Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Сестрица Аленушка, братец Иванушка
Жили‑были себе царь и царица; у них были сын и дочь, сына звали Иванушкой, а дочь Аленушкой. Вот царь с царицею померли; остались дети одни и пошли странствовать по белу свету. Шли, шли, шли... идут и видят пруд, а около пруда пасется стадо коров. – Я хочу пить, – говорит Иванушка. – Не пей, братец, а то будешь теленочком, – говорит Аленушка. Он послушался, и пошли они дальше; шли, шли и видят реку, а около ходит табун лошадей. – Ах, сестрица, если б ты знала, как мне пить хочется. – Не пей, братец, а то сделаешься жеребеночком. Иванушка послушался, и пошли они дальше; шли, шли и видят озеро, а около него гуляет стадо овец. – Ах, сестрица, мне страшно пить хочется. – Не пей, братец, а то будешь баранчиком. Иванушка послушался, и пошли они дальше; шли, шли и видят ручей, а возле стерегут свиней. – Ах, сестрица, я напьюся; мне ужасно пить хочется. – Не пей, братец, а то будешь поросеночком. Иванушка опять послушался, и пошли они дальше; шли, шли и видят: пасется у воды стадо коз. – Ах, сестрица, я напьюся. – Не пей, братец, а то будешь козленочком. Он не вытерпел и не послушался сестры, напился и стал козленочком, прыгает перед Аленушкой и кричит: – Ме‑ке‑ке! Ме‑ке‑ке! Аленушка обвязала его шелковым поясом и повела с собою, а сама‑то плачет, горько плачет... Козленочек бегал, бегал и забежал раз в сад к одному царю. Люди увидали и тотчас доказывают царю: – У нас, ваше царское величество, в саду козленочек, и держит его на поясе девица, да такая из себя красавица. Царь приказал спросить, кто она такая. Вот люди и спрашивают ее: откуда она и чьего роду‑племени? – Так и так, – говорит Аленушка, – был царь и царица, да померли; остались мы, дети: я – царевна, да вот братец мой, царевич; он не утерпел, напился водицы и стал козленочком. Люди доложили все это царю. Царь позвал Аленушку, расспросил обо всем; она ему приглянулась, и царь захотел на ней жениться. Скоро сделали свадьбу и стали жить себе, и козленочек с ними – гуляет себе по саду, а пьет и ест вместе с царем и царицею. Вот поехал царь на охоту. Тем временем пришла колдунья и навела на царицу порчу: сделалась Аленушка больная, да такая худая да бледная. На царском дворе все приуныло; цветы в саду стали вянуть, деревья сохнуть, трава блекнуть.
Царь воротился и спрашивает царицу: – Али ты чем нездорова? – Да, хвораю, – говорит царица. На другой день царь опять поехал на охоту. Аленушка лежит больная; приходит к ней колдунья и говорит: – Хочешь, я тебя вылечу? Выходи к такому‑то морю столько‑то зорь и пей там воду. Царица послушалась и в сумерках пошла к морю, а колдунья уж дожидается, схватила ее, навязала ей на шею камень и бросила в море. Аленушка пошла на дно; козленочек прибежал и горько‑горько заплакал. А колдунья оборотилась царицею и пошла во дворец. Царь приехал и обрадовался, что царица опять стала здорова. Собрали на стол и сели обедать. – А где же козленочек? – спрашивает царь. – Не надо его, – говорит колдунья, – я не велела пускать; от него так и несет козлятиной! На другой день, только царь уехал на охоту, колдунья козленочка била‑била, колотила‑колотила и грозит ему: – Вот воротится царь, я попрошу тебя зарезать. Приехал царь; колдунья так и пристает к нему: – Прикажи да прикажи зарезать козленочка; он мне надоел, опротивел совсем! Царю жалко было козленочка, да делать нечего – она так пристает, так упрашивает, что царь наконец согласился и позволил его зарезать. Видит козленочек: уж начали точить на него ножи булатные, заплакал он, побежал к царю и просится: – Царь! Пусти меня на́ море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать. Царь пустил его. Вот козленочек прибежал к морю, стал на берегу и жалобно закричал:
Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бе́режок. Огни горят горючие, Котлы кипят кипучие, Ножи точат булатные, Хотят меня зарезати!
Она ему отвечает:
Иванушка‑братец! Тяжел камень ко дну тянет. Люта змея сердце высосала!
Козленочек заплакал и воротился назад. Посеред дня опять просится он у царя: – Царь! Пусти меня на́ море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать. Царь пустил его. Вот козленочек прибежал к морю и жалобно закричал:
Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бе́режок. Огни горят горючие, Котлы кипят кипучие, Ножи точат булатные, Хотят меня зарезати!
Она ему отвечает:
Иванушка‑братец! Тяжел камень ко дну тянет. Люта змея сердце высосала!
Козленочек заплакал и воротился домой. Царь и думает: что бы это значило, козленочек все бегает на́ море? Вот попросился козленочек в третий раз: – Царь! Пусти меня на́ море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать. Царь отпустил его и сам пошел за ним следом; приходит к морю и слышит – козленочек вызывает сестрицу:
Аленушка, сестрица моя! Выплынь, выплынь на бе́режок. Огни горят горючие, Котлы кипят кипучие, Ножи точат булатные, Хотят меня зарезати!
Она ему отвечает:
Иванушка‑братец! Тяжел камень ко дну тянет, Люта змея сердце высосала!
Козленочек опять зачал вызывать сестрицу. Аленушка всплыла кверху и показалась над водой. Царь ухватил ее, сорвал с шеи камень и вытащил Аленушку на берег, да и спрашивает: как это сталося? Она ему все рассказала. Царь обрадовался, козленочек тоже – так и прыгает, в саду все зазеленело и зацвело. А колдунью приказал царь казнить: разложили на дворе костер дров и сожгли ее. После того царь с царицей и с козленочком стали жить да поживать да добра наживать и по‑прежнему вместе и пили и ели.
Белая уточка
Один князь женился на прекрасной княжне и не успел еще на нее наглядеться, не успел с нею наговориться, не успел ее наслушаться, а уж надо было им расставаться, надо было ему ехать в дальний путь, покидать жену на чужих руках. Что делать! Говорят, век обнявшись не просидеть. Много плакала княгиня, много князь ее уговаривал, заповедовал не покидать высока терема, не ходить на беседу, с дурными людьми не ватажиться, худых речей не слушаться. Княгиня обещала все исполнить. Князь уехал; она заперлась в своем покое и не выходит. Долго ли, коротко ли, пришла к ней женщинка, казалось – такая простая, сердечная! – Что, – говорит, – ты скучаешь? Хоть бы на божий свет поглядела, хоть бы по саду прошлась, тоску размыкала, голову простудила. Долго княгиня отговаривалась, не хотела, наконец подумала: «По саду походить не беда», – и пошла. В саду разливалась ключевая хрустальная вода. – Что, – говорит женщинка, – день такой жаркий, солнце палит, а водица студеная – так и плещет, не искупаться ли нам здесь? – Нет, нет, не хочу! – А там подумала: «Ведь искупаться не беда!» Скинула сарафанчик и прыгнула в воду. Только окунулась, женщинка ударила ее по спине: – Плыви ты, – говорит, – белою уточкой! И поплыла княгиня белою уточкой. Ведьма тотчас нарядилась в ее платье, убралась, намалевалась и села ожидать князя. Только щенок вякнул, колокольчик звякнул, она уж бежит навстречу, бросилась к князю, целует, милует. Он обрадовался, сам руки протянул и не распознал ее. А белая уточка нанесла яичек, вывела деточек, двух хороших, а третьего заморышка, и деточки ее вышли – ребяточки. Она их вырастила, стали они по реченьке ходить, злату рыбку ловить, лоскутики сбирать, кафтаники сшивать, да выскакивать на бережок, да поглядывать на лужок. – Ох, не ходите туда, дети! – говорила мать. Дети не слушали; нынче поиграют на травке, завтра побегают по муравке, дальше, дальше, и забрались на княжий двор. Ведьма чутьем их узнала, зубами заскрипела. Вот она позвала деточек, накормила‑напоила и спать уложила, а там велела разложить огня, навесить котлы, наточить ножи.
Легли два братца и заснули, – а заморышка, чтоб не застудить, приказала им мать в пазушке носить – заморышек‑то и не спит, все слышит, все видит. Ночью пришла ведьма под дверь и спрашивает: – Спите вы, детки, иль нет? Заморышек отвечает: – Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные! – Не спят! Ведьма ушла, походила‑походила, опять под дверь: – Спите, детки, или нет? Заморышек опять говорит то же: – Мы спим – не спим, думу думаем, что хотят нас всех порезати; огни кладут калиновые, котлы высят кипучие, ножи точат булатные! – Что же это все один голос? – подумала ведьма, отворила потихоньку дверь, видит: оба брата спят крепким сном, тотчас обвела их мертвой рукой – и они померли. Поутру белая уточка зовет деток; детки нейдут. Зачуяло ее сердце, встрепенулась она и полетела на княжий двор. На княжьем дворе, белы, как платочки, холодны, как пласточки, лежали братцы рядышком. Кинулась она к ним, бросилась, крылышки распустила, деточек обхватила и материнским голосом завопила:
Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Я нуждой вас выхаживала, Я слезой вас выпаивала, Темную ночь недосыпала, Сладок кус недоедала!
– Жена, слышишь небывалое? Утка приговаривает. – Это тебе чудится! Велите утку со двора прогнать! Ее прогонят, она облетит да опять к деткам:
Кря, кря, мои деточки! Кря, кря, голубяточки! Погубила вас ведьма старая, Ведьма старая, змея лютая, Змея лютая, подколодная; Отняла у вас отца ро́дного, Отца родного – моего мужа, Потопила нас в быстрой реченьке, Обратила нас в белых уточек, А сама живет – величается!
«Эге!» – подумал князь и закричал: – Поймайте мне белую уточку! Бросились все, а белая уточка летает и никому не дается; выбежал князь сам, она к нему на руки пала. Взял он ее за крылышко и говорит: – Стань белая береза у меня позади, а красная девица впереди! Белая береза вытянулась у него позади, а красная девица стала впереди, и в красной девице князь узнал свою молодую княгиню. Тотчас поймали сороку, подвязали ей два пузырька, велели в один набрать воды живящей, в другой – говорящей. Сорока слетала, принесла воды. Сбрызнули деток живящею водою – они встрепенулись, сбрызнули говорящею – они заговорили. И стала у князя целая семья, и стали все жить‑поживать, добро наживать, худо забывать.
А ведьму привязали к лошадиному хвосту, размыкали по полю: где оторвалась нога – там стала кочерга, где рука – там грабли, где голова – там куст да колода; налетели птицы – мясо поклевали, поднялися ветры – кости разметали, и не осталось от ней ни следа, ни памяти!
Арысь‑поле
У старика была дочь красавица, жил он с нею тихо и мирно, пока не женился на другой бабе, а та баба была злая ведьма. Не возлюбила она падчерицу, пристала к старику: – Прогони ее из дому, чтоб я ее и в глаза не видала. Старик взял да и выдал свою дочку замуж за хорошего человека; живет она с мужем да радуется и родила ему мальчика. А ведьма еще пуще злится, зависть ей покоя не дает; улучила она время, обратила свою падчерицу зверем Арысь‑поле и выгнала в дремучий лес, а в падчерицыно платье нарядила свою родную дочь и подставила ее вместо настоящей жены. Так все хитро сделала, что ни муж, ни люди – никто обмана не видит. Только старая мамка одна и смекнула, а сказать боится. С того самого дня, как только ребенок проголодается, мамка понесет его к лесу и запоет:
Арысь‑поле! Дитя кричит, Дитя кричит, пить‑есть хочет.
Арысь‑поле прибежит, сбросит свою шкурку под колоду, возьмет мальчика, накормит; после наденет опять шкурку и уйдет в лес. «Куда это мамка с ребенком ходит?» – думает отец. Стал за нею присматривать; увидал, как Арысь‑поле прибежала, сбросила с себя шкурку и стала кормить малютку. Он подкрался из‑за кустов, схватил шкурку и спалил ее. – Ах, что‑то дымом пахнет; никак, моя шкурка горит! – говорит Арысь‑поле. – Нет, – отвечает мамка, – это, верно, дровосеки лес подожгли. Шкурка сгорела, Арысь‑поле приняла прежний вид и рассказала все своему мужу. Тотчас собрались люди, схватили ведьму и сожгли ее вместе с ее дочерью.
Царевна‑лягушка
В старые годы, в старопрежни, у одного царя было три сына – все они на возрасте. Царь и говорит: – Дети! Сделайте себе по самострелу и стреляйте: кака женщина принесет стрелу, та и невеста; ежели никто не принесет, тому, значит, не жениться. Большой сын стрелил, принесла стрелу княжеска дочь; средний стрелил, стрелу принесла генеральска дочь; а малому Ивану‑царевичу принесла стрелу из болота лягуша в зубах. Те братья были веселы и радостны, а Иван‑царевич призадумался, заплакал. – Как я стану жить с лягушей? Век жить – не реку перебрести или не поле перейти! Поплакал‑поплакал, да нечего делать – взял в жены лягушу. Их всех обвенчали по ихнему там обряду; лягушу держали на блюде. Вот живут они. Царь захотел одиножды посмотреть от невесток дары, котора из них лучше мастерица. Отдал приказ. Иван‑царевич опять призадумался, плачет: – Чего у меня сделат лягуша! Все станут смеяться. Лягуша ползат по полу, только квакат. Как уснул Иван‑царевич, она вышла на улицу, сбросила кожух, сделалась красной девицей и крикнула:
– Няньки‑маньки! Сделайте то‑то! Няньки‑маньки тотчас принесли рубашку самой лучшей работы. Она взяла ее, свернула и положила возле Ивана‑царевича, а сама обернулась опять лягушей, будто ни в чем не бывала! Иван‑царевич проснулся, обрадовался, взял рубашку и понес к царю. Царь принял ее, посмотрел: – Ну, вот это рубашка – во Христов день надевать! Середний брат принес рубашку; царь сказал: – Только в баню в ней ходить! А у большого брата взял рубашку и сказал: – В черной избе ее носить! Разошлись царски дети; двое‑то и судят между собой: – Нет, видно, мы напрасно смеялись над женой Ивана‑царевича, она не лягуша, а кака‑нибудь хитра! Царь дает опять приказанье, чтоб снохи состряпали хлебы и принесли ему напоказ, котора лучше стряпат? Те невестки сперва смеялись над лягушей; а теперь, как пришло время, они и послали горнишну подсматривать, как она станет стряпать. Лягуша смекнула это, взяла, замесила квашню, скатала, печь сверху выдолбила, да прямо туда квашню и опрокинула. Горнишна увидела, побежала, сказала своим барыням, царским невесткам, и те так же сделали. А лягуша хитрая только их провела, тотчас тесто из печи выгребла, все очистила, замазала, будто ни в чем не бывала, а сама вышла на крыльцо, вывернулась из кожуха и крикнула: – Няньки‑маньки! Состряпайте сейчас же мне хлебов таких, каки мой батюшка по воскресеньям да по праздникам только ел. Няньки‑маньки тотчас притащили хлеба. Она взяла его, положила возле Ивана‑царевича, а сама сделалась лягушей. Иван‑царевич проснулся, взял хлеб и понес к отцу. Отец в то время принимал хлебы от бо́льших братовей; их жены как поспускали в печь хлебы так же, как лягуша, – у них и вышло кули‑мули. Царь наперво принял хлеб от большого сына, посмотрел и отослал на кухню; от середнего принял, туда же послал. Дошла очередь до Ивана‑царевича; он подал свой хлеб. Отец принял, посмотрел и говорит: – Вот это хлеб – во Христов день есть! Не такой, как у бо́льших снох, с закалой! После того вздумалось царю сделать бал, посмотреть своих сношек, котора лучше пляшет? Собрались все гости и снохи, кроме Ивана‑царевича; он задумался – куда я с лягушей поеду? И заплакал навзрыд наш Иван‑царевич. Лягуша и говорит ему: – Не плачь, Иван‑царевич! Ступай на бал. Я через час буду. Иван‑царевич немного обрадовался, как услыхал, что́ лягуша бает; уехал, а лягуша пошла, сбросила с себя кожух, оделась чудо как! Приезжает на бал; Иван‑царевич обрадовался, и все руками схлопали: кака красавица! Начали закусывать; царевна огложет коску, да и в рукав, выпьет чего – остатки в другой рукав. Те снохи видят, чего она делат, и они тоже кости кладут к себе в рукава, пьют чего – остатки льют в рукава. Дошла очередь танцевать; царь посылает бо́льших снох, а они ссылаются на лягушу. Та тотчас подхватила Ивана‑царевича и пошла; уж она плясала‑плясала, вертелась‑вертелась – всем на диво! Махнула правой рукой – стали леса и воды, махнула левой – стали летать разные птицы. Все изумились. Отплясала – ничего не стало. Други снохи пошли плясать, так же хотели: котора правой рукой ни махнет, у той кости‑та и полетят, да в людей, из левого рукава вода разбрызжет – тоже в людей. Царю не понравилось, закричал: – Будет, будет! Снохи перестали. Бал был на отходе. Иван‑царевич поехал наперед, нашел там где‑то женин кожух, взял его да и сжег. Та приезжат, хватилась кожуха: нет! – сожжен. Легла спать с Иваном‑царевичем; перед утром и говорит ему: – Ну, Иван‑царевич, немного ты не потерпел; твоя бы я была, а теперь бог знат. Прощай! Ищи меня за тридевять земель, в тридесятом царстве. И не стало царевны. Вот год прошел, Иван‑царевич тоскует о жене; на другой год собрался, выпросил у отца, у матери благословенье и пошел. Идет долго уж, вдруг попадается ему избушка – к лесу передом, к нему задом. Он и говорит: – Избушка, избушка! Стань по‑старому, как мать поставила, – к лесу задом, а ко мне передом. Избушка перевернулась. Вошел в избу– сидит старуха и говорит: – Фу, фу! Русской коски слыхом было не слыхать, видом не видать, нынче русска коска сама на двор пришла! Куда ты, Иван‑царевич, пошел? – Прежде, старуха, напой‑накорми, потом вести расспроси. Старуха напоила‑накормила и спать положила. Иван‑царевич говорит ей: – Баушка! Вот я пошел доставать Елену Прекрасну. – Ой, дитятко, как ты долго (не бывал)! Она с первых‑то годов часто тебя поминала, а теперь уж не помнит, да и у меня давно не бывала. Ступай вперед к середней сестре, та больше знат. Иван‑царевич поутру отправился, дошел до избушки и говорит: – Избушка, избушка! Стань по‑старому, как мать поставила, – к лесу задом, а ко мне передом. Избушка перевернулась. Он вошел в нее, видит – сидит старуха и говорит: – Фу! Фу! Русской коски слыхом было не слыхать и видом не видать, а нынче русска коска сама на двор пришла! Куда, Иван‑царевич, пошел? – Да вот, баушка, доступать Елену Прекрасну. – Ой, Иван‑царевич, – сказала старуха, – как ты долго! Она уж стала забывать тебя, выходит взамуж за другого: скоро свадьба! Живет теперь у большой сестры, ступай туда да смотри ты: как станешь подходить – у нее узнают, Елена обернется веретешком, а платье на ней будет золотом. Моя сестра золото станет вить; как совьет веретешко, и положит в ящик, и ящик запрет, ты найди ключ, отвори ящик, веретешко переломи, кончик брось назад, а корешок перед себя: она и очутится перед тобой. Пошел Иван‑царевич, дошел до этой старухи, зашел в избу; та вьет золото, свила его веретешко и положила в ящик, заперла и ключ куда‑то положила. Он взял ключ, отворил ящик, вынул веретешко и переломил по сказанному, как по писаному, кончик бросил за себя, а корешок перед себя. Вдруг и очутилась Елена Прекрасна, начала здороваться: – Ой, да как ты долго, Иван‑царевич? Я чуть за другого не ушла. А тому жениху надо скоро быть. Елена Прекрасна взяла ковер‑самолет у старухи, села на него, и понеслись, как птица полетели. Жених‑от за ними вдруг и приехал, узнал, что они уехали; был тоже хитрый! Он ступай‑ка за ними в погоню, гнал, гнал, только сажо́н десять не догнал: они на ковре влетели в Русь, а ему нельзя как‑то в Русь‑то, воротился; а те прилетели домой, все обрадовались, стали жить да быть да животы наживать – на славу всем людям.
Царевна‑змея
Ехал казак путем‑дорогою и заехал в дремучий лес; в том лесу на прогалинке стоит стог сена. Остановился казак отдохнуть немножко, лег около стога и закурил трубку; курил, курил и не видал, как заронил искру в сено. После отдыха сел на коня и тронулся в путь; не успел и десяти шагов сделать, как вспыхнуло пламя и весь лес осветило. Казак оглянулся, смотрит: стог сена горит, а в огне стоит красная де́вица и говорит громким голосом: – Казак, добрый человек! Избавь меня от смерти. – Как же тебя избавить? Кругом пламя, нет к тебе подступу. – Сунь в огонь свою пику; я по ней выберусь. Казак сунул пику в огонь, а сам от великого жару назад отвернулся. Тотчас красная де́вица оборотилась змеею, влезла на пику, скользнула казаку на шею, обвилась вокруг шеи три раза и взяла свой хвост в зубы. Казак испугался, не придумает, что ему делать и как ему быть. Провещала змея человеческим голосом: – Не бойся, добрый мо́лодец! Носи меня на шее семь лет да разыскивай оловянное царство, а приедешь в то царство – останься и проживи там еще семь лет безвыходно. Сослужишь эту службу, счастлив будешь! Поехал казак разыскивать оловянное царство. Много ушло времени, много воды утекло, на исходе седьмого года добрался до круглой горы; на той горе стоит оловянный за́мок, кругом замка высокая белокаменная стена. Поскакал на́ гору, перед ним стена раздвинулась, и въехал он на широкий двор. В ту ж минуту сорвалась с его шеи змея, ударилась о сырую землю, обернулась душой‑девицей и с глаз пропала – словно ее не было. Казак поставил своего доброго коня на конюшню, вошел во дворец и стал осматривать комнаты. Всюду зеркала, серебро да бархат, а нигде не видать ни одной души человеческой. «Эх, – думает казак, – куда я заехал? Кто меня кормить и поить будет? Видно, пришлось помирать голодною смертию!» Только подумал, глядь – перед ним стол накрыт, на столе и пить и есть – всего вдоволь; он закусил и выпил, подкрепил свои силы и вздумал пойти на коня посмотреть. Приходит в конюшню – конь стоит в стойле да овес уплетает. – Ну, это дело хорошее: можно, значит, без нужды прожить. Долго‑долго оставался казак в оловянном замке, и взяла его скука смертная: шутка ли – завсегда один‑одинешенек! Не с кем и словечка перекинуть. С горя напился он пьян, и вздумалось ему ехать на вольный свет; только куда ни бросится – везде стены высокие, нет ни входу, ни выходу. За досаду то ему показалося, схватил добрый мо́лодец палку, вошел во дворец и давай зеркала и стекла бить, бархат рвать, стулья ломать, серебро швырять: «Авось‑де хозяин выйдет да на волю выпустит!» Нет, никто не является. Лег казак спать; на другой день проснулся, погулял‑походил и вздумал закусить; туда‑сюда смотрит – нет ему ничего! «Эх, – думает, – сама себя раба бьет, коль нечисто жнет! Вот набедокурил вчера, а теперь голодай!» Только покаялся, как сейчас и еда и питье – все готово! Прошло дня три; проснувшись поутру, смотрит казак в окно – у крыльца стоит его добрый конь оседланный. Что бы такое значило? Умылся, оделся, богу помолился, взял свою длинную пику и вышел на широкий двор. Вдруг откуда ни взялась – явилась красная де́вица: – Здравствуй, добрый мо́лодец! Семь лет окончилось – избавил ты меня от конечной погибели. Знай же: я королевская дочь; полюбил меня Кощей Бессмертный, унес от отца, от матери, хотел взять за себя замуж, да я над ним насмеялася; вот он озлобился и оборотил меня лютой змеею. Спасибо тебе за долгую службу! Теперь поедем к моему отцу; станет он награждать тебя золотой казной и камнями самоцветными, ты ничего не бери, а проси себе бочонок, что в подвале стоит. – А что за корысть в нем? – Покатишь бочонок в правую сторону – тотчас дворец явится, покатишь в левую – дворец пропадет. – Хорошо, – сказал казак. Сел на коня, посадил с собой и прекрасную королевну; высокие стены сами перед ним пораздвинулись, и поехал он в путь‑дорогу. Долго ли, коротко ли – приезжает в сказанное королевство. Король увидал свою дочь, возрадовался, начал благодарствовать и дает казаку полны мешки золота и жемчугу. Отвечает добрый мо́лодец: – Не надо мне ни злата, ни жемчугу; дай мне на память тот бочонок, что в подвале стоит. – Много хочешь, брат! Ну, да делать нечего: дочь мне всего дороже! За нее и бочонка не жаль; бери с богом. Казак взял королевский подарок и отправился по белу свету странствовать. Ехал, ехал, попадается ему навстречу древний старичок. Просит старик: – Накорми меня, добрый мо́лодец! Казак соскочил с лошади, отвязал бочонок, покатил его вправо – в ту ж минуту чудный дворец явился. Взошли они оба в расписные палаты и сели за накрытый стол. – Эй, слуги мои верные! – закричал казак. – Накормите‑напоите моего гостя. Не успел вымолвить – несут слуги целого быка и три котла пива. Начал старик уписывать да похваливать; съел целого быка и выпил три котла пива, крякнул и говорит: – Маловато, да делать нечего! Спасибо за хлеб за соль. Вышли из дворца; казак покатил свой бочонок в левую сторону – и дворца как не бывало. – Давай поменяемся, – говорит старик казаку, – я тебе меч отдам, а ты мне бочонок. – А что толку в мече? – Да ведь это меч‑саморуб; только стоит махнуть – хоть какая будь сила несметная, всю побьет! Вон видишь – лес растет; хочешь – пробу сделаю? Тут старик вынул свой меч, махнул им и говорит: – Ступай, меч‑саморуб, поруби дремучий лес! Меч полетел и ну деревья рубить да в сажени класть; порубил и назад к хозяину воротился. Казак не стал долго раздумывать, отдал старику бочонок, а себе взял меч‑саморуб; махнул мечом и убил старика до смерти. После привязал бочонок к седлу, сел на коня и вздумал к королю вернуться. А под стольный город того короля подошел сильный неприятель; казак увидал рать‑силу несметную, махнул на нее мечом: – Меч‑саморуб! Сослужи‑ка службу, поруби войско вражее. Полетели головы, полилася кровь, и часу не прошло, как все поле трупами покрылося. Король выехал казаку навстречу, обнял его, поцеловал и тут же решил выдать за него замуж прекрасную королевну. Свадьба была богатая; на той свадьбе и я был, мед‑вино пил, по усам текло, во рту не было́.
Заколдованная королевна
В некоем королевстве служил у короля солдат в конной гвардии, прослужил двадцать пять лет верою и правдою; за его честное поведение приказал король отпустить его в чистую отставку и отдать ему в награду ту самую лошадь, на которой в полку ездил, с седлом и со всею сбруею. Простился солдат с своими товарищами и поехал на родину; день едет, и другой, и третий... вот и вся неделя прошла; и другая, и третья – не хватает у солдата денег, нечем кормить ни себя, ни лошади, а до дому далеко‑далеко! Видит, что дело‑то больно плохо, сильно есть хочется; стал по сторонам глазеть и увидел в стороне большой за́мок. «Ну‑ка, – думает, – не заехать ли туда; авось хоть на время в службу возьмут – что‑нибудь да заработаю». Поворотил к замку, взъехал на двор, лошадь на конюшню поставил и задал ей корму, а сам в палаты пошел. В палатах стол накрыт, на столе и вина и ества, чего только душа хочет! Солдат наелся‑напился. «Теперь, – думает, – и соснуть можно!» Вдруг входит медведица: – Не бойся меня, добрый мо́лодец, ты на добро сюда попал: я не лютая медведица, а красная де́вица – заколдованная королевна. Если ты устоишь да переночуешь здесь три ночи, то колдовство рушится – я сделаюсь по‑прежнему королевною и выйду за тебя замуж. Солдат согласился, медведица ушла, и остался он один. Тут напала на него такая тоска, что на свет бы не смотрел, а чем дальше – тем сильнее; если б не вино, кажись бы, одной ночи не выдержал! На третьи сутки до того дошло, что решился солдат бросить все и бежать из за́мка; только как ни бился, как ни старался – не нашел выхода. Нечего делать, поневоле пришлось оставаться. Переночевал и третью ночь, поутру является к нему королевна красоты неописанной, благодарит его за услугу и велит к венцу снаряжаться. Тотчас они свадьбу сыграли и стали вместе жить, ни о чем не тужить. Через сколько‑то времени вздумал солдат об своей родной стороне, захотел туда побывать; королевна стала его отговаривать: – Оставайся, друг, не езди; чего тебе здесь не хватает? Нет, не могла отговорить. Прощается она с мужем, дает ему мешочек – сполна семечком насыпан, и говорит: – По какой дороге поедешь, по обеим сторонам кидай это семя: где оно упадет, там в ту же минуту деревья повырастут; на деревьях станут дорогие плоды красоваться, разные птицы песни петь, а заморские коты сказки сказывать. Сел добрый мо́лодец на своего заслуженного коня и поехал в дорогу; где ни едет, по обеим сторонам семя бросает, и следом за ним леса подымаются; так и ползут из сырой земли! Едет день, другой, третий и увидал: в чистом поле караван стоит, на травке, на муравке купцы сидят, в карты поигрывают, а возле них котел висит; хоть огня и нет под котлом, а варево ключом кипит. «Экое диво! – подумал солдат. – Огня не видать, а варево в котле так и бьет ключом; дай поближе взгляну». Своротил коня в сторону, подъезжает к купцам: – Здравствуйте, господа честны́е! А того и невдомек, что это не купцы, а всё нечистые. – Хороша ваша штука: котел без огня кипит! Да у меня лучше есть. Вынул из мешка одно зернышко и бросил наземь – в ту ж минуту выросло вековое дерево, на том дереве дорогие плоды красуются, разные птицы песни поют, заморские коты сказки сказывают. По той похвальбе узнали его нечистые. – Ах, – говорят меж собой, – да ведь это тот самый, что королевну избавил; давайте‑ка, братцы, опоим его за то зельем, и пусть он полгода спит. Принялись его угощать и опоили волшебным зельем; солдат упал на траву и заснул крепким, беспробудным сном; а купцы, караван и котел вмиг исчезли. Вскоре после того вышла королевна в сад погулять; смотрит – на всех деревьях стали верхушки сохнуть. «Не к добру! – думает. – Видно, с мужем что худое приключилося! Три месяца прошло, пора бы ему и назад вернуться, а его нет как нету!» Собралась королевна и поехала его разыскивать. Едет по той дороге, по какой и солдат путь держал, по обеим сторонам леса растут, и птицы поют, и заморские коты сказки мурлыкают. Доезжает до того места, что деревьев не стало больше – извивается дорога по чистому полю, и думает: «Куда ж он девался? Не сквозь землю же провалился!» Глядь – стоит в сторонке такое же чудное дерево и лежит под ним ее милый друг. Подбежала к нему и ну толкать‑будить – нет, не просыпается; принялась щипать его, колоть под бока булавками, колола, колола – он и боли не чувствует, точно мертвый лежит – не ворохнется. Рассердилась королевна и с сердцов проклятье промолвила: – Чтоб тебя, соню негодного, буйным ветром подхватило, в безвестные страны занесло! Только успела вымолвить, как вдруг засвистали‑зашумели ветры, и в один миг подхватило солдата буйным вихрем и унесло из глаз королевны. Поздно одумалась королевна, что сказала слово нехорошее, заплакала горькими слезами, воротилась домой и стала жить одна‑одинехонька. А бедного солдата занесло вихрем далеко‑далеко, за тридевять земель, в тридесятое государство, и бросило на косе промеж двух морей; упал он на самый узенький клинышек; направо ли сонный оборотится, налево ли повернется – то́тчас в море свалится, и поминай как звали! Полгода проспал добрый мо́лодец, ни пальцем не шевельнул; а как проснулся – сразу вскочил прямо на ноги, смотрит – с обеих сторон волны подымаются, и конца не видать морю широкому; стоит да в раздумье сам себя спрашивает: «Каким чудом я сюда попал? Кто меня затащил?» Пошел по косе и вышел на остров; на том острове – гора высокая да крутая, верхушкою до облаков хватает, а на горе лежит большой камень. Подходит к этой горе и видит – три черта дерутся, кровь с них так и льется, клочья так и летят! – Стойте, окаянные! За что вы деретесь? – Да, вишь, третьего дня помер у нас отец, и остались после него три чудные вещи: ковер‑самолет, сапоги‑скороходы да шапка‑невидимка, так мы поделить не можем. – Эх вы, проклятые! Из таких пустяков бой затеяли. Хотите, я вас разделю; все будете довольны, никого не обижу. – А ну, земляк, раздели, пожалуйста! – Ладно! Бегите скорей по сосновым лесам, наберите смолы по сту пудов и несите сюда. Черти бросились по сосновым лесам, набрали смолы триста пудов и принесли к солдату. – Теперь притащите из пекла самый большой котел. Черти приволокли большущий котел – бочек сорок войдет! – и поклали в него всю смолу. Солдат развел огонь и, как только смола растаяла, приказал чертям тащить котел на́ гору и поливать ее сверху донизу. Черти мигом и это исполнили. – Ну‑ка, – говорит солдат, – пихните теперь вон энтот камень; пусть он с горы катится, а вы трое за ним вдогонку приударьте: кто прежде всех догонит, тот выбирай себе любую из трех диковинок; кто второй догонит, тот из двух остальных бери – какая покажется; а затем последняя диковинка пусть достанется третьему. Черти пихнули камень, и покатился он с горы шибко‑шибко; бросились все трое вдогонку; вот один черт нагнал, ухватился за камень – камень тотчас повернулся, подворотил его под себя и вогнал в смолу. Нагнал другой черт, а потом и третий, и с ними то же самое! Прилипли крепко‑накрепко к смоле! Солдат взял под мышку сапоги‑скороходы да шапку‑невидимку, сел на ковер‑самолет и полетел искать свое царство. Долго ли, коротко ли – прилетает к избушке, входит – в избушке сидит баба‑яга костяная нога, старая, беззубая. – Здравствуй, бабушка! Скажи, как бы мне отыскать мою прекрасную королевну? – Не знаю, голубчик! Видом ее не видала, слыхом про нее не слыхала. Ступай ты за столько‑то морей, за столько‑то земель – там живет моя середняя сестра, она знает больше моего; может, она тебе скажет. Солдат сел на ковер‑самолет и полетел; долго пришлось ему по белу свету странствовать. Захочется ли ему есть‑пить, сейчас наденет на себя шапку‑невидимку, спустится в какой‑нибудь город, зайдет в лавки, наберет – чего только душа пожелает, на ковер – и летит дальше. Прилетает к другой избушке, входит – там сидит баба‑яга костяная нога, старая, беззубая. – Здравствуй, бабушка! Не знаешь ли, где найти мне прекрасную королевну? – Нет, голубчик, не знаю; поезжай‑ка ты за столько‑то морей, за столько‑то земель – там живет моя старшая сестра; может, она ведает. – Эх ты, старая хрычовка! Сколько лет на свете живешь, все зубы повывалились, а доброго ничего не знаешь. Сел на ковер‑самолет и полетел к старшей сестре. Долго‑долго странствовал, много земель и много морей видел, наконец прилетел на край света, стоит избушка, а дальше никакого ходу нет – одна тьма кромешная, ничего не видать! «Ну, – думает, – коли здесь не добьюсь толку, больше лететь некуда!» Входит в избушку – там сидит бага‑яга костяная нога, седая, беззубая. – Здравствуй, бабушка! Скажи, где мне искать мою королевну? – Подожди немножко; вот я созову всех своих ветров и у них спрошу. Ведь они по всему свету дуют, так должны знать, где она теперь проживает. Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом, свистнула молодецким посвистом; вдруг со всех сторон поднялись‑повеяли ветры буйные, только изба трясется! – Тише, тише! – кричит баба‑яга. И как только собрались ветры, начала их спрашивать: – Ветры мои буйные, по всему свету вы дуете, не видали ль где прекрасную королевну! – Нет, нигде не видали! – отвечают ветры в один голос. – Да все ли вы налицо? – Все, только южного ветра нет. Немного погодя прилетает южный ветер. Спрашивает его старуха: – Где ты пропадал до сих пор? Еле дождалась тебя!
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2021-01-14; просмотров: 110; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.145.93.210 (0.186 с.) |