Икона Божьей Матери «Цвет Неувядаемый».

Сочетаніе, игра красокъ — поразительныя. Царица Небесная и Богомладенецъ въ коронахъ. Одѣяніе Ея — красное, въ роскошныхъ цвѣтахъ, Богомладенецъ въ свѣтломъ одѣяніи, Владычица въ правой рукѣ держитъ великолѣпнѣйшую, большую красную розу, Спаситель въ правой рукѣ держитъ скипетръ, а въ лѣвой державу. Ликъ Богородицы такой скорбный, скорбный, а ликъ Спасителя, наоборотъ, очень строгій. Подъ ними живописнѣйшая, тяжелая гирлянда изъ красныхъ розъ. «Да вы вглядитесь, удивленно-восторженно вскрикиваетъ Катя, икона-то вѣдь не руками человѣческими написана, а самоизображающаяся на пескѣ, какъ на экранѣ. Обратите вниманіе на краски, это не земные — небесные цвѣта». Нельзя было не согласиться, что это не естественное изображеніе. «Только почему темное пятно на ликѣ Богородицы, на правой щекѣ ея?» — говоритъ она. Но мы никакого пятна не видѣли, ликъ Богоматери былъ совершенно чистый, и отвѣчаемъ ей, что мы не видимъ на ликѣ никакого пятна. «А я вижу темное пятно на правой щекѣ Ея, повторяетъ Катя, а младенецъ Христосъ мнѣ улыбается. Какое-то предвѣстіе мнѣ». Но мы, по просту говоря, приняли это за женскую фантазію. Хотѣлось взять хоть щепотку песку изъ-подъ этого изображенія. Но такъ какъ, по разсказамъ пытавшихся это дѣлать, изображеніе въ такихъ случаяхъ исчезаетъ, то пришлось воздержаться отъ этого. Зато Катя взяла нѣсколько березовыхъ листиковъ, плававшихъ поверхъ воды. Кажется, два изъ нихъ сейчасъ же были подѣлены между присутствующими, а остальные она взяла себѣ. Тутъ у обоихъ насъ одновременно мелькнула мысль: «Не имѣетъ ли это какой связи съ предсказаніемъ прозорливой старухи?» Во всякомъ случаѣ, для вѣрующаго человѣка это — несомнѣнная святыня. Хорошо, что мы все-таки успѣли вовремя, и увидать, и поклониться этой чудесно-явленной иконѣ Богоматери.

В скорѣ на это явленіе было обращено вниманіе коммунистическаго молодняка, пылающаго антирелигіозной воинственностью. Сначала рѣшили было вырубить на этомъ живописномъ зеленомъ островкѣ среди золотого моря ржи, всю растительность, молъ, для распашки участка, который попусту пропадаетъ. Но крестьяне ближайшихъ селеній воспротивились этому, въ складчину откупили этотъ уголокъ земли. Началось глухое состязаніе съ коммунистами, которые установили свой секретный караулъ, чтобы наблюдать за приходящими богомольцами, а крестьянами были установлены свои секретныя дежурства для охраны участка съ колодцемъ.

Я вленіе образа неизмѣнно продолжалось... Въ концѣ концовъ, власти рѣшили проявить свою твердость. Была прислана саперная команда, чтобы закопать колодецъ. Явились саперы на мѣсто работы подъ предводительствомъ одного молодого, горбоносаго брюнета, все мужики такъ лѣтъ по тридцати-тридцати пяти. Первымъ дѣломъ, конечно, каждому захотѣлось взглянуть, что тутъ такое, что за диковинка. Подошли къ колодцу, а икона и явила себя имъ. во всей своей красотѣ. «Глянь, ребята, тамъ, въ колодцѣ какая хорошая икона Богородицы плаваетъ, надо ее сперва вынуть, не съ ней же засыпать колодецъ». Тутъ молодой брюнетъ съ горбатымъ носомъ рявкнулъ на него: «Приказано зарывать, надо зарывать, а не разводить здѣсь свои христіанскія сантиментальности!» — «Экъ, какая притча, мало что приказано», небрежно отвѣтило ему наше мужичье, и всѣ столпились у колодца, стараясь увидать, что тутъ за чудо. А тотъ, кто подошелъ первый, перекрестился, распластался у колодца и опустилъ руки въ воду, чтобы вынуть икону. А икона вдругъ исчезла. Это какъ-то еще больше подѣйствовало на мужиковъ. Явное чудо! Тотъ вынулъ руки изъ воды, отъ которой шелъ тонкій ароматъ, сдѣлалъ нѣсколько вращательныхъ движеній руками, такихъ, когда хотятъ испытать, будетъ ли больно, затѣмъ началъ осматривать правую руку и удивленно говоритъ про себя: «чистая рука!» И вдругъ громко оповѣщаетъ, крутя руками: «Робя, да я, вѣдь, исцѣлился, ревматизма то моего, какъ и не было, и язва вотъ на этой рукѣ, что была у меня, неизлѣчимая, всѣ вы знаете, — тоже зажила, пропала. Пресвятая Богородица, значится, исцѣлила меня!» — «А какой ароматъ-то по всей полянѣ отъ колодца, слыхали вы еще такой когда-нибудь?» — проговорили всѣ въ одинъ голосъ. «Она, наша Заступница, открыто являетъ намъ свое знаменіе, а я буду зарывать этотъ колодецъ, надругаться, значитъ, надъ этимъ знаменіемъ, да ни въ жисть, пусть хоть сейчасъ меня убиваютъ на мѣстѣ!» Такъ ни одинъ ни одной горсти земли и не бросилъ въ этотъ колодецъ.

С тало вечерѣть. Отъ колодца тонкій, высокій столбъ свѣта поднялся вверхъ... «Понялъ, товарищъ, что тутъ?» — нѣсколько голосовъ обратилось къ молодому брюнету. Тотъ ни звука не подалъ въ отвѣтъ. Такъ ни съ чѣмъ и ушли отъ колодца. Власти пробовали обносить лужайку колючей проволокой, ничего не помогаетъ, исчезаетъ проволока, а богомольцевъ не убываетъ, а все увеличивается. Свѣтлый столбъ почти кажду ночь поднимается надъ этой лужайкой къ небу. Въ концѣ концовъ, спутанной колючей проволокой завалили всю эту лужайку и перестали допускать къ ней богомольцевъ. Но чудеса отъ колодца не прекращались. Нѣсколько разъ исчезала стража, и никто и понять не могъ, куда дѣвались люди. Нѣсколько разъ вся масса колючей проволоки сгорала. Видъ витой колючей проволоки сохранялся, только сѣрѣла она, а подойти, тронуть ее чуть-чуть пальцемъ, разсыпалась, какъ пепелъ. На чудо шли богомольцы изъ другихъ губерній, чтобы поклониться чудесно явленному образу и взять святой водички. Въ народѣ даже говорили, что она идетъ вмѣсто причастія, потому что не всегда стало можно причащаться, такъ принимаютъ глотокъ этой воды. Были случаи, что совѣтская стража убивала богомольцевъ. Но появившіеся Силаевскіе партизаны, въ отвѣтъ на это, стали истреблять совѣтскія заставы. Наконецъ, въ одну ночь икона Владычицы поднялась на небо. Облачно было. Вдругъ (что было видно весьма и весьма далеко), отъ колодца поднялся свѣтлый, свѣтлый столбъ, свѣтлѣе, чѣмъ всегда, освѣтивъ на широкомъ пространствѣ облака, на которыхъ и появился громадный, свѣтлый образъ Богоматери съ Младенцемъ, и долго держался на облакахъ надъ тѣмъ мѣстомъ. Не одна деревня могла наблюдать это, а вся округа... Потомъ образъ сталъ медленно какъ бы входить въ облако, одновременно блѣднѣлъ и столбъ свѣта. Наконецъ, образъ скрылся въ облакѣ совсѣмъ. Потухъ и этотъ свѣтъ.

 

Странствующій священникъ.

Н ынѣшнее историческое безвременье породило на Руси новый видъ подвижника — странствующаго священника. Тяжелый этотъ подвигъ требуетъ полнаго самоотверженія ради благовѣстія имени Христова, ради благовѣстія Истины въ окутывающемъ нашу родину мракѣ Лжи и богоотрицанія, дошедшаго до самаго отъявленнаго богоборчества.

О динъ такой странствующій священникъ вдругъ очутился въ нашихъ краяхъ. Страдная рабочая пора была въ деревнѣ, кончался сѣнокосъ, и надо было немедленно начинать жнитво, такъ какъ рожь уже вполнѣ поспѣла. Но въ праздничный день (мѣстный церковный праздникъ), хотя за отсутствіемъ священника службы въ церкви села Георгіевскаго и не было, народъ праздновалъ, и въ подавляющемъ большинствѣ не вышелъ въ поле на работы. Церковь была открыта. Народъ входилъ, ставилъ свѣчи, молился и выходилъ... Нѣкоторые шли на погостъ, помолиться на могилахъ. У церкви собралась значительная толпа людей. Въ этой толпѣ почти въ полномъ составѣ оказался волостной исполнительный комитетъ, учитель Георгіевскій, всѣ трое Боевыхъ и другіе сельчане Георгіевскаго, и изъ той и другой Богдановки... Всѣ галдятъ, разговариваютъ, по русской поговоркѣ: у кого что болитъ, тотъ про то и говоритъ. Въ данный моментъ общимъ недугомъ оказалось отсутствіе въ селѣ духовенства, безъ котораго церковь — сирота. Вдругъ къ этой толпѣ подходитъ какой-то странный человѣкъ, съ сундучкомъ за спиной, пристроенномъ на ремняхъ на подобіе ранца. По виду — самый заурядный деревенскій мужиченка, роста, пожалуй, высокаго, съ лица худощавъ, щеки даже втянуты, жиденькая, свѣтлая бородка. Зато какіе-то необыкновенные у него глаза, бездонно-глубокіе, и въ самой глубинѣ ихъ — словно искорки крестообразныя сверкаютъ. На головѣ старенькій, неопредѣленнаго цвѣта, картузъ, снявъ который, онъ сначала помолился на церковь, а потомъ привѣтствовалъ всѣхъ словами: «Миръ честному собранію!» Рѣденькіе, но, по видимости, длинные волосы были аккуратно уложены подъ картузомъ.

Н овый человѣкъ сразу привлекъ общее вниманіе.

— З дравствуй, прохожій, — отвѣтили ему.

— П озвольте малость отдохнуть здѣсь съ вашей честной кампаніей, а то уморился я вельми, — проговорилъ странникъ и, снявъ съ плечъ сундучекъ, сѣлъ на скамейку и, поставивъ его подлѣ себя, облокотился на него.

Н овичка сразу обступили со всѣхъ сторонъ. Особенно имъ заинтересовались комитетскіе, такъ сказать, власть имущіе. Къ нему подсѣлъ самъ Ефремовъ, противъ него встали всѣ трое Боевыхъ, а секретарша спрашиваетъ странника: «Кто вы такой, откуда и по какому дѣлу пришли сюда?

— Д а, вѣдь, я одинъ, барышня, — отвѣчаетъ тотъ, — ну и спроси меня, что тебѣ здѣсь надо. Ну да, впрочемъ, это какъ ты хочешь. Кто я такой? Странникъ. Ну скажемъ — Николай Цвѣтковъ, захожій изъ дальнихъ мѣстъ. Вотъ пришелъ, можетъ работу здѣсь найду себѣ. Помимо всего прочаго, я — ходячая универсальная мастерская: могу и сапоги шить, и самоваръ или что другое въ хозяйствѣ запаять, швейную машину починить, и все такое прочее... А нѣтъ, такъ просто на хозяйственныя работы можетъ кто возьметъ. За платой я не гонюсь, кто что дастъ и спасибо, лишь бы какъ прожить, да былъ бы какой-то кусокъ для дальнѣйшаго странствованія.

М ногіе обратили вниманіе, что по разговору это не простой мужикъ.

— Д а первые хоть мы возьмемъ, — отозвались Боевы.

— Н у вотъ и спаси Христосъ! Спаситель сказалъ: «Понеже сотвористе единому изъ братій Моихъ меньшихъ, Мнѣ сотвористе».

— Т акъ-то оно все такъ, — заговорилъ Ефремовъ, — все это хорошо, да говорите — «помимо всего прочаго». А вотъ это самое «все прочее-то», что он такое?

— Н е надо спѣшить, другъ мой, въ свое время дойдемъ и до этого, — отвѣчаетъ странникъ. Позвольте вотъ узнать: что у васъ, праздникъ сегодня какой, что вы собрались у храма Божія? Домъ Божій хорошъ у васъ, полюбовался я, видно народъ вѣрующій, благочестивый у васъ здѣсь.

— Д омъ-то Божій хорошъ, — отвѣчаютъ ему, — да вотъ пустуетъ. Праздникъ у насъ нынче, а службы въ церкви нѣтъ, потому — духовенство наше забрали на принудительныя работы (гдѣ-то окопы понадобилось рыть). Вотъ мы и разсуждаемъ здѣсь, гдѣ бы хоть какого-нибудь старенькаго, заштатнаго попа найти, пусть даже хоть на время. Больно ужъ неловко безъ попа-то.

— В отъ оно что, — буркнулъ странникъ. Началъ онъ соображать, что же за день сегодня, выходитъ. Святой равноапостольной мѵроносицы Христовой Маріи Магдалины! Значитъ это вашъ церковный праздникъ.

А затѣмъ, обращаясь въ сторону Ефремова, говоритъ: — Вотъ оно само собой дѣло дошло и до этого «всего прочаго». Теперь я вамъ скажу, что я свя-щен-никъ, — раздѣльно проговорилъ странникъ. Вотъ это и есть то самое «все прочее». Значитъ, опять Господь меня привелъ туда, гдѣ я нуженъ.

С перва всѣ съ недовѣріемъ уставились на него, а барышня-секретарша съ удивленіемъ спрашиваетъ его: «Свя-щен-никъ вы? Правда? Не шутите? Какъ же васъ зовутъ?»

— К акая здѣсь можетъ быть шутка, священникъ, такъ священникъ. Онъ вынулъ изъ-подъ рубашки и показалъ свой іерейскій крестъ. — Зовутъ меня отецъ Николай.

— К акъ же вы къ намъ, да еще въ такомъ видѣ попали? — снова спрашиваетъ она.

— А теперь, милые вы мои, ходить въ такомъ видѣ самое удобное. Въ рясѣ по нынѣшнимъ временамъ далеко не уйдешь, а я долженъ ходить. Взялъ я на себя вотъ такой подвигъ, конечно, не одинъ я, есть и другіе такіе, — странствуемъ по землѣ Русской, благовѣствуемъ имя Господне. А ты вѣрующая, барышня? — въ свою очередь спросилъ онъ ее.

— О на у насъ настоящая мѵроносица, хоть сейчасъ бы за Христомъ пошла, — отвѣтилъ за нее Ефремовъ.

Б арышня покраснѣла и отозвалась:

— С мѣются они надо мной.

— В ѣрующая, такъ это очень хорошо. Какой тутъ смѣхъ, какой конфузъ? Вѣровать въ Бога — значитъ умѣть понимать красоту жизни, каковая только и раскрывается вѣрою въ Бога. Знаю я, какъ наша молодежь искала красоту жизни, стремилась, стремилась къ подвигу. Святое время было. На что промѣняли истинную красоту? Отецъ Николай поникъ головой. — Жалѣю, что не могу теперь совершить службу Божію въ вашемъ чудесномъ храмѣ. Усталъ — само собой, да утромъ, хоть сухарей съ водой, да поѣлъ: служить нельзя. А если хотите, то въ вечеру отслужимъ всенощную, а завтра утромъ обѣденку, вотъ и почтимъ достойно мѵроносицу Христову, святую Марію Магдалину. День завтра рабочій, ну можемъ отслужить пораньше, ничего не потеряется, святая сама поможетъ въ работахъ. Можетъ быть, еще какой-никакой хорикъ соберется, съ хорикомъ-то все-таки чиннѣе выйдетъ.

— Д а былъ у насъ, авось соберемъ. Самый главный-то пѣвчій вотъ кто у насъ, — сказалъ учитель, указывая на Ивана Панкратьевича, — а я за регента.

— Н у вотъ и чудесно! Вотъ я, значитъ, съ Божіей помощью, со всѣми вами и познакомился.

М іромъ было рѣшено, что всенощная будетъ служиться въ шесть часовъ вечера, а къ тому времени отецъ Николай долженъ былъ отдохнуть и подкрѣпиться немного. Боевы позвали его къ себѣ. Тяжело поднялся со скамейки отецъ Николай и, закинувъ за спину свой завѣтный сундукъ, поплелся за ними. Улучивъ моментъ, Иванъ Панкратьевичъ сдѣлалъ мнѣ многозначительный знакъ глазами, который я принялъ, какъ приглашеніе быть у нихъ и, конечно, не преминулъ къ обѣденному часу быть тамъ. Видя, что усталость и дрема одолѣваютъ гостя, добродушные Боевы устроили «странника» на отдыхъ въ сараѣ, на свѣжемъ душистомъ сѣнѣ, покрывъ его простыней изъ самотканнаго деревенскаго холста. Но, оставшись одинъ, какъ потомъ разсказывалъ Иванъ Панкратьевичъ, отецъ Николай сталъ на колѣни и началъ молиться передъ образомъ, который всегда носилъ при себѣ. Потомъ легъ и заснулъ, какъ говорится, мертвецкимъ сномъ. Для него это былъ настоящій отдыхъ, — не то, что гдѣ-нибудь въ лѣсу, подъ елью или въ старомъ заброшенномъ овинѣ. Когда Иванъ Панкратьевичъ пошелъ будить гостя къ обѣду, онъ нашелъ его уже бодрствующимъ опять на молитвѣ. Придя въ избу, странникъ помолился на иконы и привѣтствовалъ домохозяевъ словами: «Миръ дому сему!» Сразу обратилъ онъ вниманіе на духовныя картины, украшавшія стѣны. Не послѣдніе ли это отблески въ прошлое уходящей Христовой Россіи, не послѣдніе ли вздохи русской святости?

С тарикъ Панкратій, хозяинъ дома, строго сказалъ всѣмъ: «Надо подойти подъ благословеніе къ батюшкѣ».

— Н аружный-то видъ у меня больно ужъ не священническій, вотъ, навѣрно, и стѣсняются, — сказалъ отецъ Николай и, вынувъ изъ-подъ рубашки свой іерейскій крестъ, благословилъ всѣхъ имъ, и всѣ приложились ко кресту. Пригласили садиться за столъ. Отецъ Николай прочиталъ молитву и благословилъ трапезу.

У знавъ, что гость странствующій священникъ, одна изъ женщинъ осмѣлѣла и спрашиваетъ его: «А не бошься ты, батюшка, въ такое страшное время ходить съ проповѣдью? Опасно вѣдь. Люди сейчасъ хуже дикихъ звѣрей стали».

— П равда-то оно правда, да робостью Царства небеснаго не достигнешь, дорогіе мои, а самое главное — сейчасъ не о себѣ надо думать, а какъ бы спасти, кого еще спасти можно. Одного удастся спасти, и то хорошо, а если удастся спасти десятокъ, то какъ надо благодарить Бога за это. Такъ и смотришь, гдѣ хоть маленькая искорка добра, искорка вѣры теплится, надо ее попробовать раздуть въ большой пламень. Иногда даже и тамъ, гдѣ наружно не видно никакой искры, пытаешься зажечь пламень, и удается, Богъ поспѣшествуетъ.

П ослѣ обѣда отецъ Николай открылъ свой завѣтный сундукъ, говоря: «Въ нынѣшней борьбѣ за душу человѣка, за душу русскаго народа есть три пріема: короткое, но сильное, доходчивое поученіе, за нимъ — исповѣдь, а потомъ причастіе Святыхъ Таинъ. И поэтому мнѣ всегда необходимо имѣть при себѣ запасные Святые Дары. И когда я служу, всегда стараюсь ихъ заготовить себѣ. Но въ моемъ странствованіи могутъ возникать и всякія непредвидѣнности... Поэтому при мнѣ всегда святой Антиминсъ, на которомъ совершается божественная Литургія, епитрахиль, и все, что потребно для совершенія Божественной Литургіи, можно сказать — алтарь у себя за плечами. Маленькая, складная серебряная чаша, сдѣлалъ мнѣ одинъ мастеръ, такой же дискосъ, копье, лжица... И — полный, мною отъ руки написанный служебникъ на всѣ случаи, на всѣ потребы».

О нъ показалъ свой сундукъ, который имѣлъ два отдѣленія: одно — техническое, гдѣ различные инструменты, и другое — святое, вмѣщающее въ себя необходимыя богослужебныя принадлежности. Сверху же толстая книга, написанная отъ руки тушью. «Вотъ тутъ у меня службы на всѣ потребы», — объясняетъ онъ, и даетъ мнѣ посмотрѣть эту книгу, написанную мелкимъ, четкимъ почеркомъ. Смотрю — тамъ старые русскіе романсы и прочая всякая всячина, разнообразіе удивительное. Я вопросительно посмотрѣлъ на него. «А ты не удивляйся» — отвѣчаетъ онъ на мое недоумѣніе. «Сколько любопытныхъ разглядывало у меня эту книгу, и возвращали приговаривая: молодецъ, товарищъ, живешь, не унываешь. А я отвѣчаю: Зачѣмъ унывать, когда жизнь такая интересная. А ты гляди вотъ». И онъ объяснилъ мнѣ секретъ этой книги. Дѣйствительно, тамъ было все нужное для каждой требы, для каждаго богослуженія. — «Теперь церковную книгу могутъ и отобрать, да еще и посадятъ, а безъ служебника все-таки нельзя, а надъ этой потѣшаются, а сути-то ея и не находятъ пока что. Въ наше время надо быть «мудрымъ, какъ змій», какъ училъ Самъ Христосъ Спаситель».

В сенощная затянулась довольно долго и прошла при исключительномъ стеченіи молящихся. Церковь не только не вмѣстила всѣхъ, но была и снаружи окружена народомъ. Прекрасно пѣлъ хоръ. Подъ конецъ службы отецъ Николай сказалъ краткое поученіе. Голосъ его звучалъ очень громко, такъ что стоявшіе и снаружи, но неподалеку отъ оконъ, могли слышать. Говорилось о грѣхѣ и о послѣдствіяхъ его еще въ этой жизни. «Сѣмя доброе даетъ добрый плодъ, худое сѣмя даетъ худые и всходы, острые шипы которыхъ будутъ наносить кровавыя раны тому же самому, кто это сѣмя посѣялъ.

В ъ жизни человѣка сѣяніе добраго сѣмени — исполненіе воли Божіей, Его святыхъ заповѣдей, которое всегда приноситъ сладкіе плоды и въ этомъ мірѣ, а особенно въ жизни будущей. Засѣваніе же сѣмянъ худыхъ — это жизнь противу заповѣдей Божіихъ, нарушеніе воли Божіей, которымъ человѣкъ оскорбляетъ своего Творца и которое еще здѣсь на землѣ приноситъ ему горькіе плоды — страданіе въ жизни, и готовитъ страшную участь въ жизни будущей.

С ѣмена добрыя — богоугожденіе въ жизни — святость; сѣмена худыя — нарушеніе заповѣдей Божіихъ — грѣхъ. Избери себѣ, православный христіанинъ, въ этой жизни сѣмена добрыя, чтобы получить и добрые плоды. Знай — человѣкъ былъ созданъ безъ грѣха, святымъ и поселенъ Богомъ-Творцомъ въ раю. Его назначеніе было: блюсти рай, въ которомъ онъ поселенъ, и, наслаждаясь его красотами, славить своего Творца и исполнять Его самыя легкія заповѣди. Но человѣкъ не былъ связанъ святостью. Творецъ наградилъ его свободной волей. Ибо въ очахъ Господа Бога только та добродѣтель имѣетъ подлинную цѣнность, кторая не вынуждается, а является свободнымъ изъявленіемъ сердца, тогда какъ грѣхъ, овладѣвая человѣкомъ, отнимаетъ у него эту свободу, связываетъ его, дѣлая его своимъ плѣнникомъ. Человѣку на выборъ были даны: послушаніе и преслушаніе. И онъ, будучи прельщенъ лукавымъ, избралъ «преслушаніе». Не заповѣди Божіи были тяжелы, а оказалось тяжко само послушаніе, какъ бы заповѣди легки ни были. Святость есть нормальное, здоровое состояніе души человѣка, грѣхъ — болѣзнь ея. Какъ разныя бываютъ болѣзни тѣла, болѣе тяжелыя и болѣе легкія, простыя и заразныя, такъ и разныя бываютъ болѣзни души. Но противъ болѣзней тѣла существуетъ медицина, которая постоянно совершенствуется. И часто человѣкъ, благодаря вмѣшательству медицины, поправляется отъ тяжелаго недуга и становится еще здоровѣе. Такъ же и болѣзни души. А какъ показываетъ сама жизнь, болѣзни души почти всѣ въ большей или меньшей степени заразительны. Единственнымъ средствомъ противъ нихъ является только слово Божіе, а единственной лѣчебницей — Церковь Христова, гдѣ невидимо присутствуетъ Самъ Великій Врачъ душъ и тѣлесъ Іисусъ Христосъ. Только съ вѣрой приди къ Нему, не уйдешь не исцѣленнымъ. Согрѣшилъ, — приди, покайся, попроси прощенія, и Онъ проститъ. Согрѣшилъ весь народъ, весь народъ долженъ и каяться. Будемъ молиться Господу: «Пошли намъ, Господи, духъ покаянія!» Молитвами святыя мѵроносицы и равноапостольныя Маріи Магдалины, помилуй насъ! Аминь».

П ослѣ всенощной отца Николая пригласили въ волостной комитетъ.

З дѣсь собрались: самъ предсѣдатель Ефремовъ, барышня секретарша, прозываемая мѵроносицей, предсѣдатель «комитета бѣдноты», сельскій учитель, отправившій сына къ «бѣлымъ», и двое молодыхъ Боевыхъ.

С транствующій священникъ для всѣхъ, конечно, явился диковинкой, и всѣмъ хотѣлось поговорить съ нимъ, послушать его, тѣмъ болѣе, что онъ столько русской земли исходилъ и столько повидалъ видовъ.

— А здѣсь вотъ уже святой иконы нѣтъ, — войдя въ комнату комитета, проговорилъ отецъ Николай, крестясь на пустой уголъ. На что Ефремовъ отвѣтилъ:

— М ы-то — русскіе, а учрежденіе совѣтское, и видимость совѣтскаго должна быть соблюдена, хотя бы только для того, чтобы подъ этой видимостью совѣтской скрывать уже, быть можетъ, послѣдки русской сущности. Вся надежда на Бога, если мы еще имѣемъ право надѣяться! «Беззаконія наша превзыдоша главу нашу!»

— П равъ ты, родной. Да кто же, какъ не Богъ, можетъ вытащить изъ этого омута? И со дна его все равно надо взывать къ Богу!

С амоваръ и обиліе деревенской снѣди появилось на столѣ, ватрушки съ творогомъ, съ картошкой, пироги съ грибами, блюдо яицъ.

— П ривѣтствуемъ васъ, батюшка, отъ всего нашего усердія, проговорили почти всѣ одновременно.

— Д а лучше скажемъ не «васъ», а «тебя», — я ужъ такъ привыкъ въ моемъ странствованіи. Чайкомъ-то охотно побалуюсь въ вашей доброй кампаніи, — проговорилъ отецъ Николай, взглянувъ на самоваръ. «Грѣшный человѣкъ, признаться, питаю слабость къ нему, только въ моемъ странствованіи далеко не всегда это удается».

— Н у вотъ и милости просимъ. Рады доставить тебѣ это удовольствие.

— Б уду говорить съ тобой, отецъ Николай, совсѣмъ запросто, — приступая къ чаепитію, проговорилъ Ефремовъ. По нашему времени все то, что ты высказывалъ, и вообще весь твой подвигъ странническій на нынѣшнемъ языкѣ называется самая настоящая контръ-революція. Опасная ваша, вотъ такихъ странниковъ, миссія.

— Ч то тебѣ сказать на это? Вѣдь вся жизнь человѣческая, особенно теперь, полна опасностей. Спишь, какъ говорится, и то можешь выспать себѣ бѣду. Но, какъ псалмопѣвецъ Давидъ говорилъ: «Аще и пойду посреде сѣни смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси!» Значитъ, когда чувствуешь своимъ попутчикомъ Господа Бога, никакая опасность не въ опасность.

— Т акъ-то оно такъ, но можно и на такихъ напасть, съ которыми вотъ такъ не поговоришь.

— А я съ такими и не буду говорить.

— К акъ же ихъ распознаешь, вѣдь на лбу у нихъ не написано?

— П ожалуй, что и написано. У каждаго человѣка есть на челѣ свой знакъ. Скажу тебѣ, что куда бы я ни шелъ, я вижу впереди себя крестикъ, который и водитъ меня во всемъ моемъ странствованіи. Полемъ ли, лѣсомъ ли иду — крестикъ всегда впереди меня, и я всегда веселъ, спокоенъ. Но бываетъ и такъ, что крестикъ вдругъ исчезаетъ передо мной, тогда я останавливаюсь и въ молитвѣ спрашиваю Господа Бога: «Скажи мнѣ, Господи, путь, въ оньже пойду». Въ этихъ странствованіяхъ и начинаешь познавать, какъ люди нѣкогда говорили съ Богомъ и какъ Онъ имъ отвѣчалъ... Помолившись такъ вотъ, оглянешься на всѣ четыре стороны, не появится ли гдѣ мой путеводный крестикъ, и вдругъ видишь его не въ томъ направленіи, куда шелъ, а въ совершенно иномъ, туда и направляешь свои стопы. И такъ приходилъ всегда куда надо. Такъ и людей распознаешь. Видишь у человѣка чистое, свѣтлое лицо и крестикъ на челѣ, смѣло подходишь къ нему, не боишься и говорить съ нимъ. Вотъ и у васъ здѣсь, ни въ комнатѣ, ни на комъ изъ васъ нѣтъ того знака, который бы показывалъ опасность. Случается видѣть у человѣка на челѣ крестъ въ терновомъ вѣнцѣ, это знакъ его мученичества. Къ такому и подходъ особый нуженъ, для бесѣды съ такимъ нужны особыя и слова, и онѣ какъ-то сами собой приходятъ, умудряетъ Господь. Теперь на каждомъ шагу приходится видѣть не только сатанинскую пентаграмму, но и образину самого Сатаны. Такихъ людей, конечно, сторонишься. Это тѣ, которыми Сатана уже завладѣлъ безраздѣльно. А иногда бываетъ какъ бы нѣкое указаніе вступить въ бесѣду и съ такимъ. Это, значитъ, еще такой, который стоитъ на распутьѣ, и его надо выводить на правую дорогу. Бывали у меня на исповѣди и комиссары, и чекисты, и прочіе самые отъявленные душегубы. Это были такія исповѣди, которыя на нормальномъ человѣческомъ языкѣ и передать нельзя. Открывался такой адъ въ человѣкѣ, отъ котораго онъ самъ же приходилъ въ ужасъ. И почти каждый изъ нихъ выражалъ намѣреніе: чтобы отдѣлаться отъ всѣхъ этихъ ужасовъ, которые неотступно преслѣдуютъ его — покончить самоубійствомъ. Вотъ тутъ и надо бываетъ доказывать, что этой мѣрой человѣкъ не только не освобождаетъ себя отъ всѣхъ ужасовъ преисподней, но ввергаетъ себя въ нее уже безвозвратно. Сейчасъ она только въ немъ, и то уже начинаетъ жечь его, но тогда онъ самъ весь уже попадаетъ въ эту преисподнюю на вѣки. Человѣкъ уставится испуганными глазами и спрашиваетъ: «а что же тогда дѣлать?» И начинаешь объяснять, что есть только одинъ путь избавиться отъ всѣхъ этихъ ужасовъ и въ настоящемъ, и въ будущемъ — путь покаянія: излить все чистосердечно духовному отцу, съ намѣреніемъ отойти отъ этого зла, и причаститься Святыхъ Таинъ. А потомъ уже стараться какими-нибудь добродѣтелями заглаживать свои преступленія. Разбойникъ на крестѣ покаяніемъ спасся и попалъ въ рай. Если же послѣ исповѣди и причастія снова приняться за это же злодѣйство, то значитъ — накликать на себя еще большихъ ужасовъ, и тогда, конечно, можно дойти до самоубійства. Въ одномъ мѣстѣ, это было въ другой губерніи, зашелъ я въ чайнушку, которая еще какими-то судьбами уцѣлѣла, чтобы взять стаканъ чаю, хоть и безъ сахара, чтобы свой сухой хлѣбъ размочить. Вслѣдъ за мной туда же заходитъ молодой человѣкъ, видно, что ихній, одѣтъ во все кожаное, подходитъ прямо ко мнѣ, словно его кто-то ко мнѣ направилъ. «Ты, говоритъ, я вижу, не простой человѣкъ, выслушай, что я тебѣ разскажу, и научи, что мнѣ дѣлать». Я говорю, что я такой же человѣкъ, какъ и всѣ люди, простой странникъ. «Нѣтъ, говоритъ, вижу, что не простой, хоть и странникъ, лучше не отказывайся, а помоги». Тогда я говорю ему, — очень не подходящее здѣсь мѣсто для разговоровъ. «Ну, говоритъ, пойдемъ ко мнѣ. У меня только одна мать, да и та тебя не увидитъ». Благословясь, пошелъ за нимъ. Вошли — комната полна всякаго оружія. «Не пугайся, говоритъ, всего этого». Усадилъ меня подлѣ стола на стулъ, а самъ куда-то вышелъ. Вернулся, — «я, говоритъ, сказалъ, чтобы намъ приготовили закусить, пока мы здѣсь разговариваемъ». Сѣвъ противъ меня, онъ и началъ мнѣ въ полголоса разсказывать. — «Замучилъ меня одинъ страшный сонъ, который уже видится мнѣ и наяву».

В ъ ширину, насколько глазъ можетъ охватить горизонтъ, тьмы отвратительныхъ чудовищъ съ оскаленными челюстями и окровавленными мордами, тянутъ огромный неводъ, въ которомъ, какъ рыба, бьются въ страшныхъ корчахъ и судорогахъ люди. И все новыхъ и новыхъ захватываетъ этотъ страшный губительный неводъ. И онъ видитъ себя, и многихъ другихъ, подобныхъ ему, что и они вмѣстѣ съ этими страшилищами тянутъ этотъ неводъ, стараясь загнать въ него побольше жертвъ. Да еще одно изъ чудовищъ погоняетъ его — чтобы старательнѣе загонялъ въ этотъ неводъ людей, и такъ разъ ущипнуло его своими когтями, что даже, проснувшись утромъ, тотъ почувствовалъ боль въ рукѣ и увидѣлъ на ней большія кровоподтеки. Потомъ такія чудовища стали разбѣгаться по всей землѣ, сокрушая кресты, разрушая церкви... Что это значитъ? А боль въ рукѣ не проходитъ, а все даетъ себя знать. Вотъ эта-то боль и заставила его задуматься надъ его чекистской профессіей, сонъ, молъ, значитъ, имѣетъ какое-то отношеніе къ дѣйствительности. И до того замучилъ человѣка этотъ сонъ, что онъ буквально сталъ какъ помѣшанный и хотѣлъ уже на себя руки наложить. Разсказалъ онъ мнѣ все и уставился на меня глазами, словно ожидая моего приговора. Что можно здѣсь сказать? — говорю ему. Твое безотвязное страшное видѣніе тебѣ ясно показываетъ, что ты служишь дьяволу и что онъ къ своимъ рабамъ очень немилостивъ, о чемъ говорятъ кровоподтеки на твоей рукѣ. Ты сейчасъ во власти Сатаны, его подданный, и ждешь отъ меня, чтобы я научилъ тебя, какъ избавиться отъ этого кошмара, который начинаетъ тебя преслѣдовать не только во снѣ, но и наяву. Что для этого нужно? Прежде всего нужно выдти изъ этого сатанинскаго подданства, стряхнуть съ себя его власть, порвать со всѣмъ его богопротивнымъ дѣломъ, перестать заманивать и загонять въ дьявольскія сѣти людей, чтобы не было такъ, что — погибшій и другихъ тянетъ на погибель... И затѣмъ — каяться надо. Великое дѣло — покаяніе! Раскаиваясь, повѣдать все содѣянное зло на исповѣди духовнику, причаститься Святыхъ Христовыхъ Таинъ, — вотъ и прекратится вся бѣсовщина, и почувствуешь себя свободнымъ человѣкомъ. А потомъ въ жизни такъ уже и слѣдуетъ идти путемъ покаянія, стараясь заглаживать свои прежніе грѣхи, короче говоря: будь своимъ Богу, а не Сатанѣ. Не слѣдуетъ предаваться мысли, что тебѣ уже нѣтъ прощенія. Богу милъ всякій кающійся грѣшникъ. Въ этомъ насъ увѣряетъ притча о блудномъ сынѣ, сказанная самимъ Спасителемъ, которую я ему тутъ же и разсказалъ и заставилъ его повторять за собой псаломъ «Живый въ помощи Вышняго...».

П рочиталъ онъ. И говоритъ мнѣ рѣшительно: «Хотѣлъ бы я принести свое раскаяніе теперь же, не откладывая въ долгій ящикъ. Да вотъ вопросъ, гдѣ такого священника теперь найти, которому бы можно было довѣриться, излить всю душу». Тутъ я говорю ему: — Вотъ я и есть священникъ. Хожу по стогнамъ нашей Россіи, разыскиваю изувѣченныхъ душой и, какъ милосердый самарянинъ, стараюсь ихъ подбирать и врачевать именемъ Божіимъ. Мнѣ и открой всѣ свои раны, какъ бы онѣ гнойны ни были, и я возолью на нихъ мнѣ свыше порученное масло и вино. Авось Богъ поможетъ, и уврачую.

И я приступилъ къ исповѣди, которая длилась долго. Порой у меня пробѣгалъ по кожѣ морозъ, выслушивая признанія кающагося, да и самъ онъ настолько былъ потрясенъ всѣми воспоминаніями, что разревѣлся на исповѣди, какъ дитя, такъ что насилу я могъ его успокоить. Потомъ причастилъ его. Сразу измѣнился съ виду человѣкъ. Ночь и день остался я у него. Вышла и мать его ко мнѣ, которая весьма удивилась такой внезапной перемѣнѣ въ сынѣ къ лучшему. Многое и о многомъ было переговорено за ночь... Избралъ себѣ путь иноческій молодой человѣкъ. Ушелъ въ глухой-глухой монастырекъ. Черезъ мѣсяцъ я провѣдалъ новаго инока и только порадовался съ игуменомъ его полному перерожденію. Не медлитъ Богъ, если воззовешь къ Нему: «Господи, воздвигни силу Твою и пріиди во еже спасти насъ!»

Я съ своей стороны могу только сказать, что вотъ такіе отшельники, прошедшіе все: огни, воды, мѣдныя трубы и волчьи зубы и, наконецъ, себя отдавшіе Богу, оставшіеся только наединѣ съ Нимъ, все понявшіе, и будутъ основаніемъ для возрожденія нашей Россіи, возстановленія вѣры въ ней. Какъ было давно когда-то сказано: «За вѣру возстанутъ изъ народа неизвѣстные міру, и возстановятъ попранное». Слышите?! За вѣру! Русь собиралась во имя Христово и склеивалась цементомъ вѣры Христовой. Вывѣтрился этотъ цементъ, пала вѣра, и Русь разсыпалась. Не въ политическихъ или какихъ-то соціальныхъ посулахъ дѣло, а въ возстановленіи Вѣры, какъ камня краеугольнаго державы Россійской. А чтобы найти — надо искать! «Ищите и обрящете» — сказалъ Спаситель» — закончилъ свой разсказъ отецъ Николай.

Н ачался въ нѣкоторомъ родѣ взаимный обмѣнъ мнѣній. Вступилъ въ разговоръ учитель.

— «П ока что въ нашемъ пониманіи еще никакъ не укладывается все то, что творится теперь въ Россіи. Были разные періоды въ Русской исторіи — и очень тяжелые. Взять хотя бы то же смутное время. Но и оно во всѣхъ своихъ самыхъ тяжелыхъ, самыхъ уродливыхъ проявленіяхъ, есть все-таки періодъ Русской, нашей Исторіи. Эту же революцію нельзя назвать нарождающимся новымъ періодомъ Русской Исторіи, скорѣе, она есть начало ликвидаціи Русской Исторіи. Что это за власть, да еще называющая себя «народной», которая, какъ говоритъ бывшій революціонеръ Силаевъ, — въ Богѣ видитъ помѣху для благоустроенія жизни народной? Тутъ что-то не то, не заботами о народномъ благѣ пахнетъ. Начнемъ разбирать, кто сдѣлалъ эту революцію. Ее состряпали господа во исполненіе масонскихъ заданій. Мужикъ только соблазнился, присоединился къ ней и по-своему использовалъ ее. И то онъ теперь понялъ, что сдѣлалъ ошибку, почувствовалъ какъ революція стала отыгрываться на его же спинѣ. Но близокъ локоть, да не укусишь. Теперь не только въ каждомъ уѣздѣ, а въ каждой волости слѣдовало бы имѣть спеціальнаго писца, который записывалъ бы все, что творится въ волости. Вотъ это былъ бы настоящій матеріалъ для исторіи, а не то, что какой-то тамъ цвѣтной историкъ будетъ расписывать, пропуская все черезъ призму своихъ личныхъ взглядовъ и убѣжденій. Какъ бы ты сказалъ, отецъ Николай, — что у насъ случилось? Почему пропала національная Россія, и долго ли будетъ вотъ такое продолжаться?»