Последнее двадцатилетие жизни авеля

 

К свидетельствам этого времени относится сообщение генерал‑майора Льва Николаевича Энгельгардта, в котором он, подтверждая то, что Авелем были предсказаны детали смерти Екатерины и Павла, вторжение Наполеона, взятие и сожжение Москвы, сообщает, что: «По изпшнии неприятелей он (Авель – Ю.Р.) был выпущен. Сей Авель после того был долго в Троице‑Сергиевой лавре в Москве; многие из моих знакомых его видели и с ним говорили: он был человек простой, без малейшего сведения и угрюмый: многия барыни, почитая его святым, ездили к нему, спрашивали о женихах их дочерей; он им отвечал, что он не провидец и что он только тогда предсказывал, когда вдохновенно было велено ему что говорить. С 1820 года уже более никто не видел его, и неизвестно, куда он девался».

Дальнейшие события в жизни Авеля достаточно детально описаны в подборке на страницах журнала «Русская старина», приводимой ниже с некоторыми сокращениями. Эта публикация прошла под рубрикой «Листки из записной книжки «Русской Старины» под заголовком «Предсказатель монах Авель в 1812–1826 гг.».

Здесь сообщается, что в сентябре 1823 года монах Авель подал московскому архиепископу Филарету прошение об определении его в Серпуховской Высотский монастырь.

Из публикации видно, что еще в ноябре 1812 года князь Голицын как обер‑прокурор Синода предложил Синоду высочайшее повеление: «Освободив его, Авеля, из‑под стражи, принять в число братства. Между тем как Авель имеет намерение идти для поклонения святым местам в разные города, то снабдить его надлежащим паспортом для свободного пропуска, предоставляя также ему избрать для своего пребывания монастырь, как он сам пожелает, и, где будет принят, там дозволить жить беспрепятственно», что и было сообщено архимандриту Соловецкого монастыря декабря 1812 года.

А 4 апреля 1814 года Авель обратился с прошением в Синод, что имеет желание идти в Иерусалим, для поклонения Гробу Господню, и к святым местам с намерением, ежели будет возможно, остаться там навсегда.

Известно также и то, что 2 ноября 1817 года князь Голицын сообщил преподобному Августину, что монах Авель, по случаю потери выданного ему ранее паспорта, просил снабдить его новым для свободного в Москве или в ином городе проживании и о содействии к водворению его, Авеля, в Шереметьевском странноприимном доме (тогда – богадельня при Шереметьевской больнице, в помещении которой ныне размещен Институт Склифософского. – Ю.Р.).

О сем было доложено Государю. Государь же, находя неприличным, чтобы «столь много странствовавший монах Авель» (хитрил, видно, Государь! Судя по всему, он хотел ограничить контакты Авеля! – Ю.Р.) впредь продолжал скитаться по России, не имел бы постоянного проживания в монастыре, высочайше повелеть изволил: «Объявить Авелю, чтоб избрал монастырь, и если настоятель согласится, то и водворился бы в нем», предложив от себя в качестве такового Пешношский (в Дмитровском уезде) монастырь. (Надо сказать, что выделение или рекомендация для проживания Авеля в Пешношском монастыре не вяжется с «высоким стилем изложенной» заботой о престиже много странствовавшего монаха Авеля, ибо Пешноша – заштатный монастырь, не чета, скажем, Троице‑Сергиевой или Александро‑Невской лавре!» – Ю.Р.). Преосвященному поручено было также внушить Авелю, что монаху неприлично проживать в частных домах.

Известно, что 6 апреля монах Авель явился к преподобному Августину, чтобы получить благословение и предписание в Пешношский монастырь, но… с того времени не являлся и из Москвы скрылся.

В консистории имеются также показания священника Николоявленской церкви Михаила Лаврентьева о том, что в сентябре 1818 года он повстречал близ своего дома монаха Авеля и коротко с ним беседовал. В беседе выяснилось, что Авель был все это время в Орле. Прощаясь, Авель обещал прийти в Николоявленскую церковь ко всенощной, но, однако же, там не появился. И в сентябре решено было определить Авеля в Высотский монастырь, о чем есть документы.

21 июня 1826 года архимандрит Высотского монастыря Амвросий доносит митрополиту Филарету, что монах Авель, забравши все свои пожитки, 3 июня самовольно из монастыря отлучился неизвестно куда и с той поры не является.

30 июля Амвросий доносит дополнительно, что монах Авель находится в Тульской губернии, близ Соломенных заводов, в деревне Акулово (то есть на родине своей: – Р.Ю.), в подтверждение чего прилагает копии двух писем Авеля. Приведем здесь одно из писем:

«Духовному моему отцу Доримедонту всякое здравие и спасение и прошу ваших святых молитв. Я, отец Авель, писал своему господину Нарышкину, Дмитрию Львовичу, как меня Высотский архимандрит ложным указом хотел послать в Петербург к новому государю. Нарышкин же доложил о том его величеству Николаю Павловичу и сказал ему всю историю отца Авеля, как его сажали в тюрьму черные попы и был он от них в трех крепостях и в шести тюрьмах содержался всего времени двадцать один год; Государь же, его величество, приказал отцу Авелю отделиться от черных попов и жить ему в мирских селениях, где он пожелает. Нарышкин же отобрал царския сии слова, и отписал отцу Авелю, и предложил еще подать просьбу в Синод, и взыскать отцу Авелю штраф с Высотского начальника тысячу рублей за ложное злословие, яко бы отца Авеля приказано в Петербург прислать и проч.

В чем и остаюсь всенижайший монах Авель.

1826 года, июля 20 дня».

В том же году 27 августа на имя митрополита Филарета последовал указ Святейшего Синода с объяснением, что синодальный обер‑прокурор князь Петр Сергеевич Мещерский, согласно отношению его митрополита, докладывал государю Николаю Павловичу об оставлении монахом Авелем определенного ему в Серпуховском Высотском монастыре пребывания и об оказавшихся двух письмах, из коих видно, что он, монах, находится в 30 верстах от Серпухова в Тульской губернии, и Государь по прочтении бумаг повелел, чтобы монах Авель был заточен для смирения в Суздальский Спасо‑Ефимьевский монастырь. Посему Святейший Синод для скорейшего и удобнейшего отыскания монаха Авеля, тульской епархии, в деревне Акуловой, предоставил синодальному обер‑прокурору сделать сношение со светским начальством, которому и отправить Авеля во владимирскую консисторию для помещения в Спасо‑Ефимьевский монастырь. Тем и закончились скитания отца Авеля».

Сообщил Н. П. Розанов.

Очень серьезно занимался изучением жизни Авеля журналист Сербов, один из редакторов спиритического журнала «Ребус». Он немало времени потратил на поиск, обработку и осмысление материалов, относящихся к моему герою.

Совокупный же анализ близкорасположенных во времени событий, поступков Авеля и реакции светских и церковных властей навел Сербова на весьма интересную мысль. Он обращает внимание на четкую (по его мнению!) несоизмеримость проступков Авеля, то есть его прегрешений, и воспоследовавшей за этим кары.

Так, например, всегда смиренный, вытерпевший даже три пощечины, несомненно свободолюбивый и независимый Авель 3 июня 1826 года внезапно, словно бы беспричинно, уходит из Высотского монастыря, где провел ни много ни мало восемь лет под строгим присмотром монастырских властей, в условиях перлюстрации и копирования писем, неукоснительной записи его высказываний. Терпел восемь лет… И вдруг, ни с того ни с сего убежал в родную деревню, о которой не вспоминал «издетства»?!

Чем, кстати, он занимался эти восемь лет? Ведь ему, как известно, было свойственно писание книг. Ужели он в ту пору ничего не создал? Почему убежал? И вот 27 августа 1826 года выходит указ Святейшего Синода: по высочайшему повелению Николая Первого Авеля приказано изловить и заточить для смирения в Спасо‑Ефимьевский монастырь!

Размышляя над этим, Сербов пишет:

«Такое поспешное решение и такая чересчур уж суровая мера по отношению к 85‑летнему (так в тексте, хотя Авелю в 1826 году было 69 лет. – Ю.Р.) поистине удивительно и невольно напрашивается мысль: не написал ли Авель за время своего пребывания в Высотском монастыре еще какой‑нибудь «зело престрашной», как он их называл, «книжки», каковая и была послана Государю?»

Отмечу, что эта гипотетическая «книжка» по счету четвертая.

И снова мысль о возможности существования еще одного «зело престрашного» писания. Кстати, именно убоявшись наказания за очередную книгу, он мог бежать куда глаза глядят! Вспомним также о возможности применения Авелем шифра, в данном случае оправданного всем ходом событий.

Но что могло быть предсказано? Следует отметить, что:

1. Для известных пророчеств Авеля характерно, что даже касающиеся судеб отдельных персон пророчества имели громадное социальное значение, определенным образом отражаясь на жизни общества.

2. Реакция властей (репрессия) на известные предречения Авеля была быстрой – вина и кара близкорасположены во времени.

В рамках сказанного выделяются два достойных внимания события, предваряющих заточение Авеля в Спасо‑Ефимьевском монастыре.

Первое – смерть в Таганроге 19.XI (1.XII) 1825 года Императора Александра I. Странная смерть странного, вероятно мучившегося угрызениями совести человека, ибо Александр, несомненно, загодя знал о готовящемся свержении с престола своего родителя – Павла.

I. Не исключено, что именно это привело Александра к религиозному мистицизму, полулегендарной консультации у св. Серафима Саровского. Напомню и по сию пору незавершенную идентификацию сибирского старца Федора Кузьмича с Императором Александром I.

Второе – восстание декабря 1825 года.

Оба события, вполне достойные внимания и компетенции Авеля, его забот, вписывались в рамки его таланта. А предсказание события такого класса вполне могло явиться поводом для пожизненного заточения строптивого монаха Авеля!

Сейчас наступило время напомнить о романе князя Волконского, в котором на столетие отодвигалась грядущая страшная битва с немцами, якобы предреченная Авелем. Но не будем гадать, просто отметим и эту возможность, а сами двинемся дальше.

Кстати, есть и другие, пока в данной работе не учтенные возможности, о которых Сербов сказал в конце своего доклада (приношу извинения за несколько громоздкую цитату).

Завершая доклад, говоря о последних днях Авеля, Сербов ставит вопрос о необходимости возврата Авеля народу – частью и гордостью которого он несомненно является. Он пишет:

«И вот ворота этой тюрьмы‑монастыря отделили остаток дней Авеля от живого мира; но они не могли вполне искоренить в живых память о нем. Долг всякого ищущего истину – наш долг, возвратить народу его Авеля, ибо он составляет его достояние и гордость не меньшую, чем любой гений в какой‑либо другой области творчества; или хотя бы его французский собрат, знаменитый Нострадамус. Я предложил бы только что возникшему у нас в России молодому Русскому спиритуалистическому обществу поставить себе задачей собрать все, ' какия можно, сочинения Авеля и, по возможности, полныя сведения о нем.

Главнейшия его три или четыре вещия книги, с предсказанием судеб России, конечно, для нас недостижимы и приходится волей‑неволей считать их погибшими. Но у Авеля есть и другие сочинения. В редакции «Русской старины» должны быть: во‑первых, его книга «Бытия»; во‑вторых, «Сказание о существе, что есть существо Божие и Божество»; в‑третьих, «Жизнь и житие отца нашего Дадамия», в‑четвертых, «Житие и страдания отца и монаха Авеля», в целом не искаженном цензурой виде; в‑пятых, много чертежей и таблиц под заглавием «Планеты человеческой жизни», «Годы от Гога и годы от Адама», «Времена всей жизни», «Рай радости, рай сладости» и пр. Затем, там же находятся 12 его писем к графине Потемкиной и одно к управляющему ея фабрикой Ковалеву. Потом надо поискать, нет ли еще его сочинений в семействе вышеупомянутой графини Потемкиной и у других лиц. Так как из‑под Курска, во время пребывания у некоего «Господина Никанора Ивановича Переверзева», Авель сообщает в одном из своих писем к графине, что он сочинил для нее несколько книг, которые и обещает выслать в скором времени, «оных книг со мной нету, – объясняет Авель, – а хранятся в сокровенном месте; оныя мои книги удивительныя и преудивительныя, те мои книги достойны удивления и ужаса, и читать их токмо тем, кто уповает на Господа Бога и на Пресвятую Божию Матерь. Но только читать их с великим разумением и великим понятием…»

Потом следует перечитать все консисторское дело об Авеле – там должно быть еще множество интересных практических подробностей. Само собой разумеется, что много интересного об Авеле можно почерпнуть также в архивах монастырей Николая Чудотворца Костромской Епархии (Бабайка), Валаамского, Соловецкого, Александро‑Невской лавры и Высотского; а о конце его многострадальной жизни и о его мученической смерти в мрачных архивах Спасо‑Ефимьева…»

К этому перечню мест, где могут находиться работы Авеля, следует добавить и Тайную Экспедицию, куда поступили многие его работы!

Малозаметный, казалось бы, на первый взгляд вопрос «Кто является автором Жития?» не случаен. Ответ на него позволит полнее оценить прогностический дар Авеля, способного, оказывается, на самопредсказание.

Оба упомянутых ранее специалиста (М. И. Семевский и Сербов), проявивших к герою моего повествования в свое время завидный интерес, собиравшие и публиковавшие материалы о его делах и жизни, склоняются к мысли, что… автором является сам монах Авель!

В силу очевидного сходства аргументов названных лиц я позволю себе привести лишь наиболее полное изложение размышлений по этому поводу журналиста Сербова:

«Биография Авеля (так Сербов именует документ, носящий название «Бытие и страдание отца нашего монаха Авеля». – Ю.Р.), помимо прочих неясностей, указанных мною во время ея чтения, останавливает наше внимание еще на личности какого‑то загадочного отца Дадамия, во многом похожей на его собственную биографию, судя по словам ее читавших. Кроме того, личность отца Дадамия неизменно сопутствует Авелю во всех его житейских перипетиях и как бы нераздельна с ней. Например, одно из писем своих Авель даже озаглавливает так: «Ея сиятельству Прасковье Андреевне, всемилостивей‑шей моей благодетельнице и благотворительнице, от монаха Авеля и отца Дадамия».

Из всего этого, мне кажется, следует считать отца Дадамия «контролем» Авеля, чем‑то вроде его потустороннего руководителя.

Еще занимает меня вопрос о времени, когда именно была написана эта биография, или автобиография. Судя по тому, что в ней дважды указан с необыкновенной точностью год и даже месяц смерти Авеля, можно было бы думать, что она написана лицом, близко знавшим Авеля, после его смерти. Однако ликующий о свободе тон биографии и широкие планы свободной жизни, развиваемые там, и совершенно, как мы увидим дальше, не осуществившиеся в действительности, а также полнейшее умолчание о дальнейших фактах позднейшей жизни Авеля, неоспоримо указывают на то, что биография его была написана непосредственно после тяжких лет Соловецкого заключения. Кроме того, как я уже упоминал, слог биографии и слог заведомо оригинального сочинения Авеля чрезвычайно похожи друг на друга».

Таким образом, полагает Сербов, есть все основания считать самого Авеля автором названного документа.

Хочу и я изложить некоторые дополнительные в пользу авторства Авеля соображения.

Вы, конечно же, помните, что в самом начале Жития продолжительность земной жизни Авеля определена была фразой: «Жизни отцу Авелю от Бога положено восемьдесят и три года и четыре месяца…»

Да и в заключительных строках сказано: «Жил всего время – 83 года и четыре месяца…»

Вместе с тем реальная продолжительность жизни Авеля лежит в пределах между двумя никем не оспоренными датами:

Рождение: март 1757 г. («весеннее равноденствие» – в XVIII веке – 11 марта).

Смерть: январь (похороны – февраль) 1841 года.

Таким образом, Авель жил 83 года 10 месяцев и 20+1 день.

Как же интерпретировать несомненное расхождение?

Ведь оно невозможно, если Житие писалось после смерти Авеля кем‑то из его ближайшего окружения! Допустима здесь максимальная ошибка в несколько часов, ну, скажем, один день! А тут – пол года! Как же так?

Подобное возможно, если допустить, что автором Жития был сам Авель, каким‑то ему известным способом определивший себе «меру лет»: 83 года и 4 месяца, кстати, это ведь ровнехонько 1000 месяцев! А тогда наблюдаемая погрешность (кстати, всего‑то в + 0,6 %!) показывает поразительную точность метода прогнозирования, применявшегося Авелем!

Таким образом, если Житие написано самим Авелем, а дата смерти лишь вписана кем‑то не удосужившимся проверить остальные цифры, все встает на свои места!

Так что весьма вероятно, что Семевский и Сербов правы в своих предположениях об авторе Жития.

А вы как считаете?