Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

С великих небес к великим недрам

Поиск

Миф шумеров

 

Миф о нисхождении богини Инанны сохранился во многих вариантах. Больше всего расхождений существует в рассказе о судьбе Думузи. Кроме изложенного здесь – выдачи Думузи демонам, имеются варианты, согласно которым Инанна упрашивает Думузи спуститься вместо нее в подземное царство, и варианты чудесного спасения Думузи, которому удается ускользнуть от демонов смерти. (Уту по просьбе Инанны превращает Думузи в газель, или змею, или ящерицу). Но классическим является вариант гибели и возрождения Думузи, возвращение которого в верхний мир знаменовало возрождение природы после зимней спячки.

 

С великих небес к глубинам великим госпожа Инанна уходит, покинув небо, землю оставив, спускается в недра богиня. Семь храмов своих в семи городах она покидает. Семь сил своих, семь тайн своих от смертных она уносит. В венце она, которому имя «Корона Эдена», лоб лентой повязан, ей имя «Чела украшенье». Бусы из лазурита ее украшают шею. Змейки браслетов вьются вокруг запястий, холмики грудей в сетке, ей имя «Ко мне, мужчина». Лоно скрыто повязкой, как у всех небесных владычиц. В веки ее втерта краска «Явись скорее».

С богиней шагает рядом желаний ее глашатай. Слова ее и наказы ухом он ловит:

– Слушай меня, Ниншубур, внимательно слушай. Как только я скроюсь, из глаз исчезну, жалобным плачем залейся на могильных курганах, в честь мою щеки и тело в кровь исцарапай, уста изорви ногтями. Бей в барабан, нещадно бей в барабан пред народом. В клочья порви одежду и обойди, как нищий, богов великих жилища. К Энлилю сперва зайди и молви, упав на колена, сквозь вопли:

– О, владыка, не дай погибнуть Инанне, дщери твоей, в страшном мире подземном. Не разреши серебру твоему, что взор ослепляет, пылью покрыться. Резчик подземный пусть сохранит твой лазурит, твой Самшит пусть сохранит, гордость твою пусть не расколет. Если ж владыка ветров ухо к тебе не повернет и не откроет, времени не теряй, поспешай к мудрому Нанне, владыке всех знаний. Не поленись ему повторить, что молвил Энлилю. Если и он промолчит, то иди к Энки, великого низа владыке, и повтори ту же мольбу, слово в слово. Энки знакомы и воды рожденья, и бессмертия травы. Теперь же простимся: путь мой налево, твой же – направо.

 

Идет Инанна, к горе подходит из лазурита,

Но нет пути ей. На семь засовов врата закрыты.

Кричит богиня, вопит богиня: «Открой ворота!»

И вопрошает привратник Нети: «Крикунья, кто ты?»

– Открой скорее. Ведь пред тобою Звезда Восхода.

– Звезда Восхода, зачем явилась в страну Заката,

В страну, где вопли, в страну, где стоны?

– Свою сестрицу, привратник Нети, мне видеть надо.

– Тогда, Инанна, снимай скорее, снимай корону.

– Зачем корону?

– В подземном мире – свои законы.

Сняла корону, и стало меньше одним засовом.

Суров привратник. Ждет от богини он жертвы новой:

«Теперь сорви, Звезда Восхода, со лба повязку!»

Сняла повязку. Привратник снова засовом лязгнул.

Сняла Инанна все облаченья и все наряды.

«Теперь иди!» – сказал привратник, окинув взглядом

Нагое тело той, что недавно еще сияло

Женскою красотой, что возбуждало и звало

Смертных мужей к любви и к продолжению рода,

Той, в которой живет и умирает природа.

Вошла Инанна, вступила в пещеру, склонилась пред троном

Своей сестры Эрешкигаль, владычицы непреклонной.

Сидят рядом с нею на креслах судейских семь Ануннаков,

Семеро судей, покорных слову ее и знаку.

Дух Инанны ушел от сестры ледяного взгляда.

Был труп ее брошен на крюк с трупами смертных рядом.

 

А на небе Ниншубур, глашатай желаний Инанны, плачем залился на могильных курганах, в честь владычицы щеки и тело в кровь исцарапал, бил в барабан, бил перед всем народом, одежду в клочья порвав, обходил храмы. Только владыка Энки на мольбу его отозвался. Из ногтей, не покрытых краской, грязь он выскреб, из этой грязи он сделал кургура. Из других ногтей, покрытых краской, грязь он выскреб. Из этой грязи сотворил галатура. Водрузил этих уродцев он на ладони, дал наставленья, как вести себя в мире нижнем, и отпустил он их со словами:

– Летите, кургур с галатуром, и без Инанны, дщери любимой, не возвращайтесь!

И понеслись кургур с галатуром на крыльях мушиных, славя того, кто из грязи их вынул. В щели ворот подземных они залетели, так что и Нети, недремлющий страж, их не заметил. Нашли Эрешкигаль, нет не на троне, рожающей в муках. Стоны услышав, кургур с галатуром на них полетели. И говорила владычица мрака, нет, не с супругом, со своею утробой:

 

– Долго ли будешь, чрево мое, терзать меня болью?

И обратились кургур с галатуром к великой богине:

– Можем помочь тебе, о Эрешкигаль. Все в твоей воле.

– О, если можете, то изгоните боль из утробы.

– Можем, владычица! – радостно крикнули оба. –

Многого мы не возьмем за эту работу. Труп на крюке.

– Берите, навозные мухи, только скорее меня избавьте от муки!

 

Кургур с галатуром, понатужившись, сорвали тело Инанны. Живою водою омыли его, травою живою к нему прикоснулись, что дал им Энки, их родитель. И задышала богиня, поднялась, зашагала к воротам, слова не молвив. Ее Ануннаки догнали, ее Ануннаки схватили.

– Не торопись, Инанна, – они сказали богине. – Коль выбраться хочешь в мир, где ждут тебя боги, в мир, где смертные даров твоих ожидают, – выкуп должно тебе оставить – душа за душу. Демоны смерти станут твоею свитой. Им назовешь замену.

Вот Инанна выходит, а за нею демоны вьются. Они не ведают жажды. Голод им неизвестен. Им незнакома жалость. Вырывают они из объятий мужа его супругу, дитя, что жизни не знало, у матери отнимают. Первым Инанну встретил глашатай ее желаний, посол благородный Ниншубур. Еще на щеках его шрамы видны и порезы, в рубище тело. Увидев Инанну живою, он ей повалился в ноги. И демоны тут набежали. «Его мы возьмем, Инанна, – сказали они богине. – А ты возвращайся в город. Тебя мы оставим в покое».

– Нет, – сказала Инанна. – Этого не возьмете. Он из подземного плена мне к жизни открыл дорогу.

Демоны отступили:

– Что ж! Назови нам другого.

В славном городе Уре встретил Инанну Шара, там почитавшийся богом. Пред нею упал на колени.

Демоны тут набежали, оглушая Инанну криком:

– Этого дай нам, богиня, а ты возвратишься в город. Тебя мы оставим в покое.

– Нет! – сказала Инанна. – Этого не возьмете. Песен он много знает. Стриг он мне как‑то ногти и расчесывал кудри, песенки напевая.

Демоны отступили:

– Что ж, назовешь нам другого.

В город Кулаб вступила богиня. Здесь жил ее супруг Думузи. Был до спуска Инанны в толщу земную ее любовником скромным. Когда же она удалилась, на лоб напялил корону.

Увидев Думузи на троне, в гневе вскричала богиня:

– Хватайте его! Тащите! Такой он мне не нужен!

 

Иштар и Думузи

Миф аккадян

 

Возлюбила прекрасная богиня Иштар юного красавца Думузи. Не могла она жить без него ни дня, ни мгновенья, а если он отлучался, она находилась в великом волнении.

Однажды отправился Думузи в степь на охоту и не вернулся. От слуг, сопровождавших охотников, богиня узнала, что внезапно налетел вихрь и Думузи упал, как надломленный тростник, и дух испустил.

Великая скорбь овладела богиней. Не могла она примириться со смертью того, кто был ей дороже жизни, и мысли она обратила к стране без возврата, к обиталищу мрака, к Эрешкигаль, к хозяйке подземного мира.

Надела Иштар наряд, украсила кольцами запястья и лодыжки, перстнями украсила пальцы, уши – серьгами, подвесками – шею, обвила голову золотою тиарой и отправилась скорбной дорогой, которой спускаются тени мертвых. Дошла Иштар до ворот, до медных, которые мертвым одним открыты, а живым недоступны.

– Откройте! Откройте! – кричала богиня, могучей рукой ударяя по меди, так что она как бубен гремела. – Откройте, а то обрушу я ваши ворота, сломаю запоры и выпущу мертвых наружу.

Привратники шум услыхали и удивились. Бесшумны ведь тени мертвых. Беспокойства они не приносят.

Шум услыхала сама Эрешкигаль, и яростью ее наполнилось сердце.

– Кто там ко мне стучится, словно пьяный в двери таверны? Надо же выпить столько сикеры!

– Это не пьяный! – почтительно страж промолвил. – Это богиня Иштар, твоя сестрица, пришла за Думузи. Сейчас опрокинет ворота. А кто их поднимет?

– Впусти! – приказала хозяйка подземного мира.

Со скрипом великим открылись ворота. Предстала богиня Иштар перед стражем во всей своей красоте и скорби. Но наглый привратник не содрогнулся. Он жадно взглянул на тиару. Богиня, сняв ее с головы, ему протянула.

И снова пред нею ворота из меди, ворота вторые. Богиня вручила второму стражу кольца и серьги. Когда же седьмые ворота прошла – нагой оказалась средь душ, снующих туда и сюда во мраке кромешном, как летучие мыши. На ощупь она среди них пробиралась и натыкалась на стены, скользкие от воды и слез, натыкалась на камни, падала и поднималась.

Нет, не смогли сломить Иштар униженья. С головою, поднятой гордо, она перед троном предстала и хозяйке подземного мира сказала:

– Думузи верни мне, сестрица. Нет без него мне жизни.

– Закона нет, чтобы мертвым жизнь возвращать ради чьих‑то капризов, – оборвала Эрешкигаль богиню. – Мало ли осталось юнцов? Пусть они Думузи заменят.

– Думузи один, – Иштар возразила. – Прекрасному нет замены.

И тут Эрешкигаль обернулась, слуге своему Намтару, болезней владыке, рукою махнула. Наслал на Иштар он язв шестьдесят, шесть тысяч болячек.

И затихла земля без Иштар. Травы расти перестали. Опустели птичьи гнезда. Овцы ягнят не рожали. Семьи людские распались. Овладело землей равнодушье, предвещавшее жизни распад и победу могильного мрака.

Боги, глядя на землю с небес, ее не узнали. И, всполошившись, послали гонца из верхнего мира в мир нижний с приказом:

– Иштар возвратить и с нею вместе. Думузи.

Как ни кипела яростью Эрешкигаль, как по бедрам себя ни колотила, как ни вопила, что нет возврата из царства ее, пришлось ей смириться.

В тот день, когда Иштар вместе с Думузи вернулись на землю, весна наступила. Все на земле зацвело буйным цветеньем. Птицы запели в ветвях, любовь прославляя. Жены вернулись к мужьям на брачные ложа. В храмах Иштар настежь все двери открылись. Ликующий хор голосов провозгласил:

– Думузи воскрес! К любви вернулся Думузи!

 

 

Мифы о предках‑героях

 

Нинурта – бог‑герой Ниппура

Миф шумеров

 

Нинурта, сын Энлиля, одновременно и бог и культурный герой, покровитель плодородия, скотоводства и рыболовства, главных отраслей хозяйства Шумера. Сохранилось «Поучение Нинурте» – древнейший из агрономических трактатов в поэтической форме.

В образе Нинурты явственны черты бога‑грозовика, и как таковой он – противник дракона, порождения хтонических сил природы, Но этот дракон также воплощение враждебных Месопотамии гор, откуда исходила постоянная угроза земледельческому населению (исторически завоеватели приходили с этих гор – гуттии, касситы, эламитяне, мидяне, персы). Миф о Нинурте явно древнее мифов о других шумерских героях. Это явствует из его связи с Ниппуром, из абстрактного представления о горах как враждебной стихии. Позднее эта стихия воплощается в городе Аратте.

 

Жил в Ниппуре священном хитроумный Нинурта, сын Энлиля. Владел Нинурта Шаруром, оружьем, чей блеск ужасен. Однажды Шарур обратился к Нинурте:

– Господин, ты меня послушай. В горах обитает злой демон, дракон – порождение Куру, страны, что не знает возврата. Асаг ему имя. Полетим! Сразимся с Асагом и его одолеем!

И полетел Нинурта в горы, чтобы сразиться с Асагом, но, узрев его силу, улетел словно птица, хотя и не робок был сердцем. Шарур не покинул Нинурту и, находясь с ним рядом, взывал к его храброму сердцу, и обещал победу.

И вновь полетел Нинурта в горы против Асага. Он двигался в шуме ветра, в грохоте и блеске молний. Дрожала земля, кружился Нинурта над полем боя, все время меняя оружье. Изловчившись, нанес Нинурта удар дракону и сокрушил Асага.

Мстя за свое порожденье, на Ниппур ополчилась Куру, страна, что не знает возврата. На славный город Нинурты обрушились воды смерти, залили землю, воде жизни путь преградили. Тогда всполошились боги, что на плечах носили корзины и рыхлили мотыгами землю. На страну обрушился голод, ибо текли по каналам ядовитые воды смерти. Вслед за ними спустились горцы, все на пути разрушая, людей обращая в рабство.

И пришел хитроумный Нинурта черноголовым на помощь. Он принес отовсюду камни. Из камней он построил стену, преградившую путь водам смерти. Он впустил животворные воды, и полилась вода по каналам, и на поля пролилась, где росли одни сорные травы. И взрыхлили мотыги землю, семена из корзин упали и накрылись влажной землею, чтобы выросли чудо‑побеги и дали поля изобилье. Громоздилось зерно горами, холмами плоды возвышались.

И печаль из страны удалилась. Получая дары земные, ликовали небесные боги. Нинмах, что людей породила, восхищаясь Нинуртой, его посетила. И Нинурта к ней обратился с такими словами:

– Слава тебе, госпожа, за то, что проникнуть решилась ради меня в мои земли, не испугавшись битвы, что кипеньем меня окружила. Холм{29}, на котором стою я, холм, что мною насыпан, станет твоею горою. Ты будешь его царицей.

 

Сказание о Лугальбанде

Миф шумеров

 

Сюжетной основой героического эпоса о Энмеркаре и его сыне Лугальбанде является соперничество и борьба между двумя городами‑государствами – Уруком и лежащим за семью горами городом Араттой, который играет в шумерских мифах ту же роль, что в гомеровской «Илиаде» Троя. Возможно, Аратта была реальным городом где‑то в горах Элама, богатых строительным материалом и металлами. Но эта реальность настолько мифологизирована, что возможность отождествления Аратты с каким‑либо историческим центром сводится к нулю. Примерно такая же картина характерна для Трои, реального города, расположенного у входа в Геллеспонт, в месте, которое нельзя спутать с каким‑либо другим, что не помешало греческим героям первоначально принять за Трою город, расположенный далеко от проливов, в Ликии.

Миф излагает один из эпизодов многолетнего соперничества Урука и Аратты – поход Энмеркара, в котором участвует сын этого урукского царя Лугальбанда. Попавший в безвыходное положение, он не только спасается, но и с помощью чудесной птицы Анзуд становится скороходом и оказывает неоценимую помощь войску, бросившему его на произвол судьбы.

Фантастические птицы присутствуют почти во всех мифологиях древности. Очень часто это не птицы в чистом виде, а соединения птиц с существами иной породы – конем, львом, змеем, человеком. Местом гнездовья этих птиц является гигантское дерево – прообраз мира («мировое древо»). Шумерскому герою удалось не только найти такое дерево в глухих горах Хуррума, не только взобраться на него, но и накормить прожорливого птенца, оставленного птицей‑матерью, и этим заслужить ее благоволение.

Обещание Анзуд богатства и власти, отклоненное Лугальбандой, характеризует шумерскую фантастическую птицу теми же чертами, что и героических грифонов, стерегущих золото в стране сказочных обитателей севера аримаспов. Власть Анзуд над судьбой – черта, роднящая ее с мифологическими представлениями других народов о вещих птицах – воронах, совах – и богинях мудрости с головами птиц. Одновременно Анзуд – покровительница царской власти и ее символ. Это явствует из рассказа о пророческом сне правителя Лагаша Гудеа, когда царю явился некий человек.

 

Велик он, как небо, как земля, велик,

Корона бога на его голове,

Орел Анзуд на его руке.

 

Изображение этого орла переходит от одного древневосточного народа к другому, из Месопотамии к хеттам и персам.

В мифах об Энмеркаре и Лугальбанде нашли отражение общественные и политические отношения времени I раннединастического периода (первая половина III тыс. до н. э.) и более поздней эпохи формирования героического эпоса (XX–XVIII вв. до н. э.). Городами‑государствами управляли светские правители‑цари, но продолжал существовать общинный совет старейшин как пережиточный орган родоплеменного строя. Царь обладал правом принятия самостоятельных решений, контролировал должностных лиц, из которых формировался бюрократический аппарат, ведал внешнеполитическими сношениями, руководил народным ополчением.

Страшны горы Хуррум даже для тех, кто родился в ущельях на берегах грохочущих рек, кто провел годы в хижинах, лепящихся на краю бездны, подобно ласточкиным гнездам. Для того же, чья родина – город между двумя равнинными потоками Тигром и Евфратом, они страшнее и ужаснее в семижды семь раз, особенно если у него отнялись ноги и он не в состоянии сделать и шага.

Не иначе враждебные духи этих гор, защищающие Аратту, наслали на могучего Лугальбанду болезнь, будучи уверены, что это остановит поход. Но боги не знали, с кем имеют дело. Поняв, что не может идти, Лугальбанда не стал задерживать войска. Призвав отца, он попросил его разрешить ему остаться одному, уверяя, что догонит воинов еще до того, как они достигнут Аратты. Энмеркар знал, что сын не бросает слов на ветер, и поэтому приказал воинству продолжать путь.

Воины пошли, не оглядываясь, Лугальбанда смотрел им вслед, пока последний не скрылся за скалой. После этого юноша с невероятным усилием перевернулся на спину, чтобы встретиться взглядом со следующим по небу верхним предком Уту{30}. «Должен же Уту увидеть меня, взятого в полон злыми богами этих гор?! – думал Лугальбанда. – Должен же он своими лучами‑стрелами рассеять их невидимое воинство!»

Но на спине Уту, кажется, не было глаз. И Уту продолжал свой путь в царство ночи, чтобы принести мертвым свет, тепло и пищу.

Внезапно послышался шум крыльев. Подняв взгляд, Лугальбанда увидел прямо над собою огромную львиноголовую птицу, затмевающую сияние Уту. Еще у себя в Уруке слышал Лугальбанда об этой птице и знал, что ее имя Анзуд. Рассказывали о ее необычайной дерзости. Анзуд осмелилась похитить знаки власти и таблицы наставлений у самого Энлиля, чтобы стать могущественнее всех богов. Когда Энлиль заснул, положив голову на таблицы, Анзуд ловко вытащила эти таблицы, вместе с ними скипетр Энлиля и улетела с ними в горы. Пробудившись, Энлиль обнаружил пропажу и сразу понял, кто похититель. Только сын Энлиля крылатый Нинурта мог справиться с Анзуд. По просьбе Энлиля Нинурта настиг птицу в горах и пустил в нее стрелу, не дающую промаха. Стрела настигла воровку, но, обладая таблицами наставлений, Анзуд отыскала место, где давались советы пораженным стрелою, и излечилась. Лишь с третьего раза Нинурта поймал Анзуд и отобрал у нее принадлежащее Энлилю.

Не замечая Лугальбанду, птица летела к издалека видному дереву. С трудом протянувшись к оставленной ему пище, Лугальбанда поел и забылся сном. В сновидении к нему явился Уту и объяснил, что он видел и слышал, но не мог отклониться от своего пути, а теперь он пришел, чтобы принести исцеление. Уту чем‑то помазал губы Лугальбанды, и тот проснулся совершенно здоровым.

За ночь воинство должно было уйти далеко. Лугальбанда понимал, что ему не догнать отца и не выполнить данное ему обещание. Поэтому он решил обратиться за помощью к Анзуд. По дороге к высокому дереву Лугальбанде попалась можжевеловая роща. Зная, что можжевельник угоден богам, юноша сорвал несколько веток и сунул их себе в заплечный мешок.

Достигнув гигантского дерева, Лугальбанда дождался, когда Анзуд покинула свое гнездо и улетела. Впервые в жизни юноша испытывал страх. Ведь ни один из смертных не бывал во владениях Анзуд, не видел ее гнезда, в котором она вскармливает божественного птенца. Кто знает, как отнесется Анзуд к непрошеному гостю? Поэтому Лугальбанда и решил побывать в гнезде в отсутствие Анзуд.

По мере того как Лугальбанда поднимался вверх, цепляясь за ветви, писк детеныша Анзуд становился громче и громче. Лугальбанда достал из мешка несколько кусков жира и заглянул через край гнезда. Птенец еще слепой разевал клюв и пищал что было сил.

 

Лугальбанда смекалист, поступает разумно{31}.

В сладкую пищу – «божье яство»{32}.

Раденье к раденью добавляя,

Мед вливает, мед добавляет,

В гнезде орлином перед орленком

Угощенье он расставляет.

Птенец пожирает жир овечий,

А тот ему яство в клюв толкает.

Сидит орленок в гнезде орлином,

Он ему глаза сурьмою{33} подкрасил,

Голову душистым можжевельником украсил,

Венец Шугур{34} из веток сделал.

 

В это время послышался шум крыльев, и Лугальбанда поспешил покинуть гнездо и спрятался в ветвях.

Приблизилась Анзуд к дереву, но писка птенца не услышала. Позвала его, а он не отозвался. Смертельно напуганная птица‑мать опустилась в гнездо, увидела птенца, сытого и довольного. Поняв по краске под глазами детеныша и по можжевеловым ветвям, что в гнезде кто‑то побывал, птица крикнула:

– Явись, кто бы ты ни был, бог или человек, я тебя награжу.

Лугальбанда вышел из своего укрытия и низко поклонился Анзуд.

Птица предложила юноше богатство.

– Не надо мне богатства, – отвечал Лугальбанда. – Много серебра в Аратте, и я его добуду.

– Возьми тогда славу! – сказала птица.

– Славу я сам добуду, – сказал Лугальбанда.

– Сильны твои враги, – сказала Анзуд. – Я дам тебе против них волшебное оружие.

– Я добуду победу своим мечом, – ответил Лугальбанда.

И тогда сказала птица:

 

Что же ты, мой Лугальбанда,

Одарить меня желаньем не хочешь?

Загадай любое! Не нарушу я слова,

Судьба твоя – в твоем желанье.

 

– Благодарю тебя, Анзуд, – сказал Лугальбанда. – Но я не достоин этих великих даров. Я прошу тебя об одном. Сделай так, чтобы я был неутомим в беге.

– Пусть так будет! – согласилась птица. – Ты будешь скороходом. Только не открывай тайны моего жилища и не похваляйся даром, что от меня получен.

В поднебесье Анзуд несется. Бежит по земле Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Анзуд озирает землю и, обнаружив войско по облаку пыли, к нему указует дорогу. Догнав свое войско, Лугальбанда переходит на шаг неспешный. Увидел Энмеркар сына, заключил его в объятья. При виде героя ликуют храбрецы Урука. Все вместе идут к Аратте. Вот уже виден город враждебный, его могучие стены. Но духи гор путь преграждают. Никто из урукцев не может сделать и шага.

Тогда отец Энмеркар обращается к воинству с такими словами:

– Кто может богине Инанне мое отнести посланье, выйди из строя.

Замолкли воины, объятые страхом. Кто решится пройти через горы Хуррума? Кто предстать решится перед великой богиней?

Лугальбанда вперед выходит и родителю молвит с поклоном:

– Отец мой! Я готов доставить твое посланье к Инанне и к утру возвратиться.

– Скажи, мой сын, великой богине, какую мы чтим в Уруке, что путь к Аратте, что за семью горами, закрыли враждебные духи. Спроси ее, что нам делать, чтобы снять этих духов заклятье.

Едва слова отзвучали, как Лугальбанда из виду скрылся, словно бы в воздухе растворился.

В поднебесье Анзуд несется. Бежит по земле Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Анзуд озирает небо и дом великой Инанны указует герою.

И вот Лугальбанда перед Инанной лежит, простершись у трона.

– Закрыли враждебные духи путь к враждебной Аратте, – говорит Лугальбанда богине. – Скажи, как нам снять их заклятье.

– Живут в моих водах рыбы{35}, – вещала богиня Инанна. – Одна среди них всех огромней. И правит она рыбьим народом, как боги народом двуногих. Резвится она в тростниках, хвостом своим плещет, блестя чешуею. На берегу на том же растут тамариски. Ты же отыщи тамариск, отдельно стоящий, выдолби из него чан, потом из тростников сплети сеть и поймай ту рыбу, мне принеси ее в жертву.

Только слова отзвучали, Лугальбанда скрылся из виду. В поднебесье Анзуд несется. Бежит по земле Лугальбанда, не уступая в скорости птице. Анзуд озирает землю, указуя дорогу к великому морю.

На берегу стоит Лугальбанда и видит, как волны бушуют, к Луне поднимая пену. Найдя тамариск священный в семьдесят рук охватом, срубает его Лугальбанда. Долбит он чан колоссальный для варки рыбьего бога, огонь разжигает великий и к берегу моря подходит, чтоб сеть сплести и бросить ее в волну{36}.

 

Ловец рыбы Адапа

Миф аккадян

 

Копия аккадского мифа об одном из семи мудрецов и прародителей смертных Адане сохранилась на одной из глиняных табличек из египетского архива Амарны, а также в библиотеке ассирийского царя Ашшурбанипала (668–627 гг. до н. э.). Рассказ имеет пропуски. Занятие рыболовством считалось делом, особо угодным богам, поскольку в шумеро‑аккадской мифологии первый человек – Оаннес мыслился в облике получеловека‑полурыбы.

Цель мифа – объяснить, почему люди смертны. Виновником утраты человечеством бессмертия выставлен не Адапа, а его советчик Эйа, неясно, по незнанию или по злому умыслу. Мифу об Адапе соответствует ветхозаветный миф о первом человеке Адаме, который вкусил от древа познания добра и зла.

 

В городе Эреду, да прославится его имя среди черноголовых, жил искусный руками и чистый духом Адапа{37}. Каждый день в любую погоду рыбу он ловить отправлялся. Были ею сыты служители храма Эйа, кормились ею все жители города, мужи и жены, старики и дети.

В то утро море еле плескало волнами и рыба клевала как никогда. Вытаскивая крупную рыбину, Адапа почтительно называл ее по имени и уговаривал смириться со своей судьбой.

– Прости меня, Сухур, что я оторвал тебя от сладкой донной травы, – обращался он к рыбине с длинными шевелящимися усами. – Тебе придется лечь рядом с толстогубым Гудом. Он уже почти затих. А тебя, Мур, бич рыбаков, я отпущу. Игла твоя наносит незаживающую рану.

К полудню дно лодки было полно живым серебром. Адапа начал сворачивать удочку. И вдруг откуда ни возьмись появился Южный ветер{38}. Одним дуновением он перевернул лодку со всей добычей.

Адапа был человеком тихим и незлобивым, но обидчикам спуску не давал. Недолго думая, он ухватился за крыло ветра. От тяжести его тела крыло обломилось и безжизненно повисло. Застонал Южный ветер, как раненная стрелою птица, и неуклюже полетел в свое обиталище на самом краю земли.

И стихло море. Тяжело дыша, Адапа поплыл к берегу. В тот день в Эреду никто не ел рыбы. И это сразу стало известно богу Эйа, которого Адапа почитал как отца.

– Что случилось? – спросил Эйа, выходя навстречу рыбаку. – Где твой улов, сын мой? Почему ты без лодки?

– Лодку потопил Южный ветер! Я за это сломал ему крыло! – ответил рыболов простодушно.

Эйа схватился за голову:

– Что ты наделал! Ану тебе этого не простит!

Как раз в это время Ану с высоты небесного трона озирал свои владения. Увидев, что море на огромном пространстве неподвижно, он позвал своего слугу Илобрата и приказал:

– Спустись вниз и узнай, почему стало неподвижным море. Не занемог ли мой Южный ветер? Иль ему дуть надоело?

Прошло совсем немного времени, и Ану услышал голос верного слуги:

– О, премудрый отец богов! Южный ветер в постели, лежит он и стонет. Ловец рыб Адапа обломал ему крыло.

– Дерзкий смертный! – в ярости завопил Ану. – Пусть он явится ко мне на суд.

Услышав это, Эйа обратился к сыну:

– Иди, Адапа! Ану во гневе, я могу тебе помочь только советом: растрепи волосы и посыпь их пылью. Облачись в черные одежды. Может быть, явившись с повинной, смягчишь грозное сердце владыки богов. Когда будешь входить в небесные врата, будь повежливей с их стражами Думузи и Гишзидой. Слуги они, но могут за тебя замолвить словечко. Но помни. Если тебе предложат угощенье – не ешь и не пей! Отвергай и другие дары.

Поблагодарил Адапа божественного советчика и отправился в дальний путь. Стражи небесных ворот спросили его:

– Почему ты явился на небо в одеждах, приличествующих смерти и подземному миру?

– У нас на земле исчезли два бога великих Думузи и Гишзида, – отвечал Адапа, потупив глаза. – Я ношу по ним траур.

Переглянулись между собой небесные стражи, и понял Адапа, что обман удался. Вперед побежали слуги, чтобы возвестить господина о приходе Адапы.

– У врат человек появился! – сказали боги Ану. – Его имя Адапа. Он – само благочестие.

– Пропустите его! – приказал Ану, смягчившись.

Так оказался Ану перед небесным троном.

– Выходит, что Южный ветер первым затеял ссору, – проговорил Ану, выслушав рассказ рыболова. – Это меняет дело. Что же ты стоишь? Ложись, поспи с дороги!

Вспомнил Адапа наставления Эйа: «Сон подобен смерти» – и, поклонившись, ответил:

– Мне не до сна!

– Тогда садись.

– Мне ли сидеть в твоем присутствии?

Адапа все больше и больше нравился владыке небес, и тот предложил ему еду и воду жизни.

И на этот раз отказался Адапа, опасаясь, что ему дают яд.

Удивился Ану и спросил:

– Кто твой советчик?

– Меня наставлял отец мой Эйа, – ответил Адапа.

– Не на благо пошла тебе его великая мудрость, – проговорил Ану с презрением. – Был ты ловцом, им и останешься. Не удержал ты на крючке вечную жизнь. Выпустил ее в море. Будут смертны и твои потомки. Стражи! Возьмите его за руки и верните на землю.

 

Полет на орле

Миф аккадян

 

В мифе об Этане соединены две темы: бездетный отец, молящий бога о мужском потомстве, и борьба орла со змеями. Обе эти темы достаточно широко распространены в мифах народов Древнего Востока. Мы встретимся с ними в угаритской, хетто‑хурритской, ветхозаветной и индийской мифологиях.

Мотив летящего человека присутствует в месопотамской глиптике III тыс. до н. э. Он же характерен для эгейского искусства II тыс. до н. э. и греческого мифа о Дедале и Икаре.

Конец текста мифа об Этане не сохранился. Он восстанавливается на основании сообщения о Балихе, сыне Этаны.

В славном городе Кише, что на Евфрате, правил справедливый и мудрый Этана{39}, прозванный черноголовыми пастырем города. Имел он все, о чем только может пожелать смертный, кроме сыновей. И это не давало Этане покоя. Не раз ему являлся во сне светоч мира Шамаш, но, как только он пытался к нему обратиться с мольбой о сыне, тотчас просыпался.

И решил Этана принести Шамашу великую жертву. В честь его он заколол шестьдесят откормленных быков. И возрадовалось сердце Шамаша. В ночь после жертвоприношения Шамаш явился Этане и открыл ему великую тайну: «Далеко на небе имеется трава рождения, кто к ней прикоснется, тот не уйдет в мир без возврата бездетным».

– Но боги не дали мне крыльев, – сказал Этана. – Как мне подняться на небо, чтобы добыть траву рождения?

– Спустись в глубокое ущелье, – отвечал Шамаш. – Отыщи там орла‑калеку. Он тебе поможет.

Проснувшись, Этана отправился в горы, где гнездятся орлы, и отыскал там мрачное ущелье, куда едва достигал взгляд Шамаша. На самом дне ущелья по стонам он нашел орла, ощипанного, со сломанными крыльями и с вырванными когтями.

– О, несчастный! – воскликнул Этана. – Кто с тобою так жестоко обошелся?

– Я сам виновник своих несчастий! – ответил орел с тяжким вздохом. – Много лет я занимал гнездо на высоком дереве, в корнях которого обитала змея. Мы жили как добрые соседи, предупреждая друг друга об опасностях. Если мне удавалось догнать и убить онагра, часть добычи получала нижняя соседка. Так мы блюли клятву верности, произнесенную перед ликом Шамаша. Но однажды у змеи появились детеныши, мое неразумное сердце задумало злое. Дождавшись, когда змея отправится на добычу, я распростер крылья, чтобы слететь вниз. Один из моих орлят, умная пташка, догадавшись о моем намерении, пропищал:

– Не делай этого, отец! Шамашу видно все.

Но я не послушал малютку и, упав вниз, растерзал и съел змеиных детенышей.

Вскоре приползла мать‑змея и, увидев, что змеенышей нет, взмолилась справедливому Шамашу, чтобы он наказал убийцу беззащитных. И повелел Шамаш змее, чтобы она отыскала тушу буйвола и проникла в нее.

Вскоре почувствовал я милый мне запах гниющего мяса и обратился к детям своим:

– Давайте слетаем, отведаем буйвола.

– Не надо, отец, – закричал мой орленок, умная пташка. – Может, в туше гниющей змея притаилась?

Не послушался я малютки, полетел и сел на тушу, клюнул, кругом огляделся, снова клюнул, а как очистил все мясо снаружи, в чрево забрался. Тут меня змея и схватила, обломала мои крылья, всего общипала, истерзала и бросила в яму, чтобы кончил я жалкой, голодной смертью.

Сжалился Этана над орлом, напоил его свежей водой, перевязал раны, и быстро они затянулись. Орел взмыл в небо, пробуя крылья, и опустился рядом с Этаной. И тогда сказал Этана орлу:

– Крылья твои сильны. Отнеси меня на небо, к престолу великого Ану.

– Садись! – ответил орел. – Поудобней устройся. Прижмись грудью к моей спине. Ухватись за крылья руками.

Только успел Этана за орла схватиться, как тот взмыл в небо. Когда они высоко поднялись, орел спросил:

– Взгляни на землю, что ты там видишь?

Взглянул Этана вниз и ответил орлу:

– Вся земля стала похожа на холм, а море не шире Евфрата.

Поднялись они еще выше, и земля стала малой рощицей. Орел поднимался все выше и выше, пока земля стала не шире арыка, который копает садовник.

– Вот теперь мы добрались до верхнего неба, где боги одни обитают, – сказал орел, и тотчас же Этана увидел небесные врата, а за ними дворец великого Ану.

Спустившись у самого трона, Этана обратился к творцу с такими словами:

– О, великий владыка, ты дал мне все, о чем может мечтать смертный. Но нет у меня потомства. Умру я, и забудется мое имя, словно бы и не жил я. Одна у меня к тебе просьба. Дай мне хоть раз прикоснуться к траве рожденья.

– Прикоснись, Этана, – сказал Ану. – Ибо Шамаш хвалит твое благочестье.

Тут на глазах Этаны на голом месте выросла сочная трава, и он к ней прикоснулся. После этого он поблагодарил Ану, сел на орла и дал ему знак опуститься.

Уже на пороге дома услышал Этана детский плач и понял, что стал отцом. Взял он младенца на колени и назвал его Балихом.

Прожил Этана на земле шестьсот лет, а когда пришло его время уходить к предкам, трон Киша занял его сын Балих. От него слава об Этане и его смелом полете обошла всех черноголовых.

 

Поэма о Гильгамеше

 

Эпос о Гильгамеше – сокровищница поэзии Двуречья – создавался на протяжении тысячелетий двумя народами – шумерами и аккадянами. Сохранились отдельные шумерские песни о Гильгамеше и Энкиду. У них один и тот же противник Хумбаба (Хувава), охраняющий священные кедры. За их подвигами следят боги, в шумерских песнях носящие шумерские имена, в эпосе о Гильгамеше – аккадские. Но в шумерских песнях отсутствует связующий стержень, найденный аккадским поэтом. Сила характера аккадского Гильгамеша, величие его души не во внешних проявлениях, а в отношениях с естественным человеком Энкиду. Эпос о Гильгамеше – это величайший в мировой литературе гимн дружбе, которая не просто способствует преодолению внешних препятствий, но преображает, облагораживает.

Дитя природы Энкиду, знакомясь с благами городской цивилизации, силой судеб сталкивается с царем Урука Гильгамешем, человеком эгоистичным, избалованным властью. Равный ему по физической, силе, но цельный по характеру, неиспорченный естественный человек одерживает над Гильгамешем моральную победу. Он уводит его в степь и в горы, освобождает от всего наносного, превращает его в человека в высшем смысле этого слов<



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2021-01-14; просмотров: 201; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 18.191.192.250 (0.036 с.)