том, что тот стремится к самообогащению. Он смело вступал в битвы. «Епископы всегда стояли за социальную справедливость, – говорил он, – они поддерживали «Новый курс» и стояли за права человека. Теперь же они стали союзниками партии республиканцев, индустрии страхования и Торговой палаты США, отказываясь проводить реформы в законодательстве». Он имел в виду законы о сроке давности. Во многих случаях при выплате компенсаций жертвам страховые компании теряли огромные деньги, хотя с 1990‑х годов диоцезии стали создавать для этого фонды для непредвиденных случаев. По мнению Эндерсона, закрытие приходов для урегулирования отношений с жертвами было бесчестным делом: церковь была в состоянии найти нужные средства иным путем.

«Когда епископ дает показания на заседании комитета, политики думают о голосах 235 тысяч избирателей из католиков. Представители страховых компаний опасаются расходов. Торговая палата заявляет, что эти процессы задушат бизнес. Мартин Лютер Кинг говорил, что в наше время мы движемся в сторону правды и справедливости. Я вижу, что мы все лучше осознаем, какую роль здесь сыграл Ватикан».

Его жена верно заметила, что деньги не были главным для ее мужа. Джефф вел битву с церковью. Он радовался тому, что давали деньги, радовался своему дому для отпусков в Стимбот‑Спрингс в штате Колорадо, элегантному особняку на реке с роскошным крыльцом и викторианскими портиками в Стиллуотере, который они с женой недавно обустроили и отремонтировали, коллекции произведений религиозного искусства, отражавшей его интерес к духовному миру. Но скорее деньги были его оружием для борьбы с силами зла. «Тут надо быть психом и идти на огромный риск, – говорил он по телефону между двумя деловыми встречами в Чикаго. – С точки зрения бизнеса никто не считает, что эти вещи можно так делать. Я брался за множество таких случаев, которые казались безнадежными. Из всех поданных мною исков 40 процентов были отклонены из‑за законов штатов о сроке давности».

Он родился в 1947 году и рос около Сент‑Пола в удобном доме. У него были одна старшая и одна младшая сестра. Его родители, принадлежавшие к среднему классу, ходили в лютеранскую церковь, а затем перешли к конгрегационалистам. «Я чувствовал себя несвободным», – вспоминает он. Его отец, торговавший мебелью, был добрым человеком, но мало проявлял свою доброту; мать, как он вспоминает, была эмоционально холодной. «Я не помню детства. Я помню, что обо мне заботились, но в семье не хватало глубоких связей, и это как‑то на меня повлияло. Возможно, мое неконтролируемое поведение объясняется тем, что я не получил в детстве чего‑то нужного».