Советский век: на разных этажах

(1940–1980‑е гг.)

 

ЛИТЕРАТУРА И ВОЙНА: МУЗЫ И ПУШКИ

 

Есть известный афоризм: когда говорят пушки, музы молчат. Как всякая острая мысль, он односторонен. (В словаре пословиц В. И. Даля к любому изречению можно подобрать другое, прямо противоположное по смыслу.) Война, наряду с другим «пушечным мясом», убивает и писателей, в том числе будущих. Но настоящая, подлинная литература тоже появляется как результат участия в ней и ее осмысления. Эпическая Каллиопа и трагическая Мельпомена издавна вдохновляли участников битв.

Если бы Л. Н. Толстой не участвовал в Крымской войне, не были бы написаны не только «Севастопольские рассказы», но и, вероятно, «Война и мир». После Первой мировой войны на Западе появилась литература «потерянного поколения» (Э. Хемингуэй, Э. М. Ремарк, Р. Олдингтон). С Гражданской войны русские писатели 1920‑х годов принесли «Разгром», «Конармию», «Россию, кровью умытую», «Тихий Дон» и, с другой стороны, – «Вечер у Клэр», «Солнце мертвых».

Великая Отечественная война на какое‑то время прекратила страшную истребительную войну с собственным народом и объединила русских людей по обе стороны железного занавеса. Многие непримиримые противники советской власти, включая, как мы помним, Бунина, внимательно следили за развитием событий и желали победы Красной армии.

Первые военные произведения принадлежали, как правило, писателям старшего поколения и наезжавшим на передовую журналистам. Большую известность приобретает публицистика И. Г. Эренбурга, военные очерки А. П. Платонова, К. М. Симонова, В. С. Гроссмана. Воюющим солдатам и офицерам, особенно во время отступлений и поражений, было не до литературы.

«Когда идешь в снегу по пояс, о битвах не готовишь повесть…» – делает в записной книжке набросок в начале 1942 года С. П. Гудзенко, в будущем – один из лучших военных поэтов.

Военный разведчик Э. Г. Казакевич уже в феврале 1945 года насмешливо жалуется родным: «Меня представили к награде – ордену Отечественной войны. Скоро я буду иметь столько орденов, как Денис Давыдов, и писать стихи – я полон ими, и они перекипают во мне, умирая, не родившись – потому что я не в силах делать две вещи зараз – воевать и писать». Окончив воевать, Казакевич не вернулся к стихам (на войну он уходил поэтом), но зато написал одну из первых и лучших военных повестей «Звезда» (1947) и роман «Весна на Одере» (1949).

Однако мысль о несовместимости войны и литературы не абсолютна. «Война рождает писателей и книги», – замечает Гудзенко в тех же записных книжках. Стихи писались и в промежутках между боями, и в ленинградскую блокаду («Февральский дневник» О. Берггольц, 1942) и даже в концентрационных лагерях.

Война изменила отношение к прежним литературным репутациям, предложила новую систему ценностей. «Когда лежишь на больничной койке, с удовольствием читаешь веселую мудрость ОТенри, Зощенко, „Кондуит и Швамбранию“, Швейка. А в какой же стадии хочется читать Пастернака? Нет таковой. А где же люди, искренне молившиеся на него, у которых кровь была пастерначья? Уехали в тыл, Война сделала их слабее», – записывает в госпитале после тяжелого ранения в живот С. Гудзенко.

Психологически усложненная лирика Пастернака, растворенность лирического героя в природе, его восторженный пафос действительно плохо сочетались с реалиями войны, человеческим существованием на границе жизни и смерти. Более подходящими представлялись другие средства: сильные чувства, натурализм, прямое слово.

Они отчетливо проявились в стихотворении Гудзенко «Перед атакой» (1942).

 

Когда на смерть идут – поют,

а перед этим можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою –

Час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв –

и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед

За мной одним

идет охота

Будь проклят сорок первый год

и вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв –

и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

Бой был коротким.

А потом

глушили водку ледяную

и выковыривал ножом

из‑под ногтей

я кровь чужую.

 

Столь резкое и жестокое изображение войны показалось надзирающим за литературой преувеличенным. При первой публикации в 1943 году у ключевой строки появился более мягкий цензурный вариант: вместо «будь проклят сорок первый год» – «ракету просит небосвод».

Однако пути поэзии труднопредсказуемы. Молодой поэт Арон Копштейн в стихотворении, написанном как раз между боями, словно спорит с Гудзенко, вписывая в военный быт и Пастернака, и даже Блока. (Через несколько дней и автор и адресат погибнут в одном бою еще «назнаменитой» советско‑финской войны.)

 

Да каждый стал расчетливым и горьким:

Встречаемся мы редко, второпях,

И спорим о портянках и махорке,

Как прежде о лирических стихах.

Но дружбы, может быть, другой не надо,

Чем эта, возникавшая в пургу,

Когда усталый Николай Отрада

Читал мне Пастернака на бегу.

<…>

Бьют батареи. Вспыхнули зарницы.

А над землянкой медленный дымок.

«И вечный бой. Покой нам только снится…»

Так Блок сказал. Так я сказать бы мог.

 

(«Поэты», 1940)

В этом же стихотворении, наряду с Пастернаком и Блоком, Копштейн не случайно вспоминает «Катюшу». Песни на стихи К. Симонова («Жди меня»), А. Суркова («В землянке»), М. Исаковского («Катюша», «В лесу прифронтовом», «Огонек») были важной линией военной лирики, значительно превосходя по популярности произведения других жанров (повесть А. Бека «Волоколамское шоссе», пьеса А. Корнейчука «Фронт»).

Вершиной литературы о войне, создававшейся во время войны, стал «Василий Теркин» А. Т. Твардовского, о котором еще пойдет речь в главе о поэте. В «книге про бойца» соединились трагизм и юмор, органический патриотизм и поэтическая правдивость, не переходящая, однако, в беспощадность, бескомпромиссность, непримиримость. Она своеобразно, на военном материале, продолжала «веселую мудрость» авторов, которых упоминает С. Гудзенко.

Время «жестокой правды» о войне наступит позднее, уже после окончания Великой Отечественной. «Военная проза» и поэзия военного поколения станут одной из важных, живых, творческих линий советской литературы в следующую эпоху, с конца 1950‑х годов.