Из дневника командира партизанского отряда андрея Литвиненко

Нашей Коммунистической партии, моему свободолюбивому народу приношу партизанскую клятву:

Клянусь быть честным, преданным нашей матери‑Родине воином, до последнего дыхания с достоинством и мужеством защищать ее честь, свободу и священную независимость, биться до полного уничтожения и изгнания фашистской нечисти из пределов нашей необъятной земли… [28]

 

 

Светало. Был сильный мороз, и по ущелью разлился густой бело‑молочный туман. Его пеленой накрыло расположившееся у самых гор село Баксан, огневые позиции врага вокруг него. Ровно в семь часов утра в тумане, шипя, взлетела красная ракета. И тотчас в морозном воздухе раздался клич командира Литвиненко:

– Впере‑е‑е‑д!

Атака началась.

Отряд Литвиненко наступал с востока, два других – с юга и запада.

Но внезапного удара все же не получилось. Гитлеровцы в окопах дежурили круглосуточно. Ударили их пулеметы, дробно застучали автоматы.

Литвиненко окинул взглядом группы. Бойцы продолжали бежать навстречу огню, пригибаясь к земле. Рядом упал замертво политрук Кузьменко, за ним – Прокопчиков. Слева, ойкнув, опустилась на землю Ольга Договор. Невдалеке от нее ползла Кривохижина. Кричит «ура!», а у самой щека в крови…

Падали партизаны. Но атака продолжалась.

Через полчаса окраина Баксана была взята. Бойцы Андрея Литвиненко, преодолевая сопротивление врага, рвались к центру села – на соединение с теми отрядами, что наступают с юга и с запада…

Литвиненко торопился. Сорванный его голос не умолкал…

– Вперед!

Но внезапно раздалось:

– Полицаи сзади!

Литвиненко остановился. В восточном секторе, за перекатом, шла перестрелка. По косогору от села отходили партизаны.

Надо было выводить отряд из окружения.

– Пулеметчик Гвоздевский ранен! – крикнул Саша Иванов, командир соседней группы.

Значит, с северо‑востока путь полицаям теперь открыт. Перешли в контратаку и немцы.

Решение пришло мгновенно. Литвиненко крикнул:

– Пробивайтесь к лесу. А мы прикроем.

Сняв с себя полевую сумку, передал Иванову:

– Забери…

И бойцам:

– В заслон ложись! В заслон!..

Он залег за изгородью и открыл огонь по гитлеровцам.

Группа Литвиненко приняла удар врага на себя…

Наконец, отряд, прорвав кольцо, оторвался от врага. Партизаны потеряли пятнадцать человек. Погиб и Литвиненко. Он остался лежать на снегу с простреленной грудью.

В полевой сумке Андрея Литвиненко, пробитой пулей, вместе с другими документами лежал дневник. Вот некоторые записи из него:

 

«6/XI‑41 г.

1 ноября оставили Зую, уничтожив все ценное и общественные постройки. 4‑го были на передовых позициях. Рвутся мины, жужжат осколки, свистят пули, но все это нисколько не пугает. Отходили с позиций вместе с последним пулеметчиком.

7/XI

Сегодня 24‑я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Утром решили подготовить хороший завтрак и отметить праздник. Однако так не вышло. Пришел в штаб связной и привел 5 красноармейцев в наш отряд. И прибежал постовой. Тревога. Немцы! Подняли всех бойцов, заняли рубежи обороны, вступили в бой…

Живем в землянке. Тесно. Питаемся холодной каурмой и лепешками, которые печем в спокойное время. Однако настроение неплохое. Лишения вызывают только шутки. Установили радио и вчера вечером и сегодня слушали доклад и речь т. Сталина.

13/XI

Вчера ходили с группой бойцов комендантской команды за боеприпасами и оружием. Я принес 1250 патронов, комиссар отряда навязал массу противотанковых гранат, набрал медикаментов. Пока дошли, устали до полного изнеможения.

Сегодня послали диверсионную группу – Козлова, Лебедева на Алуштинское шоссе с заданием взорвать мосты.

Послали также группу разведчиков в Зую, Кентугай и Мазанку.

У самой базы Мисько встретил барабановцев – Бразнеца и Волошина. Они удивились, увидев меня живым. Оказывается, в Барабановке ходят слухи, что я привязан немцами к дереву и расстрелян, а Лугового поймали немцы и увезли куда‑то в машине.

Одиннадцать часов вечера. В землянке тихо. Слышится лишь сонное дыхание двенадцати спящих. Идет снег, холодно. Лежу на койке и записываю при слабом свете шахтерки. Хочется вихрем пронестись по всем деревням района и уничтожить всех гитлеровцев…

6/XII

…Живем дружной семьей, по‑советски, тогда как вокруг нас Советской власти не существует. Мы как бы маленькая республика во вражеском окружении.

До боли жаль семью и особенно томит неведение. Где она и что с ней. Очень хочется увидеть детей или только знать что с ними: Ну и рассчитаюсь с фашистами и за страдание семьи, за 2‑х погибших братьев и миллионы им подобных!

7/XII

…Быстро подняли отряд по боевой тревоге. Открыли огонь. Противник побросал все награбленное на усадьбе и беспорядочно побежал на гору. Поднял людей в атаку. Человек 15–20 бросилось за мной.

Что я чувствовал, ведя первый раз людей в бой? Единственное, в чем чувствовал себя плохо, – Это неизвестность, где противник и как бы не ошибиться в принятии решения. Боялся, что, если противник атакует внезапно с тыла и фланга, мои ребята могут броситься в панику, т. к. большинство впервые в бою. А то, что я впервые иду и веду людей в бой, нисколько не смущало, как будто в порядке вещей.

Комиссар, кажется, чувствовал себя так же. Он командовал второй группой бойцов и настрелялся вдоволь.

11/XII

Возвратился комиссар с хорошими новостями: Советское Информбюро сообщает, что наши войска наступают на многих фронтах. Приятно было смотреть, с каким вниманием слушали партизаны эти известия и с какой радостью их воспринимали…

20/XII утром послышались выстрелы. Румыны и немцы, открыли огонь из винтовок, пулеметов и автоматов. Партизаны залегли в скалах и за деревьями. Комаров открыл огонь из пулемета. Противник, выпустив несколько десятков мин, несколько тысяч патронов, не решился атаковать нас и позорно показал пятки, несмотря на то, что нас была горсточка, а его целый батальон.

3/I

Вернулся вечером Мозгов с группой и доложил, что ему удалось перерезать все провода между Зуей и Карасубазаром, минировали шоссе тремя минами, на которых подорвалось 2 танка у них на глазах и третий взрыв произошел, когда они уже ушли от шоссе.

5/I

К утру собрались все отряды в деревне Тау‑Кипчак. Население нас приняло радушно. Выставили охрану.

Утром послали разведку в Зую и др. деревни. Захватили 3 автомашины, пленного офицера. При перестрелке убито 8 немцев. Потерь у партизан не было.

30/I

Вернулась с Алуштинского шоссе группа Иванова, задание выполнила: установила 8 мин. При установке мин они пропустили вражеский патруль в количестве 15 человек, а когда минировали и отошли, то слышали 3 взрыва мин. Очевидно, взорвались те патрульные…

13/II

Противник пришел двумя группами, всего человек 50. Пострелял и хотел отходить, но наш огонь заставил его пометаться. Потеряв несколько человек убитыми и ранеными, он еле выбрался. Начали выпускать свою газету «Красный партизан».

 

Последняя запись в дневнике была сделана 21 февраля 1942 года.

 

«Только что вернулся с рекогносцировки местности у Улу‑Узени… Ходили вместе с командирами 21‑го и 14‑го отрядов. Вид с нашего наблюдательного пункта замечательный: снежные вершины гор с лесом по их склонам, внизу к морю холмистое место, поросшее кустарником.

Море бурное, неприветливое. Обидно до боли: всего несколько месяцев тому назад отдыхал у этого моря – такого близкого, ласкового. Любовался этими горами, как хозяин. А сейчас? Каждую минуту может обстрелять любой куст, любая складка местности, только за то, что ты хочешь свободно ходить по своей земле. На море, по которому не так давно в разные стороны сновали рыбацкие лодки, катера, пароходы, сейчас безжизненно – ни одного дымка на горизонте».

 

В тетрадке находился еще листок, на котором записаны боевые дела отряда:

 

«1–4 ноября 1941 г. Район 1‑й баксанской казармы. Отряд, взаимодействуя с пограничниками, уничтожил 9 солдат и одного офицера. Взята полевая сумка офицера с документами. Разбита легковая машина.

7 ноября. Яман‑таш. В перестрелке сбиты три немецких конника.

13 ноября. Алуштинское шоссе. Группа Козлова и Лебедева на минах подорвала грузовик с живой силой.

7 декабря. Район горы Тырке. Отряд дал бой карателям. Убито 9 солдат, ранено более тридцати. Взят пулемет, 5 винтовок, другие трофеи.

20 декабря. Яман‑таш. Бой с батальоном карателей. Убито 9 солдат, ранено более пятнадцати.

3 января 1942 года. Автомагистраль Симферополь – Феодосия в районе Зуи. Группа Семена Мозгова на минах, сконструированных партизанами, подорвала два средних танка и грузовик с автоматчиками.

5 января. Село Тау‑Кипчак. Отряд, заняв село, вел бой. Убито 13 солдат. Сожжено три грузовика. Взят в плен офицер.

6 января. Группы Иванова и Юлдашева, пробиваясь из окружения, три раза вступали в бой с карателями. Убито и ранено более 150 фашистов…»

 

 

К осени 1942 года на боевом счету Зуйского отряда, который носил теперь имя Литвиненко, значилось 1149 уничтоженных солдат и офицеров противника. По числу истребленных фашистов, по размаху разведывательной и политической работы этот отряд занял первое место в Крыму.

В Зуйском районе Крыма есть село Литвиненково. Есть и школа им. А. Литвиненко. В центре поселка Зуи высится лабрадоритовый обелиск. На мраморе – имена героев, павших в борьбе за свободу и независимость Советской Родины. Первым стоит имя Андрея Литвиненко.

 

Н. ЛУГОВОЙ.

 

ПОДВИГ БАРТОШИ

 

 

 

В парторганизацию 3‑го партизанского отряда Крыма. От кандидата в члены ВКП(б) Бартоши Василия Павловича.

 

Заявление

Прошу первичную парторганизацию принять меня в члены ВКП(б). Я обязуюсь выполнять честно и добросовестно все обязанности, какие будут возложены на меня.

19 мая 1943 года.

В. Бартоша.

 

 

Это заявление в партийную организацию командир группы партизанских подрывников Бартоша написал незадолго до своего последнего боевого рейда.

…Коммунисты партизанского отряда сидят под скалой тесным полукругом, по привычке прижавшись друг к другу, не расставаясь с оружием. А в центре полукруга стоит Бартоша – низкорослый, коренастый, с добродушным лицом, освещенным лучистыми голубыми глазами. На голове пилотка летчика с красной партизанской ленточкой. Из‑под расстегнутого ворота выцветшей гимнастерки пехотинца выглядывает полосатая матросская тельняшка. На ногах – постолы чабана. Одежду партизана дополняют брезентовые штаны, пестрящие дырами, прожженными кострами.

Боевые товарищи хорошо знают Бартошу, однако кто‑то просит рассказать автобиографию – таков партийный порядок.

– Народывся у тыща девятсот шистнадцятому роци, – тихо говорит Бартоша, – на Черниговщини. Батько, Павло Марковыч – людына трудова и радянська: красногвардиець, потим колгоспнык. Маты – домашня хозяйка. Сам – учився, служив червоноармийцем та старшиною. Сим рокив працював тракторыстом, комбайнером. Зараз – тут. Воюю.

Бартоша – очень скромный человек, к тому же на редкость немногословный. Вернувшись после успешного боевого задания, он о своих, нередко героических, делах докладывал одним словом: «Выполнили» или «Ударили», а то и короче: «Вжэ!», «Всэ!».

На партийном собрании ни слова не сказал о боевом крещении под Львовом. О боях в Житомире. О ранении и тяжелом двухнедельном выходе из окружения. О трудных боях под Херсоном и вторичном окружении. Об участии в освобождении Ростова. О том, как сражался на Кавказе. О знаменитой Керченско‑Феодосийской операции, о боях за Феодосию и Судак. О новом прорыве из окружения. Наконец, о полуторагодичных боевых делах в тылу врага.

Коммунисты, видно, не удовлетворены его кратким ответом.

– Вася! А сколько эшелонов на счету твоей группы?

Бартоша молчит. Потом так же тихо произносит:

– Та шисть.

Слушали Бартошу такие же, как он, ветераны партизанской войны. Многие из них – сами подрывники. Кто‑кто, а они знают, что скрывается за цифрой 6. Это шесть опасных двухсоткилометровых рейдов по степи, где в любую минуту возможна встреча с врагом; минирование полотна железной дороги, зорко охраняемого патрулями, затем шесть катастроф. Вражеские переполохи. Поиски. Преследования…

 

Заявление В. П. Бартоши.

 

– Ну, а что скажешь, Василий, партийному собранию, как в дальнейшем?

– Я напысав. Сполню всэ… Чесно. Добросовисно.

– Кто «за»? – спросил председательствующий. Руки подняли все. Секретарь взял заявление Баргоши и тут же написал на нем: «Принят в члены ВКП(б) партсобранием 22/V‑43 года единогласно…»

А вскоре после этого Бартоша был в очередном рейде. Минировали полотно железной дороги.

Где‑то на востоке громыхнул взрыв. Ночная степь сразу же отозвалась ворчанием стрельбы. Василий Бартоша насторожился.

Прошлой ночью на дороге было спокойно. Группе Бартоши удалось незамеченной поставить в разных местах две мины замедленного действия. Обошлось без стычек. Сейчас тоже все шло, как задумано. Василий прилаживал под рельс толовый заряд. Рядом – Ваня Швецов, совсем молодой, горячий парнишка. В его руках мина и пучок проводов. Сухопарый Илья Мычка и широкоплечий рослый Михаил Бакаев с автоматами на изготовку лежали между рельсами, зорко всматриваясь в темно‑серую пелену ночи, – прикрывали минеров.

Послышался новый, приглушенный расстоянием, взрыв. Еще взрыв. На востоке небо осветилось огнями ракет. Потом ракеты вспыхнули на севере и западе. Послышалась стрельба.

Шум стрельбы приближался. Ракеты разных цветов все ближе очерчивали в небе огненные дуги. Волна переполоха, поднятая взрывом, катилась сюда, к Биюк‑Онлару[29].

Бартоша не торопился. Умудренный опытом, он строго соблюдал главное правило минера: не ошибиться. Хорошо натренированные руки делали свое дело уверенно и расчетливо. И когда крики да стрельба патрульных послышались уже невдалеке, Василий тщательно засыпал ямку, сровнял и пригладил землю, присыпал припасенным сухим песком, потом рассеял полову (половой полицейские усыпали всю насыпь).

Итак, третья мина поставлена. До утра можно еще совершить переход на новый участок дороги и там подложить врагу четвертую, последнюю мину.

Но пройти партизанам не удалось, вдоль дороги рыскали полицейские патрули. Приближался рассвет, и надо было подумать о месте дневки. Повернули на восток. Прошагали километров пять, но и тут вокруг слышалась стрельба, взлетали ракеты. Бартоша решил:

– Переднюемо, хлопци, в пустошах совхоза «Китай». А потим знову вылиземо на дорогу.

В пути неожиданно наткнулись на какую‑то группу. Сгоряча чуть было не перестреляли друг друга. Разобрались – свои, группа Саши Старцева, из их же, третьего, отряда. Со Старцевым ребята тоже боевые: Михаил Беляев, Александр Карякин, Максим Куценко.

Встрече ребята обрадовались, решили дневать вместе. Район дневки выбрали поблизости к селу Аджикечь. Тут враг держит большой гарнизон. Отряд полиции. Меньше вероятности, что именно здесь будут искать. Пока добрались, наступил рассвет. Забрались в центр кукурузного поля. Каждый вырыл неглубокую щель, лег в нее, закрылся комьями и травой, голову повязал пучком мышея – в двух‑трех метрах пройдешь и не заметишь. Завтракали уже лежа каждый в своем окопчике.

Из села доносился шум: кричали дети, лаяли собаки. В степи где‑то стреляли: облава продолжалась. Но на кукурузном поле, где притаились минеры, было тихо. Лишь в десятом часу в поле послышались людские голоса. Вероятно, крестьяне вышли на общинные работы.

Припекало. Хотелось пить, а еще сильнее одолевал сон. Сказывались три ночи пешего марша, три знойные, полные тревог дневки. Но нужно было бодрствовать, слушать, следить за всем, что происходит вокруг.

Солнце припекало все сильнее. Во рту пересохло, говорить стало трудно. И тут их неожиданно увидела одна из женщин, вышедших работать. Ее не успели остановить. Женщина побежала в село, и партизан охватила тревога: выдаст или промолчит?

– Переберемось, хлопцы, в другой кинець поля, – решил Василий.

Они поднялись, притоптали ямки, в которых лежали, потом перебежали, пригибаясь, и залегли в самом конце кукурузного поля. Дальше бежать было некуда: перед ними простиралась открытая степь.

– Зарывайтэсь, хлопци! – строго приказал Бартоша. – Будэмо лежать тыхо. До останний можлывости.

Стали маскировать окопчики, но невдалеке послышался шум, и Бартоша приказал затаиться.

Усилился ветерок, кукуруза зашелестела. Теперь нельзя было расслышать шума шагов даже вблизи.

Михаил Беляев приподнял голову и посмотрел в сторону Бартоши. Василий держал в зубах стебелек и неотрывно глядел вперед.

Вдруг кукуруза затрещала. Беляев увидел толстого гитлеровца. Тот шел в трусах и ботинках как раз по тому междурядью, в котором лежал Беляев.

Беляев сжался, как тугая пружина. Вот немец занес ногу для нового шага, да так и застыл с перекошенным от испуга лицом. Беляев с силой оттолкнулся от земли. В следующий миг он уже сжимал горло прижатого к земле врага, а подоспевший Бартоша всадил солдату в бок кинжал.

Но шум засекли. Хлопнул выстрел, еще и еще… Рядом, ударяясь о стебли, рвались разрывные пули. Беляев тоже выстрелил. Немец упал. Упал в окопчик и Михаил. Он припал щекой к автомату и открыл огонь. Застрекотали автоматы Бартоши и других партизан.

Поле взъерошилось. Автоматные очереди, хлопки выстрелов и рвущихся пуль смешались с резкими криками команд, со стонами раненых, с хрустом ломающихся стеблей. Фашисты наседали. Они знали, что больших отрядов тут не бывает, и лезли напролом. Партизаны отбивались упорно. Отступать некуда. Надеяться не на что.

Ожесточенный бой длился недолго. Но Бартоша знал: фашисты получат подкрепление и за передышкой последует атака.

И он скомандовал:

– На проры‑ы‑в!

Команда подняла ребят из окопчиков. Не было только Старцева.

– Старцев! До мэнэ! – позвал Бартоша.

– Он… убит, – сказал Карякин.

Бартоша схватил гранату и крикнул:

– Гранатами! За мною! Ура!..

Бартоша рванулся вперед, за ним побежали остальные.

Было похоже на то, что из круга врагов вырвались. Только голос Бартоши доносился теперь откуда‑то сзади, – видно, остался прикрывать их огнем.

Беляев обернулся и увидел Бартошу с гранатой, занесенной для броска. Вслед за дробной автоматной очередью Василий, качнувшись, стал опускаться, и тут в его руке вскинулся веер огня с дымом и грохнул взрыв…

Их было восемь. Вернулось в лес четыре: Беляев, Швецов, Куценко и Мычка. Они все и рассказали.

Василий Бартоша до конца выполнил долг коммуниста.

 

Н. ЛУГОВОЙ.

 

ПАРТИЗАНКА