Отношение разночинской интеллигенции к идее личности

 

Завершая дворянскую эпоху, разночинцы лишь усваивали и развивали мировоззрение передовых дворян. По этой причине в их взглядах обнаруживается все та же вера в человеческий разум, в прогрессивную роль образованных сословий, тяга к отвлеченным началам духовной культуры.

Об этом говорили В. Белинский, Н. Черны-шевский и др.

Белинский всю энергию направил на изучение внутренних рычагов отрицания изжившей формы русской общественной жизни, ее замены новой «действительностью», но стал выводить эти рычаги из абстрактного понятия человеческой личности (а эту личность кто-то еще должен освободить)[26], то есть из разума наиболее культурных слоев общества, из интеллигенции, а не из массовой силы исторического развития. Это сделало его просветителем, а просветитель борется не с самой действительностью, а с устаревшими понятиями об этой действительности. Он не исходит из идеала сословий или классов, поэтому логично и незаметно теряет надобность изучения внутренних причин общественного развития.

Надобности изучения таких именно внутренних причин общественного развития не было ни у Н. Чернышевского, ни у видных критиков и публицистов В. Зайцева (1842–1882), А. Пыпина (1833–1904) и М. Антоновича (1835–1918), как не было ее ни у разночинской и дворянской интеллигенции в целом.

Была лишь идея личности, а она заставляла идеализировать общество, переносить акценты на выяснение того, каким общество должно быть в будущем, а не в настоящем, когда за осуществление идеалов возьмутся крестьяне, разбуженные дворянской или разночинской интеллигенцией[27].

Однако разночинская интеллигенция не только осваивала дворянские взгляды, но и пыталась пойти дальше передовых дворян.

Так, уже в 1840 годы разночинцы поняли, что «разум» просвещенного дворянства не срабатывает и пришли к выводу о необходимости его замены более практическим разумом, разночинским.

В связи с этим они стали иначе смотреть на вопрос о роли образованных сословий в жизни общества. Тот же Н. Чернышевский указал на противоречивый характер связи так называемых передовых людей и общества в целом, в результате которого сама деятельность просвещенного разума предстала во всем блеске его взлетов и падений, долгих остановок и резких скачков вперед.

Исторический процесс, говорил он, всегда подготавливался тем, что передовые люди находили жизнь своего времени чрезвычайно тяжелою. Они постоянно призывали к совершенствованию общества, и народная масса в конце концов начинала работать над исполнением тех немногих желаний, которые проникли в нее от лучших людей. Но эта работа никогда не бывала успешной. Уже на половине дел истощалось усердие, изнемогала сила просвещенных классов, и общественная жизнь снова впадала в долгий застой. Однако и в период застоя передовые не останавливали поиска новых путей развития. И пока масса завершала то, к чему она успела приложить руки за время своей короткой исторической работы, передовые вновь начинали доказывать, что перестройка не докончена, что общественное здание по-прежнему ветшает, что народу опять необходимо приняться за дело, теперь уже в более широких масштабах. И вновь их голос «отвергался уставшим обществом, как беспокойный крик, мешающий отдыху; потом, по восстановлении своих сил, общество начинало все больше и больше прислушиваться к мнению, на которое негодовало прежде, понемногу убеждалось, что в нем есть доля правды, с каждым годом признавало эту долю все в большем размере, наконец, готово было согласиться с передовыми людьми в необходимости новой перестройки, и при первом благоприятном обстоятельстве с новым жаром принималось за работу, и опять бросало ее, не кончив, и опять дремало, и опять работало» [28].

Такой взгляд на личность отличался не только от воззрений В. Белинского и его ближайших сподвижников, но и от французских утопических социалистов XIX века.

Французский социализм отстаивал идею общественного разума, но ключ к нему искал в индивидуальном сознании человека.

На этом же стояли и русские дворяне. Они были убеждены в том, что общественная среда является реализацией свойств индивидуума, поэтому совершенствуется под влиянием изменений, происходящих в индивидууме, а сам индивидуум развивает себя посредством новых знаний.

В сравнении с ними подход Н. Чернышевского имел значительное преимущество, он ставил индивидуума в связь не только с личным знанием, но и с интеллектуальными ресурсами всего образованного сословия. Без сомнения, это делало природу его лучших людей более общественной, чем она была у русских дворян, французских социалистов и у В. Белинского.