На основе известного экстраполируем

 

Трудно представить, чтобы поразительные способности к точному прогнозированию замыкались лишь в узких временных рамках земного бытия Авеля. Не исключено, что пророчества этого неистового монаха охватывали и более позднее время. Быть может, именно этим обстоятельством определялось и заточение Авеля в стенах Спасо‑Ефимьевского монастыря и появление Циркуляра цензуры от 1902 года, запрещающего категорически допускать в печати любые сообщения о его пророчествах и даже упоминать имя этого монаха!

Однако слово не воробей, вылетит – не поймаешь! И поскольку есть основания полагать, что по крайней мере часть работ Авеля могла пережить своего создателя, то предсказания в них будущего, вплоть до второй половины века XIX и даже века XX, не представляются невероятными.

Но коли так, не поискать ли нам следы этих пророчеств в более или менее известном нам периоде времени между 1841 годом (годом смерти Авеля) и нашими днями?

Здесь уместно вспомнить столетний интервал, упоминаемый в романе князя М. Н. Волконского, в котором в уста Авеля вложено пророчество о том, что «…через сто лет будет великая битва с немцами…».

Не исключено, что вы, мой читатель, не согласитесь с такой возможностью. Но «оставайтесь с нами!» – как нередко взывают ныне с телеэкрана.

Почему бы не представить, что Волконскому было известно нечто нам неведомое? Ведь такое не исключено? Не надо забывать, что князя Волконского какое‑то время окружали люди – современники Авеля, лица знавшие, видевшие его, возможно, с ним беседовавшие.

А что, если просто оглядеться вокруг, присмотреться, привести в систему известное, посмотреть пристрастно, я не боюсь этого слова, оно здесь уместно. Почему не поискать в столетнем хотя бы интервале после кончины Авеля какие‑то вероятные отголоски его прогнозов, следы воздействия на психику последующих поколений? И поискать именно в тех кругах, где память об Авеле и о его поразительных пророчествах могла быть наиболее яркой, впечатляющей, органически вписанной в предания рода и семьи?

Иными словами – в поведении царственных особ Дома Романовых!

Что, если безудержное тяготение представителей династии Романовых к оккультизму и мистике определялось существованием предсказаний Авеля, как известных ныне, так и сокрытых от посторонних глаз? Ведь законы писаны для исполнения, а пишущий их, как показала практика, не всегда считает своим долгом их исполнять?

Посему могли храниться и передаваться из рода в род и документы и устные рассказы о монахе и его пророчествах, минуя запреты цензуры, для «быдла» писанные?

Возможно, именно пророчества Авеля лежали в истоках повышенного интереса Императора Николая Второго и его окружения к мистике, оккультизму и т. п.

Приведу фрагмент работы Сергея Александровича Нилуса «На берегу божьей реки»:

«При особе Ея Императорского Величества, Государыни Императрицы Александры Федоровны состояла на должности обер‑камер‑фрау Мария Федоровна Герингер, урожденная Аделунг, внучка генерала Аделунга, воспитателя Императора Александра II во время его детских и отроческих лет. По должности своей, как некогда при царицах, были «спальныя боярыни», ей была близко известна самая интимная сторона царской семейной жизни, и потому представляется чрезвычайно ценным то, что мне известно из уст этой достойной женщины.

В Гатчинском дворце, постоянном местопребывании Императора Павла I, когда он был наследником, в анфиладе зал была одна небольшая зала, и в ней посередине на пьедестале стоял довольно большой узорчатый ларец с затейливыми украшениями. Ларец был заперт на ключ и опечатан. Вокруг ларца на четырех столбиках на кольцах был протянут толстый красный шелковый шнур, преграждавший к нему доступ зрителю. Было известно, что в этом ларце хранится нечто, что было положено вдовой Павла I, Императрицей Марией Федоровной, и что было завещано открыть ларец и вынуть в нем хранящееся только тогда, когда исполнится сто лет со дня кончины Императора Павла I, и притом только тому, кто в тот год будет занимать царский престол России.

Павел Петрович скончался в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. Государю Николаю Александровичу и выпал, таким образом, жребий вскрыть таинственный ларец и узнать, что в нем столь тщательно и таинственно охранялось от всяких, не исключая и царственных, взоров.

– В утро 12 марта 1801 года, – сказывала Мария Федоровна Герингер, – и Государь и Государыня были очень оживленны и веселы, собираясь из Царскосельского Александровского дворца ехать в Гатчину вскрывать вековую тайну. К этой поездке они готовились как к праздничной интересной прогулке, обещавшей им доставить незаурядное развлечение. Поехали они веселые, но возвратились задумчивые и печальные, и о том, что обрели они в том ларце, никому, даже мне, с которой имели привычку делиться своими впечатлениями, ничего не сказали. После этой поездки я заметила, что при случае Государь стал поминать о 1918 годе, как о роковом годе и для него лично и для династии».

Далее Сергей Нилус приводит описание следующего происшествия, подтверждающего рассказ М. Ф. Герингер.

«6 января 1903 года на Иордани у Зимнего Дворца при салюте из орудий от Петропавловской крепости одно из орудий оказалось заряженным картечью, и картечь ударила по окнам дворца, частью же около беседки на Иордани, где находилось духовенство, свита Государя и сам Государь. Спокойствие, с которым Государь отнесся к происшествию, грозившему ему самому смертию, было до того поразительно, что обратило на себя внимание ближайших к нему лиц окружавшей его свиты. Он, как говорится, бровью не повел и только спросил:

– Кто командовал батареей?

И когда ему назвали имя, то он участливо и с сожалением промолвил, зная, какому наказанию должен будет подлежать командовавший офицер:

– Ах, бедный, бедный (имя рек), как мне жаль его!

Государя спросили, как подействовало на него происшествие. Он ответил:

– До 18 года я ничего не боюсь…»

Известны и другие свидетельства похожего содержания. Так, например, посол Франции в России Морис Палеолог, передавая свою беседу с Сергеем Дмитриевичем Сазоновым, с декабря 1910 по июль 1916 года занимавшим пост министра иностранных дел России, пишет в дневнике 20 августа 1914 года:

«Мы говорим об императоре; я говорю Сазонову:

– Какое прекрасное впечатление я вынес о нем на этих днях в Москве. Он дышал решимостью, уверенностью и силой.

– У меня было такое же впечатление, и я извлек из него хорошее предзнаменование… но предзнаменование необходимое, потому что…

Он внезапно останавливается, как если бы он не решился окончить свою мысль: я убеждаю его продолжить.

Тогда, беря меня за руку, он говорит мне тоном сердечного доверия:

– Не забывайте, что основная черта характера государя есть мистическая покорность судьбе.

Затем он передает мне рассказ, который он слышал от своего beau‑frera (свояка. – Ю.Р.) Столыпина, бывшего премьер‑министра, убитого 18 сентября 1911 года.

Это было в 1909 году, когда Россия начинала забывать кошмар японской войны и воспоследовавших за ней мятежей. Однажды Столыпин предлагает Государю важную меру внутренней политики.

Задумчиво выслушав его, Николай II делает движение скептическое, беззаботное, движение, которое как бы говорит: «Это или что‑нибудь другое – не все ли равно»… Наконец он заявляет грустным голосом:

– Мне не удается ничего из того, что я предпринимаю, Петр Аркадьевич. Мне не везет… К тому же, человеческая воля так бессильна…

Мужественный и решительный по натуре Столыпин энергично протестует. Тогда царь у него спрашивает:

– Читали вы Жития Святых?

– Да… по крайней мере, частью, так как, если не ошибаюсь, этот труд содержит около 20 томов.

– Знаете ли вы также, когда день моего рождения?

– Разве я мог бы его не знать? Шестое мая.

– А какого святого праздник в этот день?

– Простите, государь, не помню.

– Иова Многострадального.

– Слава Богу, царствование вашего величества завершится со славой, так как Иов, смиренно претерпев самые ужасные испытания, был вознагражден благословением Божиим и благополучием.

– Нет, поверьте мне, Петр Аркадьевич, у меня более чем предчувствие, у меня в этом глубокая уверенность: я обречен на страшные испытания; но я не получу моей награды здесь, на земле… Сколько раз я примерял к себе слова Иова: «…ибо ужасное, чего я ужасался, то и постигло меня, и чего я боялся, то и пришло ко мне».

А если ко всему сказанному выше добавить, что в 1903 году журналисту дореволюционного журнала «Ребус» Сербову стало известно о появлении в 1902 году специального Циркуляра, запрещавшего не только печатать что‑либо новое об Авеле, но даже и перепечатывать старое, то становится почти фактом, что все это следствие пророчеств Авеля, дошедших, по‑видимому, в гатчинском ларце до адресата – Николая Александровича Романова.

Здесь следует обратить внимание и на то, что столетний срок хранения (истекший как раз в 1901 году, предваряющий появление названного Циркуляра) отсчитывается со дня смерти императора Павла Первого. А ведь именно Павел имел неоднократные и, судя по всему, поначалу спокойные, не отягощенные трагическими деталями беседы с Авелем до 1797–1798 годов.

Причем, этому также следует уделять внимание, Авель в силу косноязычия своего или по другим причинам склонен был излагать свои прогнозы в письменном виде. Одно из его творений такого рода и могло быть доверено на хранение опечатанному ларцу в Гатчинском дворце.

Вы не согласны? Да, у меня на руках нет фактов, нет документов, выбивших из колеи императорскую чету 12 марта 1901 года. Но… Кое‑какие сообщения, подтверждающие именно такой ход событий, известны.

Наступило время дать слово офицеру русской армии, монархисту, участнику первой мировой войны Петру Николаевичу Шабельскому‑Борк (1896–1952 гг.).

Петр Николаевич участвовал в попытке освобождения царской семьи из Екатеринбургского заточения. В многочисленных исторических исследованиях, основанных на уникальных документах, им собранных, исчезнувших во время второй мировой войны в Берлине, где он в то время жил, Шабельский‑Борк основное внимание уделял эпохе Павла Первого.

Петр Николаевич писал под псевдонимом «Кирибеевич». В начале тридцатых годов издал историческое сказание «Вещий инок», посвященное Авелю, фрагменты из которого приведены ниже.

 

ВЕЩИЙ ИНОК

 

«В зале был разлит мягкий свет. В лучах догоравшего заката, казалось, оживали библейские мотивы на расшитых золотом и серебром гобеленах. Великолепный паркет Гваренги блестел своими изящными линиями. Вокруг царили тишина и торжественность.

Пристальный взор Императора Павла Петровича встретился с кроткими глазами стоявшего перед ним монаха Авеля. В них, как в зеркале, отражались любовь, мир и отрада.

Императору сразу полюбился этот, весь овеянный смирением, постом и молитвою, загадочный инок. О прозорливости его уже давно шла широкая молва. К его келии в Александро‑Невской лавре шел и простолюдин, и знатный вельможа, и никто не уходил от него без утешения и пророческого совета. Ведомо было Императору Павлу Петровичу и то, как Авель точно предрек день кончины его Августейшей Родительницы, ныне в бозе почивающей Государыни Императрицы Екатерины Алексеевны. И вчерашнего дня, когда речь зашла о вещем Авеле, Его Величество повелеть соизволил завтра же нарочито доставить его в Гатчинский дворец, в коем имел пребывание Двор.

Ласково улыбнувшись, Император Павел милостиво обратился к иноку Авелю с вопросом, как давно он принял постриг и в каких монастырях был.

– Честной Отец, – промолвил Император, – о тебе говорят, да и я сам вижу, что на тебе явно почиет благодать Божия. Что скажешь ты о роде моем, царствовании и судьбе моей? Что зришь ты прозорливыми очами о Роде моем во мгле веков и о Державе Российской? Назови поименно преемников моих на престоле Российском, предреки их судьбу.

– Эх, батюшка‑Царь! – покачал головой Авель. – Почто себе печаль предречь меня принуждаешь? Коротко будет царствие твое, и вижу я, грешный, лютый конец твой. На Софрония Иерусалимского от неверных слуг мученическую кончину приемлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями, коих греешь ты на царственной груди своей. В Страстную субботу погребут тебя… Они же, злодеи сии, стремясь оправдать свой великий грех цареубийства, возгласят тебя безумным, будут поносить добрую память твою… Но народ русский правдивой душой своей поймет и оценит тебя и к гробнице твоей понесет скорби свои, прося твоего заступничества и смягчения сердец неправедных и жестоких…

– Что ждет преемника моего, Цесаревича Александра?

– Француз Москву при нем спалит, а он Париж у него заберет и Благословенным наречется. Но тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвам и праведным будет в очах Божиих.

– А кто наследует Императору Александру?

– Сын твой, Николай…

– Как? У Александра не будет сына. Тогда Цесаревич Константин…

– Константин царствовать не восхочет, памятуя судьбу твою… Начало же царствования сына твоего Николая бунтом вольтерианским зачнется, и сие будет семя злотворное, семя пагубное для России, кабы не благодать Божия, Россию покрывающая. Через сто лет после того оскудеет Дом Пресвятыя Богородицы, в мерзость и запустение Держава Российская обратится.

– После сына моего Николая на престоле Российском кто будет?

– Внук твой, Александр Второй, Царем‑Освободителем преднареченный. Твои замыслы исполнит – крестьян освободит, а потом турок побьет и славянам тоже свободу даст от ига неверного… Царю‑Освободителю наследует Царь‑Миротворец, сын его, и твой правнук, Александр Третий. Славно будет царствование его. Осадит он крамолу окаянную, мир и порядок наведет он.

– Кому передаст он наследие царское?

– Николаю Второму – Святому Царю, Иову Многострадальному подобному. На венец терновый сменит он корону царскую, предан будет народом своим, как некогда Сын Божий. Война будет, великая война мировая… По воздуху люди, как птицы, летать будут, под водою, как рыбы, плавать, серою зловонной друг друга истреблять начнут. Измена же будет расти и умножаться. Накануне победы рухнет трон царский. Кровь и слезы напоят сырую землю. Мужик с топором возьмет в безумии власть, и наступит поистине казнь египетская…

– Прадед мой, Петр Великий, о судьбе моей рек то же, что и ты. Почитаю и я за благо о всем, что ныне предрек о потомке моем Николае Втором, предварить его, дабы перед ним открылась Книга Судеб, да ведает правнук свой крестный путь, среди страстей и долготерпения своего…

Запечатлей же, преподобный отец, реченное тобою, изложи все письменно, я же вложу предсказание твое в нарочитый ларец, положу мою печать, и до правнука моего писание твое будет нерушимо храниться здесь, в кабинете Гатчинского дворца моего. Иди, Авель, и молись неустанно в келии своей о мне, Роде моем и счастье нашей Державы.

И вложив представленное писание Авелево в конверт, на оном собственноручно начертать соизволил:

«Вскрыть Потомку Нашему в столетний день моей кончины».

11 марта 1901 года в столетнюю годовщину мученической кончины державного прапрадеда своего, блаженного памяти Императора Павла Петровича, после заупокойной литургии в Петропавловском соборе у его гробницы Государь Император Николай Александрович в сопровождении министра Императорского двора генерал‑адъютанта барона Фредерикса (вскоре пожалованного графским титулом) и других лиц свиты изволил прибыть в Гатчинский дворец для исполнения воли своего в Бозе почивающего предка.

Умилительна была панихида. Петропавловский собор был полон молящихся. Не только сверкало здесь шитье мундиров, присутствовали не только сановные лица. Тут были во множестве и мужицкие сермяги, и простые платки, а гробница Императора Павла Петровича была вся в свечах и живых цветах. Эти свечи, эти цветы были от верующих в чудесную помощь и предстательство (так! – Ю.Р.) почившего Царя за потомков своих и весь народ русский. Воочию сбылось предсказание вещего Авеля, что народ будет чтить память Царя‑Мученика и притекать к гробнице Его, прося заступничества, прося о смягчении сердец неправедных и жестоких.

Государь Император вскрыл ларец и несколько раз прочитал сказание Авеля Вещего о судьбе своей и России. Он уже знал терновую судьбу, знал, что недаром родился в день Иова Многострадального. Знал, как много придется ему вынести на своих державных плечах, знал про близъ грядущие кровавые войны, смуту и великие потрясения Государства Российского. Его сердце чуяло и тот проклятый черный год, когда он будет обманут, предан и оставлен всеми…»

Не исключено, что придирчивый читатель сочтет приведенные в работе свидетельства, размышления, факты недостоверными, недоказательными, измышленными или слишком, так сказать, художественными. Но Шабельский‑Борк очень серьезно занимался изучением эпохи Павла Первого, его собрание раритетов этого времени позволяет полагать, что творение «Вещий инок» имеет под собой реальные факты.

Что же касается возможных сомнений читателей в фактологичности заявлений Шабельского‑Борк, то позволю привести кусочек работы А. Д. Хмелевского «Таинственное в жизни Государя Императора Николая II».

«Императору Павлу I Петровичу монах‑прозорливец Авель сделал предсказание о судьбах державы Российской, включительно до праправнука его, каковым и является Император Николай II. Это пророческое предсказание было вложено в конверт с наложением личной печати Императора Павла I с его собственноручной надписью: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины». Все Государи знали об этом, но никто не дерзнул нарушить волю предка. 11 марта 1901 года, когда исполнилось 100 лет согласно завещанию, Император Николай II с министром двора и лицами свиты прибыл в Гатчинский дворец и после панихиды по Императоре Павле вскрыл пакет, откуда и узнал свою тернистую судьбу. Об этом пишущий эти строки знал еще в 1905 году!»

Обратите внимание на последнюю фразу! Таким образом, повествование Шабельского‑Борк может быть достаточно близким истине.

Замечу, что вряд ли стоит слишком критично относиться к ряду разночтений в данной работе, и в воспоминаниях, и записках других лиц. Людям свойственна некоторая вариабельность восприятия. Так, например, Герингер заявляет, что документы были заложены на сохранение вдовствовавшей Императрицей Марией Федоровной, тогда как по свидетельству А. Д. Хмелевского это сделано было самолично Павлом Петровичем! То же касается и даты вскрытия ларца. Но вряд ли так важно, в какой именно день это событие произошло. Важнее – что оно было!

Именно это обстоятельство является ценным – фактологичность и потрясающая точность поразительных пророчеств Авеля, выходящих на добрую сотню лет за пределы его жизни!

Посему закономерен вопрос: где же кончается компетенция Авеля, до какой календарной даты какого века проникал его пророческий взгляд? Одновременно возникает другой вопрос: что может быть сокрыто в несомненно существовавших, но ныне утраченных или еще не обнаруженных писаниях, ему принадлежащих?

Быть может, мы сталкиваемся с ними и поныне?

Так, один из моих знакомых, М.С.С., кандидат технических наук, человек энциклопедических знаний, обладающий поистине безграничной памятью, поведал мне недавно о разговоре, случайным свидетелем которого он был много лет назад.

В начале шестидесятых годов, будучи в Ленинграде в деловой командировке, в университетской столовой он услышал беседу некоего москвича, прибывшего из ФИАНа, с каким‑то ленинградцем о том, что недавно в ФИАНе появился некто, принесший какую‑то рукописную или старопечатную книгу, примерно полуторастолетней давности. А в книге той якобы были приведены предсказания крупных и особо важных событий человеческой истории/ простирающихся по меньшей мере до середины XX столетия. Из них моему собеседнику запомнились такие моменты:

1914 – начало войны

1917–1918 – крушение великой Империи,

1939 – начало великой войны.

1945 – будет открыта великая сила природы.

1947 – будет великая сушь.

1948 – родится гений человечества…

Было сказано, что книгу эту читали и видели многие сотрудники ФИАНа и кто‑то даже предложил ее для прочтения тогдашнему директору института академику Игорю Евгеньевичу Тамму, однако последний отказался, сославшись на то, что «она не по его профилю»…

Разочарованный владелец книги с ней удалился.

Я пытался найти какие‑нибудь следы этой книги. Но безуспешно. Я бы предложил многомиллионной армии читателей сотрудничество в поиске материалов, тем или иным образом относящихся к монаху Авелю и его пророчествам.

 

СИНДРОМ КАССАНДРЫ

 

На примере жизни, поразительного дара, действий и судьбы героя настоящего повествования монаха Авеля вы, мой читатель, надеюсь, хорошо познакомились с тем, что может быть названо феноменом или синдромом Кассандры.

С одной стороны, как показывает многотысячелетняя история, встречаются индивиды, обладающие поразительным даром непостижимым образом буквально одномоментно получать информацию о грядущем, точность которой способна удивить и вызвать недоверие каждого.

С другой стороны, известен, так сказать, «завет обиженного бога Аполлона» – своеобразный иммунитет человечества к подобным предсказаниям, по сути исключающий практическое использование пророческого дара во благо всему роду человеческому или какой‑то его части.

Печально. Печально потому, что рассмотрение богатейшего наследия прошлого, массы устных и письменных свидетельств разного рода, хранящихся от нескольких десятилетий до нескольких тысяч лет, всего опыта развития этой способности у профессионалов и случайных лиц, показывает, что дар пророчества распространен широко, что потенциальным его носителем является чуть ли не каждый человек. Известно, что существуют рекомендации, способы тренировки, развития прогностического дара. Осмелюсь заметить – они элементарно просты. Следует только чутко прислушиваться к внутреннему, у подавляющего большинства людей довольно невнятному, голосу Природы, уметь выделять его в себе из массы повседневных эмоций, нередко сиюминутных и мелких. А выделив, не относиться к этому Голосу‑сурово, а холить и лелеять его, дать ему волю. Успехов вам на этом пути!

 

 

Непомнящий Н. Н

ЗА ПОРОГОМ

 

Автор:

НЕПОМНЯЩИЙ НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ – журналист, автор многих работ о непознанном.

 

К ЧИТАТЕЛЮ

 

В предыдущем номере «вопроса» напечатали главу из книги, подготовленной в нашем издательстве, но так и не увидевшей свет. Глава «Жилетный карман очень понравилась нашим читателям, и поэтому мы решили продолжать публикацию материалов из этой книги. В этом номере вы прочтете четыре главы, объединенные под общим названием «За порогом вероятного?»

Надеемся, что чтение принесет вам удовольствие.