Сонет («Когда от хмелю преступлений»)

 

 

Когда от хмелю преступлений

Толпа развратная буйна

И рад влачить в грязи злой гений

Мужей великих имена, —

 

Мои сгибаются колени

И голова преклонена;

Зову властительные тени

И их читаю письмена.

 

В тени таинственного храма

Учусь сквозь волны фимиама

Словам наставников внимать

 

И, забывая гул народный,

Вверяясь думе благородной,

Могучим вздохом их дышать.

 

1866

 

«Толпа теснилася. Рука твоя дрожала…»

 

 

Толпа теснилася. Рука твоя дрожала,

Сдвигая складками бегущий с плеч атлас.

Я знаю: «завтра» ты невнятно прошептала;

Потом ты вспыхнула и скрылася из глаз.

 

А он? С усилием сложил он накрест руки,

Стараясь подавить восторг в груди своей,

И часа позднего пророческие звуки

Смешались с топотом помчавшихся коней.

 

Казались без конца тебе часы ночные;

Ты не смежила вежд горячих на покой,

И сильфы резвые и феи молодые

Всё «завтра» до зари шептали над тобой.

 

1860

 

«Встает мой день, как труженик убогой…»

 

 

Встает мой день, как труженик убогой,

И светит мне без силы и огня,

И я бреду с заботой и тревогой.

 

Мы думой врозь, — тебе не до меня.

Но вот луна прокралася из саду,

И гасит ночь в руке дрожащей дня

 

Своим дыханьем яркую лампаду.

Таинственным окружена огнем,

Сама идешь ты мне принесть отраду.

 

Забыто всё, что угнетало днем,

И, полные слезами умиленья,

Мы об руку, блаженные, идем,

И тени нет тяжелого сомненья.

 

1865?

 

«Как нежишь ты, серебряная ночь…»

 

 

Как нежишь ты, серебряная ночь,

В душе расцвет немой и тайной силы!

О, окрыли — и дай мне превозмочь

Весь этот тлен бездушный и унылый!

 

Какая ночь! Алмазная роса

Живым огнем с огнями неба в споре,

Как океан, разверзлись небеса,

И спит земля — и теплится, как море.

 

Мой дух, о ночь, как падший серафим,

Признал родство с нетленной жизнью звездной

И, окрылен дыханием твоим,

Готов лететь над этой тайной бездной.

 

1865?

 

«Блеском вечерним овеяны горы…»

 

 

Блеском вечерним овеяны горы.

Сырость и мгла набегают в долину.

С тайной мольбою подъемлю я взоры:

«Скоро ли холод и сумрак покину?»

 

Вижу на том я уступе румяном

Сдвинуты кровель уютные гнезды;

Вон засветились над старым каштаном

Милые окна, как верные звезды.

 

Кто ж меня втайне пугает обманом:

«Сердцем как прежде ты чист ли и молод?

Что, если там, в этом мире румяном,

Снова охватит и сумрак и холод?»

 

1866

 

«Кому венец: богине ль красоты…»

 

 

Кому венец: богине ль красоты

Иль в зеркале ее изображенью?

Поэт смущен, когда дивишься ты

Богатому его воображенью.

 

Не я, мой друг, а божий мир богат,

В пылинке он лелеет жизнь и множит,

И что один твой выражает взгляд,

Того поэт пересказать не может.

 

1865

 

«Напрасно!..»

 

 

Напрасно!

Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу,

И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно;

Тебе улыбаюсь, а внутренне горько я плачу,

Напрасно.

 

Разлука!

Душа человека какие выносит мученья!

А часто на них намекнуть лишь достаточно звука.

Стою как безумный, еще не постиг выраженья:

Разлука.

 

Свиданье!

Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится.

Она-то продлит и она-то усилит страданье,

И в жизни туманной всё будет обманчиво сниться

Свиданье.

 

Не нами

Бессильно изведано слов к выраженью желаний.

Безмолвные муки сказалися людям веками,

Но очередь наша, и кончится ряд испытаний

Не нами.

 

Но больно,

Что жребии жизни святым побужденьям враждебны;

В груди человека до них бы добраться довольно…

Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны, —

Но больно.

 

1852

 

Купальщица

 

 

Игривый плеск в реке меня остановил.

Сквозь ветви темные узнал я над водою

Ее веселый лик — он двигался, он плыл, —

Я голову признал с тяжелою косою.

 

Узнал я и наряд, взглянув на белый хрящ,

И превратился весь в смущенье и тревогу,

Когда красавица, прорвав кристальный плащ,

Вдавила в гладь песка младенческую ногу.

 

Она предстала мне на миг во всей красе,

Вся дрожью легкою объята и пугливой.

Так пышут холодом на утренней росе

Упругие листы у лилии стыдливой.

 

1865

 

«Напрасно ты восходишь надо мной…»

 

 

Напрасно ты восходишь надо мной

Посланницей волшебных сновидений

И, юностью сияя заревой,

Ждешь от меня похвал и песнопений.

 

Как ярко ты и нежно ни гори

Над каменным угаснувшим Мемноном, —

На яркие приветствия зари

Он отвечать способен только стоном.

 

1865

 

Роза

 

 

У пурпурной колыбели

Трели мая прозвенели,

Что весна опять пришла.

Гнется в зелени береза,

И тебе, царица роза,

Брачный гимн поет пчела.

 

Вижу, вижу! счастья сила

Яркий свиток твой раскрыла

И увлажила росой.

Необъятный, непонятный,

Благовонный, благодатный

Мир любви передо мной.

 

Если б движущий громами

Повелел между цветами

Цвесть нежнейшей из богинь,

Чтоб безмолвною красою

Звать к любви, когда весною

Темен лес и воздух синь, —

 

Ни Киприда и ни Геба,

Спрятав в сердце тайны неба

И с безмолвьем на челе,

В час блаженный расцветанья

Больше страстного признанья

Не поведали б земле.

 

1864?

 

Тополь

 

 

Сады молчат. Унылыми глазами

С унынием в душе гляжу вокруг;

Последний лист разметан под ногами,

Последний лучезарный день потух.

 

Лишь ты один над мертвыми степями

Таишь, мой тополь, смертный твой недуг

И, трепеща по-прежнему листами,

О вешних днях лепечешь мне как друг.

 

Пускай мрачней, мрачнее дни за днями

И осени тлетворной веет дух;

С подъятыми ты к небесам ветвями

Стоишь один и помнишь теплый юг.

 

1859

 

«Только встречу улыбку твою…»

 

 

Только встречу улыбку твою

Или взгляд уловлю твой отрадный, —

Не тебе песнь любви я пою,

А твоей красоте ненаглядной.

 

Про певца по зарям говорят,

Будто розу влюбленную трелью

Восхвалять неумолчно он рад

Над душистой ее колыбелью.

 

Но безмолвствует, пышно чиста,

Молодая владычица сада:

Только песне нужна красота,

Красоте же и песен не надо.

 

1873?

 

Псевдопоэту

 

 

Молчи, поникни головою,

Как бы представ на страшный суд,

Когда случайно пред тобою

Любимца муз упомянут!

 

На рынок! Там кричит желудок,

Там для стоокого слепца

Ценней грошовый твой рассудок

Безумной прихоти певца.

 

Там сбыт малеванному хламу,

На этой затхлой площади, —

Но к музам, к чистому их храму,

Продажный раб, не подходи!

 

Влача по прихоти народа

В грязи низкопоклонный стих,

Ты слова гордого свобода

Ни разу сердцем не постиг.

 

Не возносился богомольно

Ты в ту свежеющую мглу,

Где беззаветно лишь привольно

Свободной песне да орлу.

 

1866

 

«С какой я негою желанья…»

 

 

С какой я негою желанья

Одной звезды искал в ночи!

Как я любил ее мерцанье,

Ее алмазные лучи!

 

Хоть на заре, хотя мгновенно

Средь набежавших туч видна,

Она так явно, так нетленно

На небе теплилась одна.

 

Любовь, участие, забота

Моим очам дрожали в ней

В степи, с речного поворота,

С ночного зеркала морей.

 

Но столько думы молчаливой

Не шлет мне луч ее нигде,

Как у корней плакучей ивы,

В твоем саду, в твоем пруде.

 

1863

 

«Я уезжаю. Замирает…»

 

 

Я уезжаю. Замирает

В устах обычное «прости».

Куда судьба меня кидает?

Куда мне грусть мою нести?

 

Молчу. Ко мне всегда жестокой

Была ты много, много лет, —

Но, может быть, в стране далекой

Я вдруг услышу твой привет.

 

В долине иногда, прощаясь,

Крутой минувши поворот,

Напрасно странник, озираясь,

Другого голосом зовет.

 

Но смерклось, — над стеною черной

Горят извивы облаков, —

И там, внизу, с тропы нагорной

Ему прощальный слышен зов.

 

Середина 50-х гг.

 

«Не избегай; я не молю…»

 

 

Не избегай; я не молю

Ни слез, ни сердца тайной боли,

Своей тоске хочу я воли

И повторять тебе: «люблю».

 

Хочу нестись к тебе, лететь,

Как волны по равнине водной,

Поцеловать гранит холодный,

Поцеловать — и умереть!

 

1862?

 

«В благословенный день, когда стремлюсь душою…»

 

 

В благословенный день, когда стремлюсь душою

В блаженный мир любви, добра и красоты,

Воспоминание выносит предо мною

Нерукотворные черты.

 

Пред тенью милою коленопреклоненный,

В слезах молитвенных я сердцем оживу

И вновь затрепещу, тобою просветленный, —

Но всё тебя не назову.

 

И тайной сладостной душа моя мятется;

Когда ж окончится земное бытие,

Мне ангел кротости и грусти отзовется

На имя нежное твое.

 

1857

 

Зевс

 

 

Шум и гам, — хохочут девы,

В медь колотят музыканты,

Под визгливые напевы

Скачут, пляшут корибанты.

 

В кипарисной роще Крита

Вновь заплакал мальчик Реи,

Потянул к себе сердито

Он сосцы у Амальтеи.

 

Юный бог уж ненавидит,

Эти крики местью дышат, —

Но земля его не видит,

Небеса его не слышат.

 

15 ноября 1859

 

К Сикстинской Мадонне

 

 

Вот сын ее, — он — тайна Иеговы —

Лелеем девы чистыми руками.

У ног ее земля под облаками,

На воздухе нетленные покровы.

 

И, преклонясь, с Варварою готовы

Молиться ей мы на коленях сами

Или, как Сикст, блаженными очами

Встречать того, кто рабства сверг оковы.

 

Как ангелов, младенцев окрыленных,

Узришь и нас, о дева, не смущенных:

Здесь угасает пред тобой тревога.

 

Такой тебе, Рафаэль, вестник бога,

Тебе и нам явил твой сон чудесный

Царицу жен — царицею небесной!

 

1864?

 

Музе («Пришла и села. Счастлив и тревожен…»)

 

 

Пришла и села. Счастлив и тревожен,

Ласкательный твой повторяю стих;

И если дар мой пред тобой ничтожен,

То ревностью не ниже я других

 

Заботливо храня твою свободу,

Непосвященных я к тебе не звал,

И рабскому их буйству я в угоду

Твоих речей не осквернял.

 

Всё та же ты, заветная святыня,

На облаке, незримая земле,

В венце из звезд, нетленная богиня,

С задумчивой улыбкой на челе.

 

1882

 

«Не смейся, не дивися мне…»

 

 

Не смейся, не дивися мне,

В недоуменьи детски грубом,

Что перед этим дряхлым дубом

Я вновь стою по старине.

 

Не много листьев на челе

Больного старца уцелели;

Но вновь с весною прилетели

И жмутся горлинки в дупле.

 

1884

 

«День проснется — и речи людские…»

 

 

День проснется — и речи людские

Закипят раздраженной волной,

И помчит, разливаясь, стихия

Всё, что вызвано алчной нуждой.

 

И мои зажурчат песнопенья, —

Но в зыбучих струях ты найдешь

Разве ласковой думы волненья,

Разве сердца напрасную дрожь.

 

1884

 

«Ты был для нас всегда вон той скалою…»

 

 

— Ты был для нас всегда вон той скалою,

Взлетевшей к небесам, —

Под бурями, под ливнем и грозою

Невозмутимый сам.

 

Защищены от севера тобою,

Над зеркалом наяд

Росли мы здесь веселою семьею —

Цветущий вертоград.

 

И вдруг вчера — тебя я не узнала:

Ты был как божий гром…

Умолкла я, — я вся затрепетала

Перед твоим лицом.

 

— О да, скала молчит; но неужели

Ты думаешь: ничуть

Все бури ей, все ливни и метели

Не надрывают грудь?

 

Откуда же — ты помнишь — это было:

Вдруг землю потрясло,

И что-то в ночь весь сад пробороздило,

И следом всё легло?

 

И никому не рассказало море,

Что кануло ко дну, —

А то скала свое былое горе

Швырнула в глубину.

 

2 июня 1863

 

Бабочка

 

 

Ты прав. Одним воздушным очертаньем

Я так мила.

Весь бархат мой с его живым миганьем —

Лишь два крыла.

 

Не спрашивай: откуда появилась?

Куда спешу?

Здесь на цветок я легкий опустилась

И вот — дышу.

 

Надолго ли, без цели, без усилья,

Дышать хочу?

Вот-вот сейчас, сверкнув, раскину крылья

И улечу.

 

1884

 

«С бородою седою верховный я жрец…»

 

 

С бородою седою верховный я жрец,

На тебя возложу я душистый венец,

И нетленною солью горячих речей

Я осыплю невинную роскошь кудрей.

Эту детскую грудь рассеку я потом

Вдохновенного слова звенящим мечом,

И раскроет потомку минувшего мгла,

Что на свете всех чище ты сердцем была.

 

1884

 

«Ты так любишь гулять…»

 

 

Ты так любишь гулять;

Отчего ты опять

Робко жмешься?

Зори — нет их нежней,

И таких уж ночей

Не дождешься.

 

— Милый мой, мне невмочь,

Истомилась, всю ночь

Тосковала.

Я бежала к прудам,

А тебя я и там

Не сыскала.

 

Но уж дальше к пруду

Ни за что не пойду,

Хоть брани ты.

Там над самой водой

Странный, черный, кривой

Пень ракиты.

 

И не вижу я пня,

И хватает меня

Страх напрасный, —

Так и кажется мне,

Что стоит при луне

Тот ужасный!

 

1883

 

«Говорили в древнем Риме…»

 

 

Говорили в древнем Риме,

Что в горах, в пещере темной,

Богоравная Сивилла

Вечно-юная живет,

Что ей всё открыли боги,

Что в груди чужой сокрыто,

Что таит небесный свод.

 

Только избранным доступно,

Хоть не самую богиню,

А священное жилище

Чародейки созерцать.

В ясном зеркале ты можешь,

Взор в глаза свои вперяя,

Ту богиню увидать.

 

Неподвижна и безмолвна,

Для тебя единой зрима

На пороге черной двери —

На нее тогда смотри!

Но когда заслышишь песню,

Вдохновенную тобою, —

Эту дверь мне отопри.

 

3 апреля 1883

 

Вольный сокол

 

 

Не воскормлен ты пищей нежной,

Не унесен к зиме в тепло,

И каждый час рукой прилежной

Твое не холено крыло.

 

Там, над скалой, вблизи лазури,

На умирающем дубу,

Ты с первых дней изведал бури

И с ураганами борьбу.

 

Дразнили молодую силу

И зной, и голод, и гроза,

И восходящему светилу

Глядел ты за море в глаза.

 

Зато, когда пора приспела,

С гнезда ты крылья распустил

И, взмахам их доверясь смело,

Ширяясь, по небу поплыл.

 

1884

 

«Не вижу ни красы души твоей нетленной…»

 

 

Не вижу ни красы души твоей нетленной,

Ни пышных локонов, ни ласковых очей,

Помимо я гляжу на жребий отдаленный

И слышу приговор безжалостных людей.

 

И только чувствую, что ты вот тут — со мною,

Со мной! — и молодость, и суетную честь,

И всё, чем я дышал, — блаженною мечтою

Лечу к твоим ногам младенческим принесть.

 

1884

 

«Ныне первый мы слышали гром…»

 

 

Ныне первый мы слышали гром,

Вот повеяло сразу теплом,

И пришло мне на память сейчас,

Как вчера ты измучила нас.

Целый день, холодна и бледна,

Ты сидела безмолвно одна;

Вдруг ты встала, ко мне подошла,

И сказала, что всё поняла:

Что напрасно жалеть о былом,

Что нам тесно и тяжко вдвоем,

Что любви затерялась стезя,

Что любить, что дышать так нельзя,

Что ты хочешь — решилась — и вдруг

Разразился весенний недуг,

И, забывши о грозных словах,

Ты растаяла в жарких слезах.

 

1883

 

Муза («Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня…»)

 

Мы рождены для вдохновенья,

Для звуков сладких и молитв.

Пушкин

 

 

Ты хочешь проклинать, рыдая и стеня,

Бичей подыскивать к закону.

Поэт, остановись! не призывай меня, —

Зови из бездны Тизифону.

 

Пленительные сны лелея наяву,

Своей божественною властью

Я к наслаждению высокому зову

И к человеческому счастью.

 

Когда, бесчинствами обиженный опять,

В груди заслышишь зов к рыданью, —

Я ради мук твоих не стану изменять

Свободы вечному призванью.

 

Страдать! — Страдают все — страдает темный зверь,

Без упованья, без сознанья, —

Но перед ним туда навек закрыта дверь,

Где радость теплится страданья.

 

Ожесточенному и черствому душой

Пусть эта радость незнакома.

Зачем же лиру бьешь ребяческой рукой,

Что не труба она погрома?

 

К чему противиться природе и судьбе? —

На землю сносят эти звуки

Не бурю страстную, не вызовы к борьбе,

А исцеление от муки.

 

8 мая 1887

 

«Жду я, тревогой объят…»

 

 

Жду я, тревогой объят,

Жду тут на самом пути:

Этой тропой через сад

Ты обещалась прийти.

 

Плачась, комар пропоет,

Свалится плавно листок…

Слух, раскрываясь, растет,

Как полуночный цветок.

 

Словно струну оборвал

Жук, налетевши на ель;

Хрипло подругу позвал

Тут же у ног коростель.

 

Тихо под сенью лесной

Спят молодые кусты…

Ах, как пахнуло весной!..

Это наверное ты!

 

13 декабря 1886

 

«Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок…»

 

 

Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,

Пред скамьей ты чертила блестящий песок,

Я мечтам золотым отдавался вполне, —

Ничего ты на всё не ответила мне.

 

Я давно угадал, что мы сердцем родня,

Что ты счастье свое отдала за меня,

Я рвался, я твердил о не нашей вине, —

Ничего ты на всё не ответила мне.

 

Я молил, повторял, что нельзя нам любить,

Что минувшие дни мы должны позабыть,

Что в грядущем цветут все права красоты, —

Мне и тут ничего не ответила ты.

 

С опочившей я глаз был не в силах отвесть, —

Всю погасшую тайну хотел я прочесть.

И лица твоего мне простили ль черты? —

Ничего, ничего не ответила ты!

 

1885

 

«Как беден наш язык! — Хочу и не могу…»

 

 

Как беден наш язык! — Хочу и не могу. —

Не передать того ни другу, ни врагу,

Что буйствует в груди прозрачною волною.

Напрасно вечное томление сердец,

И клонит голову маститую мудрец

Пред этой ложью роковою.

 

Лишь у тебя, поэт, крылатый слова звук

Хватает на лету и закрепляет вдруг

И темный бред души и трав неясный запах;

Так, для безбрежного покинув скудный дол,

Летит за облака Юпитера орел,

Сноп молнии неся мгновенный в верных лапах.

 

11 июня 1887

 

«Ты помнишь, что было тогда…»

 

 

Ты помнишь, что было тогда,

Как всюду ручьи бушевали

И птиц косяками стада

На север, свистя, пролетали,

 

И видели мы средь ветвей,

Еще не укрытых листами,

Как, глазки закрыв, соловей

Блаженствовал в песне над нами.

 

К себе зазывала любовь

И блеском и страстью пахучей,

Не только весельем дубов,

Но счастьем и ивы плакучей.

 

Взгляни же вокруг ты теперь:

Всё грустно молчит, умирая,

И настежь раскинута дверь

Из прежнего светлого рая.

 

И новых приветливых звезд

И новой любовной денницы,

Трудами измучены гнезд,

Взалкали усталые птицы.

 

Не может ничто устоять

Пред этой тоской неизбежной,

И скоро пустынную гладь

Оденет покров белоснежный.

 

6 сентября 1885

 

«Если радует утро тебя…»

 

 

Если радует утро тебя,

Если в пышную веришь примету, —

Хоть на время, на миг полюбя,

Подари эту розу поэту.

 

Хоть полюбишь кого, хоть снесешь

Не одну ты житейскую грозу, —

Но в стихе умиленном найдешь

Эту вечно душистую розу.

 

10 января 1887

 

Ребенку

 

 

Я слышу звон твоих речей,

Куда резвиться ни беги ты.

Я вижу детский блеск очей

И запылавшие ланиты.

 

Постой, — шалить не долгий срок:

Май остудить тебя сумеет,

И розы пурпурный шипок,

Вдруг раскрываясь, побледнеет.

 

18 апреля 1886

 

«Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник…»

 

 

Хоть нельзя говорить, хоть и взор мой поник, —

У дыханья цветов есть понятный язык:

Если ночь унесла много грез, много слез,

Окружусь я тогда горькой сладостью роз!

Если тихо у нас и не веет грозой,

Я безмолвно о том намекну резедой;

Если нежно ко мне приласкалася мать,

Я с утра уже буду фиалкой дышать;

Если ж скажет отец «не грусти, — я готов», —

С благовоньем войду апельсинных цветов.

 

3 августа 1887

 

Горная высь

 

 

Превыше туч, покинув горы

И наступя на темный лес,

Ты за собою смертных взоры

Зовешь на синеву небес.

 

Снегов серебряных порфира

Не хочет праха прикрывать;

Твоя судьба — на гранях мира

Не снисходить, а возвышать.

 

Не тронет вздох тебя бессильный,

Не омрачит земли тоска;

У ног твоих, как дым кадильный,

Вияся, тают облака.

 

Июль 1886

 

«Как богат я в безумных стихах!..»

 

 

Как богат я в безумных стихах!

Этот блеск мне отраден и нужен:

Все алмазы мои в небесах,

Все росинки под ними жемчужин.

 

Выходи, красота, не робей!

Звуки есть, дорогие есть краски:

Это всё я, поэт-чародей,

Расточу за мгновение ласки.

 

Но когда ты приколешь цветок,

Шаловливо иль с думой лукавой,

И, как в дымке, твой кроткий зрачок

Загорится сердечной отравой,

 

И налет молодого стыда

Чуть ланиты овеет зарею, —

О, как беден, как жалок тогда,

Как беспомощен я пред тобою!

 

1 февраля 1887

 

«Долго снились мне вопли рыданий твоих…»

 

 

Долго снились мне вопли рыданий твоих, —

То был голос обиды, бессилия плач;

Долго, долго мне снился тот радостный миг,

Как тебя умолил я — несчастный палач.

 

Проходили года, мы умели любить,

Расцветала улыбка, грустила печаль;

Проносились года, — и пришлось уходить:

Уносило меня в неизвестную даль.

 

Подала ты мне руку, спросила: «Идешь?»

Чуть в глазах я заметил две капельки слез;

Эти искры в глазах и холодную дрожь

Я в бессонные ночи навек перенес.

 

2 апреля 1886

 

«Из дебрей туманы несмело…»

 

 

Из дебрей туманы несмело

Родное закрыли село;

Но солнышком вешним согрело

И ветром их вдаль разнесло.

 

Знать, долго скитаться наскуча

Над ширью земель и морей,

На родину тянется туча,

Чтоб только поплакать над ней.

 

9 июня 1886

 

«Есть ночи зимней блеск и сила…»

 

 

Есть ночи зимней блеск и сила,

Есть непорочная краса,

Когда под снегом опочила

Вся степь, и кровли, и леса.

 

Сбежали тени ночи летней,

Тревожный ропот их исчез,

Но тем всевластней, тем заметней

Огни безоблачных небес.

 

Как будто волею всезрящей

На этот миг ты посвящен

Глядеть в лицо природы спящей

И понимать всемирный сон.

 

1885

 

«Через тесную улицу здесь, в высоте…»

 

 

Через тесную улицу здесь, в высоте,

Отворяя порою окошко,

Я не раз, отдаваясь лукавой мечте,

Узнаю тебя, милая крошка.

 

Всё мне кажется, детски застенчивый взор

Загорается вдруг не напрасно,

И ко мне наклоненный твой пышный пробор

Я уж вижу не слишком ли ясно?

 

Вот и думаю: встретиться нам на земле

Далеко так, пожалуй, и низко,

А вот здесь-то, у крыш, в набегающей мгле,

Так привольно, так радостно-близко!

 

6 июня 1887

 

«В вечер такой золотистый и ясный…»

 

 

В вечер такой золотистый и ясный,

В этом дыханьи весны всепобедной

Не поминай мне, о друг мой прекрасный,

Ты о любви нашей робкой и бедной.

 

Дышит земля всем своим ароматом,

Небу разверстая, только вздыхает;

Самое небо с нетленным закатом

В тихом заливе себя повторяет.

 

Что же тут мы или счастие наше?

Как и помыслить о нем не стыдиться?

В блеске, какого нет шире и краше,

Нужно безумствовать — или смириться!

 

Январь 1886

 

«Ты вся в огнях. Твоих зарниц…»

 

 

Ты вся в огнях. Твоих зарниц

И я сверканьями украшен;

Под сенью ласковых ресниц

Огонь небесный мне не страшен.

 

Но я боюсь таких высот,

Где устоять я не умею.

Как сохранить мне образ тот,

Что придан мне душой твоею?

 

Боюсь — на бледный облик мой

Падет твой взор неблагосклонный,

И я очнусь перед тобой

Угасший вдруг и опаленный.

 

3 августа 1886

 

«Вечный хмель мне не отрада…»

 

 

Вечный хмель мне не отрада —

Не ему моя любовь,

Не тяну я винограда

Одуряющую кровь.

 

Но порой резво и пылко

Обновляя жизнь мою,

Для меня несет бутылка

Золотистую струю.

 

Рвутся нити, пробка рвется,

Напряженная давно,

И в стакан шумящий льется

Искрометное вино.

 

29 июля 1887

 

«Сегодня день твой просветленья…»

 

 

Сегодня день твой просветленья,

И на вершине красоты

Живую тайну вдохновенья

Всем существом вещаешь ты.

 

Мечты несбыточной подруга,

Царишь с поэтом ты вдвоем, —

А завтра, верно, мы друг друга

И не найдем и не поймем.

 

Так, невозможно-несомненно,

Огнем пронизан золотым,

С закатом солнечным мгновенно

Чертогов ярких тает дым.

 

19 июня 1887

 

Оброчник

 

 

Хоругвь священную подъяв своей десной,

Иду — и тронулась за мной толпа живая,

И потянулись все по просеке лесной,

И я блажен и горд, святыню воспевая.

 

Пою — и помыслам неведом детский страх:

Пускай на пенье мне ответят воем звери, —

С святыней над челом и песнью на устах,

С трудом, но я дойду до вожделенной двери.

 

17 сентября 1889

 

«Полуразрушенный, полужилец могилы…»

 

 

Полуразрушенный, полужилец могилы,

О таинствах любви зачем ты нам поешь?

Зачем, куда тебя домчать не могут силы,

Как дерзкий юноша, один ты нас зовешь?

 

— Томлюся и пою. Ты слушаешь и млеешь;

В напевах старческих твой юный дух живет.

Так в хоре молодом: Ах, слышишь, разумеешь! —

Цыганка старая одна еще поет.

 

4 января 1888

 

«Только что спрячется солнце…»

 

 

Только что спрячется солнце,

Неба затеплив красу,

Тихо к тебе под оконце

Песню свою понесу.

 

Чистой и вольной душою,

Ясной и свежей, как ночь,

Смейся над песнью больною,

Прочь отгоняй ее, прочь!

 

Как бы за легким вниманьем

В вольное сердце дотоль

Вслед за живым состраданьем

Та же не вкралася боль!

 

14 января 1888

 

Quasi Una Fantasia

 

 

Сновиденье,

Пробужденье,

Тает мгла.

Как весною,

Надо мною

Высь светла.

 

Неизбежно,

Страстно, нежно

Уповать,

Без усилий

С плеском крылий

Залетать

 

В мир стремлений,

Преклонений

И молитв;

Радость чуя,

Не хочу я

Ваших битв.

 

31 декабря 1889

 

Ракета

 

 

Горел напрасно я душой,

Не озаряя ночи черной:

Я лишь вознесся пред тобой

Стезею шумной и проворной.

 

Лечу на смерть вослед мечте.

Знать, мой удел — лелеять грезы

И там со вздохом в высоте

Рассыпать огненные слезы.

 

24 января 1888

 

«Упреком, жалостью внушенным…»

 

 

Упреком, жалостью внушенным,

Не растравляй души больной;

Позволь коленопреклоненным

Мне оставаться пред тобой!

 

Горя над суетной землею,

Ты милосердно разреши

Мне упиваться чистотою

И красотой твоей души.

 

Глядеть, каким прозрачным светом

Окружена ты на земле,

Как божий мир при свете этом

В голубоватой тонет мгле.

 

О, я блажен среди страданий!

Как рад, себя и мир забыв,

Я подступающих рыданий

Горячий сдерживать прилив.

 

31 января 1888

 

Алмаз

 

 

Не украшать лицо царицы,

Не резать твердое стекло,

Те разноцветные зарницы

Ты рассыпаешь так светло.

 

Нет! В переменах жизни тленной

Среди явлений пестрых — ты

Всё лучезарный, неизменный

Хранитель вечной чистоты.

 

9 февраля 1888

 

«Как трудно повторять живую красоту…»

 

 

Как трудно повторять живую красоту

Твоих воздушных очертаний;

Где силы у меня схватить их на лету

Средь непрестанных колебаний?

 

Когда из-под ресниц пушистых на меня

Блеснут глаза с просветом ласки,

Где кистью трепетной я наберу огня?

Где я возьму небесной краски?

 

В усердных поисках всё кажется: вот-вот

Приемлет тайна лик знакомый, —

Но сердца бедного кончается полет

Одной бессильною истомой.

 

26 февраля 1888

 

Зной

 

 

Что за зной! Даже тут, под ветвями,

Тень слаба и открыто кругом.

Как сошлись и какими судьбами

Мы одни на скамейке вдвоем?

 

Так молчать нам обоим неловко,

Что ни стань говорить — невпопад;

За тяжелой косою головка

Словно хочет склониться назад.

 

И как будто истомою жадной

Нас весна на припеке прожгла,

Только в той вон аллее прохладной

Средь полудня вечерняя мгла…

 

29 мая 1888

 

«Теснее и ближе сюда!..»

 

 

Теснее и ближе сюда!

Раскрой ненаглядное око!

Ты в сердце с румянцем стыда.

Я — луч твой, летящий далеко.

 

На горы во мраке ночном,

На серую тучку заката,

Как кистью, я этим лучом

Наброшу румянца и злата.

 

Напрасно холодная мгла,

Чернея, всё виснет над нами, —

Пускай и безбрежность сама

От нас загорится огнями.

 

4 сентября 1888

 

«Роями поднялись крылатые мечты…»

 

 

Роями поднялись крылатые мечты

В весне кругом себя искать душистой пищи,

Но на закате дня к себе, царица, ты

Их соберешь ко сну в таинственном жилище.

 

А завтра на заре вновь крылья зажужжат,

Чтобы к незримому, к безвестному стремиться:

Где за ночь расцвело, где первый аромат —

Туда перенестись и в пышной неге скрыться.

 

17 февраля 1889

 

Она

 

 

Две незабудки, два сапфира —

Ее очей приветный взгляд,

И тайны горнего эфира

В живой лазури их сквозят.

 

Ее кудрей руно златое

В таком свету, какой один,

Изображая неземное,

Сводил на землю Перуджин.

 

20 марта 1889

 

На качелях

 

 

И опять в полусвете ночном

Средь веревок, натянутых туго,

На доске этой шаткой вдвоем

Мы стоим и бросаем друг друга.

 

И чем ближе к вершине лесной,

Чем страшнее стоять и держаться,

Тем отрадней взлетать над землей

И одним к небесам приближаться.

 

Правда, это игра, и притом

Может выйти игра роковая,

Но и жизнью играть нам вдвоем —

Это счастье, моя дорогая!

 

26 марта 1890

 

К ней

 

 

Кто постигнет улыбку твою

И лазурных очей выраженье,

Тот поймет и молитву мою

И восторженных уст песнопенье.

 

День смолкает над жаркой землей,

И, нетленной пылая порфирой,

Вот он сам, Аполлон молодой,

Вдаль уходит с колчаном и лирой.

 

Пусть ты отблеск, пленяющий нас,

Пусть за ним ты несешься мечтою,

Но тебе — наш молитвенный час,

Что слетает к нам в душу с зарею.

 

21 апреля 1890

 

«Была пора, и лед потока…»

 

 

Была пора, и лед потока

Лежал под снежной пеленой,

Недосягаемо для ока

Таился речки бег живой.

 

Пришла весна, ее дыханье

Над снежным пронеслось ковром,

И стали видны содроганья

Струи, бегущей подо льдом.

 

И близки дни, когда все блага

К нам низведет пора любви

И мне зарей раскроет влага

Объятья чистые свои.

 

1 апреля 1890

 

«Давно ль на шутки вызывала…»

 

 

Давно ль на шутки вызывала

Она, дитя, меня сама?

И вот сурово замолчала,

Тепло участия пропало,

И на душе ее зима.

 

— Друг, не зови ее суровой.

Что снегом ты холодным счел —

Лишь пробужденье жизни новой,

Сплошной душистый цвет садовый,

Весенний вздох и счастье пчел.

 

22 апреля 1890

 

«Людские так грубы слова…»

 

 

Людские так грубы слова,

Их даже нашептывать стыдно!

На цвет, проглянувший едва,

Смотреть при тебе мне завидно.

 

Вот роза раскрыла уста, —

В них дышит моленье немое,

Чтоб ты пребывала чиста,

Как сердце ее молодое.

 

Вот, нежа дыханье и взор,

От счастия роза увяла

И свой благовонный убор

К твоим же ногам разроняла.

 

Начало октября 1889

 

«Из тонких линий идеала…»

 

 

Из тонких линий идеала,

Из детских очерков чела

Ты ничего не потеряла,

Но всё ты вдруг приобрела.

 

Твой взор открытей и бесстрашней,

Хотя душа твоя тиха;

Но в нем сияет рай вчерашний

И соучастница греха.

 

11 ноября 1890

 

«Если бы в сердце тебя я не грел, не ласкал…»

 

 

Если бы в сердце тебя я не грел, не ласкал,

Ни за что б я тебе этих слов не сказал;

Я боялся б тебя возмутить, оскорбить

И последнюю искру в тебе погасить.