Соблазнение миссис габриэл ми

 

Дом Легиона на Род‑Айленд был выстроен трудами уроженца Ирландии отца Энтони Беннона. Он надзирал за деятельностью Регнум Христи в Северной Америке из своей штаб‑квартиры в Коннектикуте, он посылал семинаристов и священников к потенциальным жертвователям. Женвьев Кинеке, вступившая в Движение в середине 90‑х, так вспоминает о визите Беннона: «Мы разделились на группы, в которых использовалась техника «мозгового штурма», а затем собрались, чтобы поделиться друг с другом нашими планами роста. В то время нас было около двадцати, хотя здесь к нам присоединились некоторые женщины из Массачусетса. Род‑Айленд – особое странное место со своими обычаями. Можно осмотреть весь этот штат за полтора часа, но местные жители не отправятся в Провиденс, не взяв с собой пижаму и другие ночные принадлежности. Они с подозрением относились к Регнум Христи и не слишком охотно жертвовали деньги. Я кратко и не без юмора описала нашу ситуацию, указав на эту проблему. Беннон посмотрел на меня как на врага. Он был разъярен. Я села сконфуженная».

Беннон и другой ирландский священник Оуэн Кэрнс были «чем‑то вроде странствующей команды, которая искала деньги и адептов», сказала Кинеке. «Так повелось с 1980‑х. Они пристроили новое крыло для послушников в Чешире, штат Коннектикут, благодаря пожертвованной сумме, выражающейся семизначным числом. Эти деньги им дали [директор ЦРУ при Рейгане] Уильям Кейси и его жена. Легион установил табличку в честь их щедрости».

Беннон договорился с епископом Провиденса Луи Желино и миссис Габриэл Ми об организации в марте 1990 года приема для Легиона в доме бывшего губернатора Джона Джозефа Гаррахи и его жены Маргэрит в Наррагансете. Габриэл Ми и Маргэрит Гаррахи ходили на мессы вместе. «Это публичное событие и одобрение диоцезии были крайне важны для того, чтобы Легион мог запастись средствами для приобретения собственности», – писала газета Rhode Island Catholic. В 1991 Легион приобрел бывший монастырь в Уэйкфилде, превратив его в школу Регнум Христи для девочек, и еще два религиозных здания. Академия Овербрук в Уорик‑Нек, средняя школа для девочек из Латинской Америки и Испании, в 2009 году брала за обучение по $35 тысяч ежегодно[338].

По мнению некоторых бывших членов ордена, благодаря высокой стоимости обучения при скромной зарплате учителей школы Легиона приносили доход, используемый для его деятельности в Риме. Вдова Ми сыграла важнейшую роль в расширении Легиона. Габриэл Дорей с детских лет привыкла причащаться каждый день. Ей было тридцать, когда в 1948 году эта бездетная женщина вступила в брак с богатым вдовцом Тимоти Ми. Каждый из супругов познал горе. За десять лет до того ураган, разрушив пляжный дом, погубил жену и детей Тимоти. Габриэл, шестая по счету из девяти детей, росла без отца и никогда не знала благополучия. Преданный церкви Тимоти Ми был крупнейшим инвестором Национального банка Флит. В 1982 году он создал трасты для себя и своей жены. Поскольку у них не было прямых наследников, после их смерти средства этих фондов должны были пойти на благотворительность. В 1985 году, когда Тимоти умер, Габриэл было семьдесят четыре. Два года спустя она создала собственный благотворительный траст, совокупным опекуном которого был Банк Флит.

Габриэл Ми была идеальным объектом внимания для Легиона – набожная богатая вдова со второстепенными молодыми наследниками. В 1991 году во время торжественной церемонии в Риме она присоединилась к Регнум Христи. Став посвященной, они принесла в Род‑Айленде обет послушания старшим. Ей все сильнее хотелось помогать Легиону. В 1994 году она совершила перемены в своем трасте, а Банк Флит превратил Фонд Тимоти Ми (с активом в $15 миллионов) в благотворительный траст, и теперь доходы обоих трастов получал Легион Христа в Северной Америке[339]. Трасты Ми принесли ордену $7,5 миллиона, кроме того Легион занял $25 миллионов у Банка Флит для приобретения комплекса зданий в округе Уэстчестер штата Нью‑Йорк, где предполагалось открыть университет. В декабре 2000 года, когда Ми исполнилось 89 лет, она переменила свое завещание, оставив все свое имущество Легиону Христа, и назначила судебным исполнителем по завещанию отца Беннона. Роль соисполнителя играл Банк Флит.

Следующий этап событий описывает газета Hartford Courant:

 

Но вскоре орден и Ми подали иск против Банка Флит, поставив под сомнение то, как банк распоряжается фондами трастов. В 2003 году Ми снова переменила завещание, так что Флит оказался не у дел, а вместо него соисполнителем по завещанию стал Кристофер Брекетт, еще один священник Легиона, обитающий в Чешире.

Один из двух трастов Габриэл Ми был ликвидирован в 2003 году решением суда, а его оставшиеся фонды – более $2,1 миллиона – отошли к Легиону. В июне 2003 года Легион стал единственным владельцем роскошной квартиры, принадлежавшей Ми, в Наррагансете, стоимость которой оценивают в $850 тысяч[340].

 

Спор с Банком Флит был улажен вне суда. Ми перестала поддерживать отношения с родными, что встревожило ее племянницу Жанну Дорей. В 2001 году Дорей посетила центр Регнум Христи. Хотя она провела там пять дней, ей не удалось побыть вдвоем с тетушкой хотя бы немного: рядом всегда присутствовала еще одна женщина, которая направляла разговор так, чтобы он не затрагивал неугодных для Движения или не соответствующих его идеологии тем. Когда Ми захотела посетить заболевшую сестру, священники Легиона этого ей не позволили, что огорчило старую женщину. Дорей это не понравилось. После этого члены Регнум Христи стали звонить ей по телефону, упрашивая ее саму присоединиться к Движению – чего она отнюдь не желала делать. После этого ей удалось лишь несколько раз поговорить по телефону с тетей. «Мне показалось, что они нашли в ней дойную корову и что они никогда и ни за что ее от себя не отпустят», – сказала Дорей журналисту[341]. После смерти Ми кузина Дорей обратилась в суд, желая оспорить завещание[342].

Женвьев Кинеке ушла из Регнум Христи, когда забеременела своим пятым ребенком. Вскоре после этого СМИ заговорили о злодеяниях Масьеля. Эти разоблачения и разговоры с другими женщинами, покинувшими Движение, вдохновили Женвьев Кинеке на создание замечательного блога life‑after‑r.c.com.

 

Мексиканская модель

 

Стратегия обработки богатых женщин и олигархов была испробована Масьелем еще в индустриальной столице Мексики Монтеррее. Чтобы заручиться поддержкой элитных семей, Масьель создал приватные средние школы: одну для мальчиков, другую для девочек. Он экспортировал эту модель в Америку – открывал частные школы для богатых семей, члены которых могут примкнуть к Регнум Христи и давать деньги, стараясь воспитывать детей так, чтобы они вошли в Легион или в Движение. Члены Движения изучали письма Nuestro Padre. Более продвинутые из них приносили обет безбрачия и жили в общинах. Орден Масьеля копировал Опус Деи, основанный в Испании в 1930‑х, в который входили миряне, принесшие обет безбрачия и жертвовавшие часть своей зарплаты. Но если основатель Опус Деи призывал к освящению труда мирян[343], целью Масьеля было приобретение богатства для Легиона. Посвященные женщины из Движения, дешевая рабочая сила, боготворили Nuestro Padre и, подобно священникам ордена, неутомимо собирали пожертвования.

В Монтеррее Масьелю приходилось соперничать с иезуитами, которые были тесно связаны с высшими классами общества. В 1960‑х в Мексике обретала популярность теология освобождения. Как отмечает историк Энрике Краузе, в эти годы «иезуиты, привлеченные идеей «церкви бедных», начали терять интерес к обучению богатых»[344]. В крупных городах Мексики школы Масьеля оказались конкурентоспособными, а одновременно они позволяли искать состоятельных сторонников. В 1968 году Эвгенио Гарса, важнейший спонсор Технологического института в Монтеррее, начал оказывать давление на епископа, чтобы тот удалил капелланов‑иезуитов из студенческого кампуса и закрыл их орден в диоцезии Нуэво‑Леона. Пять лет спустя, когда Гарса был убит партизанами при неудавшейся попытке похищения, на его похороны собралось 200 тысяч людей. Позднее газета New York Times писала:

 

Это убийство посеяло панику в деловых кругах Мексики, повсюду воцарился хаос… Семья покойного вскоре разделила его холдинговую компанию Monterrey Group и создала четыре отдельных компании, которыми легче было руководить – и которые были надежнее защищены. Alfa, одна из них, пережила столь бурный рост в середине и конце 1970‑х, что вскоре стала крупнейшей частной компанией Латинской Америки. В 1994 году ее доходы составили $2,49 миллиарда. Она занимается сталью, нефтью и пищевыми продуктами[345].

 

Дионисио Гарса, родной брат Эвгенио, стал сторонником Масьеля, как и другие члены семьи Гарса, которую Times сравнивала с Рокфеллерами. «Одна из моих тетушек подарила Масьелю дом», – вспоминает Роберта Гарса, младший ребенок из восьмерых детей Дионисио. Роберта родилась в 1966 году и стала главным редактором газеты Milenio, выходящей в Мехико. Ее отец, «консервативный джентльмен викторианского типа», давал миллионы Легиону. «В нашей семье редко смотрели телевизор. После еды мы все собирались и разговаривали друг с другом»[346].

В детстве и юности Роберта часами сидела в библиотеке своего деда и читала. «Ни мой дедушка, ни его брат не были близки к Легиону, – рассказывала она, – считая членов этого ордена слишком амбициозными. Когда мой дядя добился изгнания иезуитов, образовалась некая пустота. Члены Легиона обходили один дом за другим, так что каждую состоятельную семью опекал один из их священников. Отец Масьель говорил: «Вы должны много помогать церкви, потому что Бог дал вам так много». Его сопровождали один‑два молодых священника. Они как бы случайно потихоньку сообщали членам семей: «Nuestro Padre настолько близок к Богу, что он видит всю вашу душу». Я искренне верила, что он святой священник. Но кое‑что вызывало у меня скептицизм. Мне не нравилось, что люди им восхищаются, не задавая никаких вопросов. Женщины любили его».

В 11 лет Роберта отправилась во Францию, чтобы учиться в Академии Святого сердца. Она жадно поглощала книги и начала писать сама. Отец Масьель писал ей во Францию благожелательные письма. Ее старший брат Луис Гарса Медина (родившийся в 1957 году) окончил Ирландский институт, подготовительную школу Легиона в Монтеррее. Преподаватели, воодушевленные идеей Масьеля об особых избранниках, стремились к тому, чтобы их ученики думали о себе как о будущих священниках Легиона или активных деятелях Регнум Христи. Как вспоминает Роберта, когда Луис выразил желание стать священником, отец сказал, что сначала ему следует закончить колледж. Шестнадцатилетний Луис поступил в Стэнфордский университет и начал изучать управление производством. «Чтобы он не забыл о своем призвании, – говорит Роберта, – в калифорнийском кампусе, Легион отправил одного из своих членов, чтобы тот жил вместе с Луисом».

«Это типичная тактика Масьеля, – объясняет один из старых друзей Луиса. – Начинающие члены Регнум Христи не имеют права на самостоятельную жизнь, им следует всегда ходить парами. Когда Луис закончил второй курс, Масьель послал кого‑то жить вместе с ним». Кончив учебу в Стэнфорде в 1978 году, Луис Гарса вступил в Легион. Он стал священником через семь лет, хотя обычно в Легионе рукополагают после десяти лет. Паулина, сестра Луиса и Роберты, вступила в Регнум Христи и переехала в Рим.

В 1980 году Роберта вернулась из Европы и поступила в среднюю школу в Монтеррее. Она вспоминает: «Это было весьма традиционное заведение с жесткими правилами, где не приветствовалось критическое мышление. Дочери одной моей родственницы не преподавали английский. Родственница была недовольна такой программой и пожаловалась на это одному из священников Легиона. Вот что тот ей ответил: «Конечный суд не будет зависеть от знания английского». Они воспитывали нас для своего движения. Если твои родители состоятельны, если они имеют власть, вес в обществе, ты становишься для них желанной добычей… Я страдала после Франции, где можно было мыслить свободно. Они постоянно говорили о том, что все блага, которыми ты располагаешь, дарованы тебе по милости Бога – и потому ты должен их ему возвращать и сражаться с силами зла. Они торговали раем нравственной праведности. Каждую ночь я плакала, думая: «Тут мои родные, здесь мой дом, но мне не хочется здесь жить». Я просто сходила от этого с ума».

После гибели отца семейства Масьель начал обхаживать его вдову. «Моя мать, – вспоминает Роберта, – дарила ему драгоценности и жертвовала немалые деньги. Он уделял особое внимание мексиканкам высших классов, которым было неприлично работать. Мне самой с трудом удалось добиться того, чтобы меня отправили в колледж. Масьель давал образованным и скучающим женщинам чувство цели». Поскольку Луис был священником Легиона, а Паулина членом Движения в Риме, члены семьи Гарса были постоянным источником денег для Масьеля. Он умел воодушевлять людей своими речами, и те послушно несли ему свои пожертвования. По словам одного из его бывших коллег, Луис Гарса – сдержанный, держащийся с достоинством и отрешенный человек – передал Легиону $3 миллиона из своего наследства. Роберта не знает об этом факте, но считает, что это вполне возможно.

Луис Гарса отказался давать мне интервью по электронной почте.

«Один из моих братьев ненавидит Легион еще сильнее, чем я», – говорит Роберта, отошедшая от Католической церкви после окончания колледжа. Когда члены семьи Гарса собираются вместе на семейных торжествах, они избегают разговоров о Легионе.

Самый старший ребенок в семье Дионисио Гарса Медина, названный в честь отца и долгое время руководивший компанией Alfa, основанной его дедом, стал важным спонсором Легиона. Говоря с Хосе де Кордоба из Wall Street Journal, он сказал: «Легион – единственная многонациональная мексиканская религиозная организация»[347]. Масьелю было выгодно сделать 35‑летнего Луиса Гарсу генеральным викарием, что произошло в 1992 году. Луис стал главным финансистом: как говорится в его досье на сайте www.regnumchristi.org, он «руководил ключевыми экономическими делами и часто сидел за рабочим столом, занимаясь анализом чисел, кадров, организаций, думая о риске и новых возможностях»[348].

Кристофер Кунце говорит, что Луис Ганса был целеустремленным, послушным и холодным человеком.

«Однажды, – рассказывает Кунце, – мне довелось слышать его речь, где Луис описывал работу хорошего хирурга, делающего операции на сердце. Для удачной операции нужно, чтобы пациента к ней готовили прекрасно обученные люди, а затем приходит хирург и быстро совершает массу действий, перекрывает поток крови в артериях и получает все деньги. Это образец деятельности Легиона, подобной бизнесу. Мы должны были вести работу с влиятельными и богатыми людьми, чтобы обратить их ко Христу».

В начале 1997 отец Гарса посетил различные центры Легиона. «Он здесь выступал, – поясняет Кунце, – рассказывая, что одна газета распространяет информацию о Nuestro Padre, но это полная ложь, curiosidad malsana, – нездоровое любопытство. И если кто‑то пришлет нам вырезки из газеты, их не следует читать – вместо этого их нужно тотчас запечатать в конверт и отослать ему в Рим». В это время Кунце жил в Мехико в общине Университета Анауака, которым управлял Легион, и работал в центре Регнум Христи в этом огромном задымленном городе. В течение нескольких месяцев его терзали бессонница и тоска, о которой ему было трудно с кем‑либо поговорить. Дух мистической борьбы испарился, его сменило ощущение одиночества, которого он никогда не испытывал раньше. Кунце был послушен обету и воздерживался от злословия, этого нравственного рака, а потому мало думал о запретной статье.

«Мы не знали, в чем именно ложно обвиняют Масьеля, – вспоминает Кунце, – мы только знали, что с первых дней существования Легиона у него были враги и что все мы должны держаться друг за друга. Дважды в году мы возобновляли наши обеты. Нас попросили подписать договор о том, что мы никогда не будем судиться с Легионом… Пока я размышлял об этих вещах, отец Масьель позвонил мне и сообщил, что мне нужно отправиться в Ватикан, где я буду работать вместе с кардиналом Кастрилльоном».

 

Мощь Nuestro Padre

 

Марсиаль Масьель Дегодалло родился 10 марта 1920 года в семье с девятью детьми, где он был младшим из пятерых мальчиков. Его родной город Котиха‑де‑ла‑Пас находится в юго‑западной части штата Мичоакан, который сегодня печально славен своими войнами между наркоторговцами. Его отец Франсиско Масьель Фариас, креол французско‑испанского происхождения, владел сахарным заводиком и несколькими ранчо. Он насмехался над женственностью своего сына, которого часто колотили братья, и тот держался поближе к своей матери Маурите, отличавшейся набожностью. «В моем доме не место неженкам», – сказал однажды Франсиско и послал своего сына на полгода работать с погонщиками мулов. Как считает мексиканский исследователь Фернандо М. Гонзалес, погонщики растлили Масьеля и еще одного мальчика[349]. Это соответствует тому, что сам Масьель по секрету говорил Хуану Ваке, одной из первых среди семинаристов Легиона жертв его сексуальных преступлений[350]. Желая преодолеть преследующее его чувство позора, Масьель в шестнадцать лет поступил в семинарию. В то время Мексика еще несла на себе тяжесть последствий войны.

Революция 1910 года в стране началась с того, что аристократ и сторонник реформ Франсиско Мадеро создал маленькую армию для борьбы с диктатором Порфирио Диасом. Бывший военачальник Диас, в жилах которого текла кровь индейцев‑сапотеков, правил страной на протяжении тридцати четырех лет и превратился в амбициозного и безжалостного диктатора. Говоря о людях, которых он казнил за кражу телеграфного кабеля, Диас сказал одному журналисту: «Иногда мы были непреклонны вплоть до жестокости. Кровь, которая была пролита, – это дурная кровь»[351]. Диктатор раздавал огромные земельные владения местным аристократам и иностранцам, тем самым увеличивая нищету крестьянских масс, а одновременно воевал против индейцев яки и майо. «Он собрал вождей племени майо, сковал их цепями и утопил в Тихом океане, – пишет Карлос Фуэнтес. – Предводители повстанцев из числа яки были казнены, а половина всего мужского населения племени (30 тысяч людей) отправлена в ссылку… Чем объясняется такая жестокость? Связана она с городом или сельской жизнью? Одно можно сказать определенно: идеология прогресса позволяла ни с чем не считаться»[352].

В 1907 году разразился экономический кризис в США. Засуха и нищета ухудшили положение сельского населения в Мексике. Спустя семь месяцев после начала восстания, когда из‑за взрывов сходили с рельс вагоны, Диас убежал в Париж. В 1911 г. президентом был выбран Мадеро, но его убили после переворота 1913 года. Революция не носила всеобщего характера, скорее восстания вспыхивали то тут, то там, тем не менее во многих штатах происходили нападения на шахты и большие поместья[353]. В конституции 1917 года говорилось о правах рабочих и контроле государства над распределением природных ресурсов, кроме того, она отражала желание отнять власть у католической иерархии: она запрещала монастыри и католические школы и лишала клириков права голосовать. Было убито двое очередных президентов. К 1919 году в результате экономической катастрофы умер 1 миллион из 15, составлявших население Мексики[354]. К власти пришел Плутарко Элиас Кальес, революционный защитник трудящихся, который верил больше не в перераспределение земли, но в развитие промышленности. Кальес улучшил систему государственного образования, а церковь сделал козлом отпущения.

Будучи мальчиком, Масьель видел повешенных людей. В его детстве Мичоакан был очагом католического сопротивления. Котиху называли «городом сутан», потому что здесь было множество священников. В жилах Масьеля текла «хорошая кровь». Один из его четверых дядей‑епископов, Рафаэль Гуизар Валенсия, в 1930‑х руководил подпольной семинарией в Мехико; на одной из площадей Котихи стоит его статуя. Отец Масьель считал, что следует канонизировать его дядю Гуизара и его мать Мауриту, и мог думать, что со временем и его признают святым. («Не стоит начинать процесс моей канонизации ранее тридцати лет со дня моей смерти», – говорил он своим помощникам на торжествах в Риме в 1992 году.)[355] Другой его дядя, Хесус Деголладо Гуизар, был аптекарем, которому во время восстания Кристеро пришлось стать полководцем. В 1922 году мексиканские епископы создали Католическую конфедерацию труда, чтобы противостоять Кальесу, который манипулировал профсоюзами. Это вызвало ярость тогдашнего министра труда Луиса Наполеона Моронеса. Католическая конфедерация быстро разрасталась, вскоре в ней оказалось 80 тысяч членов, а Кальес с Моронесом посылали вооруженные отряды для расправы со священниками и церквями[356]. 31 июля 1926 года епископы закрыли церкви. Четыреста человек заперлись в церкви в Гвадалахаре и начали оттуда стрелять по федеральным отрядам. Восстание распространилось по юго‑западной части Мексики. Многие епископы и священники бежали. Восстание Кристеро проходило под лозунгом «Viva Cristo Rey!» – «Да живет Христос Царь!». Землевладельцы, рабочие, крестьяне и индейцы объединились для борьбы, несмотря на их различные интересы. Историк Жан Мейер пишет: «Это было подобно огню, горящему глубоко под землей… Эта армия была вооруженной федерацией республик и общин. Иногда действительно в деревне создавалась отдельная республика или возникала конфедерация на уровне региона… а иногда женщины и дети уходили за мужчинами в пустыню, покидая свои деревни»[357].

Кальес был гораздо лучше вооружен, но широкое народное восстание ставило перед ним трудные экономические проблемы. Повстанцы боролись «против общественного беззакония, ставшего нормой… это не было проявлением ни консерватизма, ни революционного духа, но стремлением к реформам»[358]. Схватки становились все горячее, а тем временем бежавшие из страны епископы (многие из них оказались в Сан‑Антонио, штат Техас) с ужасом узнавали о солдатах, носящих кресты, которые отрезали уши коммунистам. Фернандо М. Гонзалес с презрением пишет о священниках, которые погибли в сражениях и десятилетиями спустя были признаны мучениками[359]. Несмотря на то, что на самом деле немного клириков приняло участие в битвах и что некоторые интеллектуалы насмешливо говорят о восстании как об «ортодоксальной утопии»[360], у Кристеро появились удивительные сторонники, его поддерживали и крестьяне, и крупные землевладельцы, которых объединила борьба за религиозную свободу.

В 1929 году, шесть месяцев спустя после подписания Латеранского пакта с Муссолини, посол США в Мексике Дуайт Морроу способствовал достижению перемирия после переговоров со Святейшим Престолом. Мексика согласилась уважать права католиков, не отменяя своих антиклерикальных законов. Вожди Кристеро, которых не приглашали участвовать в переговорах, распустили свои отряды, поскольку перемирие одобрил папа. Дегодалло выразил свой протест телеграммой, адресованной Пию XI; несколько лет ему приходилось прятаться, поскольку лидеров Кристеро систематически убивали. Роман Грэма Грина «Сила и слава» тесно связан с историей восстания. Путешествуя в 1937 году по Мексике для сбора информации, Грин записал: «Крестьяне заняли церкви Веракруса, заперли двери и зазвонили в колокола; полиция ничего не могла с этим сделать и губернатору пришлось уступить – церкви были открыты»[361].

В 1941 году, когда жизнь в Мексике стала поспокойнее, Марсиаль Масьель Дегодалло, которому тогда был двадцать один год, создал общину в полуподвале одного дома столицы, куда вошло тринадцать юношей. Их родственники не знали, что основателя общины дважды исключали из семинарии, хотя никому не удалось установить, по каким причинам. Ни одна мексиканская семинария не готова была его принять, несмотря на то, что четверо его дядей были иерархами церкви. Этот дом принадлежал Талите Ретес, щедрой жертвовательнице, которая и познакомила Масьеля с богатыми семьями, еще хранившими свежую память о подпольных мессах и расстрелах священников. В 1944 году епископ Ариас рукоположил своего племянника. «Масьель обладал невероятным харизматическим даром», – вспоминал один из его первых учеников[362]. Он рассказывал состоятельным мексиканцам, венесуэльцам и испанцам, живущим в Мексике, о своем замысле создать элитный орден священников‑воспитателей, солдат Христа, и эта идея многих воодушевляла. В 1947 году братья Гуиллермо и Луис Баррозо, занимавшиеся производством текстиля, помогли Масьелю приобрести недвижимость в Мехико в районе Тлальпан. Эта земля ранее принадлежала Моронесу, министру труда и врагу Кристеро. Там были спортивные площадки и водоемы, по которым можно было плавать на лодках. Масьель назвал это место Квинта Пачелли в честь Пия XII (Эудженио Пачелли).

В 1950‑х годах Масьель пользовался милостями Флоры Барраган де Гарса – игравшей ту же роль, что затем выпала на долю вдовы Ми и матери Роберты Гарсы (она не была родственницей Флоры). Последний муж Флоры Роберто Барраган оставил ей значительное наследство. Она подарила Масьелю «Мерседес» и снабжала его средствами для расширения деятельности. Семинаристы Легиона, обучавшиеся в Испании, писали ей письма о своих успехах. После смерти щедрой вдовы ее дочь Флорита сетовала преподавателю колледжа в Мехико по имени Хосе де Хесус Барба Мартин на то, что Флора за несколько лет подарила Легиону $50 миллионов. Хосе Барба затрудняется дать точную оценку этой цифре, но говорит, что «Флора жертвовала им огромные деньги»[363].

Подобно многим другим апостольским школярам, Хосе Барба родился в семье с испанскими корнями. В 1948 в возрасте одиннадцати лет он вступил в Легион в Мехико. В 1962 году он оставил орден и затем защитил в Гарварде докторскую диссертацию по латиноамериканской литературе. Он посвятил немало времени исследованию деятельности Легиона. «Масьель обычно покупал все за наличные, – говорит Барба. – В возрасте двадцати семи лет он купил имение Моронеса. В 1950 году он начал строительство Института Кумбрес (первой подготовительной школы в Мехико) на земле, приобретенной на деньги Флоры. Тем же летом он торжественно объявил об открытии Колледжа Массимо в Риме. Тогда ему было тридцать. В 1953 он начал строительство колледжа в Саламанке. Я там был. Епископ болел и не мог заложить первый камень. Масьель начал работу в 1954 году и завершил ее за четыре года. В том же 1954 году он приобрел бывший курорт в Онтенаде в Испании с собственным озером, чтобы открыть здесь еще одну семинарию. И снова расплачивался наличностью. Отец Грегорио Лопез рассказывал, что он передал пачку денег, обернутых тонкой бумагой, Леопольду Коринезу, представлявшему братьев, которые продавали часть собственности своей семьи. Не могу точно сказать, сколько там было денег».

В 1948 году в Тлальпане Барба увидел 11‑летнего Хуана Ваку, сына предпринимателя из деревни, поддерживавшей Кристеро. Когда юноши, гордые своей причастностью к ордену, стали приезжать в Испанию, Масьель использовал для занятий классы Папского университета Комиллас, которым руководили иезуиты. Однажды вечером Масьель вызвал 12‑летнего Хуана Ваку к себе. Nuestro Padre лежал в кровати и корчился от боли. Он подозвал к себе мальчика и попросил помассировать ему живот, а затем постепенно стал перемещать его руки ниже. После этого на протяжении двенадцати лет Вака вынужден был участвовать в сексуальных забавах священника, что оставило в нем травму на всю жизнь. Иногда Масьель приглашал двух мальчиков одновременно.

В 1950 году иезуиты попросили Масьеля покинуть Комиллас. Масьель пытался переманивать семинаристов из местной диоцезии к себе, кроме того, иезуиты знали о его сексуальных преступлениях[364]. Масьель нашел место для занятий в близлежащем Кобресесе, а позже в Онтенаде. Когда они перебрались в Рим, Вака и другие апостольские школяры (не все они были жертвами сексуальных преступлений) заметили, что Масьель страдает глубокой зависимостью от болеутоляющего средства с морфием под названием Долантин. Он сам делал себе инъекции и посылал молодых курьеров к докторам Рима со взятками, а затем отключался. В 1956 году не справлявшийся с этим пристрастием Масьель оказался в римском Международном госпитале Сальватор Мунди. Сухощавый кардинал Валерио Валери, бывший дипломат и префект Конгрегации по делам Институтов Посвященной жизни, был недоволен письмами ректора Тлальпана и старших семинаристов, которые видели, что Масьеле делает себе инъекции, и выражали беспокойство относительно его поведения с мальчиками. Нахмурившись, кардинал вошел в больничную палату и сказал Ваке: «Иди на свое место!»[365]

Кардинал Валери отстранил Масьеля от руководства Легионом и распорядился о том, чтобы священники из кармелитов проконтролировали ситуацию. Те начали расспрашивать мальчиков, восемь из которых годы спустя признались Джеральду Реннеру и мне, что они лгали, чтобы защитить Масьеля и свое собственное призвание, опасаясь, что кармелиты сочтут их грешниками[366]. «Мы не знали, что делать, – сказал Вака. – Казалось, это конец нашей жизни». В соответствии с клерикальными обычаями Валери держал в тайне отстранение Масьеля. Выйдя из госпиталя, утративший свою репутацию в Риме Масьель занялся поиском денег между Испанией и Латинской Америкой, собирая средства на большой проект в Риме – строительство Базилики Пресвятой Девы Гваделупской. Он видел здесь свое спасение.

В 1958 году все еще находящийся на подозрении у церковных властей отец Масьель завершил строительство семинарии в Саламанке при финансовой помощи Жозефиты Перес Химене, дочери бывшего венесуэльского диктатора[367]. Несмотря на немилость кардинала, Масьель продолжал пользоваться почетом во время своих путешествий. Его наркотическая зависимость была то сильнее, то слабее на протяжении десятилетий. В 1958 году умер папа Пий XII, и затем кардинал Микара, нынешний викарий Рима, подписал указ о восстановлении Масьеля – если бы не этот краткий период междуцарствия до избрания нового папы, Микара не имел бы власти этого сделать. По каноническому праву большинство решений сановников Ватикана не имеет силы до избрания нового папы. Что мог поделать в этой ситуации кардинал Валери? Расходовать свой политический капитал на то, чтобы опротестовать перед новым папой Иоанном XXIII восстановление на посту зависимого от наркотиков священника – когда при том у этого священника достаточно наличных средств на возведение базилики? Масьель снова обрел свою власть с помощью незаконного распоряжения кардинала, которому он двенадцать лет назад пожертвовал $10 тысяч. Как писал Фуэнтес о диктаторе Диасе, «идеология прогресса позволяла ни с чем не считаться»: Микара благословил первый камень базилики, у Масьеля были деньги на завершение его строительства.

Подобно пленным американским солдатам из фильма времен «холодной войны» «Кандидат от Маньчжурии», которым промыли мозги коммунисты, члены Легиона страдали от психологических ран из‑за тирании Масьеля на протяжении многих последующих десятилетий. Но, в отличие от героев того фильма, десятки бывших членов ордена не забыли о том, что делал с ними Масьель, – который даже говорил им по секрету, что получает сексуальное утешение по особому позволению папы Пия XII. В те времена жертвы сексуальных преступлений священников еще не говорили вслух о пережитом ими.

В 1972 году Масьель послал отца Хуана Ваку в Коннектикут руководить деятельностью Легиона в Америке. В 1976 году 39‑летний Вака оставил Легион и стал священником диоцезии Центральный Роквилл в штате Лонг‑Айленд. Отец Вака написал Масьелю резкое письмо на двенадцати страницах, где были упомянуты имена двадцати других жертв. Он также отправил копию этого письма своему епископу Джону Мак‑Гэнну[368]. Епископ Мак‑Гэнн поговорил с другим священником своей диоцезии, ранее принадлежавшим к Легиону, отцом Феликсом Аларсоном, который сообщил, что тоже стал жертвой Масьеля. После этого Мак‑Гэнн отправил их показания в Ватикан. Никакой реакции не последовало. Отец Вака обратился в Ватикан в 1978 году с призывом принять меры, и снова ответа не последовало. В 1989 году, оставив священство, Вака послал свои показания с бесстрастным письмом Иоанну Павлу II по официальным каналам Ватикана. Он просил, чтобы ему официально разрешили снять с себя обеты, считая свое рукоположение недействительным; он хотел, чтобы церковь благословила его гражданский брак. В 1993 году он получил соответствующее разрешение, но Ватикан снова не принял никаких мер в ответ на его обвинения.

Однокашникам Ваки понадобились годы на то, чтобы восстановить связи и открыто признаться друг перед другом, что они стали жертвами Масьеля. Преподаватель языков Артуро Хурадо прочел мою книгу «Не введи нас во искушение», после чего в 1993 году он связался со мной и дал мне адрес Хосе Барбы. Когда журналист газеты Hartford Courant Джеральд Реннер позвонил мне и спросил, что я знаю о делах таинственного религиозного ордена в Коннектикуте, я уже располагал надежными показаниями восьми людей. И тогда мы решили заняться этим делом вместе.

Наш подробный отчет о сексуальных преступлениях Масьеля против юношей в Легионе вышел в Courant 23 февраля 1997 года. Масьель не пожелал побеседовать с журналистами и заявил о своей невиновности через вашингтонскую юридическую компанию, которая собрала показания членов Регнум Христи с обвинением Ваки и других в заговоре против Масьеля. Однако обвинение в заговоре звучало неубедительно, потому что ему не хватало весомого объяснения мотивов заговорщиков. Courant опубликовала письмо Масьеля, где тот говорил о своей невиновности и о том, что он молится за тех, кто на него клевещет. Масьеля защищали сайт LegionaryFacts.org и газета Легиона National Catholic Register, которые нападали на обвинителей (и журналистов). В Ватикане не отвечали на наши звонки, нам даже не сказали «мы отказываемся это комментировать». Но это молчание не доказывало невиновности Масьеля. Большинство ведущих СМИ игнорировало этот сюжет до скандалов 2002 года, тем не менее в Мехико ежедневник La Jornada написал об этом ряд статей, а на кабельном телевидении по каналу Channel 40 показали документальный фильм, содержащий интервью с Барбой, Вакой и другими. После этого бойкот рекламодателей чуть ли не погубил телеканал.

По иронии судьбы отец Кунце впервые почувствовал вкус свободы, работая за компьютером Конгрегации духовенства: в 1999 году он через Google нашел запретную статью и с удивлением прочел, что там приведены обвинения людей, подписавшихся своими именами, в том числе «священника, консультанта, преподавателя, инженера и юриста».

 

Некоторые люди, которым сейчас за 50 или 60 лет, плакали во время интервью. Все они сказали, что пережитое до сих пор мучает их.

Они сказали, что сейчас особенно важно говорить об этом вслух, потому что папа Иоанн Павел II не ответил на письма двух священников, посланные по церковным каналам в 1978 и 1989 годах, с просьбой провести расследование, а затем в 1994 году похвалил Масьеля, назвав его «умелым руководителем молодых».

«Папа сетовал на то, что немцам во времена нацизма не хватало смелости. Мы находимся в подобной ситуации. Мы молчали много лет. Затем мы попытались достучаться до церковных иерархов. Это дело совести», – сказал Хосе де Барба Мартин, один из них…

Каждый из них также сообщил, что Масьель страдал зависимостью от болеутоляющих средств, хотя Ватикан провел соответствующее расследование и счел это обвинение ложным[369].