Гражданин Российской республики

 

Жил Данилка в подвале высокого дома в Питере, на Литейном. Здесь Данилка родился, вырос и всех жильцов знал наперечёт и в лицо.

Первый этаж занимала графиня Щербацкая. На втором – комнаты князя Пирогова‑Пищаева. Ещё этажом выше – тайный советник Горохов. А на самом верху – статский советник Ардатов. Жильцы все именитые, важных чинов и званий.

Много разного было за последние дни, с той поры как произошла революция. Данилка даже устал удивляться. Но в этот день…

Принёс Данилкин отец газету, развернул, глянул на сына.

– Ну, – сказал, – отныне ты – гражданин Российской республики. Сам Владимир Ульянов‑Ленин декрет подписал.

Не верится как‑то Данилке, да и что такое гражданин Российской республики, не совсем ясно.

– А это важнее, чем статский советник?

– Важнее, – улыбнулся отец.

– И важнее, чем тайный?

– Важнее, чем тайный.

– И больше, чем граф?

– Больше.

– И выше, чем князь?

– Выше, выше, – смеётся отец.

Бросился Данилка на улицу, побежал к дружкам своим и приятелям. Встретил Ванюшку Дозорова.

– А у меня звание высокое‑высокое, важное‑важное, важнее, чем статский советник, важнее, чем тайный, больше, чем граф, выше, чем князь! Я – гражданин Российской республики! В газетах про это написано. Сам Владимир Ульянов‑Ленин декрет подписал!

Побежал Данилка дальше, встретил Любу Козулину.

– А у меня звание высокое‑высокое, важное‑важное…

Многих повстречал в этот день Данилка и всем про одно и то же. Наконец утомился, сел возле дома. Сидит, думает: и откуда это Ульянов‑Ленин узнал про него – Данилку? Кто бы это мог Ленину рассказать?! Думает и вдруг видит – мчит к нему рыжий Кирюха. Подлетел Кирюха, перевёл дыхание и сразу же:

– Знаешь, кто я?! Я – гражданин Российской республики!

Данилка даже икнул от неожиданности.

– Какой же ты гражданин? – произнёс он с насмешкой. – Это я гражданин. Это про меня в газетах написано.

– Про тебя, – присвистнул Кирюха. – Станут на тебя изводить бумагу.

Сжались от обиды в кулаки Данилкины руки. Подступил он к Кирюхе. Выбрал момент и в переносицу – раз!

Началась драка.

– Я гражданин… – пытается перекричать Данилка Кирюху.

– Нет, я гражданин… – вопит на всю улицу рыжий Кирюха.

Проходил в это время по улице рабочий парень. Он и разнял ребят. Те долго молчали, не говорили, в чём дело. А потом рассказали. Усмехнулся парень, полез в карман, вынул газету. Стали ребята по складам разбирать.

«Декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов», – прочли они заголовок.

Далее шло о том, что всякие важные звания, чины и титулы отныне и навсегда отменяются. Не будет больше ни дворян, ни купцов, ни тайных советников, ни статских, ни князей, ни графов. «Устанавливается одно, общее для всего населения России название – Гражданин Российской республики», – сообщалось в декрете.

Внизу была подпись:

«Председатель Совета Народных Комиссаров

Вл. Ульянов (Ленин)».

– Так что, выходит, оба вы правы, – заявил парень. – И ты гражданин Российской республики, – показал он на Данилку, – и ты, – показал на Кирюху, – и я. Все теперь граждане Российской республики. Для всех простых людей Владимир Ильич Ленин написал этот декрет.

Поначалу, конечно, Данилке было обидно, что декрет написан для всех, а не только для него одного. Однако вскоре он понял, что так даже лучше. Получается, что Владимир Ульянов‑Ленин никого не забыл: ни Данилкиного отца, ни Данилкину мать, ни дружков его, ни приятелей – всех вспомнил. Правильно Ленин сделал!

Зато, что касается графини Щербацкой, князя Пирогова‑Пищаева, тайного советника Горохова и статского советника Ардатова, то, видимо, ленинский декрет им не понравился. Сбежали они за границу. Ну и хорошо. Ну и скатертью дорога. Поселились в высоком доме на Литейном новые люди, такие же простые, как Данилкины мать и отец, – рабочие люди. Они стали не только гражданами, но и хозяевами всей страны.

 

ЧЬЯ ЖЕ ЭТО ЗЕМЛЯ?

 

Земли у Саврасовых было мало‑мало. Одну ногу поставишь, а второй и ступить некуда. Зато едоков у Саврасовых – десять: Микишка Саврасов, мать и отец, трое братьев, трое сестёр и старый‑престарый дед Степан Тимофеевич.

Да не только так у одних у Саврасовых. Деревня Копытовка бедной была пребедной.

Зато рядом… Выйди на холм. Посмотри налево, направо. Повернись на все на четыре стороны. Лежит она – вековая кормилица. Смотрит вздыбленной зябью. Дышит привольным паром.

Чья же это земля?

Это помещика Перегудова. Один человек всей землёй владеет.

Собрались мальчишки Микишка Саврасов, Петька Неелов, Симка Непитов. Вышли на луг за околицу. В игры решили свои играть.

Из мальчишек Микишка самый в селе лобастый. В играх он – первый. В выдумках – первый. Вот и сегодня – небывалое что‑то придумал Микишка. Посмотрел на ребят:

– Давайте так: Перегудова больше нет. Петьке земля досталась.

И дальше – приятелю в лоб вопрос: что бы он, Петька, с землёю сделал?

Вылупил Петька глаза на друга. «Что бы он сделал?»

– Пахал! – важно ответил Петька.

Рассмеялся Микишка:

– Разве один прорву такую вспашешь! Жизни твоей не хватит.

Повернулся Микишка к Симке. И к этому с тем же вопросом.

Был Симка не умнее Петьки.

– Я бы её продал. – Потом добавил: – Свистульку себе купил. А деду медовых пряников.

– «Свистульку»! – передразнил Микишка. – Это ж земля!

Смутился Симка. Виновато глаза потупил. Притихли ребята. Ждут, что же Микишка скажет? Что бы сам он с землёю сделал?

Посмотрел на друзей Микишка:

– Что? Я бы её мужикам раздал.

Раскрыли Симка и Петька рты.

– Бесплатно?

– Бесплатно.

– Всем без обид?

– Без обид.

– Вот это да! – не сдержался Петька Неелов.

– Верно, верно! – кричал Симка Непитов.

Умно порешил Микишка. Уселись друзья на лугу, делят господскую землю. Называют крестьян по дворам – не забыть бы кого случайно.

Всем досталась по разделу земля. Нет в Копытовке ни бедных теперь, ни богатых. Все равны. Хорошо!

Кончили мальчишки игру.

– Э‑эх, – вздохнул Симка.

– Э‑эх, – вздохнул Петька.

– Если б такое на самом деле.

И вдруг…

– Революция! Революция! Революция! Скинули в Питере власть богатеев…

– Рабоче‑крестьянская, новая власть!

– Декрет о земле!

Всколыхнулась деревня Копытовка. Гудит что улей в час медоноса. Словно в похмелье мужицкие души. От светлой радости бабы ревут навзрыд:

– Земелька, землица…

– Земелька, землица…

– Неужто декрет?..

Приехал в село агитатор.

– Товарищи! Граждане! – поднял в руке бумагу. – Вот он, земельный декрет. Принят на съезде солдат и рабочих. По докладу Ульянова‑Ленина. В два часа ночи, двадцать шестого сего октября. Землю – крестьянам, громыхает оратор. – Конец Перегудовым. Да здравствует наша Советская власть!

– Ура! – кричат мужики, веря не веря в свершённое чудо.

Выйди на холм. Посмотри налево, направо. Повернись на все на четыре стороны. Лежит вековая кормилица. Смотрит вздыбленной зябью. Дышит привольным паром.

Чья же это земля?

Это – Саврасовых, это – Нееловых, это – Непитовых. А это Оглоблиных, Кожиных, Вяловых. А там, за бугром, – Горевых, Стоновых, Сажиных, Зоревых… По всей необъятной России стала в народных руках земля.

 

КАК ВАСЯТКА ОТЦА УВИДЕЛ

 

Заждался отца Васятка. Далеко у Васятки отец – на войне, на германском фронте.

– Мам, а мам, – пристаёт мальчик к матери. – А что он там делает?

– Воюет, Васятка, – ответит мать.

Что же ответить сыну? Мал, глуп ведь ещё Васятка.

Разве поймёт, что это капиталисты и помещики погнали отца на войну. Хотят захватить они новые земли. Вот и воюет для них отец.

Ждёт не дождётся отца Васятка.

И тот всё время о сыне думает. О доме своём, о жене, о далёкой родной Ракитовке.

Четвёртый год, как идёт война. Большая война. Мировой называется. Сражаются русские, немцы, французы. Другие народы бьются. Льётся потоком солдатская кровь.

Капиталисты и помещики русские гонят русских солдат на немцев. Богатеи немецкие гонят немецких солдат на русских. Идут друг на друга англичане, австрийцы, венгры, французы.

Солнце палит, грязь, непогода.

– В атаку! В атаку! В атаку!

Нет надежды на мир солдату.

Окопы, окопы, окопы. Горы убитых. Всё больше и больше на свете сирот.

Герасим Ракитов, отец Васятки, четырежды ранен, дважды контужен, шрам от штыка на лице. Нелёгкая участь солдата. Вздыхают в окопах солдаты:

– Увидим ли дом родной?!

«Доживу ли, увижу ль Васятку?» – думает с болью отец.

И вдруг как вспых среди ночи:

– В Питере власть у рабочих!

– Штурмом захвачен Зимний дворец!

– Мир. Мир. Мир. Всем народам и землям мир!

Это принят Советской властью знаменитый Декрет о мире.

Катит, катит, бежит эшелон. Паровоз то гуднёт, то утихнет, то сажей задышит, то паром отплюнется. Колёса на рельсах стук‑перестук. Вагоны гуськом, вперевалку.

Едет, едет солдат Ракитов с фронта домой, едет в деревню свою, в Ракитовку.

Вот и родимый край. Вышел солдат из вагона.

Идёт он от станции к дому. Дорога то вверх, то вниз, то балкой, то кручей, то ровным полем.

Поклонился солдат земле:

– Здравствуй, родимое поле!

Вот лес вековой на пути. Застыли сосны и ели. В богатырский обхват дубы.

– Здравствуй, батюшка лес!

Вот речка бежит Песчанка. Гладит берег прозрачной водой.

– Здравствуй, поилица‑речка!

А вот и деревня сама Ракитовка.

– Здравствуй, Ракитовка! – скинул шапку свою солдат.

Пас Васятка козу у крайних домов за околицей. Видит – идёт человек. «Кто бы такой?» – подумал.

– Васятка! Васятка! – кричит солдат.

Всмотрелся мальчонка зорчее.

– Тятька, тятенька!.. – заголосил.

Помчался Васятка к отцу навстречу.

– Признал, признал… – Слёз не сдержал Ракитов.

Идёт он по отчему краю. По родимой своей Ракитовке. На руках Васятку несёт.

И солнце светит ему. И небо ему улыбается. Всё для него: и мир, и земля, и Советская власть.

– Здравствуй, здравствуй, родимый край!

– Здравствуй, солдат Ракитов!

 

ШКУРИН И ХАПУРИН

 

Жили‑были Шкурин и Хапурин. У каждого по заводу. У Шкурина гвоздильный. У Хапурина – мыловаренный. Друзьями они считались. Оба богатые. Оба жадные. Оба на чужое добро завидущие.

Вот и казалось всё время Шкурину, что доход у Хапурина с мыла куда больше, чем у него, у Шкурина, с гвоздей. А Хапурину казалось, что доход больше у Шкурина.

– Эх, кабы мне да шкуринские гвозди… – вздыхал Хапурин.

– Эх, если бы мне да хапуринское мыло… – мечтал Шкурин.

Встретятся они, заведут разговор.

– К тебе, Сил Силыч, – начнёт Шкурин, – денежки с мыла золотым дождём сыплются.

– Не говори, не говори, – ответит Хапурин. – Это у тебя, Тит Титыч, от гвоздей мошна раздувается.

Разъедает их зависть друг к другу – хоть бери и меняйся заводами. Начнут они говорить про обмен. На словах – да, на деле – пугаются!

А вдруг прогадаешь!

Пока они думали и решали, наступил 1917 год.

Стали земля, фабрики и заводы переходить в руки трудового народа.

Забегали Шкурин и Хапурин:

– Ох, ох!

– Ах, ах!

Чувствуют, что скоро очередь и до них дойдёт. Только вот не знают, какой завод будут раньше национализировать. Хапурину кажется, что его мыловаренный. Шкурину, что его – гвоздильный.

Сидят они, мучаются, гадают. И снова мысль об обмене приходит в голову и одному и другому. И снова боязно, страшно.

– Ой, обманет меня Хапурин!

– Перехитрит, разорит меня Шкурин.

Прошло какое‑то время, и вот приносят Шкурину пакет из губернского Совета рабочих и крестьянских депутатов. Распечатал Шкурин пакет, вынул бумагу – в глазах потемнело. Так и есть: чёрным по белому значится национализировать гвоздильный завод.

– Матушка, царица небесная, пресвятая богородица! – взмолился Шкурин. – За что? За какие грехи?! За что же меня? Почему не Хапурина?!

Бьёт он перед образами земные поклоны, а сам думает: «А что, если немедля бежать к Хапурину и, пока тот ничего не знает, уговорить на обмен».

Однако и Хапурин в этот день получил точь‑в‑точь такую бумагу. И он стал отбивать земные поклоны царице небесной. Отбивает, а сам думает: «А что, если скорее к Шкурину…»

Помчались они друг к другу. Повстречались на полпути. Второпях чуть не сбили один другого. Остановились, тяжело дышат.

– А я к тебе, милейший Сил Силыч, – наконец произнёс Шкурин.

– А я к тебе, дорогой Тит Титыч, – проговорил Хапурин.

– Давай меняться заводами.

– Давай.

Поменялись они заводами. Довольны.

«Здорово я его, – рассуждает Шкурин. – Хе‑хе».

Идут они важно по городу. Каждый умным себя считает. Вошли в заводские конторы. А там уже новый, законный хозяин – рабочий класс.

– Привет вам, Шкурин. Привет вам, Хапурин! Приехали – слазьте. Кончилась ваша власть!

 

ПЕРЕЦ‑ИЗЮМОВ

 

Вот так фамилия – Перец‑Изюмов! Перец‑Изюмов – чиновник царский. Не простой он чиновник, не мелкий, а очень важный.

Стол у него в кабинете дубовый. Мягкие кресла. Чернильный большой прибор. Выбрит чиновник, напомажен, напудрен. Утро. Начинает Перец‑Изюмов служебный приём. Приходят к нему посетители.

Приехал помещик.

– Прошу вас, садитесь.

Сладкие речи ведёт с ним Изюмов: как, мол, живёте, как, мол, доехали, как, мол, детишки. Возможно, вам помощь моя нужна?

Излагает помещик просьбу.

– Конечно, конечно, – кивает Изюмов. – Будьте уверены. Считайте, исполнено. Тотчас отдам приказ.

Но вот в кабинете – простой рабочий. И тут‑то Изюмов совсем не Изюмов. И даже не Перец‑Изюмов, а просто без всякого – Перец. Насупился грозно: зачем, мол, явились, вас же не звали. В чём ваша просьба? Подайте бумагу. Принял бумагу. Даже не глянул. Сунул куда‑то в стол.

Фабрикант на приём явился. Бухнулся в кресло, раскинулся важно.

– Рад вас увидеть, – щебечет Изюмов. – Просите любое. Честью для себя сочту. – Вскочил по‑солдатски. Склонился почтительно. Даже пылинку с плеча фабриканта снял.

Уехал заводчик. И снова Изюмов совсем не Изюмов. Перец ведёт приём.

Сообщает помощник:

– Пришли крестьяне.

– Занят, занят! – кричит Изюмов. – Тьфу! Быдло любое прёт…

Вот какие чиновники царские. Велика, необъятна страна Россия. В Туле, в Ростове, в Иркутске, в Тамбове, в городе крупном, в городе мелком всюду были такие чиновники. На них и держалась царская власть.

Скинули эту власть.

 

ШКОЛА

 

До Великой Октябрьской революции городская школа называлась гимназией. Ходят в гимназию дети.

У Кирилла отец – помещик. У Павла – важный царский чиновник. Генерал у Наталии, фабрикант у Розалии. У тупицы Модеста отец – жандарм.

А вот и Сорокин Петя. Нелёгкая жизнь у мальчика. Прачкой работает Петина мать.

В гимназию Петя не ходит. Учение дорого стоит. Нет таких денег у Петиной мамы. За работу она получает гроши.

С утра и до вечера мать стоит у корыта. Стирает, стирает, стирает. Руки до крови трёт. Стирает она для Наталии, стирает она для Розалии. Для Кирилла и Павла, для Модеста и всех городских богатеев спину до боли гнёт.

Сын помогает матери. Воду приносит. Колет дрова.

Вечером мальчик спешит к клиентам, доставляет бельё заказчикам. Бежит к фабриканту, бежит к генералу, к жандарму, к помещику, в другие дома несётся.

Презирают Петю богатые дети.

– Хи‑хи, – завидя Петю, хихикнет Наталия.

– Хи‑хи, – поддержит её Розалия.

– Хо‑хо, – рожи строят Кирилл и Павел.

– Прачка, смотрите, прачка идёт! – тупица Модест зальётся.

Не сдержался однажды Петя. Больно побил Модеста. Правильно Петя сделал. Не испугался того, что у Модеста отец – жандарм.

Очень хочется Пете пойти учиться. Да где же ему учиться? Прачка у Пети мать.

Так бы и остался Петя, как много других, безграмотным. Но тут…

Идёт, наступает время.

Стучится в двери Семнадцатый год.

И вот нет уже в городе больше Наталии, нет уже больше Розалии. Кирилла и Павла нет. И где тупица Модест, никому не известно.

Всё изменилось. Закрыли гимназию. Вместо гимназии нынче школа. Вышел специальный о том декрет.

Новые дети идут на урок.

У Васи Потапова папа – рабочий. У Толи – советский служащий. Дворник у Оли, грузчик у Поли. У Гриши отец – кочегар.

А вот и Сорокин Петя. Вместе со всеми он в школу сегодня идёт.

В новую школу, в бесплатную школу, в советскую школу дети идут гурьбой.

 

НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ

 

В деревню Малые Кочки приехал новый учитель. Матрос, балтиец, авроровец. Учитель он, правда, временный, до той поры, пока настоящий прибудет. Старый сбежал, вот и понадобилась срочно замена.

Явился учитель в класс. Притихли ребята, ждут, когда тот начнёт им про буквы и цифры рассказывать.

А матрос – раз им про «Аврору». На следующий день – про штурм и про взятие Зимнего. Потом про партию большевиков, про Советскую власть и про товарища Ленина.

Интересно ребятам. Уставят глаза на матроса, сидят, слушают.

Прошло несколько дней, стал матрос у ребят проверять, что те поняли и чего недопоняли. Спросил про «Аврору» и про взятие Зимнего.

– А что такое партия большевиков?

– Это та, что самая лучшая, – торопятся ответить ребята. – Партия большевиков за то, чтобы землю – крестьянам, заводы – рабочим, мир – всем народам.

– Верно, – кивает матрос головой. – Ну, а что такое Советская власть?

– Это когда правят страной не царь, не буржуи, а трудовой народ.

Доволен матрос. Смотри какие умные стали ребята. Начал матрос объяснять, как буква «а» пишется, как буква «б». Сколько будет один и один, сколько два и два. Дальше матрос не успел. Отозвали матроса.

Вскоре приехал настоящий учитель. Девушка‑большевичка. Зоя.

– Ну, что вы здесь изучали?

– Про «а» и про «б».

– Про один и один, про два и два.

– Ну, а ещё?

Жмутся ребята.

– Немного вы изучили, – говорит Зоя. – Видать, не очень прилежные?

Обидно слышать такое ребятам. Поднялся Еремей Торопыгин:

– Зато мы про Ленина знаем.

– Верно, верно! – закричали ребята.

– И про Советскую власть.

– И про партию большевиков.

– И про штурм и про взятие Зимнего.

Улыбнулась Зоя:

– Кто же вам рассказал?

– Он, он, балтиец, авроровец!

Задумалась Зоя: «Молодец балтиец, с главного начал». Жалко ей, что не застала она матроса. И ребятам жаль, что матрос уехал. Так ведь матрос не учитель. У матроса свои, другие дела.

 

Глава вторая

ШАГАЕТ, ШАГАЕТ, ШАГАЕТ

 

 

КРАСНЫЙ ОРЕЛ

 

Шагает. Шагает. Шагает. Не остановишь Советскую власть.

В горном высоком ауле жил у Расула дед. Здесь только орлы летают. Здесь ветры свирепые бродят. Тут горы забрались под самое солнце. Если на цыпочки встать – солнце можно рукой достать.

Далеко отсюда сакля Расула. Внизу, в плодородной долине. Примчались в долину красные конники, принесли весть о Советской власти. Слушал, слушал рассказы Расул: про землю, про мир, про товарища Ленина. Очень ясно молодой командир про новую жизнь рассказывал.

Целый день ходил по пятам за джигитом Расул, об одном и том же по нескольку раз расспрашивал.

– Значит, больше царя не будет?

– Нет, – отвечал джигит.

– И богатых князей прогонят?

– Сами они сбегут.

Подружился Расул с джигитом. Кинжал самодельный ему показал, про деда ему рассказал.

Утром простились гонцы с крестьянами, помчались джигиты дальше.

О многом узнал Расул. А как же там дед? Он высоко в горах. Кто же ему обо всём расскажет?

Рассказал бы Расул. Только маленький очень ещё Расул. Не добраться мальчику в горы.

И вдруг вспомнил Расул: дед у него следопыт, дед у него охотник. Он с птицами с детства дружит, орлиную речь понимает. Орёл – вот кто расскажет про всё старику, вот кто в горы в момент слетает.

Вышел Расул из аула к реке. Видит, сидит на скале у реки непокорный небесный житель.

Бросился мальчик к скале.

– Эй! – закричал богатырской птице.

Глянул орёл на Расула.

Объясняет Расул орлу про землю, про мир, про товарища Ленина. Просит: лети побыстрее в горы – к деду, Абдулкеримом, мол, деда звать, расскажи ему важную новость.

Переступил орёл с лапы на лапу, кивнул головой, расправил могучие крылья.

– Не напугай! – кричит Расул. – Передай ему слово в слово.

Взмыл орёл в поднебесье.

 

 

Прошло три дня, и вот спустился в долину старый Абдулкерим.

Глянул Расул на деда: в бурке тот новой, в черкеске новой, улыбается внуку дед.

Ясно Расулу: выполнил просьбу его орёл. Бросился мальчик к деду:

– Это я ведь орла послал!

– Ты?

– Я, я, – не умолкает Расул. – Рассказал он про землю?

– Рассказал.

– А про мир?

– И про мир.

– А про товарища Ленина?

– И про товарища Ленина.

– Это всё я, – торжествует Расул. – Правда, орёл хороший?

– Правда, – ответил дед. – Хороший. И конь у него хороший.

Доволен Расул ответом. Однако подумал: «При чём же здесь конь? Эх, подпутал что‑то старый Абдулкерим».

– Настоящий орёл, – повторил старик, даже грудь свою старую выпятил, подмигнул по‑мальчишечьи внуку: – Красный орёл.

Вовсе сбился с толку теперь Расул.

– Красный орёл? Разве бывают красные?

– Бывают, – ответил дед.

Сокрушался потом Расул, как же он тогда у реки сам того не заметил. Может, солнце не так светило.

Стояла весна в Дагестане. Разносили джигиты великую весть.

 

ЕСЛИ ПО РЕЧКЕ ПЛЫТЬ

 

Мальчик Янка, мальчик Петрусь – два неразлучных друга. Ростом схожи, носами схожи. Даже лицами чем‑то похожи. Разница только в том: у Янки штаны с помочами, Петрусь подпоясан верёвочкой.

Живут они где‑то в белорусском глухом Полесье, среди непролазных болот и топей.

Крутились Петрусь и Янка у болотистой малой речки. Любят ребята спокойную речку. Если по речке плыть, можно добраться до Припяти. Припять впадает в Днепр. А Днепр – в далёкое Чёрное море.

В глухой деревеньке великая новость: пришла к ним в Полесье Советская власть.

Вот рассказать бы про эту власть тем, кто живёт на Припяти, тем, кто живёт на Днепре, тем, кто живёт на Чёрном далёком море.

Решили друзья отправиться в дальний путь. Соорудили поспешно плот, собрали еду на дорогу, оттолкнулись шестами от берега.

Плывут они речкой своей болотной. Петляет, как зайца след, среди камышей и осоки речка. Тянется низкий и топкий берег. Плывут на брёвнах Петрусь и Янка, великую весть везут.

Повстречалась в пути деревня. Большая‑большая. Не их деревеньке лесной чета. Сбегают к речке избы ровнёхоньким рядом. Глянешь издали словно не избы, а гуси идут к воде.

У речки толпятся гурьбой мальчишки. Видят мальчишек Петрусь и Янка, к берегу правят плот. Причалили. Ступили на землю.

Окружили пришельцев ребята: мол, откуда и что за народ?

Стоят, торжествуют Петрусь и Янка. Сверхсерьёзный у каждого вид.

– У нас, – важно сказал Петрусь, – Советская стала власть.

– Уже неделю, – добавил Янка.

И тут же оба про власть рассказывать. Про то, какая хорошая эта власть.

Рассмеялись мальчишки:

– Эка расхвастались! Подумаешь – только неделю. У нас две недели Советская власть!

Смутились, конечно, Петрусь и Янка. Да что же делать, поплыли дальше. Речка всё шире, шире и шире. Вот уже Припять, смотри, видна. Плывут мальчишки по спокойной ленивой Припяти, видят – стоит деревня. Десяток, не больше, изб. Заторопились приятели к берегу. Вот где новость они расскажут.

И здесь встречают друзей мальчишки. Вышли на берег Петрусь и Янка.

– А у нас Советская власть, – важно сказал Петрусь.

– Уже неделю, – добавил Янка.

Рассмеялись мальчишки:

– Подумаешь! У нас уже месяц Советская власть.

Переглянулись Петрусь и Янка. Упрямы Петрусь и Янка: снова поплыли дальше. Кончились земли родной Белоруссии, Украины земля пошла.

Потирают ребята руки. Вот мальчишки куда заплыли. Пусть завидуют на Украине тому, что свершилось у них в Белоруссии. Вот где ребята про всё расскажут.

Смотрят Петрусь и Янка – лодка плывёт навстречу. Два мальчика вёслами дружно гребут.

Поравнялись лодка и плот.

– Кто вы такие? – из лодки кричат ребята.

– Янка.

– Петрусь.

– А вы кто такие?

– Марко.

– Пилипко.

– Куда вы, откуда?

– Из Белоруссии на Украину. А вы?

– С Украины к вам в Белоруссию.

Довольны встречей Петрусь и Янка. Только раскрыли рты, про Советскую власть рассказать хотели, как вдруг:

– А у нас Советская власть! – закричали Пилипко и Марко. И сразу про власть докладывать.

Обомлели Петрусь и Янка. Смотрит Петрусь на Янку. На Петруся глазеет Янка. А Пилипко и Марко снова про Украину, про новую власть и жизнь.

– Мы с Украины не просто так, – не утихают Пилипко и Марко. – В Белоруссию весть мы везём великую.

Вот это да! Вот так дела! Вот ведь встреча в пути какая!

 

ВОЛШЕБНЫЕ СИЛЫ

 

Маленький Тайво родился в лесах Карелии.

Сосны здесь подпирают небо. Если глянуть на их верхушки, привязывай шапку к ушам верёвкой, шапка слетит с головы. Вот какие высокие сосны.

Озёр здесь тысячи. Даже десятки тысяч. Если глянуть в любое из этих озёр, можно землю насквозь увидеть. Потому что озёра здесь очень глубокие, и чиста, как слеза, в этих озёрах вода.

Лес и озёра – богатство Карелии.

Маленький Тайво – сын лесоруба. В том месте, где Тайво живёт, все лесорубы. Владеет здесь лесом богатый барон. Барон хоть и немец, а лесом владеет русским.

Трудно живётся в лесах лесорубам. Этот проклятый барон обдирает рабочих, как заяц липку.

Не раз поднимались против барона люди. Но это только плохим кончалось. Приходили на помощь барону жандармы. Увозили с собой непокорных. Увезли однажды они и отца у Тайво.

Осиротел у мальчика дом. Мать угрюмая стала, угрюмая. Сестрёнка Хильда и так плакса, теперь же с нею сладу и вовсе нет.

Утешает Тайво сестрёнку. Старается маме в делах помочь. Только не очень большая от мальчика польза. Маленький Тайво. Даже ведро с водой для него непосильная ноша. Да и Хильда при виде брата, как ни бьётся с девчонкой Тайво, ещё больше ревёт и хнычет.

Другое дело, если бы снова вернулся домой отец. Целыми днями Тайво об этом думает.

Кто же поможет мальчику? Есть ли такие силы?

Просит Тайво у солнца:

– Солнце, солнце, сделай так, чтобы папка домой вернулся.

Бегает Тайво к лесному озеру.

Просит мальчик у озера:

– Озеро, озеро, сделай так, чтобы папка домой вернулся.

Обращается мальчик к ветру, к высоким карельским соснам:

– Помогите, волшебные силы!

И вдруг вернулся домой отец.

Смотрит Тайво – дверь в их избу широко раскрыта. Толпятся у дома соседи. Стоит на пороге отец. Рассказывает что‑то людям. Долетают до Тайво слова: «Революция», «Советская власть», «Мир всем народам», «Товарищ Ленин»…

– Папка! – бросился Тайво к отцу. – Папка!

Обнял сына отец. Прижал к себе крепко‑крепко.

Долго в этот вечер не мог заснуть Тайво. Лежал, всё о силах волшебных думал. Вот что озадачило мальчика. Вместе с отцом вернулся и их сосед, вечно угрюмый Антти. Его тоже арестовали жандармы. Почему же вернулся Антти?

Об Антти мальчик совсем не просил. Конечно, рад Тайво, что Антти тоже домой вернулся. Просто Тайво забыл попросить об Антти.

«Волшебные силы добрые‑добрые. Сами догадались они, наверно», засыпая, подумал Тайво.

 

СКРИПКА

 

Гурген не умеет играть на скрипке, зато он имеет скрипку. Сурен умеет играть на скрипке, но он не имеет скрипки.

Живут они в городе Ереване, рядом с армянским крутым нагорьем. У Гургена отец – армянский богач. У Сурена папа – каменотёс. Строит папа Сурена для богатых дома из камня, а сам в глинобитной ютится лачуге. Тот дом, в котором живёт Гурген, тоже построил отец Сурена.

Проходят прохожие, смотрят на дом.

– Вот ведь прекрасный дом! Это богач Вартанян (то есть отец Гургена) прекрасный построил дом.

А дом ведь строил отец Сурена.

Мать у Сурена портниха. Золотые руки у мамы Сурена. Шьёт для богатых она наряды, а сама в каких‑то тряпицах ходит. Мама Сурена и для мамы Гургена нарядные платья шьёт.

Идёт по улице мама Гургена. Смотрит народ на её наряды:

– Вот какие прекрасные платья жена Вартаняна шьёт!

А шьёт‑то наряды мама Сурена.

Пригласил Гурген Сурена однажды к себе домой, разрешил поиграть на скрипке.

Проходят люди, слышат – играет скрипка.

– У этого богача Вартаняна очень талантливый мальчик, – рассуждают прохожие.

Играет Сурен – вся слава идёт Гургену.

Вот ведь какое странное дело! Достаётся слава совсем не тем.

Но и сюда, в Закавказье, пришла Советская власть. Прогнали люди своих богачей. В том числе и отца Гургена.

Новая жизнь в Закавказье. Новая жизнь у всех. Не строит папа Сурена больше дома для богатых. Растут в Ереване новые здания: то больница, то школа, то детский сад.

Проходят люди, смотрят на здания:

– Это построил Сурена отец. Вот кто прекрасный мастер!

У мамы Сурена много теперь заказчиц. Работает мама в большой мастерской. Ходят женщины в новых красивых платьях.

– Это сшила Сурена мать! Это ей за наряды спасибо.

Принят Сурен в музыкальную школу. Проходят прохожие, слышат – играет скрипка. Остановятся люди, слушают скрипку:

– Это Сурен играет!

Новое нынче в жизни: кто своими руками трудится – слава за тем идёт.

 

МАЛЬЧИК АКУТО

 

Где‑то на Севере, на Крайнем далёком Севере, у ледовитого грозного моря, мальчик Акуто жил.

Пас он оленей. Огромное стадо. Тысяча с лишним голов. Только не мальчика это стадо, не отца его и не деда. Это шамана старого стадо. Акуто и трое других бедняков чужих выпасают оленей. Боится Акуто шамана. Боятся другие шамана. Он главный у них богатей.

Слышал Акуто, что где‑то за тундрой, за горами, покрытыми лесом, в том краю, что зовётся Россией, скинули люди своих шаманов. Не шаманы, не богатеи, а люди простые стоят у власти.

«Вот бы такое и в тундре», – думает мальчик. Не пас бы Акуто стада шамана. Да и стадо тогда не шамана бы было. Разделили б оленей среди таких, как дед и отец Акуто, – бедных простых людей.

Мечтает о том Акуто. А между тем Советская власть уже подходила к тундре.

Оставил мальчик на день оленей. Побывал он в родительском чуме. Повидал и родных и соседей. Разговоры везде об одном: у шамана отнимут стадо, скоро будут делить оленей.

И правда: прибыл к стаду старый шаман. А вместе с ним и два его младших брата. Зло посмотрел на Акуто шаман, приказал поднимать оленей. Замер от счастья Акуто. Значит, стадо погонят к чумам, значит, будут делить оленей. И вдруг не к чумам – от чумов погнали стадо. Понял Акуто: богатеи решили угнать оленей. Значит, не будут делить оленей. Значит, пропало огромное стадо.

 

 

Весь день уходили погонщики всё дальше и дальше в тундру. Ночью хозяин дал людям отдых. Длинны на Севере зимние ночи. Заснули на нартах в тёплых мешках богатеи. Не может заснуть Акуто. Плакать готов Акуто. Но вот улыбка прошла по лицу мальчишки. Озорством заблестели глаза. Что‑то придумал, видать, Акуто.

…Утро. Проснулся шаман. Проснулись два брата.

«Что такое? – не может понять шаман. – Где же стадо? Где же олени? И где же Акуто?!»

Смотрит волчьим взглядом шаман вокруг. Старым глазам не верит.

Ясно шаману: угнал мальчишка оленье стадо. К чумам назад повёл.

Вскочили два брата, вскочил шаман. Бросились с криком они в погоню.

Мчится Акуто.

Мчат богатеи.

Вот всё ближе, и ближе, и ближе, почти настигает мальчишку шаман. Не уйти от расправы Акуто. С кем ты тягаться решил, Акуто?

– Олешки, олешки! – кричит Акуто. – Олешки, олешки, быстрей!..

Мчится Акуто.

Мчат богатеи.

Нет, не уйти от шамана Акуто. Не увидеть родимого чума. Не спасти для людей оленей.

Вот уже рядом совсем шаман.

И вдруг… Что это там заклубилось над тундрой? Что подняло над тундрой снег? Смотрит вперёд Акуто. «Не сон ли мне снится?» – решает Акуто. С той стороны, оттуда, где остались родные чумы, мчатся навстречу люди. Верхом на оленях, в оленьих упряжках. Это идёт спасение.

Видит Акуто отца и деда, видит других людей. Заметил людей и шаман. Прекратил он свою погоню. Развернул побыстрей упряжку. Бросился ветром прочь.

Солнце поднялось над тундрой. Искрится под солнцем снег. Возвращаются к чумам люди. Стадо бежит по тундре.

– Олешки, олешки! – кричит Акуто. – А ну поживей!..

Едет верхом на олене Акуто. Счастья тебе, Акуто – маленький славный герой!

 

ХОЗЯИН БОЛЬШОГО АРЫКА

 

Пришла Советская власть в Бухару. Далеко Бухара, за тысячи вёрст от центральной России, в Средней Азии, под знойным, палящим солнцем.

Редко идут тут дожди, не хватает земле воды. Вода здесь дороже жизни. Чтобы землю поить водой, роют в степях каналы. Называют их здесь арыками. У богатых баев в руках вода. У богатых баев в руках арыки.

И вдруг… Получите воду, простые люди! Побежала вода на поля крестьян, напоила иссохшие земли.

Богатый бай Султан Алимкулов, хозяин большого арыка, лишился теперь арыка. Проклинает бай Алимкулов Советскую власть. Его вода – на крестьянские земли! Как же воду отнять у крестьян? Выпить, что ли, её из арыка? Выпил бы жадный бай, да невозможно такое сделать. Другое придумал бай…

Мальчишка Сабир Рахметов как‑то вечером забрался к баю в абрикосовый сад. С кулак висят абрикосы. Такие большие только в этих краях родятся. И вдруг слышит Сабир шаги. Прижался к земле. Видит, идёт хозяин. Шепчется с кем‑то Султан Алимкулов. Различает Сабир слова. Речь об арыке, речь о плотине, о том, чтобы воду не дать крестьянам.

Ах ты проклятый бай! Ясно Сабиру, в чём дело. Испортить плотину решил богач. Про абрикосы Сабир забыл, быстрее помчался к дому.

Отец у Сабира, Рахмат, – бедный дехканин, так в тех местах называют крестьян. И отец у отца, то есть Сабира дед, старый Куддус, – тоже дехканин. И старший брат у Сабира, Гуфур, тоже делом крестьянским занят. Вырастет мальчик Сабир, и он бухарские земли возделывать будет. Понимает Сабир беду: уйдёт из арыка вода – погибнут поля крестьян.

Всполошил мальчишка деда, отца и брата. Те разбудили своих соседей. Собрались крестьяне, побежали к плотине. Просидели там целую ночь. Однако бай Алимкулов не появился.

– Придумал мальчишка, – решили дехкане.

– Я слышал, я слышал! – твердит Сабир.

Только не очень Сабиру верят.

Поверил лишь дед Куддус. Новый спустился вечер. Снова дед с внуком пошли к плотине. Просидели вдвоём до утра. Зорче филина вдаль глядели. Шорох любой ловили. Алимкулова нет и нет.

Покачал головой Куддус. Да, ошибся Сабир, наверно.

– Я слышал, я слышал, – твердит Сабир. Смотрит на деда. Ясно – не верит дед.

Рассказал про бая Сабир мальчишкам. Разгорелись глаза у ребят. Каждый героем себя считает. Каждому верится в то, что бая они поймают. Едва дождались ребята вечера.

Улеглись у плотины мальчишки. Замерли. Ждут.

Ждали ребята, ждали. Животы и бока отлежали. Не появился проклятый бай.

Три ночи ходили к плотине мальчишки. Три дня возвращались они ни с чем.

Обозлились ребята:

– Это Сабир придумал!

Чуть не побили друзья Сабира. Не верит ему никто.

Поверила лишь Халида. Правда, девчонка – плохая помощь. Однако что же Сабиру делать, если только одна Халида во всём посёлке Сабиру верит.

Снова спустился вечер. Отправились вместе они к плотине. Просидели вдвоём до утра. Зорче филина вдаль глядели. Шорох любой ловили. Алимкулова нет и нет. Теперь и Сабира взяло сомнение. И, если сказать по правде, не будь при Сабире тогда девчонки, неизвестно, чем бы история эта кончилась.