Спиной к обрыву, лицом к врагам

 

Белые пригнали Нюту и Вирова в маленький рыбацкий посёлок. Втолкнули в какой‑то дом.

Вскоре сюда же пришёл офицер. Глянула Нюта – вздёрнутый нос, шрам через щёку, свиные глазки.

Перед Нютой стоял Щербацкий. Но не поручик, а уже капитан. Видно повышен в чине.

– А‑а… – протянул Щербацкий. Он подошёл к балтийцу, дал зуботычину: – Документы, значит, тебе? У, быдло. Красная сволочь!

Шагнул к Нюте, сдёрнул перчатку, стал больно хлестать по лицу.

– Большевистский змеёныш. – Ткнул пальцем себе на щёку, на шрам: Узнала – твоя работа!

Сутки Нюту и Вирова продержали в избе. А через день туманным утром их вывели к морю.

И вот Нюта и Виров стоят на круче. Спиной к обрыву, лицом к врагам.

Утро. Бьют волны внизу о камни. Туман застилает берег.

Верёвки впились в упругие мышцы матроса, обвили Нюту ужом‑змеёй.

В шеренге застыли солдаты. Рядом Щербацкий стоит с наганом в руке.

Минута – и грянет: «Пли!»

Нюта прижалась к балтийцу.

– Братишка, братишка… – шепчет матрос. – Оно ведь совсем не страшно. Вот так! По‑морскому гляди, братишка…

Смотрят дула совиным глазом. Секунда – и грянет: «Пли!» Нет. Нюте совсем не страшно. То есть страшно, конечно. Но Нюта без робости смотрит вперёд.

«Жизнь не проходит даром, – доносится до Нюты далёкий голос. – Мы опускаем головы, но лишь для того, чтобы снова их гордо и смело поднять над миром. Мы приспускаем свои знамёна, но лишь для того, чтобы с новой силой взметнуться им в небо».

– Да здравствует Советская власть! – перекрывая далёкое, врывается в сознание девочки голос Василия Вирова. – Да здравствует Красный Балтийский флот!

– Да здравствует Красный Балтийский флот! – повторяет бесстрашно Нюта.

 

 

– Молчать! – разъярённо кричит Щербацкий. Он подбегает к балтийцу и Нюте. – Красная сволочь! Молчать! – Щербацкий бьёт по лицу матроса. Потом наклоняется к Нюте.

– Назад! – остервенело кричит матрос. – Назад! – Он становится между Щербацким и девочкой. Грудь балтийца, как мехи, раздувается. Верёвки впиваются глубже в тело. Мышцы твердеют, как сталь.

И вдруг – слышится лёгкий хлопок. Словно нитки, летят верёвки. Руки свободны. Секунда. Удар. Пудовый удар, смертельный удар – прямо в свиные глазки.

Щербацкий без крика валится с ног. Виров хватает Нюту и прыгает с кручи вниз.

Сверху стреляли. Сверху неслись проклятья.

Море спасло матроса. По‑матерински туман укрыл.

 

ГЛЯНУЛО СОЛНЦЕ

 

Виров плыл, стараясь держаться ближе к берегу. Плыл на восток. Плыл долго, пока не иссякли силы. Тогда он вышел опять на берег. Они бежали с Нютой по мокрому от брызг и тумана песку. Потом поднялись на приморские кручи. Виров вытер лоб и лицо ладонью, глянул на Нюту и как‑то совсем по‑детски виновато и счастливо заулыбался.

Дул ветер. Всё так же бурлило море. Бежали волны. Лебедиными крыльями били в песок. Глянуло солнце. Бесшумно прощался с водой туман.

Виров сгрёб Нюту в свои здоровенные руки и поднял её высоко над собой. Он шёл, не спуская Нюту на землю, тянул её к небу и к солнцу. Балтиец шёл и, казалось, кричал: «Вы видите, девочка жива! Вы слышите, девочка жива! Смотрите! Смотрите! Смотрите! Вы видите Нюту?!»

И все увидели Нюту. Её увидели Петроград и Кронштадт. Её увидели войска, которые перешли в наступление и навсегда погнали с Советской земли Юденича. Её увидели корабли Балтийского флота.

Её видело море. Видело небо. Видело солнце.

И вот, как тогда во сне, вдруг закричало солнце: «Много вёсен тебе, Анюта!»

Качнулось суровое море: «Много вёсен тебе, Анюта!»

«Много вёсен тебе, Анюта!» – прогудел беспокойный ветер.

…Кончается повесть. В окно ко мне заглянуло утро. Лучами ударил свет. Я отложил перо. Время прощаться с Нютой.

Много же вёсен тебе, Анюта! Нюта‑Анюта, мой дорогой братишка.

 

 

СЕКРЕТНАЯ ПРОСЬБА

 

 

 

_{Владимир Ильич Ленин – основатель нашей Коммунистической партии и Советского государства. Это самый великий человек, которого знала мировая история.}

_{Трудящиеся всего мира считают Ленина своим вождём.}

_{О Владимире Ильиче Ленине – вожде и человеке и написаны эти рассказы. Они затрагивают лишь несколько лет из жизни Владимира Ильича Ленина – руководителя молодого Советского государства.}

 

 

 

Глава первая

ВЫСШИЙ ЗАКОН

 

 

СТАРШОЙ

 

1917 год. Только что произошла Великая Октябрьская революция. Владимир Ильич Ленин был назначен Председателем Совета Народных Комиссаров – главой первого рабоче‑крестьянского правительства.

В Петроград в Смольный к товарищу Ленину прибыла группа крестьян‑ходоков из‑под города Костромы. В полушубках крестьяне, в лаптях, в шапках‑ушанках, с котомками за плечами.

Людей в те дни в Смольном было полным‑полно. Тут и рабочие, тут и крестьяне. Солдаты, красногвардейцы, матросы. От человеческих голосов Смольный гудел, как улей.

Идут костромские крестьяне, смотрят налево, направо, озираются по сторонам, разыскивают Владимира Ильича Ленина.

А в это время Владимир Ильич шёл как раз им навстречу. Крестьяне к нему:

– Дорогой человек, где здесь старшой?

– Кто‑кто? – переспросил Ленин.

– Старшой, – повторяют крестьяне. – Тот, кто нынче Россией правит.

– Ах, старшой, – усмехнулся Ленин. Осмотрелся Владимир Ильич вокруг себя. – Вот старшой, – показал куда‑то за крестьянские спины, лукаво улыбнулся и пошёл дальше.

Оглянулись крестьяне, видят: стоит в коридоре группа рабочих. Рядом с ними солдаты о чём‑то спорят. Матрос‑авроровец мирно цигарку курит. Чуть поодаль столпились крестьяне. И тоже в полушубках, в лаптях, в ушанках. На спинах висят котомки. Тоже, видать, ходоки‑пришельцы.

Смотрят костромичи то на рабочих, то на солдат, то на матроса, то на таких же, как сами они, крестьян.

– Э, да какой же это старшой, – недоумевают костромичи. Повели плечами: – Видать, ошибся тот человек с бородкой.

– Кого вам, отцы? – вдруг слышат крестьяне голос. Отошёл от рабочих какой‑то парень. – Вы тут, видать, впервые.

– Впервые, мил человек. Нам бы к товарищу Ленину.

– К Ленину?!

– Ну да, к Владимиру Ильичу.

Покосился на крестьян недоверчиво парень, брови слегка нахмурил.

– С вами же Ленин сейчас беседовал.

У крестьян, как по команде, открылись рты:

– Кто? Тот человек с бородкой?

– Он самый, – ответил парень.

Рассказали крестьяне про их разговор с Владимиром Ильичём. Рассмеялся рабочий.

– Значит, старшого искали. Того, кто нынче Россией правит? А что, задумался парень, – верно ответил товарищ Ленин. Так если вам к Ленину, ступайте на третий этаж.

Подхватили крестьяне свои котомки.

– Ну и ну, – заявил один. – Непонятное что‑то.

– Чудное, – согласился второй.

Смотрят они на третьего, самого старого. Однако третий молчит. Думает самый старый. Морщины, как волны, легли на лоб.

– Как же это понять, Афанасий Данилович? – полезли к нему крестьяне.

Думает старый. И вдруг:

– Как? Как сказано, так и понять, – ответил старик и просиял улыбкой.

Поднялись крестьяне на третий этаж, подошли к кабинету Ленина.

– Вам к кому? – спросил секретарь у входа.

– К товарищу Ленину.

– Как доложить?

Глянул старик на своих, для пущего веса крякнул, вытер усы ладонью.

– Скажи, что пришёл старшой. Тот, кто вместе с рабочими нынче Россией правит.

 

СТРАШНОЕ СЛОВО

 

Не смирились капиталисты и помещики с потерей власти, земли и фабрик. Бежали они на окраины нашей страны. С помощью иностранных капиталистов организовали здесь сильные армии. Белые – так называли тогда врагов начали военный поход против молодой Советской Республики.

Для защиты страны от врагов была создана Красная Армия.

– Строжайший порядок. Революционная железная дисциплина – вот что должно быть главным в Советской Армии, – говорил Владимир Ильич.

И вот тут‑то… Короче, нашлись люди, которые выступили против товарища Ленина. Среди них оказались даже очень видные большевики.

– Что же это за новая армия, – говорили они, – если главное в ней железная дисциплина. Хватит нам строгостей. Натерпелись. Не для того мы распускали старую царскую армию, чтобы новую, советскую, строить на тот же лад.

Слово «дисциплина» пугало многих. Страшным казалось слово.

Но армия есть армия. Сила армии в строгих её порядках. Не будет порядков, не будет армии. Будет просто набор людей.

Ленин терпеливо объяснял, что пугаться дисциплины вовсе не стоит, а, наоборот, надо всячески ее укреплять, что сравнивать Советскую Армию со старой, царской – значит, не видеть главного.

– Палочной дисциплине капиталистических армий мы должны противопоставить свою, глубоко сознательную, революционную дисциплину, не раз и не два, а в десятках и сотнях своих выступлений подчёркивал Ленин.

И всё же спор с несогласными длился долго. Он даже возник на одном из партийных съездов. Делегаты съезда полностью стали на сторону Ленина.

Были и другие случаи, когда Ленину приходилось терять немало времени, чтобы доказать свою правоту, переубедить, склонить на свою сторону тех, кто до этого выступил против.

Многие поражались, глядя на Ленина. Он, наделённый высшей властью в стране, и вдруг терпит такие споры. Тратит энергию. Тратит время. Нет бы прибегнуть к власти и одёрнуть таких несогласных.

– Одёрнуть – дело не очень сложное, – отвечал Владимир Ильич. – Это лишь крайний случай. Важно не то, чтобы людей силой заставить отказаться от старого мнения. Главное, чтобы тот, кто не понял или не прав, сам осознал бы свою ошибку. Тут строгость не лучший метод.

– Вот вы, Владимир Ильич, и попались, – сказал однажды один из помощников Ленина. И напомнил, с какой горячностью и напором отстаивал Владимир Ильич принцип строгости при создании Красной Армии.

– Попался, попался, – усмехнулся Владимир Ильич. – Но тут же у нас не армия. Впрочем, в армии то же самое. – Ленин сделал короткую паузу. Дисциплина для нас не кнут. Это прежде всего глубокая наша сознательность. Это и в армии нашей и в нашей жизни одинаково верный принцип.

 

КРАСИВО

 

Командующий Восточным фронтом С. С. Каменев докладывал Ленину о плане разгрома войск Колчака.

Склонился Владимир Ильич над картой. Слушает. Рядом стоит Каменев. Держит в руках указку.

План интересный. Продуманный. Каменев военачальник опытный. Говорит убедительно, красноречиво. Прыгает указка по карте между рек, городов и железных дорог, как воробей по грядкам.

– Вот тут мы начнём прорыв… Вот тут через эту брешь польются полки и роты. Вот тут… – Скажет фразу и к фразе фразу: – Уверяю вас, Владимир Ильич, это будет на редкость красиво.

Глянул Владимир Ильич на Каменева:

– Красиво? Нам надо в кратчайший срок разбить Колчака. А красиво это будет сделано или некрасиво – для нас несущественно.

– Да, да, конечно, – ответил Каменев. – А вот сюда, – указка в руках Каменева снова запрыгала, заклевала по карте, – мы двинем отряд бронепоездов. Пехота с фронта. Бронепоезда с флангов. Огонь из бортовых орудий, из всех пулемётов. Начнём удар в темноте. Ночи, Владимир Ильич, тёмные, беззвёздные. Луны нет, не выдаст. Представляете, Владимир Ильич: ночь – и вдруг залпы. Уверяю вас, это будет на редкость красиво.

Сказал Каменев слово «красиво», спохватился, посмотрел на Владимира Ильича.

– Продолжайте, слушаю вас, – сказал Ленин.

– Тут вот Пермь, тут вот Уральск, – продолжает докладывать Каменев. Противник стремится создать единый фронт. Поэтому мы нанесём удар вот сюда, пройдём по белым, как нож по маслу. Удар. Ещё удар! И Колчак – как шар в лузу.

– В лузу? – переспросил Ленин.

– В лузу, Владимир Ильич. Уверяю вас, это будет на редкость…

Хотел Каменев снова сказать «красиво», да спохватился, посмотрел на Владимира Ильича.

– …красиво, – подсказал Владимир Ильич.

Помедлил минуту Каменев, повторил:

– Красиво.

Глянул Каменев на Ленина. Глянул Ленин на Каменева. Оба расхохотались.

Владимир Ильич очень ценил знания, опыт и романтический пыл Сергея Сергеевича Каменева. За умелое руководство войсками Восточного фронта Каменев вскоре был назначен Главнокомандующим всеми вооружёнными силами Советской Республики. Правда, кое‑кто тогда возражал.

– Владимир Ильич, это у него на словах получается всё красиво.

– Нет, вы неправы, – ответил Ленин. – Он умеет не только убедительно говорить, но и со знанием бьёт противника. И делает это, надо признаться, действительно очень красиво.

 

КОМЕНДАНТ

 

Был один из самых тяжёлых моментов гражданской войны. Белые взяли Орёл, подходили к Туле. Враг угрожал Москве.

Страна напрягала последние силы. На фронт уходили все.

В эти тревожные дни комендант Московского Кремля получил распоряжение отправить на фронт под Тулу сто человек из кремлёвской охраны.

Сто человек – это без малого вся охрана.

Комендант схватился за голову.

– Кто же будет нести караул?! Кого посылать на посты?! К тому же…

Самыми первыми часовыми Кремля были бойцы из сибирских рот. Только привыкли они к постам, только освоились – приказ: отправить бойцов на фронт.

Сибиряков сменили латышские стрелки. Только привыкли они к постам, только освоились – приказ: отправить стрелков на фронт.

Устал комендант обучать новичков караульному делу.

Наконец появились в Кремле курсанты. Были в Москве пулемётные курсы. Вот и решили: пусть курсанты не только учатся, но и несут охрану Кремля.

Теперь комендант успокоился.

– Ну, курсантов никто не тронет. Главное дело у них – учёба. А с учёбы срывать нельзя.

И вдруг неожиданно этот приказ: сто человек из кремлёвских курсантов срочно отправить на фронт под Тулу.

Комендант упёрся. Встал на дыбы. Грозился приказ не исполнить. Мало того, заявил, что явится с жалобой к Ленину.

Угрозу сдержал. Явился.

– Если приказ, надо отправить, – ответил Ленин.

Не ожидал комендант такого.

– Владимир Ильич, это же Кремль! А курсанты его защита. Нельзя же снимать защиту. Тем более в этот момент.

– Нельзя, – согласился Ленин. – Если враг подойдёт к Москве, поздно об этом думать.

– Так точно, товарищ Ленин.

– Вот видите, вы сами того же мнения. Значит, надо отдать курсантов.

«Как так?! – хотел возразить комендант. – Я вовсе другого мнения».

Но Ленин не сделал паузы.

– Надо отдать. Защита Кремля проходит сейчас под Тулой. Значит, кремлёвской охране быть именно там – прямая её обязанность. Мы не снимаем охрану Кремля, – добавил Владимир Ильич. – Мы просто её посты переносим под город Тулу.

Другой бы понял, что бит его довод. Но комендант оказался упорным.

– Так ведь это, Владимир Ильич, не просто охрана. Это, Владимир Ильич, курсанты. Их с учёбы срывать нельзя. У них всё по дням расписано. Учебные есть журналы.

– Нельзя, нельзя, – согласился Ленин. – А мы с учёбы срывать и не будем.

«Ну вот, доказал, – облегчённо вздохнул комендант. – Уж тут‑то, конечно, оспорить нечем».

Но Ленин не сделал паузы.

– Ведь есть у курсантов учебная практика. Вот и будем считать, что курсанты едут не просто на фронт. А срок наступил для практики. Так и пометьте в своих журналах.

 

ОДИН И ПОЛТЫСЯЧИ

 

Учитель Криденер во время мировой войны отличился. Был рядовым солдатом, стал начальником большой пулемётной команды.

– Он на фронте сорока восемью «максимами» командовал! – любил похвастать боевой биографией Криденера председатель Весьегонского учительского союза. (После возвращения с фронта Криденер учительствовал под Весьегонском.)

Молод учитель, строен. Два Георгиевских креста висят на груди героя.

Ходят ребята за ним гурьбой. Не нарадуется председатель новым учителем.

И вдруг призвали Криденера в Красную Армию. Стояла осень грозного 1918 года.

– Как так! Почему?! – возмутились в уезде.

Как правило, учителей призывали не в первую очередь.

Председатель учительского союза грозился поехать в Москву, обратиться непосредственно к товарищу Ленину. И действительно – поехал. Знал он, что Владимир Ильич придаёт огромное значение народному образованию.

Принял Ленин весьегонского председателя. Рассказывает тот о новом учителе. Мол, и учитель Криденер замечательный. И молод, и строен. И о том, что ходят ребята за ним гурьбой.

– А ещё, Владимир Ильич, – голос председателя стал торжественным, он на фронте сорока восемью «максимами» командовал! Два Георгиевских креста заслужил за подвиги.

Сказал, ликующе посмотрел на Ленина. Пусть, мол, знает Владимир Ильич, какие у них в Весьегонске учителя.

Ленин слушал очень внимательно.

– Вот как! – сказал, когда председатель заговорил о пулемётах. – Вот как! – повторил, когда председатель сказал про Георгиевские кресты. Значит, говорите, Криденер командовал сорока восемью пулемётами?

– Так точно – сорока восемью «максимами», Владимир Ильич.

– И много у вас учителей, которые могут командовать огнём сорока восьми пулемётов?

– Один! – с гордостью ответил председатель.

– А сколько всего учителей в уезде?

Задумался председатель.

– Около пятисот.

– Так ваш учитель – это же просто клад.

– Клад, Владимир Ильич. Вот именно клад!

– Для военных, – уточнил Ленин. Развёл руками: – Должен вас огорчить: с уходом учителя Криденера в армию нужно смириться. – Увидел Владимир Ильич огорчённое лицо председателя: – Не обижайтесь, сейчас война. Каждый опытный в военном деле человек – это действительно клад для фронта.

– Клад! Э‑эх не туда ткнул, не с того начал, – сокрушался потом председатель.

 

ВЫСШИЙ ЗАКОН

 

Стоял сентябрь 1920 года. Армии генерала Врангеля наступали с юга, из Крыма. Против молодой Советской Республики снова двигалась грозная сила.

Командующим Южным фронтом был назначен Михаил Васильевич Фрунзе. Его срочно вызвали в Москву на важное заседание.

Фрунзе торопился, но опоздал. Когда он прибыл в Кремль, заседание уже началось. Председательствовал Владимир Ильич Ленин.

Приоткрыв дверь в зал заседаний, Фрунзе в нерешительности остановился.

– Проходите, товарищ Фрунзе, проходите. Садитесь, – проговорил Владимир Ильич.

Фрунзе тихонько прошёл в комнату и сел на свободный стул.

Вскоре ему передали крохотную записку: «Точность для военного человека – высший закон! Почему опоздали?»

Записка была от Ленина.

Когда заседание окончилось, Фрунзе подошёл к Владимиру Ильичу.

– Владимир Ильич…

– Не объясняйте, – остановил его Ленин. – Всё знаю. Мне уже доложили – опоздал поезд. Не сердитесь на меня за записку.

– Да что вы…

– Вот и хорошо. – Ленин взял Фрунзе под руку. – Михаил Васильевич, скажите, когда вы собираетесь приступить к операции по разгрому Врангеля, хотя нет, это не главное: когда вы смогли бы её завершить?

Фрунзе знал, что беспокоит Владимира Ильича. Приближалась зима неужели ещё одна военная зима, тяжёлая военная зима?

Ленин стоял и терпеливо дожидался ответа.

– К декабрю, Владимир Ильич, – наконец произнёс Фрунзе.

– К декабрю? А успеете?

– Успеем, Владимир Ильич. Нужно успеть, – тихо проговорил Фрунзе.

– Нужно. Вы не представляете себе, как нужно, – так же тихо ответил Ленин.

И вот Южный фронт. Вооружённые танками, самолётами, пушками, белые рвутся на север.

Владимир Ильич внимательно следит за обстановкой. В кабинете у Ленина висит карта. Он не только в курсе боевых действий, но и постоянно наблюдает за тем, как идёт переброска подкреплений и воинских эшелонов. Он требует: немедленно дать на помощь Южному фронту знаменитую Первую Конную армию во главе с Будённым. Настаивает на срочном создании Второй Конной армии. Добивается переброски на Каховку лучших, сибирских дивизий.

И так же, как в прежние годы:

– Как со снарядами? Как с патронами? Хорошо ли бойцы одеты? Какой у бойцов паёк?

Даже ночью он продолжает диктовать телеграммы.

В ответ на заботу Ленина Южный фронт рапортует делом: «Наступление белых приостановлено! Врангель поспешно отходит в Крым!»

Войска Фрунзе подошли к Перекопу. Разбили Врангеля в главном бою. Сбросили белых в море.

К середине ноября, на две недели раньше того срока, о котором говорил Михаил Васильевич, Крым становится вновь советским. «Южный фронт ликвидирован», – телеграфировал Фрунзе Ленину.

Вскоре командующий Южным фронтом опять повстречался с Владимиром Ильичём.

– Поздравляю, – проговорил Ленин. – Сдержали слово. Не подвели. Уложились блестяще в сроки.

Фрунзе улыбнулся, полез в карман, протянул Владимиру Ильичу крохотную бумажку.

«Точность для военного человека – высший закон!» – прочитал Ленин свою же записку.

 

ФРОНТ

 

Вася Самохин – паренёк из Смоленщины – прощался с отцом и матерью. Уезжал он в Москву на Третий съезд комсомола.

– Скоро не ждите, – объяснял он родителям. – Из Москвы я прямо на фронт.

Стояла осень 1920 года. Васе было пятнадцать лет. Ещё с весны Вася мечтал о фронте. Просился не раз, да никак не брали. Возраст пока не вышел.

Теперь же другое дело. Вася едет в Москву. Знает прекрасно Вася, что после любого съезда все делегаты, как правило, шли на фронт.

Верит Вася, что дело верное.

– В крайнем случае возраст слегка привру. Кто там в Москве проверит?

Приехал Вася в Москву. Познакомился с другими делегатами, с парнями, с девчатами – все говорят о фронте.

Размечтался совсем Василий: «Нет, в пехоту я не пойду. В конницу лучше. Так и буду проситься – в конницу, в Конную армию, к товарищу Будённому». Представляет Вася себя верхом на коне, в шлеме будёновском, с острой, как бритва, саблей. «Ну, берегись, враги!» – Вася пощупал руку, удар у него в руке пудовый. Недаром полгода дрова колол.

Чем дальше, тем больше мечтает Вася. То он лихой наездник, то он лихой разведчик, и даже – эх, размечтался совсем Василий! – не рядовой он уже боец и если ещё не совсем Будённый, то, право, немногим меньше.

Сидит Василий в высоком просторном зале. Выступают с трибуны ораторы. Не слышит Вася речей и слов – лишь храп да цокот в ушах лошадиный, лишь сабель пронзительный стук.

Но тут…

– Ленин! Ленин! – прошло по залу. И следом словно в бою: – Ура!

Васе казалось, качнулись стены. От возгласов рухнет, казалось, зал. По сцене к столу президиума шёл человек. «Ленин», – признал Василий.

Владимир Ильич сел на свободный стул. Когда овация в зале стихла, Ленин достал карандаш и бумагу. Он внимательно слушал ораторов. В местах интересных кивал головой. Вместе со всеми дружно и долго хлопал.

Потом Владимир Ильич склонился к столу. Карандаш в руках Ленина быстро забегал. «Тезисы пишет, – понял Василий. – Значит, выступит вскоре товарищ Ленин».

Удивился бы очень Вася, если бы видел, чем занят Ленин. Владимир Ильич рисовал. Дом появился на чистом листе бумаги: стены, окна, крыша, труба. Над дверью большая вывеска. На вывеске слово – «Школа».

Через несколько минут Владимир Ильич поднялся, быстро шагнул к трибуне.

– Товарищи, мне хотелось бы сегодня побеседовать на тему о том, каковы основные задачи Союза коммунистической молодёжи…

Вася заёрзал на стуле. Какие задачи? Конечно, фронт. Вот сейчас Владимир Ильич расскажет о военном положении страны, о боях на юге, на западе. А потом обратится с призывом, мол, нет для молодёжи главнейшей сейчас задачи, чем защита страны от белых.

Приготовился Вася, ждёт.

«Мне бы лишь в конницу», – опять о своём Василий.

Но что такое?

Ни слова о юге, ни слова о западе. Ни слова о том, что идут бои. Совсем о другом выступает Ленин. И если словом сказать одним, то главной задачей для молодёжи является нынче не слово «фронт», а вовсе другое «учиться». Это задача из всех задач – вот о чём выступает Ленин.

И дальше о том, почему же учиться.

Потому что безграмотным быть нельзя. Без знаний глубоких коммунизм не построишь. А именно ей, молодёжи, строить в стране коммунизм.

И дальше о том, как же учиться.

Учиться упорно. Учиться всему. Помнить, что не первый день живут на планете люди. Любая наука имеет свою историю. Самое лучшее, передовое нужно взять из любой науки.

Но это задачи ещё не все.

Надо не только самим учиться, надо учить других. И не только учить других, надо ещё работать. Пусть самой малой, самой простой будет твоя работа. Но старайся всё делать так, чтобы люди сказали тебе спасибо.

Понял Вася: учёба и труд – вот основные сейчас задачи. Понять Василий понял. А как же, простите, фронт? Нет, в деревню Вася назад не хочет.

В перерыве Вася пробрался к Ленину. Да не только один Василий. Оказалось таких немало. Окружили делегаты Владимира Ильича. Каждый ему о фронте. Под видом, мол, личной просьбы.

И Вася ему о фронте.

– Мне бы в конницу, Владимир Ильич.

Посмотрел Владимир Ильич на Васю, посмотрел на других.

– Что же, товарищи, если речь тут идёт о фронте, разногласий у нас не будет. Дело учёбы – тот же сегодня фронт. Важнейший к тому же, – добавил Ленин.

 

Глава вторая

ПО СОЛНЕЧНОЙ СТОРОНЕ

 

 

ПОСЫЛЬНЫЙ

 

В 1911 году молодой инженер Графтио разработал проект строительства Волховской гидроэлектростанции. Несколько лет проект ходил по разным царским чинам и инстанциям. Все говорили: «Да, конечно. Проект хороший. Не мешало б в России построить такую станцию». Но дальше этого дело не двинулось.

Зря хлопотал молодой инженер. Зря обивал пороги.

Кончилось тем, что затерялись его бумаги в каких‑то важных министерских столах.

В 1914 году вспыхнула мировая война. Теперь о строительстве и вовсе нечего было думать. Потом произошла революция… Ну, теперь и совсем не до этого.

И вдруг в квартире инженера раздался звонок. Вышел хозяин к двери. Открыл. На пороге стоял человек. В кожаной куртке, в кожаной шапке. Улыбается человек.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте!

– Вы инженер Графтио?

– Да. Графтио – это я.

– Товарищ Графтио, я к вам от товарища Ленина.

Отступил хозяин на шаг от двери. Словно на чудо, на пришедшего смотрит. «От Ленина?!» Не верит в такое Графтио. «Это, видимо, кто‑то из близких друзей просто со мною шутит».

– Я от товарища Ленина, – вновь повторил посыльный.

Не верит по‑прежнему Графтио. «Кто же прислал человека? Это, скорее всего, инженер Горчаков или профессор старик Кривошеин. Это, бесспорно, кто‑то из них надо мною шутит».

– Я от товарища Ленина…

Действительно, Ленин прислал посыльного.

А вскоре и сам Графтио был вызван в Москву (жил инженер в Петрограде) и принят Владимиром Ильичём.

Разговор был коротким, но очень ясным.

– Поздравляю. Всё решено, – сказал Владимир Ильич. – Будем строить на Волхове станцию. Желаю вам от души успеха.

Возвращался молодой инженер домой, словно летел на крыльях. Гудел паровоз на разъездах. Били колёса на стыках. «Будем строить, строить, строить…» – отдавалось в ушах у Графтио. «Строить, строить, строить…» – как молот стучало сердце. «Эх, – вздыхал инженер, – опоздала чуть‑чуть революция. Если бы раньше на несколько лет, уже ток бы давала станция».

После первой встречи инженер Графтио и ещё несколько раз виделся с Владимиром Ильичём. Ленин постоянно следил за делами строительства. Вызывал молодого инженера к себе с докладами.

И вот однажды Графтио рассказал Владимиру Ильичу о том самом первом дне, когда на квартиру явился к нему посыльный.

– Я ведь, Владимир Ильич, решил, что кто‑то со мною шутит. Чуть не прогнал посыльного.

– Не поверили, значит?

– Не поверил, – признался Графтио. – Не ожидал. Это воистину сказочный случай.

Владимир Ильич улыбнулся.

– Сказочный? Ну что же, пусть будет так.

– Я вам, Владимир Ильич, бесконечно за то обязан.

– Мне? Нет уж, увольте. Не я ведь послал посыльного. Революция это сделала.

 

ЦИФРЫ

 

Выступая на заседании Совнаркома (речь шла о важном строительстве на Урале), инженер – руководитель работ – спутал в докладе цифры.

Цифры вошли в протокол.

Спохватился докладчик, да было поздно. Заседание кончилось.

Хотел инженер исправить свою ошибку, вернуться в Кремль, извиниться перед Владимиром Ильичём. Хотел, но не решился. Побоялся оставить о себе у Ленина не очень хорошее мнение.

Ко всему, цифры были второстепенными. Завышался лимит на стекло. «Больше – не меньше, – решил инженер. – Строители скажут только спасибо. К чему же позорить себя. В цифрах всё равно никто разбираться не станет».

Но сложилось вдруг так, что Ленин проверил цифры.

Пришлось инженеру держать ответ.

– Да, – признался. – Цифры неточные.

Наказывать инженера Владимир Ильич вовсе не собирался. У каждого может случиться ошибка. К тому же ошибка и вправду не очень важная.

Однако вызванный к Ленину инженер испугался. Подумал, мол, скажет Владимир Ильич: «Плохой инженер. Цифры, как школьник, путает. Нельзя доверять такому дела строительства».

Решил инженер обелить себя.

– Владимир Ильич, не подумайте, право, плохо…

И тут же начал о том, что, если сомнения есть у Ленина, он свои дипломы ему покажет и самые лучшие характеристики.

Слушает Ленин.

– Я ведь ещё тогда… Я сразу заметил свою ошибку.

– Заметили?! – Ленин нахмурился.

– Заметил, Владимир Ильич, заметил. Я ведь в строительстве не новичок. Меня и в Европе знают…

Выслушал Ленин. Покачал головой.

– Значит, знали и не сказали. Знали и скрыли. – Владимир Ильич поднялся из‑за стола. – Выходит, элементарно и подло струсили. Значит, ошибка совсем не в цифрах…

– В цифрах, в цифрах, Владимир Ильич. Вот именно в цифрах.

– Нет, – остановил инженера Ленин. – В назначении вашем на этот пост – вот где надо искать ошибку.

По указанию Ленина инженер был с работы снят.

 

ДОМАШНИЙ АРЕСТ

 

На одного из работников Совнаркома Владимир Ильич наложил домашний арест.

Расстроился очень работник. Кому же приятен арест! К тому же по указанию товарища Ленина. Однако потом слегка успокоился. «Ну что же, подумал, – раз так случилось, посижу, поваляюсь дома. Книжек давно не читал. С детьми поиграю. Письма в деревню родным напишу. Отосплюсь вволю».

Дел в Совнаркоме было всегда полно. Работали много, себя не щадили. В общем, даже чем‑то остался довольным виновный – неожиданно отдых выпал.

Наступил первый день ареста.

Утро. За окнами поздний осенний рассвет. Дождь монотонно по стёклам лупит. Лежит работник в тёплой постели. Блаженным храпом во сне трубит.

Вдруг телефонный звонок.

Спящий поморщился. С бока левого перевернулся на правый.

Снова звонок.

Открыл работник глаза. Что там ещё такое? Встал. Зевнул, потянулся лениво к трубке.

– Слушаю.

– Говорит Ленин.

От неожиданности растерялся работник.

– Слушаю вас, Владимир Ильич.

– Что же вы, батенька, не на работе? Вы заболели? У вас неприятности дома?

– Нет, всё в порядке, – ответил работник. – Да я же… У меня же… Хотел он сказать, что домашний арест.

Но Владимир Ильич не дослушал.

– Тогда приезжайте. Немедленно. – Ленин повесил трубку.

Собрался работник. Мчит в Совнарком. Вообще‑то был он работник хороший. Аккуратный, смелый, в работе быстрый. Мчит, по пути соображает:

«Забыл, наверное, Владимир Ильич про арест. А может, вообще изменил решение. Уж велика ли моя вина: подумаешь, грех – на письмо какого‑то Мышкина слегка задержался с ответом».

Примчал арестант в Совнарком. Явился к товарищу Ленину.

– Пришли? Так быстро? Молодец. Приступайте к работе, – заявил Владимир Ильич. – А за опоздание вам, батенька, выговор, выговор. Пусть для первого раза устный.

– Владимир Ильич, значит, арест того…

– Нет, арест остаётся, – ответил Ленин. – Арест арестом, работа работой. – И уточнил: – Будем считать, что домашний арест – это, простите, не чтобы спать. Это – моральная категория.

 

БАРАКИ

 

Иван Иванович Радченко – начальник Главторфа – сидел как на иголках. Шло заседание Совета Народных Комиссаров. Обсуждался вопрос об организации широкой добычи торфа в районе Шатурского месторождения.

Плохо было с углем тогда в стране. Плохо с бакинской нефтью. Торф спасал многих. К тому же Шатура находилась недалеко от Москвы.

Главторф подготовил смету. Среди прочих расходов были указаны также деньги, необходимые на строительство бараков. Бараки и испортили настроение товарищу Радченко.

На строительство каждого барака Главторф просил утвердить сумму в четыре тысячи рублей. Казалось, возражения вряд ли будут. И вдруг перед самым заседанием подошёл к Радченко представитель наркомата финансов:

– Учтите, я буду спорить. Двух тысяч вполне достаточно.

Напрасно товарищ Радченко пытался доказать финансовому работнику, что две тысячи это не цена, что и четыре тысячи это только‑только, в самый обрез. За половинную сумму барак не построить. А без бараков всё рухнет. Где же рабочим жить?

Но тот оказался неколебим.

«Провалит смету», – понял товарищ Радченко. Мнение финансовых работников на заседаниях Совнаркома оспаривалось редко.

Надежда была только на Ленина. Радченко тут же написал записку Владимиру Ильичу. Ленин прочёл, улыбнулся. В причинах появления этой улыбки теперь и терялся Радченко. То ли будет поддержка Ленина, то ли Ленин тоже в сумму не очень верит.

Началось утверждение сметы. Очередь дошла до бараков.

Работник наркомата финансов, как и предупреждал, резко выступил против. Один из членов Совнаркома его поддержал.

Слово предоставили Радченко.

Защищает он свой проект, а сам то и дело глазами на Ленина косит. «Будет помощь, не будет? Будет, не будет?» – гадает Радченко.

Для выступления на заседаниях Совнаркома отводилось минимальное время. Вот и для Радченко.

– Уложитесь за две минуты.

Две минуты! Легко сказать. Пока поднялся, пока собрался, пока вымолвил первое слово, для второго слова времени больше нет.

Растерялся товарищ Радченко. Не смог впопыхах защитить проект. Глянул на Ленина, сокрушённо подумал: «Ну, всё».

И вдруг:

– Поскольку имеются споры, – сказал Владимир Ильич, – для внесения полной ясности в дело разрешите задать вопрос. – Повернулся Ленин к товарищу Радченко: – Скажите, товарищ Радченко, вы бараки когда‑нибудь строили?

– Строил, конечно, Владимир Ильич. А как же, строил!

И верно. Главторф бараки такие строил.

Повернулся Ленин к работнику из наркомата финансов и к нему с тем же вопросом:

– А вы когда‑нибудь строили бараки? Вы точно знаете, что надо две тысячи рублей?

– Нет, я лично не строил, Владимир Ильич, – смущённо ответил товарищ из наркомата.

– А вы? – обратился Ленин к члену Совнаркома, который поддержал финансового работника.

– Тоже как‑то не приходилось, – пожал тот плечами.

– Что же, ставлю вопрос на голосование, – сказал Владимир Ильич. Есть два предложения. Первое: товарища, который раньше строил (Ленин сделал ударение на этом слове) бараки, – дать четыре тысячи рублей на барак. Второе: товарищей, которые не строили (в зале пошёл смешок) бараки, – дать две тысячи на барак. Итак, голосую вначале первое предложение, то есть предложение товарища Радченко. Кто, «за»?

Члены Совнаркома дружно подняли руки.

 

БОЛТЛИВАЯ ТЕЛЕГРАММА