Мудрая девица и семь разбойников

 

Жил‑был крестьянин, у него было два сына: меньшой был в дороге, старшо́й при доме. Стал отец помирать и оставил сыну при доме все наследство, а другому ничего не дал: думал, что брат брата не изобидит. Как отец‑то помер, старшо́й сын его похоронил и все наследство у себя удержал.

Вот приезжает другой сын и горько плачет, что не застал отца в живых. Старшо́й ему и говорит:

– Отец мне все одному оставил!

И детей‑то у него не было, а у меньшо́го был сын родной да дочь‑приемыш.

Вот старшо́й получил все наследство, разбогател и стал торговать дорогими товарами; а меньшой был беден, рубил в лесу дрова да возил на рынок. Соседи, жалея его бедность, собрались и дают ему денег, чтобы он хоть мелочью торговал. Бедняк боится, говорит им:

– Нет, добрые люди, не возьму я ваши деньги; неравно проторгуюсь – чем я вам долг заплачу?

И уговорились двое соседей как‑нибудь ухитриться да дать ему денег. Вот как поехал бедный за дровами, один из них настиг его окольной дорогой и говорит:

– Поехал я, братец, в дальний путь; на дороге отдал мне должник триста рублей – не знаю, куда их девать! Домой ворочаться не хочется; возьми, пожалуй, мои деньги, похрани у себя, а лучше‑ка торгуй на них; я приеду не скоро; после выплатишь мне понемножку.

Бедный взял деньги, привез домой и боится, как бы их не потерять, как бы жена не нашла да не издержала заместо своих. Думал, думал и спрятал в малёнку с золой, а сам ушел со двора.

Приехали без него меновщики – вот что скупают золу да меняют ее на товар. Баба взяла и отдала им эту малёнку с золой.

Вернулся домой муж, видит, что малёнки нет, спрашивает:

– Где зола?

Жена отвечает:

– Я ее продала меновщикам.

Вот он испугался, тоскует и горюет, а только все молчит. Видит жена, что он печален; приступила к нему:

– Что за напасть с тобой случилась? Отчего так печален?

Он и признался, что в золе были спрятаны у него чужие деньги; рассердилась баба – и рвет, и мечет, и слезами заливается:

– Зачем ты мне не поверил? Я б получше твоего припрятала!

Опять поехал мужик по дрова, чтобы потом на рынке продать да хлеба купить. Настигает его другой сосед, говорит ему те же самые речи и дает под сохрану пятьсот рублей. Бедняк не берет, отказывается, а тот ему насильно всунул деньги в руку и поскакал по дороге.

Деньги‑то были бумажками; думал, думал: куда их положить? Взял да промеж подкладки и спрятал в шапку.

Приехал в лес, шапку повесил на елку и начал рубить дрова. На его беду, прилетел ворон и унес шапку с деньгами.

Мужик потужил, погоревал, да, видно, так тому и быть!

Живет себе по‑прежнему, торгует дровишками да мелочью, кое‑как перебивается. Видят соседи, что времени прошло довольно, а у бедного торг не прибывает; спрашивают его:

– Что ж ты, братец, худо торгуешь? Аль наши деньги затратить боишься? Коли так, лучше отдай наше добро назад.

Бедный заплакал и рассказал, как пропали у него ихние деньги. Соседи не поверили и пошли просить на него в суд.

«Как рассудить это дело? – думает судья. – Мужик – человек смирный, неимущий, взять с него нечего; коли в тюрьму посадить – с голоду помрет!»

Сидит судья, пригорюнясь, под окошком, и взяло его большое раздумье. На то время как нарочно играли на улице мальчишки. И говорит один – такой бойкий:

– Я бурмистр буду: стану вас, ребята, судить, а вы приходите ко мне с просьбами.

Сел на камень, а к нему подходит другой мальчишка, кланяется и просит:

– Я‑де вот этому мужичку дал денег взаймы, а он мне не платит; пришел к твоей милости суда на него просить.

– Ты брал взаймы? – спрашивает бурмистр у виноватого.

– Брал.

– Почему ж не платишь?

– Нечем, батюшка!

– Слушай, челобитчик! Ведь он не отпирается, что брал у тебя деньги, а заплатить ему невмоготу, так ты отсрочь ему долг лет на пять – на шесть, авось он поправится и отдаст тебе с лихвою. Согласны?

Мальчишки оба поклонились бурмистру:

– Спасибо, батюшка! Согласны!

Судья все это слышал, обрадовался и говорит:

– Этот мальчик ума мне дал! Скажу и я своим челобитчикам, чтоб отсрочили они бедному.

По его словам согласились богатые соседи обождать года два‑три; авось тем временем мужик поправится!

Вот бедный опять поехал в лес за дровами, подвоза нарубил – и сделалось темно. Остался он на ночь в лесу: «Утром‑де с полным возом ворочусь домой». И думает: где ему ночевать? Место было глухое, зверей много; подле лошади лечь, – пожалуй, звери съедят. Пошел он дальше в чащу и взлез на большую ель.

Ночью приехали на это самое место разбойники – семь человек – и говорят:

– Дверцы, дверцы, отворитеся!

Тотчас отворились дверцы в подземелье; разбойники давай носить туда свою добычу, снесли всю и приказывают:

– Дверцы, дверцы, затворитеся!

Дверцы затворились, а разбойники поехали снова па добычу. Мужик все это видел, и когда кругом его стихло – спустился с дерева:

– А ну‑тка я попробую – не отворятся ль и мне эти дверцы?

И только сказал: «Дверцы, дверцы, отворитеся!» – они в ту ж минуту и отворилися. Вошел он в подземелье; смотрит – лежат кучи золота, серебра и всякой всячины. Возрадовался бедный и на рассвете принялся таскать мешки с деньгами; дрова долой сбросил, нагрузил воз серебром да золотом и поскорей домой.

Встречает его жена:

– Ох ты, муж‑муженек! А я уж с горя пропадала; все думала: где ты? Либо деревом задавило, либо зверь съел!

А мужик веселехонек:

– Не кручинься, жена! Бог дал счастья, я клад нашел; пособляй‑ка мешки носить.

Кончили работу, и пошел он к богатому брату; рассказал все, как было, и зовет с собой ехать по счастье. Тот согласился.

Приехали вместе в лес, отыскали ель, крикнули:

– Дверцы, дверцы, отворитеся!

Дверцы отворились. Начали они таскать мешки с деньгами; бедный брат наложил воз – и доволен стал, а богатому все мало.

– Ну ты, братец, поезжай, – говорит богатый, – а я за тобой скоро буду.

– Ладно! Не забудь же сказать: «Дверцы, дверцы, затворитеся!»

– Нет, не забуду.

Бедный уехал, а богатый никак не может расстаться: всего вдруг не увезешь, а покинуть жаль! Тут его и ночь застигла.

Приехали разбойники, нашли его в подземелье и отрубили ему голову; поснимали свои мешки с возу, заместо того положили убитого, настегали лошадь и пустили на волю. Лошадь бросилась и́з лесу и привезла его домой.

Вот атаман разбойничий и бранит того разбойника, что убил богатого брата:

– Зачем ты убил его рано? Надо было наперед расспросить, где он живет? Ведь у нас много добра убыло: видно, он же повытаскал! Где теперь найдем?

Есаул говорит:

– Ну, пускай тот и доискивается, кто его убил!

Недолго спустя стал тот убийца разведывать; не отыщется ли где их золото? Приходит как есть к бедному брату в лавочку; то‑другое поторговал, заприметил, что хозяин скучен, задумывается, и спрашивает:

– Что так приуныл? А тот и говорит:

– Был у меня старшо́й брат, да беда стряслась: кто‑то убил его, третьего дни лошадь на двор привезла с отрубленной головою, а сегодня похоронили.

Разбойник видит, что на след попал, и давай расспрашивать; притворился, будто очень жалеет. Узнал, что после убитого вдова осталась, и спрашивает:

– Хоть есть ли у сироты свой‑то уголок?

– Есть – дом важный!

– А где? Укажи мне.

Мужик пошел, указал ему братнин дом; разбойник взял кусок красной краски и положил на воротах заметку.

– Это для чего? – спрашивает его мужик.

А тот отвечает:

– Я‑де хочу помочь сироте, а чтоб легче дом найти – нарочно заметку сделал.

– Э, брат! Моя невестка ни в чем не нуждается; слава богу, у нее всего довольно.

– Ну, а ты где живешь?

– А вот и моя избушка.

Разбойник и у него на воротах положил такую ж заметку.

– А это для чего?

– Ты, – говорит, – мне очень понравился; стану к тебе на ночлег заезжать; поверь, брат, для твоей жe пользы!

Вернулся разбойник к своей шайке, рассказал все по порядку, и уговорились они ехать ночью – ограбить и убить всех в обоих домах да воротить свое золото.

А бедный пришел ко двору и сказывает:

– Сейчас спознался со мной молодец, запятнал мои ворота – стану, говорит, к тебе завсегда на постой заезжать. Такой добрый! А как о брате сожалел, как хотел невестке помочь!

Жена и сын слушают, а дочь‑приемыш говорит ему:

– Батюшка, не ошибся ли ты? Ладно ли этак будет? Не разбойники ль это убили дядюшку, а теперь хватились своего добра да нас разыскивают? Пожалуй, наедут, разграбят, и от смерти не уйдешь!

Мужик испугался:

– А что дивить? Ведь я его допрежде того никогда но видывал. Вот беда! Что же делать‑то станем?

А дочь говорит:

– Поди же ты, батюшка, возьми краски да по всему околотку и запятнай ворота такими же метками.

Мужик пошел и запятнал ворота во всем околотке. Приехали разбойники и не могли ничего разыскать; воротились назад и приколотили разведчика: зачем неладно пятнал? Наконец рассудили: «Видно, мы на хитрого напали!» – и погодя немного приготовили семь бочек; в шесть бочек посадили по разбойнику, а в седьмую масла налили.

Поехал прежний разведчик с этими бочками прямо к бедному брату, приехал под вечер и попросился ночевать. Тот и пустил его, как знакомого.

Дочь вышла на двор, стала осматривать бочки, одну открыла – в ней масло, другую попробовала открыть – нет, не сможет; припала ухом и слушает, а в бочке кто‑то шевелится и дышит. «Э, – думает, – да тут недобрая хитрость!»

Пришла в избу и говорит:

– Батюшка! Чем будем гостя потчевать? Сем‑ка я пойду затоплю печку в задней избе да изготовлю чего‑нибудь поужинать.

– Ну что ж, ступай!

Дочь ушла, затопила печь да между стряпней все коду греет, кипяток носит да в бочки льет; всех разбойников заварила. Отец с гостем поужинали; а дочь сидит в задней избе да караулит: что‑то будет? Вот когда хозяева уснули, гость вышел на двор, свистнул – никто не откликается; подходит к бочкам, кличет товарищей – нет ответу; открывает бочки – оттуда пар валит. Догадался разбойник, запряг лошадей и убрался со двора с бочками.

Дочь заперла ворота, пошла будить своих домашних и рассказала все, что сделалось. Отец и говорит:

– Ну, дочка, ты нам жизнь спасла, будь же законной женой моему сыну.

Веселым пирком и свадьбу сыграли.

Молодая одно отцу твердит, чтобы продал свой старый дом да другой купил: крепко боялась разбойников! Не ровен час – опять пожалуют.

Так и случилось. Чрез некое время тот самый разбойник, что приезжал с бочками, снарядился офицером, приехал к мужику и просится ночевать; его пустили. Никому невдомек, только молодая признала и говорит:

– Батюшка! Ведь это прежний разбойник!

– Нет, дочка, не тот!

Она замолчала; да как стала спать ложиться – принесла вострый топор и положила подле себя; всю ночь глаз не смыкала, все караулила.

Ночью офицер встал, берет свою саблю и хочет ее мужу голову отсечь: она не сробела, махнула топором – и отрубила ему правую руку, махнула еще раз – и голову снесла.

Тут отец уверился, что дочка его подлинно премудрая; послушался, продал дом и купил себе гостиницу. Перешел на новоселье, начал жить, богатеть, расторговываться.

Заезжают к нему соседи – те самые, что давали ему денег да после на него в суде просили.

– Ба! Ты как здесь?

– Это мой дом, недавно купил.

– Важный дом! Видно, у тебя деньга́ водится. Что ж ты долгу не платишь?

Хозяин кланяется и говорит:

– Слава богу! Мне господь дал, я клад нашел и готов заплатить вам хоть втрое.

– Хорошо, брат! Давай же теперь новоселье праздновать.

– Милости просим!

Вот погуляли, попраздновали; а при доме сад куда хорош!

– Можно сад посмотреть?

– Извольте, честные господа! Я и сам с вами пойду.

Ходили, ходили по саду и нашли в дальнем углу малёнку золы. Хозяин как увидал, так и ахнул:

– Честны́е господа! Ведь это та самая малёнка, которую моя жена продала.

– А ну‑тка, нет ли в золе денег?

Вытряхнули, а они тут и есть. Тогда соседи поверили, что мужик им правду сказывал.

– Станем, – говорят, – деревья осматривать; ведь шапку‑то ворон унес – верно, в ней гнездо свил.

Ходили, ходили, увидали гнездо, стащили баграми – как есть та самая шапка! Выбросили гнездо и нашли деньги. Заплатил им хозяин долг свой и стал жить богато и счастливо.

 

Рассказы о мертвецах

 

Ехал ночью мужик с горшками; ехал, ехал, лошадь у него устала и остановилась как раз против кладбища.

Мужик выпряг лошадь, пустил на траву, а сам прилег на одной могиле; только что‑то не спится ему. Лежал, лежал, вдруг начала под ним могила растворяться; он почуял это и вскочил на ноги.

Вот могила растворилась, и оттуда вышел мертвец с гробовою крышкою, в белом саване; вышел и побежал к церкви, положил в дверях крышку, а сам в село.

Мужик был человек смелый; взял гробовую крышку и стал возле своей телеги, дожидается – что будет?

Немного погодя пришел мертвец, хвать – а крышки‑то нету; стал по следу добираться, добрался до мужика и говорит:

– Отдай мою крышку, не то в клочья разорву!

– А топор‑то на что? – отвечает мужик. – Я сам тебя искрошу на мелкие части!

– Отдай, добрый человек! – просит его мертвец.

– Тогда отдам, когда скажешь: где был и что делал?

– А был я в селе; уморил там двух молодых парней.

– Ну, скажи теперь: как их оживить можно?

Мертвец поневоле сказывает:

– Отрежь от моего савана левую полу и возьми с собой; как придешь в тот дом, где парни уморены, насыпь в горшочек горячих угольев и положи туда клочок от савана да дверь затвори; от того дыму они сейчас оживут.

Мужик отрезал левую полу от савана и отдал гробовую крышку.

Мертвец подошел к могиле – могила растворилась; стал в нее опускаться – вдруг петухи закричали, и он не успел закрыться как надо: один конец крышки снаружи остался.

Мужик все это видел, все приметил. Стало рассветать; он запряг лошадь и поехал в село.

Слышит в одном доме плач, крики; входит туда – лежат два парня мертвые.

– Не плачьте! Я смогу их оживить.

– Оживи, родимый; половину нашего добра тебе отдадим, – говорят родичи.

Мужик сделал все так, как научил его мертвец, и парни ожили.

Родные обрадовались, а мужика тотчас схватили, скрутили веревками:

– Нет, дока! Мы тебя начальству представим; коли оживить сумел, стало быть, ты и уморил‑то!

– Что вы, православные! Бога побойтесь! – завопил мужик и рассказал все, что с ним ночью было.

Вот дали знать по селу, собрался народ и повалил на кладбище, отыскали могилу, из которой мертвец выходил, разрыли и вбили ему прямо в сердце осиновый кол, чтоб больше не вставал да людей не морил; а мужика знатно наградили и с честью домой отпустили.

 

Отпустили одного солдата в побывку на родину; вот он шел, шел, долго ли, коротко ли, и стал к своему селу приближаться.

Недалеко от села жил мельник на мельнице; в былое время солдат водил с ним большое знакомство; отчего не зайти к приятелю? Зашел; мельник встретил его ласково, сейчас винца принес, стали распивать да про свое житье‑бытье толковать. Дело было к вечеру, а как погостил солдат у мельника – так и вовсе смерклось. Собирается солдат идти на село; а хозяин говорит:

– Служивый, ночуй у меня; теперь уж поздно, да, пожалуй, и беды не уйдешь!

– Что так?

– Бог наказал! Помер у нас страшный колдун; по ночам встает из могилы, бродит по селу и то творит, что на самых смелых страх нагнал! Как бы он и тебя не потревожил!

– Ничего! Солдат – казенный человек, а казенное ни в воде не тонет, ни в огне не горит; пойду, больно хочется с родными поскорей увидаться.

Отправился; дорога шла мимо кладбища. Видит – на одной могиле огонек светит.

– Что такое? Дай посмотрю.

Подходит, а возле огня колдун сидит да сапоги тачает.

– Здорово, брат! – крикнул ему служивый.

Колдун взглянул и спрашивает:

– Ты сюда зачем?

– Да захотелось посмотреть, что ты делаешь.

Колдун бросил свою работу и зовет солдата на свадьбу:

– Пойдем, брат, погуляем – в селе нонче свадьба!

– Пойдем!

Пришли на свадьбу, начали их поить, угощать всячески. Колдун пил‑пил, гулял‑гулял и осердился; прогнал из избы всех гостей и семейных, усыпил повенчанных, вынул два пузырька и шильце, ранил шильцем руки жениха и невесты и на́брал их крови. Сделал это и говорит солдату:

– Теперь пойдем отсюда.

Вот и пошли. На дороге солдат спрашивает:

– Скажи, для чего набрал ты в пузырьки крови?

– Для того, чтоб жених с невестою померли; завтра никто их не добудится! Только один я знаю, как их оживить.

– А как?

– Надо разрезать у жениха и невесты пяты и в те раны влить опять кровь – кажному свою: в правом кармане спрятана у меня кровь жениха, а в левом невестина.

Солдат выслушал, слова не проронил; а колдун все хвалится:

– Я, – говорит, – что захочу, то и сделаю!

– Будто с тобой и сладить нельзя?

– Как нельзя? Вот если б кто набрал костер осиновых дров во сто возов да сжег меня на этом костре, так, может, и сладил бы со мною! Только жечь меня надо умеючи; в то время полезут из моей утробы змеи, черви и разные гады, полетят галки, сороки и во́роны; их надо ловить да в костер бросать: если хоть один червяк уйдет, тогда ничто не поможет! В том червяке я ускользну!

Солдат выслушал и запомнил. Говорили, говорили и дошли наконец до могилы.

– Ну, брат, – сказал колдун, – теперь я тебя разорву; а то ты все расскажешь.

– Что ты, образумься! Как меня рвать? Я богу и государю служу.

Колдун заскрипел зубами, завыл и бросился на солдата, а тот выхватил саблю и стал наотмашь бить. Дрались, дрались, солдат почти из сил выбился; эх, думает, ни за грош пропал!

Вдруг запели петухи – колдун упал бездыханен. Солдат вынул из его карманов пузырьки с кровью и пошел к своим родичам.

Приходит, поздоровался; родные спрашивают:

– Не видал ли ты, служивый, какой тревоги?

– Нет, не видал.

– То‑то! А у нас на селе горе: колдун ходить повадился.

Поговорили и легли спать; наутро проснулся солдат и начал спрашивать:

– Говорят, у вас свадьба где‑то справляется?

Родные в ответ:

– Была свадьба у одного богатого мужика, только и жених и невеста нынешней ночью померли, а отчего – неизвестно.

– А где живет этот мужик?

Указали ему дом; он, не говоря ни слова, пошел туда; приходит и застает все семейство в слезах.

– О чем горюете?

– Так и так, служивый!

– Я могу оживить ваших молодых, что дадите?

– Да хоть половину именья бери!

Солдат сделал так, как научил его колдун, и оживил молодых; вместо плача начались радость, веселье.

Солдата и угостили и наградили. Он налево кругом и марш к старосте; наказал ему собрать крестьян и приготовить сто возов осиновых дров.

Вот привезли дрова на кладбище, свалили в кучу, вытащили колдуна из могилы, положили на костер и зажгли; а кругом народ обступил – все с метлами, лопатами, кочергами. Костер облился пламенем, начал и колдун гореть; утроба его лопнула, и полезли оттуда змеи, черви и разные гады, и полетели оттуда во́роны, сороки и галки; мужики бьют их да в огонь бросают, ни одному червяку не дали ускользнуть. Так колдун и сгорел! Солдат тотчас собрал его пепел и развеял по ветру.

С того времени стала на селе тишина; крестьяне отблагодарили солдата всем миром; он побыл на родине, нагулялся досыта и воротился па царскую службу с денежками. Отслужил свой срок, вышел в отставку и стал жить‑поживать, добра наживать, худа избывать. Отпросился солдат в отпуск – родину навестить, родителей повидать, и пошел в дорогу. День шел, другой шел, на третий забрел в дремучий лес. Где тут ночевать? Увидал – на опушке две избы стоят, зашел в крайнюю и застал дома одну старуху.

– Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, служивенькой!

– Пусти меня ночь переспать.

– Ступай, только тебе здесь беспокойно будет.

– Что? Али тесно у вас? Это, бабушка, ничего; солдату немного места надо; где‑нибудь в уголок прилягу, только бы не на дворе!

– Не то, служивенькой! На грех пришел ты...

– На какой грех?

– А вот на какой: в соседней избе помер недавно старик – большой колдун; и таперича каждую ночь рыщет он по чужим домам да людей ест.

– Э, бабушка, бог не выдаст, свинья не съест.

Солдат разделся, поужинал и полез на полати; лег отдыхать, а возле себя тесак положил. Ровно в двенадцать часов попадали все запоры и растворились все двери; входит в избу покойник в белом саване и бросился на старуху.

– Ты, проклятый, зачем сюда? – закричал на него солдат.

Колдун оставил старуху, вскочил на полати и давай с солдатом возиться. Тот его тесаком, рубил, рубил, все пальцы на руках поотбивал, а все не может поправиться. Крепко они сцепились, и оба с полатей на пол грохнулись; колдун под низ, а солдат наверх попал; схватил солдат его за бороду и до тех пор угощал тесаком, пока петухи не запели. В ту самую минуту колдун омертвел; лежит, не тронется, словно деревянная колода.

Солдат вытащил его на двор и бросил в колодезь – головой вниз, ногами кверху. Глядь: на ногах у колдуна славные новые сапоги, гвоздями убиты, дегтем смазаны! «Эх, жаль, так задаром пропадут, – думает солдат, – дай‑ка я сниму их!» Снял с мертвого сапоги и воротился в избу.

– Ах, батюшка служивенькой, – говорит старуха, – зачем ты с него сапоги‑то снял?

– Дак неужли ж на нем оставить? Ты смотри: какие сапоги‑то! Кому не надо – рубль серебра даст; а я ведь человек походный, мне они очень пригодятся!

На другой день простился солдат с хозяйкою и пошел дальше; только с того самого дня – куда он ни зайдет на ночлег, ровно в двенадцать часов ночи является под окно колдун и требует своих сапог.

– Я, – грозит, – от тебя нигде не отстану; всю дорогу с тобой пройду; на родине не дам отдыху, на службе замучу!

Не выдержал солдат:

– Да что тебе, проклятый, надобно?

– Подай мои сапоги!

Солдат бросил в окно сапоги:

– На, отвяжись от меня, нечистая сила!

Колдун подхватил свои сапоги, свистнул и с глаз пропал.

 

В стародавние годы жили‑были в одной деревне два молодых парня; жили они дружно, вместе по беседам ходили, друг друга за родного брата почитали. Сделали они между собой такой уговор: кто из них станет вперед жениться, тому звать своего товарища на свадьбу; жив ли он будет, помрет ли – все равно.

Через год после того заболел один молодец и помер; а спустя несколько месяцев задумал его товарищ жениться. Собрался со всем сродством своим и поехал за невестою.

Случилось им ехать мимо кладбища; вспомнил жених своего приятеля, вспомнил старый уговор и велел остановить лошадей.

– Я, – говорит, – пойду к своему товарищу на могилу, попрошу его к себе на свадьбу погулять; он был мне верный друг!

Пошел на могилу и стал звать:

– Любезный товарищ! Прошу тебя на свадьбу ко мне.

Вдруг могила растворилась, покойник встал и вымолвил:

– Спасибо тебе, брат, что исполнил свое обещание! На радостях взойди ко мне; выпьем с тобой по стакану сладкого вина.

– Зашел бы, да поезд стоит, народ дожидается.

Покойник отвечает:

– Эх, брат, стакан ведь недолго выпить.

Жених спустился в могилу; покойник налил ему чашу вина, он выпил – и прошло целое сто лет.

– Пей, милый, еще чашу!

Выпил другую – прошло двести лет.

– Ну, дружище, выпей и третью да ступай с богом, играй свою свадьбу!

Выпил третью чашу – прошло триста лет.

Покойник простился с своим товарищем; гроб закрылся, могила заровнялась. Жених смотрит; где было кладбище, там стала пустошь; нет ни дороги, ни сродников, ни лошадей, везде поросла крапива да высокая трава. Побежал в деревню – и деревня уж не та: дома иные, люди все незнакомые. Пошел к священнику – и священник не тот; рассказал ему, как и что было. Священник начал по книгам справляться и нашел, что триста лет тому назад был такой случай: в день свадьбы отправился жених на кладбище и пропал, а невеста его вышла потом замуж за другого.

 

В одном селе жили‑были муж да жена; жили они весело, согласно, любовно; все соседи им завидовали, а добрые люди, глядючи на них, радовались. Вот хозяйка отяжелела, родила сына, да с тех родов и померла.

Бедный мужик горевал да плакал, пуще всего о ребенке убивался: как теперь выкормить, возрастить его без родной матери? Нанял какую‑то старушку за ним ходить; все лучше. Только что за притча? Днем ребенок не ест, завсегда кричит, ничем его пе утешишь; а наступит ночь – словно и нет его, тихо и мирно спит.

– Отчего так? – думает старуха. – Дай‑ка я ночь не посплю, авось разведаю.

Вот в самую полночь слышит она: кто‑то отворил потихоньку двери и подошел к люльке; ребенок затих, как будто грудь сосет.

На другую ночь и на третью опять то же.

Стала она говорить про то мужику; он собрал своих сродственников и стал совет держать. Вот и придумали: не поспать одну ночь да подсмотреть: кто это ходит да ребенка кормит? С вечера улеглись все на полу, в головах у себя поставили зажженную свечу и покрыли ее глиняным горшком.

В полночь отворилась в избу дверь, кто‑то подошел к люльке – и ребенок затих. В это время один из сродственников вдруг открыл свечу – смотрят: покойная мать в том самом платье, в каком ее схоронили, стоит на коленях, наклонясь к люльке, и кормит ребенка мертвой грудью.

Только осветилась изба – она тотчас поднялась, печально взглянула на своего малютку и тихо ушла, не говоря никому ни единого слова. Все, кто ее видел, превратились в камень, а малютку нашли мертвым.

 

Рассказы о ведьмах

 

Поздним вечером приехал один казак в село, остановился у крайней избы и стал проситься:

– Эй, хозяин, пусти переночевать!

– Ступай, коли смерти не боишься.

«Что за речь такая!» – думает казак, поставил коня в сарай, дал ему корму и идет в избу.

Смотрит – и мужики, и бабы, и малые ребятишки – все навзрыд плачут да богу молятся; помолились и стали надевать чистые рубашки.

– Чего вы плачете? – спрашивает казак.

– Да вишь, – отвечает хозяин, – в нашем селе по ночам смерть ходит, в какую избу ни заглянет – так наутро клади всех жильцов в гроба́ да вези на погост. Нынешнюю ночь за нами очередь.

– Э, хозяин, не бойся; бог не выдаст, свинья не съест.

Хозяева полегли спать; а казак себе на уме – и глаз не смыкает.

В самую полночь отворилось окно; у окна показалась ведьма – вся в белом, взяла кропило, просунула руку в избу и только хотела кропить – как вдруг казак размахнул своей саблею и отсек ей руку по самое плечо. Ведьма заохала, завизжала, по‑собачьи забрехала и убежала прочь. А казак поднял отрубленную руку, спрятал в свою шинель, кровь замыл и лег спать.

Поутру проснулись хозяева, смотрят – все до единого живы‑здоровы, и неска́занно обрадовались.

– Хотите, – говорит казак, – я вам смерть покажу? Соберите скорей всех сотников и десятников, да пойдемте ее по селу искать.

Тотчас собрались все сотники и десятники и пошли по домам; там нету, здесь нету, наконец добрались до пономарской избы.

– Вся ли семья твоя здесь налицо? – спрашивает казак.

– Нет, родимый! Одна дочка больна, на печи лежит.

Казак глянул на печь, а у девки рука отсечена; тут он объявил все, как было, вынул и показал отрубленную руку.

Мир наградил казака деньгами, а эту ведьму присудил утопить.

 

В некотором королевстве жил‑был король; у этого короля была дочь‑волшебница. При королевском дворе проживал поп, а у попа был сынок десяти лет и каждый день ходил к одной старушке – грамоте учиться. Раз случилось ему поздно вечером идти с ученья; проходя мимо дворца, глянул он на одно окошечко. У того окошечка сидит королевна, убирается: сняла с себя голову, мылом намылила, чистой водой вымыла, волосы гребнем расчесала, заплела косу и надела потом голову на старое место. Мальчик диву дался: «Вишь, какая хитрая! Прямая колдунья!» Воротился домой и стал всем рассказывать, как он королевну без головы видел.

Вдруг расхворалась‑разболелась королевская дочь, призвала отца и стала ему наказывать:

– Если я помру, то заставьте поповского сына три ночи сряду надо мною псалтырь читать.

Померла королевна, положили ее в гроб и вынесли в церковь.

Король призывает попа:

– Есть у тебя сын?

– Есть, ваше величество.

– Пусть, – говорит, – читает над моей дочерью псалтырь три ночи сряду.

Поп воротился домой и велел сыну изготовиться.

Утром пошел попович учиться и сидит над книгою такой скучный.

– О чем запечалился? – спрашивает его старушка.

– Как мне не печалиться, коли я совсем пропал?

– Да что с тобой? Говори толком.

– Так и так, бабушка! Надо читать над королевною, а она ведь колдунья!

– Я прежде тебя это ведала! Только не бойся, вот тебе ножик; когда придешь в церковь, очерти около себя круг, читай псалтырь да назад не оглядывайся. Что бы там ни было, какие бы страсти ни представлялись – знай свое, читай да читай! А еели назад оглянешься – совсем пропадешь!

Вечером пришел мальчик в церковь, очертил ножом около себя круг и принялся за псалтырь. Пробило двенадцать часов, с гроба поднялась крышка, королевна встала, выбежала и закричала:

– А, теперь ты узнаешь, как под моими окнами подсматривать да людям рассказывать!

Стала на поповича бросаться, да никак через круг перейти не может; тут начала она напускать разные страсти; только что ни делала – он все читает да читает, никуда не оглядывается. А как стало светать, бросилась королевна в гроб и со всего размаху повалилась в него – как попало!

На другую ночь то же приключилось; попович, ничего не убоялся, до самого света безостановочно читал, а поутру пошел к старухе. Она спрашивает:

– Ну что, видел страсть?

– Видел, бабушка!

– Нынче еще страшнее будет! Вот тебе молоток и четыре гвоздя – забей их по четырем углам гроба, а как станешь псалтырь читать – молоток против себя поставь.

Вечером пришел попович в церковь и сделал все так, как научила старушка. Пробило двенадцать часов, гробовая крышка на пол упала, королевна встала и начала летать по всем сторонам да грозить поповичу; то напускала большие страсти, а теперь еще больше: чудится поповскому сыну, что в церкви пожар сделался, пламя так все стены и охватило; а он стоит себе да читает, назад не оглядывается. Перед рассветом королевна в гроб бросилась, и тотчас пожара как не бывало – все наважденье сгинуло!

Поутру приходит в церковь король, смотрит – гроб открыт, в гробу королевна кверху спиной лежит.

– Что такое? – спрашивает мальчика.

Тот ему рассказал, как и что было. Король приказал забить своей дочери осиновый кол в грудь и зарыть ее в землю, а поповича наградил казною и разными угодьями.

 

Смерть скупого

 

Жил‑был скупой скряга, старик; имел двух сыновей и множество денег; послышал смерть, заперся один в избе и сел на сундук, начал глотать золотые деньги и есть ассигнации и так покончил свою жизнь.

Пришли сыновья, положили мертвого под святые иконы и позвали дьячка читать псалтырь.

Вдруг в самую полночь является в образе человека нечистый, поднял мертвого старика на плечо и сказал:

– Держи, дьячок, полу!

И начал труси́ть старика:

– Деньги твои, а мешок мой!

Понес его и невидим стал.

 

Скрипач в аду

 

Был‑жил мужик, у него было три сына. Жил он богато, со́брал два котла денег – один закопал в овине, другой в воротах. Вот помер этот мужик, а про деньги никому не сказал.

Однажды был на деревне праздник; шел скрипач на гулянку и вдруг провалился сквозь землю; провалился и попал в ад, прямо в то место, где богатый мужик мучился.

– Здравствуй, знакомый! – говорит скрипач.

Отвечает ему мужик:

– Ты неладно попал сюда! Здесь ад, и я в аду сижу.

– За что же ты, дядя, сюда угодил?

– За деньги! Было у меня денег много, нищим не давал, два котла в землю закопал. Вот сейчас станут меня мучить, палками бить, когтями терзать.

– Как же мне‑то быть? Пожалуй, и меня замучают!

– А ты поди, сядь за трубой на печке да три года не ешь – так уцелеешь!

Скрипач спрятался за трубой; пришли ненаши, стали богатого мужика бить да приговаривать:

– Вот тебе, богач! Тьму денег накопил, а спрятать не сумел; туда закопал их, что нам сторожить невмоготу! В воротах бесперечь ездят, лошади нам головы подковами поразбивали, а в овине цепами нас молотят.

Только ушли ненаши, мужик и говорит скрипачу:

– Если выйдешь отсюдова, скажи моим детям, чтобы они взяли деньги: один котел у ворот закопан, а другой – в овине, и чтобы роздали их на нищую братию.

Потом еще набежала целая изба ненаших и спрашивают у богатого мужика:

– Что у тебя русским духом пахнет?

Мужик говорит:

– Это вы по Руси ходили, русского духу набрались!

– Как бы не так!

Стали искать, нашли скрипача и закричали:

– Ха‑ха‑ха, скрипач здесь!

Стащили его с печки и заставили играть на скрипке.

Он три года играл, а ему за три дня показалось; уморился и говорит:

– Что за диво! Бывало, играл я – в один вечер все струны изорву, а теперь третий день играю – и все целы. Господи благослови!

Только вымолвил – все струны и лопнули.

– Ну, братцы, – говорит скрипач, – сами видите: струны лопнули, не на чем играть!

– Постой, – сказал один нечистый, – у меня есть два бунта струн, я тебе принесу.

Сбегал и принес; скрипач взял струны, потянул и опять только вымолвил: «Господи благослови!» – оба бунта лопнули.

– Нет, братцы, ваши струны мне не годятся; у меня свои до́ма есть, дайте – схожу!

Ненаши его не пущают:

– Ты уйдешь! – говорят.

– Если вы не верите, то пошлите со мной кого‑нибудь в провожатых.

Ненаши выбрали одного и послали с скрипачом.

Скрипач пришел в деревню; слышит: в крайней избе свадьбу справляют.

– Пойдем на свадьбу!

– Пойдем!

Вошли в избу; тут все скрипача узнали, спрашивают:

– Где это ты, братец, три года пропадал?

– На том свете был!

Посидели, погуляли, ненаш зовет скрипача:

– Пора идти!

А тот:

– Погоди еще немножко; дай мне на скрипке поиграть, молодых повеселить.

До тех пор просидели, пока петухи запели; тут ненаш пропал, а скрипач стал говорить сыновьям богатого мужика:

– Ваш батюшка приказал вам взять деньги: один котел у ворот зарыт, а другой – в овине, и велел все эти деньги нищим раздать.

Вот откопали оба котла, стали раздавать деньги по нищей братии: чем больше их раздают, тем больше их прибавляется.

Вывезли эти котлы на перекресток: кто ни едет мимо, всякий берет оттуда, сколько рукой захватит, а деньги всё не сбывают. Подали челобитную государю; он и приказал: в некотором городе шла дорога в объезд – верст пятьдесят будет, а если прямо проложить, то всего пять верст, и приказал государь выстроить прямоезжий мост.

Вот и выстроили мост на пять верст, и на то дело оба котла опорожнили.

В те времена некая девица родила сына и покинула его с малолетства; этот младенец три года не ел, не пил, и все с ним божий ангел ходил.

Пришел младенец на мост и говорит:

– Ах, какой славный мост! Дай бог тому царство небесное, на чьи деньги его построили.

Услышал господь эту молитву и велел своим ангелам выпустить богатого мужика из аду кромешного.

 

Горшечник

 

Едет дорогою горшечник; навстречу ему прохожий:

– Найми, – говорит, – меня в работники!

– Да умеешь ли ты горшки делать?

– Еще как умею‑то!

Вот порядились, ударили по рукам и поехали вместе. Приезжают домой, работник и говорит:

– Ну, хозяин, приготовь сорок возов глины, завтра я за работу примусь!

Хозяин приготовил сорок возов глины; а работник‑то был – сам нечистый, и наказывает он горшечнику:

– Я стану по ночам работать, а ты ко мне в сарай не ходи!

– Отчего так?

– Ну да уж так! Придешь – беды наживешь!