Гунь и Юй – победители потопа

 

^{Гунь и Юй принадлежали к числу культурных героев, борцов с катастрофическими явлениями природы. С Гунем связан мотив богоборчества, объединяющий его с Прометеем. Прометей похищает для человечества огонь, Гунь крадет небесную землю, превращающуюся в камень. Местом наказания Прометея был Кавказ, где над ним шумели крылья орла, терзающего печень, место казни Гуня – гора Крыло. Разрабатывая миф о Гуне, великий китайский поэт Цюй Юань вводит присутствующий у Эсхила мотив уговора героя смириться перед силой. Это сходство, разумеется, случайное совпадение. Но оно, возможно, вызывалось сходными процессами в общественной идеологии, породившими скепсис по отношению к богам.}

^{Очевидно, Гунь и Юй были первоначально двумя самостоятельными персонажами в разных частях Китая, одинаково связанными с потопом. Объединяя двух героев, их сделали отцом и сыном, разграничив между ними функции. При этом считается, что образ богоборца Гуня моложе, чем образ Юя, предстающего только культурным героем.}

 

Как‑то на землю обрушился потоп. Бушующие потоки разлились по земле, заливая все ее пространство, кроме Пяти гор. Свист ветра и рев волн заглушали вопли людей, которым не удалось спастись. Никто из богов не подумал о несчастных.

Тогда на небо поднялся божественный герой Гунь. Он обратился к Повелителю Неба с такими словами:

– Смотри! – он показал ему на людей, настигаемых волнами. – Они гибнут из‑за твоих вод, а ты не слышишь их стонов. Разреши мне построить плотину и преградить путь потопу.

– Строй, если хочешь! – ответил Повелитель Неба, ухмыляясь.

Он насмехался над героем, так как знал, что мягкая земля, из которой Гунь может соорудить плотину, не выдержит натиска. Для этого пригодна лишь небесная земля, которая, соединившись с водой, вздувается и превращается в камень.

Спустился Гунь к людям и стал рыть землю, воздвигая на пути вод плотину. Воды подмывали плотину, а упорный Гунь рыл и рыл, пока не понял, что его труды напрасны.

Тогда Гунь снова поднялся на небо, но не стал больше просить Повелителя Неба о помощи. Когда тот спал, он нарыл мешок небесной земли и унес его на плечах.

Проснувшись, Повелитель Неба взглянул свысока на землю и замер. Вода, заливавшая горы, стала отступать, и люди на склонах гор и холмов принялись бросать зерна в грязь, чтобы вырастить хлеб, начали строить хижины и дома. И понял Повелитель Неба, что Гунь обманул его и ради людей похитил небесную землю. Разгневался Повелитель Неба и отправил Гуня на Северную гору, где снег сыпется, как перья. Там он наслал на него смерть.

Из тела умершего поднялся Юй, сын Гуня, такой же добрый и смелый, как отец. Неутомимый Юй обошел всю землю, вызволенную от потопа Гунем. По суше он ездил на четырехколесной повозке, запряженной конями, по грязным местам ходил в мокроступах, на неприступные горы взбирался в обуви с шипами. Всюду он рубил лес и кустарники, рыл канавы, отводя воду, сооружал плотины и запруды, прорывал русла рек и давал им проход через земли Четырех варваров и девяти областей.

Юй сам нес торбу и лопату. Умывал его сильный дождь, причесывал буйный ветер. Помощниками Юя были желтый дракон и огромная черепаха. Дракон полз впереди, намечая хвостом направление каналов. Черепаха двигалась сзади, неся на своей широкой спине волшебную глину.

Как‑то во время странствий Юя мимо него пробежала, дразня девятью пушистыми хвостами, белая лисица. Вспомнил тогда Юй предание о том, что каждый, увидевший такое редкое животное, будет счастлив, обретет хорошую жену и станет правителем. Поэтому Юй вспомнил, что ему уже тридцать лет и он еще не женат. А так как он был человеком, дорожившим временем и не любившим откладывать дела, он не стал искать невесты по всей Поднебесной, а тут же, на горе Тушань, где ему предстала лисица, он встретил девушку и объявил ей, что хочет взять ее в жены. Едва дождавшись ее согласия, Юй удалился, ибо нельзя было давать водам Юга разливаться.

Девушка также полюбила Юя с первого взгляда, и, хотя она не успела рассказать суженому о своей любви и выслушать его объяснения, терпеливо ждала героя, и даже послала на гору служанку, чтобы та возвестила о возвращении Юя.

Юй действительно вернулся на гору Тушань, так как мимо этой горы пролегала дорога с Севера на Юг и с Юга на Север. Выслушав от служанки сообщенные госпожой слова любви, герой встретился с невестой, и она стала его женой. Брачная церемония, однако, не состоялась, так как Юй торопился на Север, где вновь разлились воды.

Видя, как занят супруг, жена попросила взять ее с собой. У Юя было немало сомнений на этот счет, но времени для объяснений не оставалось, и он кивнул головой.

Так он странствовал с женой. Она с трудом за ним поспевала. Однажды они пришли к высокой, круто поднимавшейся вверх горе. Из нее, звеня по камням, вытекал тоненький ручеек. Юй тотчас решил, что следует пробить через гору широкий проход для потока. Поэтому он попросил жену удалиться, объяснив, что ему предстоит тяжелая работа, о завершении которой он известит барабаном.

Работа была и впрямь тяжелой. Человеку, даже такому сильному, как Юй, с ней не справиться. Поэтому Юй превратился в огромного черного медведя и, рыча, стал пробивать гору. Отвалившийся сверху камень упал на барабан. Женщина, наскоро собрав пищу, поспешила к мужу. Он же не услышал звука и продолжал яростно вгрызаться в гору, раскидывая камни.

Выйдя из‑за поворота тропинки, женщина увидела медведя и, разумеется, не догадавшись, что это Юй, помчалась стремглав. Он, оставив работу и совершенно забыв о том, что принял облик медведя, бросился за ней вдогонку. Слыша рев и топот, женщина припустилась что было сил. Когда силы иссякли, она упала и превратилась в камень, сохранивший форму женщины.

Увидев это, Юй очень рассердилна на самого себя. Он хотел оставить наследника, но времени, чтобы отыскать другую жену, не имел. Из глотки Юя раздался такой оглушительный рев, что камень раскололся и выскочил мальчик, которого нарекли Ци («Осколок»). Так, несмотря на несчастье, у Юя появился наследник.

Заняться бы Юю воспитанием сироты. Но, даже когда мальчик плакал, отец не подходил к нему. У Юя всегда находились дела. Надо было еще обойти мир. На Юге Юй попал в страну, где люди ходили нагишом. Не желая нарушать местных обычаев, Юй снял с себя одежду и ничем не отличался от туземцев. Покинув же страну, он тотчас оделся.

Юй побывал во многих странах, но не везде ему удавалось следовать местным обычаям. Так, в стране безголовых он остался с головой, чем вызвал немалое удивление туземцев, ходивших за пришельцем толпами. В земле чернозубых он попытался найти такой стойкий лак, который не пачкал бы пищу. Но его постигла неудача, и за ним также ходило множество людей, упрашивая улыбнуться. Посетил Юй также страну великанов, огромных и злобных существ. Одного из них он победил, втащил на гору и там казнил. Великан был такого роста, что на колеснице Юя едва уместилась одна кость казненного.

Однажды Юй заблудился и, вместо того чтобы идти на Юг, отправился на Север^{365}. Там он набрел на плоскую равнину без единого деревца. Не слышалось ни щебетания птиц, ни голосов зверей. Вся местность, насколько хватало глаз, была изрезана реками и впадавшими в них речками и ручьями. На берегах сидели, лежали или прогуливались люди. Сколько ни вглядывался Юй, ему не удалось увидеть каких‑либо хижин или домов. Земля не была засеяна. Не пасся скот. Оказалось, что в пахоте и пастьбе не было необходимости. Людям служила пищей вода: она была сытной, сладкой, ароматной и вдобавок хмельной. Выпив, люди входили в раж, начинали петь и плясать, а утомившись, засыпали, чтобы, проснувшись, нежиться, есть и плясать.

Юй мог бы остаться в этой удивительнейшей из стран жить, не зная забот. Но жизнь без преодоления преград, без труда казалась ему бессмысленной и скучной, да и на родине, в Поднебесной империи, у него еще осталось много невыполненных дел.

 

Мэн Цзян

 

^{В древнейших китайских письменных памятниках Мэн Цзян не имеет никакого отношения ни к Великой Китайской стене, ни к императору, с которым связывают ее строительство. Она – любящая жена, оплакивающая своего мужа и кончающая с собой, чтобы не достаться императору. «Песня» Мэн Цзян была обычным погребальным плачем, не связанным с каким‑то особым горем. С Великой Китайской стеной Мэн Цзян связывает лишь в записях VII–X вв., когда создается цикл посвященных ей произведений. Со временем Мэн Цзян превращается в героиню китайского народного творчества и в ее образе начинает звучать протест против произвола императора.}

Давным‑давно жили муж и жена по фамилии Цзян. Посадили они тыквенное семечко, и из него поднялась тыква‑горлянка, перекинувшая свою ботву через изгородь к соседям по фамилии Мэн, и именно у соседей завязалась большая тыква. Когда ее сняли и разрезали, увидели сидящую на корточках девочку. Ее назвали Мэн Цзян. Из девочки выросла очаровательная девушка. Лицо ее напоминало персик, голос был прекрасен, как пение иволги.

В то время правил император Цинь Шихуан. Во всей Поднебесной не было клочка земли, которым бы он не владел, города, который не платил бы ему дань. И даже пастухи, бродившие со своими стадами по пустыне, склонились перед его величием и прислали подарки. Из всех правителей, которых называли Сыновьями Неба, Шихуан был самым могущественным. На западе он приказал построить дворец Уфан, на востоке – осушить бескрайние болота, на севере возвести стену, длиннее которой не знал мир.

Особенно много людей брали на постройку стены, и многие там умирали. Требовалась им замена. Жил тогда благородный юноша Си‑лян. Когда за ним пришли стражники, чтобы угнать на стройку, он сбежал, перепрыгнул через садовую ограду и спрятался за искусственным холмиком из камня. Увидел он, как по дорожке к пруду идет девушка небесной красоты. На цветок у ее ног села бабочка, девушка захотела ее поймать. Она вытащила платочек, чтобы накрыть бабочку, но ветер унес его в пруд, а бабочка улетела. Девушка пошла к пруду.

– Что я вижу! Что я вижу! – закричала она вдруг. Это она заметила отражение юноши в воде.

Не знал Си‑лян, как поступить: бежать – стражники схватят, оставаться с незнакомой девушкой – неловко. Наконец, он решился. Вышел вперед и поклонился красавице:

– Спаси меня! Умоляю, спаси!

Девушка засмущалась, не зная, что ответить. В это время подбежала служанка, которой было поручено наблюдать за прогулкой Мэн Цзян.

– Кто ты такой?! – закричала служанка. – Откуда взялся?

– Я прячусь от стражников, вот и забежал сюда.

Мэн Цзян приглянулся незнакомец. Был он и статен, и пригож лицом.

– Пойдем к отцу, – сказала она.

Отцу тоже понравился юноша.

Расспросив о его родных и проверив знания, старый Мэн сделал юношу своим зятем и приказал в тот же день провести свадебную церемонию.

Но не успел Си‑лян поблагодарить будущего тестя, как в дом ворвались стражники. Они увели юношу, и печаль охватила семью. Мэн Цзян уединилась в спальне и запела грустную песню: «Холодный ветер ворвался в мой дом, в лед превратилась чаша с вином, подушка с циновкой холодны, как снег. И в мире живу я, словно во сне».

С того дня тосковала Мэн Цзян, не пила, не ела, не спала, все ночи напролет думала о Си‑ляне. А время шло, и наступил первый день десятого месяца, когда принято женам относить мужьям теплую одежду. Мэн Цзян собрала узелок с теплой одеждой, простилась с родителями и ушла.

Идет Мэн Цзян по размытой дождями дороге и поет свою песню: «Без тебя я, как лютня, у которой лопнули струны, как воздушный змей на оборвавшейся нити, как колесо без спиц, как кувшин без дна».

Безбрежная белизна сливается с небом. Голодные коршуны парят в вышине, высматривают добычу. В занесенных снегом оврагах воют волки.

– Как мне холодно! Как мне тяжко! Но супруг мой на севере, где ветер свирепей, чем зверь! Без теплой одежды как он теперь?

Ведет любовь Мэн Цзян через леса и горы. Отступают перед ней пропасти, мелеют реки. Не трогают ее звери. Птицы указывают ей путь.

Вот и стена. И нет ей конца и края. Под стеной, как тени, бродят люди с лопатами и кирками. Свистит бич стражника.

– Моего мужа зовут Си‑Лян, – сказала Мэн Цзян стражнику. – Я принесла ему теплую одежду.

Расхохотался стражник и показал на груду белых костей под стеной.

Упала Мэн Цзян на землю и зарыдала. В то же мгновение налетел ветер. Черный туман окутал стену, и она обрушилась от плача и, слез.

 

Слово о мифе и миф в слове

 

В нашем сознании, выработанном многовековой историей человечества, существуют достаточно определенные представления о народах великих и малых. Великими, в отличие от малых, мы называем те народы, которые занимают огромные пространства, обладают большой численностью и имеют давнее прошлое. Но в той сфере бессознательного, интуитивного творчества, которую мы называем мифом, нет великих и малых. Все народы сидят за «круглым столом» истории, не имея друг перед другом никакого предпочтения. Явно малый народ или даже отдельный город может на пиршестве фантазии и ума быть представлен великими и бессмертными творениями, а другой, создавший огромную и могущественную державу, способен лишь на восприятие и переработку чуждых ему образов и идей. Мы в этом убедились, достигнув крайних пределов нашего странствия по векам и странам.

Своеобразны представления каждого из восточных народов о мировом порядке, о добре и зле, о смысле человеческого существования, так же как различна природа, служившая не только фоном, но и источником мифотворчества, как различны языки, обычаи и нравы. Вавилонскую мифологию не спутаешь с индийской, так же как индийскую – с китайской или шумерскую – с египетской. И все же, охватывая единым взглядом этот пестрый фантастический мир, мы не без удивления обнаруживаем сходство вопросов, на которые разные народы пытались дать ответы мифами. Как возник мировой порядок? Как появился человек? В чем причина таких бедствий, как наводнения и засухи? Как появились болезни? Почему люди смертны? Почему они изъясняются на разных языках, не понимая друг друга? Как началось земледелие и другие отрасли хозяйства?

Ответы на эти вопросы были наивными, основанными на темных суевериях и вере во всемогущество сверхъестественных сил. Но сами попытки дать ответ были дерзким проникновением в тайны природы. Мифы в своем первоначальном виде – создания детства рода человеческого, своего рода игра его юного воображения и ума. Мы не можем относиться серьезно к тому, что человек тысячи лет назад думал об окружающем мире и самом себе. Но сам он так не считал и, напротив, рассматривал то, что мы обозначаем греческим словом «миф», как величайшее откровение. Мифы передавались от старших к младшим как учебники жизни, которые надо было знать наизусть. Их исполняли в священных рощах, впоследствии в храмах как религиозное действо, сопровождая этим каждое значительное событие в жизни общины и окружающей ее природы. Это была не просто игра, не просто зрелище, а побуждение к действию. Если природа запамятовала, что пора увеличить поголовье зверей, дать дождь или, напротив, унять его, увеличить урожай, то люди напоминали ей об этом священной игрой. Таким образом, миф давал слабому, бессильному перед природой человеку иллюзию власти над ней, пробуждая уверенность в возможности не только проникать в загадочный мир, но и оказывать на него влияние.

Общие закономерности возникновения мифов и их функциональных нагрузок были причиной существования в разных мифологиях одних и тех же типов мифов. Рассматривая мифы народов Древнего Востока, мы выделили в каждой мифологии космогонические мифы, отражающие взгляды на мировой порядок. Независимо друг от друга разные народы Востока рассматривали первоначальное состояние мира как бесформенный хаос, из которого путем тех или иных актов или манипуляций выделялись небеса и земля, небесные и подземные воды, создавались различные стихии, закрепленные за теми или иными богами. В отличие от этой, наиболее распространенной космологической концепции существовала и иная, антропоцентрическая, согласно которой в начале всего был человек, только не обычный, великан, из чьего тела создаются путем расчленения все части вселенной (индийская мифология).

Земля виделась плоскостью (диском), окруженной водами Мирового океана, с занимающей на ней центральное положение священной горой, соединяющей три мира. Гора мыслилась обиталищем в верхней части богов и духов, в прилегающей к земле – людей и животных. Параллельным вариантом священной горы было мировое древо. На древе, так же как на горе, помещались боги или светила, у его подножия находились люди и животные.

Мифы о возникновении человека были частью космогонических мифов. Первочеловек мыслился либо побочным продуктом сотворения мира, либо его венцом, однако всецело зависящим от богов. Способы создания человека различны – от лепки из глины руками богов (шумерская мифология) до сотворения силой слова (египетская и библейская мифологии).

Осознание уже первобытными людьми роли Солнца, его тепла и света для природы и рода человеческого обеспечило выдающееся место в мифах Востока солнечным богам. В Солнце видели творца всех существ, в том числе человека. Символом Солнца стало изобретенное в древнейшую эпоху колесо, а с появлением колесниц солнечные боги были посажены на колесницу, совершавшую путь по дневному небу, чтобы с наступлением мрака опускаться в океан. Животными, влекущими солнечную колесницу, считались кони, что обеспечивало им особое место в ритуалах и мифах.

Представления о Солнце как творце всех существ были конкретизированы в мифах о его сыновьях и дочерях, мыслившихся близнецами (Осирис и Исида, Ям и Ями), которые вступают в брак. Солнечные близнецы мужского пола, сопровождавшие на конях колесницу родителя, считались благодетелями рода человеческого (древнеиндийские Ашвины). Их сестры почитались как богини Зари.

Месяц в мифах Древнего Востока выступал в паре с Солнцем – как левый и правый глаз, как супруг и супруга, брат и сестра. При этом с Солнцем связывалось все доброе и светлое, с месяцем – все злое, колдовское. В облике бога‑Месяца выделялись рога, что позволяло отождествлять его с быком.

Наряду с двумя «великими светильниками», Солнцем и Луной, на Древнем Востоке были мифологизированы и «малые светочи» – звезды, с которыми были поставлены в связь изменения времен года, стихийные бедствия, эпидемии, войны, судьбы народов. Мифы о планетах и звездах – астральные мифы – обстоятельнее всего разрабатывались в Месопотамии, ставшей родиной астрологии, дисциплины о влиянии небесных тел на жизнь земли и ее обитателей. Каждая из планет была отдана тому или иному богу или богине. В соответствии со значением земледелия особым почитанием в Месопотамии пользовалась утренняя звезда – планета Иштар («Венера»), с которой связывались плодородие и любовь. От семитского обозначения Венеры во многих древних и современных языках происходят слова «звезда» и «созвездие» и соответственно «астрология», «астрономия». Ночное небо, усеянное звездами, виделось степью, населенной дикими и домашними животными, птицами, драконами, вступающими друг с другом в схватку, грозящими людям и насылающими на них бедствия. Расположения звездных фигур толковались как символические сцены, на звездном небе вычитывалось все, что должно произойти на земле. Астральные мифы Востока составляли основу астрологических предсказаний – гороскопов, распространившихся по всему миру.

С астральными мифами были тесно связаны календарные мифы, исходящие из регулярной смены времен года, дня и ночи, умирания и возрождения природы и объясняющие возникновения этих естественных явлений и связанных с ними аномалий волей богов. Героями календарных мифов были умирающие и воскресающие боги, культ которых имел особое значение в земледельческих цивилизациях Древнего Востока. Умирающие и воскресающие боги считались творцами земледелия. Их смертью (или удалением) объяснялось наступление мертвого сезона в природе. Часто гибель умирающих и воскресающих богов связывалась с временной победой их противника, воплощающего смерть, зиму или иной деструктивный элемент природы.

Главной фигурой в календарных мифах была богиня, считавшаяся матерью, сестрой, возлюбленной юного, уходящего из жизни бога. Возвращение его к жизни – это подвиг ее любви, периодически повторяющейся с тех пор, как существует мир.

Богиня‑мать обладала в представлениях творцов мифов властью не только над плодородием земли, но и над животным миром, считалась владычицей зверей. От нее зависела удачная охота, которая, как это видно по мифу о библейском Исаве, сохраняла значение даже в таких странах, как Палестина, не говоря уже о покрытой тропическими лесами Индии и юге Китая. Охотник становится героем мифов, борцом с хищниками и чудовищами, мешающими нормальной жизни и сельскохозяйственной деятельности человечества. Его чудесное оружие, лук или палица, обеспечивает стабильность существования населенного мира и становится атрибутами героического века.

Центральное место в мифах всех народов Востока занимают отношения между богами и человечеством. Здесь находят выражение как космологические представления, так и мысли о назначении человека. Боги и люди созданы в разное время, разным способом и из разного материала: боги – из первоначальной стихии (океана, хаоса) в то время, когда создавалось небо, земля и великие стихии. Они были частью этого вечного материала, но возникли в ходе противоборства с ним. Для того чтобы получить бессмертие, богам пришлось одолеть этот материал в бою, как полагали древние вавилоняне, или извлечь из него суть, перемешивая на протяжении бесчисленного множества лет, как считали индийцы. Но в любом случае боги пользуются плодами своей победы или своего труда, на которые человек не может претендовать. Материал, из которого руками или словом богов создан человек, не вечен. В этом согласны мифы всех народов, хотя некоторые из мифов все же оставляют человеку надежду, что вечность может быть обеспечена добронравным поведением и милостью богов, которые могут принять достойного человека в свой сонм; при этом делается оговорка, что в жилах такого человека должна течь божественная кровь, один из его родителей должен быть богом или богиней.

Из этих представлений о различии между богами и людьми исходят мифы, объясняющие судьбу заключенного в человеке божественного дыхания – души. Она, по представлениям большинства мифов, не уходит в глину, из которой создано человечество, а концентрируется где‑то в нижних структурах космоса, где должна пребывать вечно, но безо всякой надежды возвращения в верхний мир. Эта безнадежность раскрывается как в повествованиях о спуске богов и богинь в подземное царство, для возвращения из которого требовались особые невыполнимые для человека условия, так и в рассказах о порядке в этом царстве. Складываются образы страдающих и временно умирающих богинь и богов Инанны, Осириса, Думлузи‑Таммуза и др., возвращение которых в верхний мир мифологимески олицетворял земледельческий процесс – захоронение зерна в земле и появление молодого ростка.

В ряде восточных мифологий нижний мир характеризуется как место, где человеческие души получают воздаяние, адекватное их поведению в верхнем мире. Решение их судеб отдается богам и богиням смерти, выступающим в качестве владык и судей подземного царства. Наиболее разработана идея загробного воздаяния в египетской мифологии в виде формальной процедуры суда над душою и соответствующих ей погребальных обрядов, помогающих душам пройти через это испытание. Исполнителями воли богов и богинь смерти мыслился целый сонм демонов смерти с разветвленной иерархией и распределением обязанностей стражников и провожатых душ, охранников ворот подземной тюрьмы, перевозчиков и палачей. Достаточно наглядные картины загробного мира в восточных мифологиях воспроизводят привычный живущим ландшафт с подземными реками и морями и социальные градации, существующие в верхнем мире.

Страх перед умершими родичами и различные формы культа предков присущи как самым примитивным религиям, так и развитым религиям Древнего Востока. Из культа предков вырастают такие мифологические циклы, как рассказы о патриархах в Ветхом завете. Но при всем влиянии этих обожествленных предков на людей они все же мыслились обитающими в ином мире. Однако на Востоке была выдвинута также идея перевоплощения душ, согласно которой умершие возрождаются в животных, растениях, новых поколениях людей (индуистская, буддийская мифологии). При таком понимании судьбы душ границы жизни и смерти размываются, поскольку души, удостоенные лучшей доли, проводятся через подземный мир, чтобы обрести новую жизнь.

В мифах находили отражение и такие общественные процессы, как разделение труда, возникновение сословий и каст. Персонажами мифов становятся земледелец и скотовод‑кочевник, в равной мере зависящие от сил природы, но по‑разному воспринимающие их благодеяния. Библейским мифологическим персонажам Каину и Авелю предшествовали представители тех же профессий в вавилонской мифологии, но поскольку покровительницей природы в Вавилоне было женское божество, то отношения между ним и его почитателями принимают характер не симпатии, а брака. Возникающее в ходе новой для человеческого общества хозяйственной деятельности изобилие было источником ожесточенных конфликтов как между земледельческим оседлым населением и кочевыми скотоводческими племенами, так и внутри каждого коллектива. Первоначальное первобытное равенство, обусловленное неразвитостью производства и незначительными потребностями, осмысливалось как прекрасное, безвозвратно утраченное прошлое. Шумерский Тильмун, авестийское царство Йимы, царство китайских мудрецов, израильский Эдем – все это явления, порожденные сходными социальными процессами. В прошлом было все, чего так не хватает человеку в настоящем – здоровье, изобилие, отсутствие изнурительного труда, умеренный климат, братские отношения между людьми.

В ту пору, когда золото и серебро приняли функции эквивалента ценностей, возникла в древневосточной мифологии концепция золотого века с последующим его ухудшением. Прекрасное время предков стало ассоциироваться с золотым веком или поколением золотых людей. Этот миф оказал влияние на греческую мифологию и через нее – на представления европейцев о естественном состоянии человечества.

Наряду с мифами о начальном времени существования человечества на Древнем Востоке сложились мифы о конечном его времени, о крайней поре, которые мы назвали мифами о будущем. Будущее встает как время природных катастроф, которым предшествует деградация человечества в форме нарушения законов социальной жизни, согласно которым власть принадлежит лучшим людям, а худшие подчиняются лучшим. Конец мира – это «общество наоборот», когда господа служат рабам, когда дети командуют отцами, когда жены нарушают закон единобрачия. Естественно, мифы о будущем могли быть достоянием только развитой мифологии, которой соответствует общество с развитой стратификацией и социальными противоречиями. В мифах о будущем отразился страх господствующей прослойки перед социальными переменами. Нет ничего более парадоксального, чем использование одного из древних мифов о будущем египетского речения Ипувера как источника реальной социальной катастрофы.

Очень распространенными на Древнем Востоке были этиологические (причинные) мифы, призванные объяснить происхождение социальных и религиозных установлений, животных и растений, названий местностей и пр. Этиологические мифы оперируют категорией причинности, на которую опирается наука. Но понимание причинных связей в мифах очень примитивно. Постоянно путается причина со следствием. За причину принимается нечто внешнее и случайное. Но сама попытка задавать вопросы была истоком научного познания. К этиологическим мифам относятся широко распространенные на Древнем Востоке рассказы о получении огня, изобретении сельскохозяйственных орудий и ремесел, земледельческих навыках. Их разновидностью являются мифы о смерти, складывающиеся в целую систему представлений о богах и богинях смерти, о суде мертвых, о пути покойников в подземный мир.

Мифы о героях, являясь самостоятельной частью мифов Востока, тесно связаны со всеми другими категориями мифов. Герои – это предки, разделившие судьбу смертного человечества, но в силу своих подвигов приближенные к богам. Им приписывается происхождение от связи бога (или богини) со смертной (или смертным). Герои общаются с богами и даже соперничают с ними. Часто герои обретают бессмертие и вступают в сонм богов. В мифах о героях Востока (Гильгамеше, стрелке И, Пандавах и Кауравах) нашли отражение реальные события в жизни человечества: переселения народов, войны, успехи в познании природы и открытии мира. Но менее всего их можно рассматривать как достоверный рассказ о реальных персонажах: царях, полководцах, ученых. Это касается и священной истории, героем которой является такое историческое лицо, как Гаутама Будда. Историческое потонуло в легендарном, и, чтобы его отделить, надо обладать возможностями мифологических героев.

Мифы Востока распространились на все области человеческой деятельности и человеческого сознания. Мифом было провозглашено и само слово, силой которого будто бы творили боги. Сам миф соединил в себе знание со словесной формой, служащей для его передачи. Слово стало вечностью мифа до того, как было изобретено письмо и появилась возможность запечатлеть его на глине, камне, папирусе. Древний Восток, создавший древнейшие виды письма, стал родиной литературы, закрепившей в народной памяти мифы и легенды в совершенной художественной форме. Письменность стимулировала мифотворчество. Мифы множились и разрастались, обогащаемые мифообменом между народами. Все шире и шире в священную сферу мифов проникали светские, сказочные мотивы. Постепенно, несмотря на консервативную силу религии, рассасывался архаический пласт мифов, питаемый человеческими жертвоприношениями. Создаются мифы, объясняющие их отмену (например, о жертвоприношении Исаака). Архаические мифы преображаются, причесываются, переосмысливаются в духе новых общественных интересов и задач. Происходит то, что принято называть актуализацией мифов.

С использованием древневосточной литературы мифов как исходного материала при освещении истории прошлого связано появление специфического жанра мифов, которые могут быть названы генеалогическими мифами. В процессе мифообмена выявляется, что многие боги со сходными или разными именами, но с одними и теми же функциями существуют на разных территориях, у разных народов. Необходимо было выявить степень их мнимого родства. Такая сложная работа не могла осуществляться сказителями и их не интересовала. Ею занялись писцы царских канцелярий, а также лица свободных профессий, интеллектуалы Древнего Востока. В результате священные книги пополнились обширными генеалогическими списками родоначальников и царей, иногда с указанием фантастических лет их жизни.

Выделение мифов Востока как особого раздела сокровищницы древних мифов является условным. Народы, которые занимали территорию, относящуюся к Азиатскому континенту, участвовали в миграциях, которые забрасывали их далеко на Запад. Самый яркий пример – это этруски, оказавшиеся в конце II тыс. в Центральном Средиземноморье, но обладавшие типично восточным образом жизни и восточной мифологией. Существуют и обратные примеры: появление в стране Ханаан также в конце II тыс. западного народа, филистимлян, давшего этой стране имя Палестина. Но не только миграции, но и колонизация в западном и восточном направлении приводили к тому, что многие восточные боги и герои начали новую жизнь на Западе, а некоторые западные мифологические сюжеты были восприняты восточными людьми. Этруски и филистимляне были небольшими народами, хотя и оказавшими значительное влияние на развитие культуры своего региона. Это же можно сказать о греках и финикийцах, наиболее активно участвовавших в колонизационных процессах на Западе и Востоке. Но были и большие народы, жившие на Востоке, говорившие на языках, родственных европейским, – иранцы, индийцы, хетты. Восточными или западными были их мифы о богах и героях?

Более ста лет назад немецкий ученый Отто Группе выпустил книгу «Греческие культы и мифы в их отношении к восточным религиям». На 700 страницах большого формата он изложил все, что в то время можно было извлечь из литературных источников и уже известных тогда вавилонских и древнегреческих надписей о влиянии Востока на греческую религию и мифологию. Группе среди прочего ссылался на греческих авторов, считавших, что значительная часть имен греческих богов и героев имела восточное происхождение. Конец XIX в. – это эпоха мощной экспансии европейских держав на Восток.

Естественно, что книга немецкого ученого, доказывавшего наличие у Востока и Запада в древности культурной общности, была встречена с недоверием. Но через сто лет в распоряжении науки оказались мифы народов древнего Переднего Востока, те самые, которые изложены в нашей книге, и произошла подлинная встреча Востока с Западом. Не меньшее значение имели открытия на островах Эгейского моря, лежавших между Востоком и Западом и являвшихся своего рода контактной территорией. Здесь были обнаружены дворцы и храмы того же типа, что и на Востоке. Здесь почитали и восточных и западных богов. Так стало ясно, что уже в глубокой древности народы кочевали с Востока на Запад и с Запада на Восток.

Однако восточные мифы были зафиксированы в памятниках письменности в III–II тыс. до н. э., а на Западе первые записи мифов сохранились лишь с VII–VI вв. до н. э. Обитатели Европы имели письменность по крайней мере с начала II тыс. до н. э., но до нас дошли лишь административные и хозяйственные тексты.

Древние греки, желая назвать кого‑либо сказочно богатым человеком, употребляли имя восточного царя Креза, владевшего золотыми месторождениями. Теперь мы все стали Крезами, поскольку обладаем словесными россыпями, сокровищами восточных мифов и преданий. И это богатство сохранено преимущественно с помощью самого бросового, не имеющего цены материала – глины, которая дала человеческой культуре больше, чем золото, серебро и все драгоценные камни, вместе взятые. Вот эти сокровища. Они перед вами. Берите их, пользуйтесь, обогащайтесь, вводите в свой обиход.

 

Источники и литература

 

 

ДРЕВНЕЕГИПЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ

 

Антес Р. Мифология в Древнем Египте // Мифология древнего мира. – М., 1977.

Коростовцев М. А. Религия Древнего Египта. – М., 1976.

Лившиц И. Г. Сказки и повести Древнего Египта. – М., 1979.

Липинская Я., Марциняк М. Мифология Древнего Египта. – М., 1983.

Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. – М., 1956.

Павлова О. И. Амон Фиванский: Ранняя история культа (V–XVII династии). – М., 1981.

Перепелкин И. А. Древний Египет // История Древнего Востока. – М., 1988. – Ч. II.

Померанцева Н. А. Эстетические основы искусства Древнего Египта. – М., 1985.

Рубинштейн Р. И. Египетская мифология // Мифы народов мира. – М., 1987. – Т. I.

 

МИФОЛОГИЯ ДРЕВНЕГО ДВУРЕЧЬЯ

 

Афанасьева В. К. Гильгамеш и Энкиду. Эпические образы в искусстве. – М., 1979.

Афанасьева В. К. Литература Шумера и Вавилонии / Переводы //

Поэзия и проза Древнего Востока. – М., 1973.

Афанасьева В. К. Предание, этиологический миф в шумерской литературе // Жизнь мифа в античности. – М., 1988…

Белицкий М. Забытый мир шумеров. – М., 1980.

Бибби Дж. В поисках Дильмуна. – М., 1984.

Дьяконов И. М. Литература Вавилонии // Поэзия и проза Древнего Востока. – М., 1973.