Записка А. Кулякиной партизанам.

 

Аня бросилась к окну, сорвала с него темное тяжелое одеяло. В распахнутое настежь окно ворвался свежий холодный ветер. Он принес далекие раскаты орудий: где‑то рядом сражался Севастополь.

В дверь тихо постучали.

– Кто там? – испуганно спросила Аня.

– Свои! Открой!

Она распахнула дверь и удивленно отступила.

– Кузьмин?!

– Тот самый!

Аня закрыла окно, стала искать спички. Делала все медленно, выигрывая минуты, чтобы прийти в себя. Наконец, зажгла керосиновую лампу и опустилась на кровать. Она ждала его первых слов.

– Помните, как мы танцевали?

– Это было так давно. Прошла уже вечность…

– Нет, не вечность. Надо просто уметь помнить и ничего не забывать…

Каждое его слово несло спокойствие, уверенность.

– А вы знаете, ваши пионеры спасли свое пионерское знамя, унесли его из‑под носа фашистов. Они не забыли ваших слов об оружии и стали собирать его. Но вот что плохо – они еще малы, а осторожности их никто не учит. – Павел на минуту умолк. – А может быть, вы уже сняли с себя обязанности учительницы? И я зря сюда пришел?

Она вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Павел растерянно топтался рядом, а затем взял девушку за плечи, заглянул в глаза:

– Тебе страшно, Анка?

– Нет, я не об этом, – сказала она и вдруг, вытирая слезы… засмеялась. – Хорошо, что о ребятах предупредили. Надо посмотреть за ними. Как‑нибудь тихонечко соберу их.

– Вначале нам самим надо собраться.

– Кому это нам?

– Комсомольцам. Я уже со многими говорил. Если хочешь, приходи к нам через часок. Только осторожно. Заметят – пропали. Ну, как?

– Что за вопрос! Конечно, приду!

Время шло. Аня Кулякина уже не пряталась в затемненной комнате. Посоветовавшись с товарищами, она взяла разрешение у немецкого командования открыть школу. Но учила детей вовсе не тому, что предписывалось фашистской комендатурой… Однажды она попросила Павла:

– Пришли мне кого‑нибудь из своих ребят. Пароль – «тетрадка в косую».

Дома Аня собрала чистые тетради и, закрыв дверь, села за стол. Как только стало темнеть, к Анне Алексеевне постучались.

– У вас есть тетрадки в косую?

– Заходи, заходи, – радостным шепотом сказала она. – Вот, возьми, – Аня подала толстую пачку исписанных листков. – Это листовки. Только будьте осторожны.

– Есть, Анна Алексеевна! – звонко отчеканил парнишка.

Листовки вызвали много шума. Полицейский с испуганным лицом бегал по деревне, прислушиваясь к каждому разговору. По всей деревне расставлены военные посты. Но на следующее утро листовок прибавилось. Они издевательски белели на стенах домов, на бортах машин. Фашисты бесновались. А жители с надеждой и радостью обсуждали появление первых листовок:

– Значит, есть партизаны!

Борьба началась. Подпольная комсомольско‑молодежная патриотическая группа развертывала свою деятельность в Проломе.

А обстановка все усложнялась.

«Идет учет всех комсомольцев, коммунистов и их семей, – записала Аня в дневнике 20 мая 1942 года, – гады не знают уже, чем отомстить нам за сопротивление».

2 июля появилась новая запись: «Севастополь сдан. Будто бы сердце оборвалось у меня. Как я хочу увидеть дорогого нашего бойца и красную звездочку».

В эти дни Аня Кулякина ходила из села в село с котомкой за плечами. Под видом портнихи она заходила в дома, оставляя после себя листовки: «Держитесь, родные! Советская власть существует. Ее не сломили и никогда не сломят. До победы недалеко».

Действиями патриотов руководил партизанский командир коммунист Леонтий Афанасьевич Уваров. Постепенно приходил опыт, появилась уверенность. Именно к этому времени относятся новые записи в дневнике Ани Кулякиной:

«Начинаем жить верой в победу. Нашла себе подлинных друзей, с одинаковыми мыслями. Вчера долго совещались о нелегальной работе. Решили установить связь с ближайшими подпольными группами. Это поручено мне».

Отправляясь на связь с патриотическими группами в Карасубазар (Белогорск), Аня прихватила с собой несколько газет «Красный Крым», полученных от партизан. Но как спрятать их? Решила завернуть в них большую банку меда. Возле города ее остановил немецкий патруль. Начался обыск. Солдаты выхватили из кошелки банку с медом и тут же с жадностью набросились на него, а на газеты не обратили никакого внимания.

После установления связи Ане поручили провести разведку в полицейском участке. С конвертом в руках она подошла к часовому.

– Мне к господину начальнику! – кокетливо улыбнулась она.

– Ступай своей дорогой!

Аня оттолкнула полицейского и юркнула в помещение.

«Восемь, десять, четырнадцать», – считала Аня винтовки в коридоре. Полицейские окружили девушку.

– Чего тебе? – спросил обрюзгший мужчина.

– Господин начальник, – ласково заговорила Аня, – у меня в Алаче дедушка. Будьте любезны, прикажите передать ему это письмо с кем‑нибудь из ваших людей.

– Глупая девка! Разве с такими пустяками в полицию обращаются? – Аню с бранью вытолкали за дверь. Лучшего приема она и не ожидала.

План разгрома полиции и мясо‑молочного пункта был намечен давно, а после удачной разведки Ани Кулякиной штаб партизанской бригады операцию одобрил.

– Нужно только отвлечь противника, – предупредил Уваров.

– Это мы можем! – улыбнулась Аня.

– В клубе танцы! – кричали вечером мальчишки под окнами.

К клубу потянулась молодежь. Постепенно стали подходить и немцы. Местный гармонист мастерски исполнял немецкие песни, румынскую «Сырбу».

– Хорошо! Зер гут! – прищелкивал языком долговязый фашист.

А тем временем партизаны и подпольщики по начерченному Аней чертежу беспрепятственно пробрались к полицейской управе, окружили помещение, тихо сняли часового. Помещение забросали гранатами. Оглушенные и перепуганные полицаи не сопротивлялись.

А другая группа в это время действовала на мясо‑молочном пункте.

– Все бумаги уничтожить! Масло сливочное изъять!

По сигналу отошли.

А через несколько дней партизаны и подпольщики провели дерзкую операцию на мельнице. Без единого выстрела они обезоружили охрану, всю муку конфисковали. В подготовке операции приняла участие и Аня Кулякина.

Дальше оставаться подпольщикам в деревнях было нельзя, и по решению партизанского командования они ушли в лес. Аня Кулякина вместе с сестрой Ольгой были зачислены бойцами первого партизанского отряда второй бригады Восточного соединения партизан Крыма.

В первый же день после пополнения отряд вступил в бой с гитлеровцами.

На следующий день гитлеровцы начали прочес леса – снова бой, еще более ожесточенный. Аня лежала с партизанами и, как умела, отстреливалась от наседающих фашистов. Когда раздавался стон раненого, она тут же бросалась на помощь. Кончились бинты, и Аня на полоски порвала свою белую кофточку.

Трое суток отряд сдерживал натиск озверевших карателей. Один за другим гибли партизаны, но не отходили. Снег на высоте покрылся пятнами крови. От порохового дыма и мороза у партизан почернели руки и лица. Трое суток люди не ели. В минуты затишья они угрюмо молчали. Тогда Аня брала в руки гитару и окоченевшими от мороза пальцами перебирала струны. Голос ее был по‑прежнему чистым и звонким. Она переходила от одной группы к другой и пела задорные песни. Морщины на лицах партизан разглаживались, они подпевали ей, забывая о смертельной усталости.

Вражеское кольцо все сужалось и сужалось. Надо было искать какой‑то выход. Партизаны решили прорваться через крутой склон, откуда гитлеровцы меньше всего могли ждать их атаки.

Ночью, проваливаясь по пояс в снег, партизаны карабкались по склону. Тяжелей всех, пожалуй, было Ане. Ныла больная нога. Но девушка не жаловалась. Перед самой вершиной отряд приготовился к броску. Вместе со всеми Аня бежала сквозь колючий кустарник, кричала «ура» и стреляла из винтовки. Кольцо было прорвано, но только на вторые сутки партизанам удалось запутать следы и оторваться от врага.

Не успела Аня отдохнуть, как ее вызвали к командиру.

– Вам предстоит наладить утерянную связь со степной частью Крыма. Осталась единственная глубоко законспирированная явка. На нее мы возлагаем большие надежды…

Лес и горы остались позади. Аня с сестрой Олей идут по степи. С юга тянет теплом.

Деревня Салгир встретила их настороженной тишиной, и хотя никто, казалось, не обращал на них внимания, Аня сердцем чувствовала неладное. Они стучались во многие дома, просились на ночлег, но им всюду отказывали. Когда подошли к дому, где была явочная, сердце у Ани сжалось.

– У вас найдется два места для верующих странниц? – спросила она. Это был пароль.

– Все мы во Христе, – испуганно ответил хозяин и стал озираться по сторонам.

Захлопнув двери, он сердито сказал:

– С ума сошли! Среди белого дня прете!

– Так надо! – отрезала Аня.

– Все явки провалены! – сокрушался хозяин. – Подозреваю и за своим домом слежку.

– Не волнуйтесь. Документы в порядке. Мы скоро уйдем…

Но уйти им не удалось. Их взяли прямо на квартире.

…После очередного допроса Аня окровавленными пальцами написала огрызком карандаша прощальную записку:

«Дорогая мамочка! Только ты не обижайся на меня, ведь иначе я не могла…»

Аня расплела тяжелую косу, вложила в нее записку и стала медленно заплетать.

«Вот и отшумели мои весны, – с грустью подумала она. – Осталось всего десять часов. Много это или мало? Даже мысленно пройтись по жизни еще раз не хватит времени».

И вспомнила Аня, как первый раз с холщовой сумкой и букварем бежала в школу. Вспомнила годы, проведенные в Феодосийском педагогическом училище. А потом война. Работа в школе. Первые ученики Коля Воликов, Леня Бобров, Володя Зиновьев…

«Ах, мальчики! Милые мальчики! Вспомните ли вы когда‑нибудь свою учительницу?»

Жаль, конечно, уходить из жизни, Много еще не успела. Хотелось бы вместе со всеми встретить дорогих краснозвездных соколов. Вспомнились все боевые операции, выходы на разведку, бои…

– Но это же так мало, черт возьми! – в сердцах воскликнула Аня.

– Что мало, Анечка? – прижалась к ней Оля.

– Я говорю, мало мы их, гадов, били, Оленька. И времени у нас осталось мало. Ну не плачь, родная. Будь храброй…

Их увели на расстрел утром 10 апреля 1944 года.

…Такой была моя учительница, светлый образ которой я пронесу через всю мою жизнь.

 

В. ЗИНОВЬЕВ.

 

ЗАПИСКА В БЮСТЕ ИЛЬИЧА

 

 

 

Мамочка, не плачь и не горюй. Живи долго, моя любимая. Я честно выполнил свой долг комсомольца перед Родиной, партией, своим народом.

Твой Леня.

 

 

В 1957 году в Крымский областной музей пришла Софья Федоровна Тарабукина.

– Вот, в подвале нашла, – ставя на стол бронзовый бюст Владимира Ильича Ленина, заговорила, волнуясь, она. – Ремонт там начали. В самом углу коробку железную увидела. Это коробка Лени. Взяла ее, а руки трясутся от волнения. Открыла, развернула клеенку – бюст Ильича.

Софья Федоровне вынула из кармана скрученный в трубку маленький листок.

– А эта записка в бюсте была…

Маленький бронзовый бюст Владимира Ильича Лене подарил в день рождения дядя Миша, брат матери.

Тогда Лене исполнилось семь лет. Бегал он по двору в костюме моряка. Лене шла морская форма. Становились голубыми его серые глаза. Еще ярче алели губы. Из‑под бескозырки выбивались льняные волосы.

Любил своего племянника дядя Миша. Он первым из гостей поздравил Леню с днем рождения, повел в комнату и сказал:

– Получай, племяш, подарки, – и стал развязывать сверток.

В большом было два поменьше.

– Это тебе, чтобы ты учился хорошо, – говорил дядя, передавая Лене чернильный прибор. – Учиться нам не довелось, так ты, брат, не ленись.

Ждал Леня, что же будет во втором свертке. Медленно разворачивал дядя Миша бумагу, словно испытывал терпение племянника. Чуть не задохнулся от радости мальчик, когда увидел бронзовый бюст дедушки Ленина.

– Это, чтобы жил ты по‑ленински. Чтоб у тебя правильная линия в жизни была.

Поставил бюст на письменный стол. Сказал:

– Будешь уроки готовить, посматривай на Ильича. Учился он, брат, отлично.

Потом вспомнил прошлое.

– С Лениным судьба моя связана. Попал после ранения в гражданскую на лечение в Петроград. В голове сумбур был. И посчастливилось мне слышать самого Ленина. Открыл он мне, простому человеку, глаза на правду. Да и не мне одному. С тех пор он у меня здесь, в сердце. – И дядя Миша положил руку на грудь.

– Дядь Миша, а как это у тебя Ленин в сердце?

– Вырастешь, брат, сам узнаешь. Это трудно объяснить…

Рос Леня. Учился в симферопольской средней школе № 11 по улице Ушинского. Сначала был пионером, а затем комсомольцем. Мечтал Леня стать моряком, как отец. Потому и тельняшку всегда носил. И все время на столе у него стоял бронзовый бюст Ильича. Леня как бы отчитывался перед ним в своих успехах в учебе, делился с ним своими мыслями и планами.

Но вот грянула война. Осенью сорок первого она ворвалась и на Крымский полуостров. Леня оказался в оккупированном немцами городе. Что делать? Какой избрать путь? Вместе со своим школьным товарищем Левиком Силковым он выбирает единственно правильный путь – путь борьбы с гитлеровцами. Перед бюстом Ленина ребята поклялись на верность Родине. Встали рядом, как в строю.