Письмо лейтенанта мамонова брату

Здравствуй, дорогой Константин!

Получил от тебя письмо и открытку, а в письме фотокарточку. Нельзя выразить радость, потому, что хоть с одним близким имеешь связь. Очень рад за твои успехи и очень благодарен тебе за фотокарточку. Ты здесь вышел исключительно хорошо.

Новостей много. Пока жив‑здоров. Немцы начали наступление и на нашем участке. Кругом снова канонада, к которой я уже еще раньше привык. Вообще, как‑то смотришь смерти в глаза прямо, хотя жизнь висит на волоске и не знаешь, когда может она оборваться.

А если это и будет, помни, дорогой, что я погиб честно за русский свободный народ.

Будем надеяться на лучшее. Немцы нажимают. Да черт с ними. Сердце русского флота отстоим, чего бы оно ни стоило. Ну пока все.

Целую тебя крепко, крепко.

Прощай. Любящий тебя братений Юрка.

3.06.42 г. [22]

 

 

История раскрывает нам все новые имена героев, стоявших на защите Севастополя в тяжелые дни 1941–1942 годов. Совсем недавно стало известно о подвиге комсомольца Георгия Мамонова – лейтенанта с Малахова кургана.

Пожелтевшие от времени фронтовые письма, фотографии, воспоминания матери воскрешают образ моряка‑черноморца…

На одном из снимков застыло в строю детское «войско». На правом фланге его Георгий Мамонов – командир «батальона». Позади командира его брат Константин – комиссар.

«С детства мой сын увлекался военным делом, – пишет в своих воспоминаниях мать Георгия Наталья Софроновна. – Пятнадцатилетним юношей он организовал детский батальон численностью около двухсот пионеров и школьников, собственными руками сделал деревянные винтовки. Были у ребят деревянные пулеметы и пушки. Дисциплина была отличная. Георгий часто проводил с батальоном военные игры».

Образы Котовского, Чапаева, легендарного матроса Железнякова глубоко запали в душу юноши, возбудили и развили в нем любовь к военному делу.

Окончив среднюю школу, Георгий Мамонов поступил в военно‑морское училище. Началась Великая Отечественная война, и срок учебы был сокращен. Вместе с другими сверстниками лейтенант Мамонов добровольно пошел на защиту Родины.

Севастополь… Здесь, у черноморской твердыни, он мстил врагу за горе и страдания советских людей.

«Я уже отомстил фашистам. Я их человек 50 из пулемета угробил, представится случай – еще отомщу за их бесчинства, за их бесчеловечность», – писал он брату в марте 1942 года.

Сражался лейтенант Мамонов геройски. В одном из боев он был ранен в ногу, но и раненый продолжал биться, пока враг не отошел. Подлечился – и вновь на передовую. В апреле Георгий вместе с письмом послал брату фотографию. На оборотной стороне ее написал: «Откуда б к нам ни шла невзгода – не дрогнет русский исполин».

Не дрогнул и лейтенант Мамонов, до конца своей жизни остался верен присяге.

В мае, во время подготовки к отражению третьего наступления гитлеровских войск на Севастополь, из моряков (в основном из личного состава флотского экипажа) был сформирован батальон морской пехоты во главе с командиром Сониным и комиссаром Латышовым. Первую роту батальона принял лейтенант Мамонов. Рота заняла позицию на Малаховом кургане, чтобы прикрывать находившуюся там артиллерийскую батарею.

Малахов курган! Сколько связано с ним замечательных подвигов русских воинов, обессмертивших его имя! Теперь здесь со своими боевыми друзьями довелось сражаться и лейтенанту Мамонову. Для них, как и для защитников первой обороны, приказом звучали предсмертные слова адмирала Корнилова, сверкавшие на его памятнике, что стоял тут же, у их позиций: «Отстаивайте же Севастополь!»

И советские воины, не щадя жизни, отстаивали любимый город.

Обстановка все более усложнялась, и в одном из писем Георгий написал брату:

«За советский флот и за Советское государство, если и придется умереть, то я всегда на это готов, и сердце нашего флота – Севастополь – мы, моряки, никогда не отдадим, какая бы там обстановка ни складывалась».

Стояла нестерпимая июньская жара. После ожесточенных бомбардировок и артиллерийских налетов в воздухе стояла пыль, клубы дыма закрывали солнце. Казалось, что наступило его затмение.

В последних числах июня 1942 года, прорвав оборону, немецко‑фашистские войска лавиной приближались к Корабельной стороне.

Защитники Севастополя дрались отчаянно, отбивая следовавшие одну за другой вражеские атаки.

Утро 30 июня 1942 года рождалось в грохоте орудийных залпов и взрывов бомб. Малахов курган содрогался от бомбовых ударов два с половиной часа. Командир батальона майор Сонин пытался связаться с кем‑либо по телефону, чтобы узнать обстановку на других участках фронта, но связь была прервана.

Едва прекратилась бомбежка и артиллерийский обстрел:

– Танки!

– Пехота!

– Приготовиться к отражению атаки!

Малахов курган молчал. Дым постепенно рассеивался, обнажая изрытую бомбами и снарядами землю.

Противник подходил все ближе.

Малахов курган молчал. А танки врага шли и шли. Автоматчики уже не прятались за броней, а двигались рядами во весь рост.

Но вдруг залпом прямо в упор ударила с кургана батарея Матюхина. Открыли дружный огонь моряки лейтенанта Мамонова и подошедшие накануне морские пехотинцы.

Упорные бои шли и на других участках фронта. Врагу удалось обойти курган. Вот бои уже на улицах Корабельной стороны. К 12 часам дня положение защитников кургана еще более ухудшилось. Немцы вклинились в нашу оборону, и положение стало критическим.

Мамонов вручил матросу Чернову пакет и приказал:

– Срочно в штаб батальона!

Чернов сунул пакет за тельняшку, поплотнее натянул на лоб бескозырку и пополз, прижимаясь к земле. Немцы заметили моряка и открыли огонь, но Чернов продолжал ползти. Пули вздымали легкую пыль вокруг его головы. Потом ударили минометы, и разрывы мин преградили смельчаку путь. Острая боль обожгла ногу. Несколько минут Чернов пролежал на земле, затем снова пополз. Его ранило вторично в плечо. Но Чернов продолжал ползти. Он слышал, совсем рядом шел бой. И, может быть, его рота уже дерется в окружении.

После третьего ранения он стал терять сознание, а очнувшись, вновь двигался вперед. Очнулся на КП. Над ним склонился командир батальона майор Сонин:

– Говори! Говори!..

Чернов молчал. Затем он с трудом открыл глаза, несколько раз показал рукой на грудь, где лежал пакет, и опять впал в забытье.

Моряки ударили с фланга, и положение было восстановлено. Самолеты противника продолжали бомбить Малахов курган.

Во второй половине дня орудия батареи Матюхина, выпустив последние снаряды, умолкли. Не считаясь с потерями, гитлеровцы стремились как можно быстрее овладеть Малаховым курганом – ключевой позицией Корабельной стороны. В этот день моряки роты лейтенанта Мамонова совместно с артиллеристами отбили более десяти вражеских атак. Склоны кургана были завалены трупами гитлеровцев. Но в бою полегло немало и наших бойцов. Кончился боезапас. Тогда черноморцы услышали слова своего бесстрашного командира:

– Вперед, моряки! Умрем в неравном бою, но не посрамим свое имя!

Моряки пошли в контратаку. Во главе оставшихся в живых шестидесяти краснофлотцев шел лейтенант Мамонов.

Фашисты не выдержали яростного штыкового натиска черноморцев и отступили. В этом последнем бою за Малахов курган комсомолец Мамонов был смертельно ранен. Он скончался на руках боевых товарищей.

Сейчас на Малаховом кургане, на месте, где героически погиб лейтенант Мамонов и многие другие герои, днем и ночью пылает огонь вечной славы тем, кто отдал самое дорогое – жизнь за свою Родину‑мать.

Здесь на площади кургана, против старинной башни, молодое поколение черноморцев в торжественной обстановке принимает присягу на верность Родине, принимает от старшего поколения эстафету боевой славы и дает клятву идти дорогой отцов, дорогой героев.

 

И. МАКАРОВ.

 

ЕМУ БЫЛО ШЕСТНАДЦАТЬ

 

 

Женщина или девушка, которая найдет этот рубль, пусть помнит и возьмет на память от бойца морской пехоты Саши Галкина. Если найдет женщина, то пускай возьмет как от сына, а если девушка, то как от любимого. Друг, через час иду в смертельный бой и, может быть, не вернусь живым. Мне всего 16 лет, а я защищаю Родину, независимость. С. Галкин.

 

 

Весна сорок второго года наступила рано. На склонах севастопольских гор кое‑где заалели маки. Они расцвели наперекор взрывам снарядов и бомб, которые, казалось, перепахали здесь каждый метр земли.

Это была шестнадцатая весна Саши Галкина. Он родился в мае на Корабельной стороне и любил свой город, овеянный героикой прошлого.

В начале июня 1942 года немецко‑фашистские войска, имевшие огромное преимущество в силе, начали третий штурм города, и многие севастопольцы, взяв в руки винтовки и автоматы, пошли на передовую.

Стал бойцом прославленной морской пехоты, защитником родного города и Саша Галкин.

Гитлеровская армия ползла к Севастополю, захлебываясь в собственной крови. Блокада сжимала Севастополь, лишала его воды, пищи, света, сжигала все, что могло гореть.

 

Записка Саши Галкина.

 

Среди тех, кто до последнего дня обороны, до последнего своего дыхания дрался с врагом, нанося ему страшные потери, был и Саша Галкин.

В дни июньских боев в Севастополе подвиги совершались ежеминутно, героизм стал повседневным, обыденным явлением.

Гитлеровцы, не считаясь с потерями, предпринимали по нескольку атак в сутки. Бой шел днем и ночью. Не было воды, кончался боезапас, но севастопольцы по‑прежнему держались. Саша, оглохший от непрерывного грохота, с потрескавшимися от жажды губами, как и все бойцы морской бригады, бил по ползущим врагам, бросался в короткие яростные контратаки.

Защитников города становилось все меньше и меньше. И уже совсем близко, за спиной дымились развалины Севастополя. В траурном одеянии дыма провожал он в последний бой своих защитников.

Морские пехотинцы залегли в ложбинке. Отбита еще одна атака врага. Ближе всех к Саше лежал школьный товарищ Костя Быстров. Каски на нем не было. Он опирался о землю руками, и кровь из раны в голове стекала по юношескому лицу.

– Костик! – как‑то по детски вскрикнул Саша, увидев раненого друга.

Костя не ответил. Он медленно опустился на землю.

…Бывают минуты, в которых выражена вся сила, весь благородный порыв души человека, минуты, стоящие порой долгой и большой жизни. Боевое товарищество, сознание долга перед Родиной, жгучая ненависть к врагу – рождают эти высокие чувства. И человек, пренебрегая смертельной опасностью, идет на самопожертвование, идет в последний бой… Так было и с Сашей Галкиным. Скоро снова в бой, может быть, в последний. Он, Саша Галкин, готов к нему. И, не имея под руками бумаги, шестнадцатилетний боец морской пехоты написал на бумажном рубле записку.

 

О. КОНДРАТЕНКО.

 

ОН ВЕРИЛ В ПОБЕДУ

 

 

 

Дорогая Арус!

Давно от тебя не имею писем… Вероятно о Севастополе ты уже читала, на нашем участке, враг решил взять город. Сейчас они имеют большие потери, мы уничтожили много тысяч солдат и офицеров – вероятно десятки тысяч…

Наша Красная Армия героически обороняется и уничтожает врага. Но фронтовые условия такие, что все может случиться. Мы, как военные, как командиры, обязаны защищать город и беспощадно уничтожать фашистов.

Дорогая Арус, передай привет и поцелуй моим детям. Если услышите, что ваш Амаяк погиб, это значит, что я погиб, защищая Советскую Родину, мы героически выполняем свой долг.

За детьми хорошо следи… Моя милая, передай привет всем родственникам и соседям.

Целую тебя и детей.

Твой Амаяк [23].

 

 

Это последнее письмо полковника А. Б. Меграбяна, заместителя начальника тыла Приморской армии, героя обороны Одессы и Севастополя, было написано 11 июня 1942 года, когда защитники Севастополя отбивали третье наступление гитлеровцев. Разрушенный город горел, тысячи авиабомб, десятки тысяч снарядов и мин ежесуточно падали на передний край обороны, на истерзанные улицы и площади Севастополя. От дыма и пыли трудно было дышать. Но севастопольцы держали свои рубежи, отстаивая каждую пядь земли.

В начале июля 1942 года, когда по приказу Главнокомандования Севастополь был оставлен нашими войсками, в Армению пришла скорбная весть: «Пропал без вести». Не знали тогда Арусяк Артемовна и сыновья Вулен и Эдуард, что их отец и муж не пропал без вести, а погиб храбро, как подобает солдату.

Война застала его на западной границе в должности заместителя начальника штаба соединения. Это было суровое время: теряя людей и боевую технику, наши войска отходили. Под Смоленском Меграбян был ранен, потом контужен… После госпиталя участвовал в ожесточенных боях на подступах к Москве.

Потом осажденная Одесса, где полковник Меграбян занимался вопросами снабжения Приморской армии. Многого не хватало: оружия, боеприпасов, пресной воды. Порой обстановка была настолько сложной, что, казалось, возникающие трудности не преодолеть. Но неутомимая энергия, высокое чувство партийной ответственности побеждали. Вместе с товарищами‑снабженцами он умело находил выход. Трудности отступали, боевая деятельность полков и дивизий обеспечивалась всем необходимым.

Еще труднее пришлось в Севастополе. Но заместитель начальника тыла и начальник снабжения Приморской армии А. Б. Меграбян делал все и здесь, чтобы обеспечить боевую деятельность войск. Во время боев за Севастополь смерть не раз смотрела ему в глаза, но он всегда действовал мужественно и храбро.

…Уже несколько часов подряд противник атаковал рубежи 79‑й бригады морской пехоты. Только отобьют моряки атаку, как гитлеровцы снова лезут. По траншеям вела огонь немецкая артиллерия, без передышки выли мины, трещали пулеметы. Трудно было стоять, враг остервенело рвался вперед, стремясь во что бы то ни стало захватить высоты, занимаемые морскими пехотинцами.

Командира бригады полковника А. С. Потапова особенно беспокоил 3‑й батальон, который вчера понес большие потери и позиции которого гитлеровцы не переставая атаковали и сегодня.

После налета авиации в атаку пошли фашистские танки, за ними бежали солдаты.

Хотя до танков было метров четыреста, но тем не менее положение бригады становилось все более трудным. Безошибочно можно было определить, что танки идут на позиции двух соседних батальонов морских пехотинцев – второй и третий. Потапов напряженно следил за развитием боя, когда связной доложил:

– Вас срочно вызывает третий батальон. У них что‑то стряслось!..

Из батальона передали: тяжело ранены командир и его заместитель… И пока обеспокоенный случившимся Потапов думал, кого из офицеров срочно послать вместо выбывшего комбата, со стороны моря показалась вторая волна вражеских самолетов. «Юнкерсы» снова стали бомбить передний край, танки приближались, а вражеская пехота накапливалась в лощине.

Командир бригады решил было на время боя послать в 3‑й батальон заместителя командира из первого. Но с первым батальоном связаться не могли – где‑то повреждена линия.

А бой разгорался. Танки приближались. Они были уже близко и вот‑вот могли ворваться в расположение батальонов. Что же делать? Ведь без командира батальон может не выстоять, дрогнуть, и тогда…

Не знал полковник Потапов, что комбат был на месте и руководил боем. Несколько минут назад в траншеях появился среднего роста, коренастый, энергичный на вид офицер с четырьмя «шпалами» в петлицах. Подбежав по ходу сообщения к станковому пулемету, расчет которого погиб, он быстро перезарядил ленту и громким, повелительным голосом крикнул:

– Моряки!.. Слушай мою команду… За спиной у нас Севастополь, а за ним – море… Отходить некуда. Бей фашистов!..

Застрочил, задергался «максим», поливая смертоносным свинцом гитлеровцев. Огневой вихрь прижал фашистов к земле, из окопов полетели гранаты. Один танк запылал.

Матросы повеселели. Кто‑то бросил связку гранат и зажег второй танк. Тут же уничтожили танкистов, пытавшихся вылезти из машины. Появившееся было сковывающее оцепенение и неуверенность прошли.

Кто был на фронте, знает: в бою бывают такие моменты, когда присутствие старшего начальника ободряет, придает уверенность. Так было и в этот раз: появление в критическую минуту среди матросов волевого и мужественного офицера возымело свое действие. В траншеях и окопах батальона произошел перелом. Меграбян продолжал руководить боем.

Бой не утихал, гитлеровцы еще продолжали рваться вперед, но теперь у них уже не было прежнего упорства.

В этом бою Меграбян был ранен. Когда атака была отбита, полковник позвонил Потапову:

– Алексей Степанович! Ставлю тебя в известность: находился поблизости, случайно узнал, что в батальоне случилось такое… Действовал по уставу. Не возражаешь, что взял на себя командование?..

Потапов обрадовался:

– Дорогой Амаяк! Сердечное спасибо тебе! От всего сердца благодарю за помощь… Если можно, побудь еще немного, пока не прибудет новый комбат.

– Хорошо, жду, – согласился Меграбян.

И раненый полковник остался в боевых порядках. Этот героический поступок стал известен всем защитникам Севастополя. Когда Меграбян вернулся в штаб, его пригласил генерал Петров.

– Спасибо за службу, товарищ Меграбян! Другого я и не ожидал от вас…

За разумную инициативу и мужество Амаяк Бейбутович был награжден орденом Красного Знамени.

Не раз было в боевой обстановке так: выполняя свой воинский долг, Меграбян лез в самое пекло, лез, когда этого не требовали его служебные обязанности. Он делал это как коммунист… Мужество и стойкость, знание дела и стремление быть полезным – характерные качества этого человека. Он был ранен, контужен, его засыпало обвалом в траншее, но он оставался в строю.

Геройской была и смерть Меграбяна. После оставления Севастополя наши войска отошли на мыс Херсонес и еще несколько суток вели неравную и героическую борьбу с фашистами. Многие погибли там. В одну из первых ночей июля раненый генерал‑майор П. Г. Новиков, остававшийся старшим начальником группы прикрытия, на катере эвакуировался из Крыма. С Новиковым находилась группа офицеров и бойцов. На этом катере был и Меграбян. На рассвете на траверзе Ялты на их катер напало пять вражеских.

Завязался неравный бой. Немцы открыли огонь из орудий и крупнокалиберных пулеметов. Катер отстреливался…

Участник этого боя бывший адъютант Новикова И. П. Трофименко рассказывает:

– Краснофлотец, стрелявший из пушки катера, был тяжело ранен. Орудие умолкло. В это время по корме, с раздробленной выше колена ногой, превозмогая боль, со снарядом в руке полз полковник. За ним на палубе оставался кровавый след. Это был Меграбян… Я бросился, чтобы помочь, а он подал мне снаряд и сказал: «Стреляй!»

Амаяк Бейбутович Меграбян затонул вместе с изрешеченным снарядами и пулями катером «МО‑0112».

 

Ф. ТРЕТЬЯКОВ.

 

РОВЕСНИК ОКТЯБРЯ

 

 

 

Дорогой папа! Обстановка тебе ясна. Если со мной что‑либо случится, об одном прошу тебя: воспитай моего сына, а твоего внука, так, как воспитал меня. За меня ни ты, ни мама никогда не покраснеете.

Крепко целую. Прощай. Твой Саша.

 

 

В последние дни июня 1942 года обстановка в сражающемся Севастополе сложилась критическая. Обескровленные части защитников отбивались от лавины вражеских танков и пехоты лишь стрелковым оружием и гранатами, снарядов не было. Бились до последнего патрона, бросались в рукопашный бой.

Город пылал. Горело все, что еще могло гореть.

В небе кружились сотни фашистских самолетов, они гонялись на бреющем даже за отдельными бойцами. Фашистская артиллерия прямой наводкой вела огонь по центральной части города. И даже в эти, последние дни обороны моряки и приморцы держались по‑прежнему стойко. В их рядах сражались и севастопольцы – все, кто мог держать винтовку. Враг продвигался только там, где ему удавалось уничтожить всех или почти всех защитников.

Все реже приходили корабли – пробиться через огненное кольцо врага было почти невозможно. И Багрий, руководивший эвакуацией населения, старался на каждый из них посадить как можно больше женщин и детей.

Со знакомым офицером последнего корабля он передал отцу в Новороссийск приведенную выше записку и фотокарточку, на которой написал: «Дорогой папа! Помни оборону Севастополя 1941–42 гг. Твой Саша».

Он навсегда остался на севастопольской земле, которую так любил, в городе, которому отдал всего себя…

С Сашей Багрием, вожаком севастопольских комсомольцев, я впервые встретилась в 1934 году.

На комсомольском собрании военных мастерских обсуждался вопрос о выполнении срочного боевого задания командования флота. В то время работала я секретарем парткома Главвоенпорта и по роду своей работы присутствовала на этом собрании.

После доклада попросил слова высокий, худощавый паренек. Как и многие его сверстники, он был подтянут, строен, имел почти военную выправку. Привлекло внимание его выступление – взволнованное, огненное. Он призывал ребят взять на себя повышенные социалистические обязательства и организовать контрольные комсомольские посты по их выполнению.

– Кто этот задористый молодой человек?

– Саша Багрий, наш токарь, – ответил мне начальник мастерских и добавил: – Хороший парень.

Так я впервые узнала человека, с которым потом, в тяжелые дни осады Севастополя, мне пришлось работать бок о бок до конца обороны.

После собрания мы разговорились. Саша оказался веселым, остроумным юношей. В ту пору ему, ровеснику Октября, было семнадцать лет.

Родился он в Одессе, но жизнь прошла в Севастополе, куда переехала семья Багрий.

Комсомольцы мастерской слово свое сдержали. И надо было видеть, какой радостью светились их лица, когда за отличную работу получили благодарность командования. Радовался и Саша.

– Я же говорил, что не посрамим своих отцов.

Саша очень гордился своим отцом – моряком, участником борьбы за Советскую власть.

Работая в мастерских, Саша в 1936 году без отрыва от производства закончил Севастопольский судостроительный техникум.

А вскоре при встрече он с радостью сообщил мне:

– Можете поздравить: я – студент Московского института связи.

Но закончить институт Саше не пришлось: он заболел туберкулезом и вернулся в Севастополь. Работал в редакции городской газеты, был пропагандистом, потом его избрали секретарем Корабельного райкома комсомола города Севастополя. Он очень волновался:

– Справлюсь ли, оправдаю ли доверие комсомольцев?

Его тревога была понятна: Корабельный район тогда являлся основным промышленным районом города. Сюда относились крупнейшие промышленные предприятия города – Морской завод и другие.

Багрий мужал, набирался опыта.

Перед началом Великой Отечественной войны Александр Багрий становится первым секретарем горкома комсомола.

Комсомольцы и на этот раз не ошиблись, избрав его своим вожаком.

В это тяжелое время, когда севастопольцы сдавали экзамен на мужество, комсомольцы Севастополя, воспитанные на славных боевых и революционных традициях города военных моряков, показали себя настоящими, боевыми помощниками городской партийной организации.

В дни героической обороны города в 1941–1942 годах нам приходилось жить на командном пункте городского комитета обороны под землей. Жили мы скученно восемь человек в небольшом кубрике‑отсеке с двухъярусными нарами. Собирались в основном ночью, так как днем больше находились на предприятиях, работавших для фронта. Наши койки были рядом, и мы с Сашей часто подолгу, шепотом, вели разговор, стараясь не беспокоить товарищей и дать им возможность хоть немного отдохнуть.

Саша рассказывал то о том, как ему удалось, с большим трудом, правда, уговорить и отправить на Большую землю очередную группу женщин с детьми, то о находчивости ребят, которые бесстрашно тушат зажигалки, то о моряках бригады Горпищенко, у которых он только что побывал на передовой… А однажды встревоженно поделился:

– Не знаю, Антонина Алексеевна, что делать с комсомольцами спецкомбинатов. Настаивают, чтобы им разрешили уйти на передовую, дескать, новое пополнение почти не поступает, и они обязаны восполнить урон, который несут защитники… Как вы, секретарь горкома партии, думаете, правильно я поступлю, если завтра, вернее уже сегодня, вместе с секретарями Костей Гармашом и Надей Краевой доберемся в спецкомбинаты, особенно во второй, где взбудоражились девчата, и постараемся их убедить, что пока этого разрешить не можем, ведь рабочих и так не хватает, а кто же будет обеспечивать защитников боеприпасами и обмундированием, если мы уйдем на передовую?

И тут же, не дожидаясь ответа, добавил:

– А вообще, как бы я сам хотел быть на передовой и крошить эту фашистскую мразь!

О многих вопросах, которые волнуют комсомольского вожака, вели мы разговор. Часто, положив руки под голову, начинал вслух мечтать:

– Интересно, как там мой сынишка поживает? Пишут, что тяжеловато; а где сейчас легко? Вот смотрю я на наших севастопольских ребятишек – какие муки переживают они, все время в укрытиях, недоедают. А родители не хотят с ними уезжать из Севастополя… – И тут же заключает: – Вот какой патриотизм у наших советских людей, какая глубокая вера в нашу победу: никакие трудности их не пугают!.. Вот где идет проверка на мужество, преданность нашей Родине. Видишь это, и хочется жить и делать все для нашей победы…

С этими мыслями Саша засыпал, а через три‑четыре часа вновь под бомбежкой и артобстрелом пробирался к своим комсомольцам.

Он горячо любил свою семью. Эта любовь в каждой строчке его писем, как и гордость за свой Севастополь, за его людей.

 

«Я очень доволен тем, – писал он жене в одном из писем, – что мне пришлось и приходится жить и участвовать в интереснейших событиях второй героической обороны гордого и прекрасного города Севастополя. Каждый день приносит новые бессмертные подвиги бойцов тыла и фронта, если город Севастополь можно назвать тылом. Среди молодежи и комсомольцев города есть уже награжденные орденами и медалями Советского Союза. Так, орденом Красной Звезды награждена комсомолка Анастасия Чаус, которой при бомбардировке оторвало левую руку, но она уже выздоровела, отказалась эвакуироваться и сейчас работает на предприятии, выполняя нормы на 400 % (и это одной рукой!). Комсомолец Буцкий награжден медалью «За боевую доблесть», этот молодой патриот бесстрашно работал под бомбами и снарядами врага и восстанавливал связь.

Наденька! Примеров героизма, бесстрашия и презрения к смерти у нас в городе тысячи. Советский человек – сильнее смерти. Имена героически погибших молодых патриотов… навсегда останутся в памяти трудящихся города Севастополя, о них напишут стихи, сложат песни. Эти люди бессмертны! Обо мне, маме и Алмазе не беспокойтесь, все пока живы и здоровы, а если мне и придется погибнуть, то можете не беспокоиться и будьте уверены, что я трусом не буду и жизнь свою даром не отдам. «Умирать, так с музыкой!» Описывать всего не имею возможности, надеюсь, что при встрече все расскажу подробно, а рассказать есть что! Опиши подробно свою жизнь, Вовочкины «штучки» и шалости – это все меня очень радует…

Время идет, жизнь движется вперед, я вас не видел, мои дорогие, полгода, а кажется, что уже прошли годы, так пришлось много пережить, за это время. Я еще раз прошу, вышлите мне свои фотографии, это будет для меня большой радостью, ведь я люблю и горячо люблю только нашу прекрасную Родину и вас, мои дорогие. Мне вспомнилось сейчас такое четверостишье, кажется Есенина, хоть он и был большим пессимистом, но это у него звучит хорошо:

 

Если крикнет рать святая:

Кинь ты родину, живи в раю!

Я скажу: «Не надо рая!

Дайте родину мою!»

 

 

Сашу все мы старались оберегать: ведь условия в которых мы находились, ухудшали его и без того слабое здоровье. Он это чувствовал и страшно сердился, требуя не делать ему никаких поблажек.

За высокую идейную убежденность, страстность, честность, самоотверженность при выполнении любого задания его очень любили и уважали комсомольцы. И старались быть такими же, как он.

Основным стилем в работе горкома и райкомов комсомола было тогда ежедневное общение с людьми. На местах не только решались возникавшие вопросы, велась воспитательная работа, но и давались указания, оказывалась помощь.

Багрий старался быть всегда среди людей, на самых важных и трудных участках работы.

Он до конца обороны оставался в Севастополе. С защитниками города отошел на Херсонесский мыс, бросался в последние контратаки на врага.

«За меня ни ты, ни мама никогда не покраснеете», – писал он отцу из пылающего Севастополя за два дня до оставления города. Александром Багрием гордится не только его отец. Им гордятся все комсомольцы города‑героя.

Вместе с Сашей отдали свои жизни во имя будущей победы и другие руководители севастопольских комсомольцев – секретари райкомов комсомола Костя Гармаш, Надя Краевая, Андрей Белан и многие секретари комсомольских организаций.

За героизм, проявленный в период Великой Отечественной войны, и активное участие в социалистическом строительстве комсомольская организация города‑героя Севастополя награждена орденом Красного Знамени. А нынешнее поколение комсомольцев воздвигло памятник мужеству комсомольцев сражавшегося Севастополя. При открытии памятника комсомольцы поклялись быть верными славным революционным и боевым традициям ленинской партии, приумножать доблесть и славу севастопольских комсомольцев активным участием в построении коммунизма.

 

А. САРИНА.

 

НАДПИСИ ВОЕННОПЛЕННЫХ МОРЯКОВ‑ЧЕРНОМОРЦЕВ НА СТЕНАХ ТЮРЕМНОГО БАРАКА В ГОРОДЕ ЧИСТЯКОВО ДОНЕЦКОЙ ОБЛАСТИ [24]

 

 

Конец 1942 г. [25]

Братишки! Черноморцы дорогие!

Не думайте, что я попал в плен здоровым, Я был тяжело ранен, но подлечили, сволочи, чтобы использовать как рабочего. Не иду. Сегодня били, отбили все до селезенки, прощайте.

Ваш Михаил Л.

 

 

Сегодня меня не будет, но останетесь вы, моряки‑черноморцы. За меня, братишки, пошлите несколько пуль – пусть помнят, что мы не сдаемся, что меня нет, но есть вы.

Ваш Николай Г.

 

 

Прощайте все, кто был дорог мне, а море, Черное море, тебя хотя бы посмотреть один раз.

П. Т.

 

 

Черноморец умрет, но с песней.

Юрий.

 

 

Братишка Колька, балтиец дорогой!

Помни меня, береги мать.

Твой брат Олег.

 

 

Группа моряков‑черноморцев, взятых гитлеровцами в плен после падения Одессы и Севастополя, была заключена в одном из бараков лагеря военнопленных в городе Чистяково Донецкой области. По свидетельству очевидцев, особенно жестоко гитлеровцы пытали моряков.

Военнопленный танкист в записке, спрятанной в печи одного из бараков, писал: «Их пытали, терзали, прокалывали раскаленным железом, вывертывали руки, а они пели песни да нам говорили: смотрите, друзья, если кому удастся вырваться отсюда, не забудьте рассказать там, на воле, что моряк – это сталь и нас не согнет никакая сила. За Родину! За родную Украину!

Эти слова моряки произносили во время пыток, а пытали их на глазах у всех военнопленных, чтобы другие не думали противиться. Потом мы узнали, что моряки задушили двух немецких часовых, но убежать им не удалось…»

К сожалению, фамилии героев‑черноморцев пока не установлены. Может быть, местные историки сумеют раскрыть инициалы и восстановить картину борьбы патриотов. Некоторые из надписей, оставленных героями, были опубликованы в газете «Комсомольская правда» 14 мая 1944 года.

 

«УМИРАЕМ, НО НЕ СДАЕМСЯ»