Современность в поисках счастливого

 

Но сразу же после пролога, в первой главе, герои из фольклорного, сказочного мира попадают в мир реальный. Ответ на свой вопрос герои поэмы должны получить уже в пореформенной России.

В первых спорах странников кандидатами в счастливые оказываются представители всей надстраивающейся над мужиком социальной вертикали: помещик, чиновник, поп, купец, вельможный боярин‑министр, царь.

Но «высоко Бог, далеко царь…». В первой части странникам удается узнать лишь мнения попа и помещика, персонажей, наиболее близких к мужицкой жизни. Оба они отказываются от звания счастливых.

Священник показывает, что такие признаки счастья, как покой, богатство, честь, в его жизни отсутствуют. Вместо покоя он находится в постоянных хлопотах и волнениях за прихожан. Богатству неоткуда взяться среди повсеместной мужицкой бедности. А честь сословия постоянно посрамляют те же мужики, рассказывая «сказки балагурные» и распевая «песни непристойные» о попе, его жене и дочери. Простой священнослужитель оказывается человеком, живущим той же, что и его вопрошатели, тяжелой, безрадостной жизнью.

 

Деревни наши бедные,

А в них крестьяне хворые

Да женщины печальницы,

Кормилицы, поилицы,

Рабыни, богомолицы

И труженицы вечные,

Господь, прибавь им сил!

С таких трудов копейками

Живиться тяжело!

 

Жалобы на свою жизнь «румяненького, осанистого, присадистого» помещика Оболт‑Оболдуева (обратим внимание на его говорящую фамилию) имеют уже лицемерный характер. Его печалит исчезновение прежнего быта с громадной прислугой, огромной охотой и законом, опиравшимся на право сильного:

 

Во времена боярские,

В порядки древнерусские

Переносился дух!

Ни в ком противоречия,

Кого хочу – помилую,

Кого хочу – казню.

Закон – мое желание!

Кулак – моя полиция!

Удар искросыпительный,

Удар зубодробительный,

Удар скуловорррот!..

 

Эта жизнь ушла вместе с отменой крепостного права. Недаром помещик при первой встрече язвительно обращается к мужикам сначала «господа», потом – «граждане».

Жить по‑новому, строить отношения с гражданами, которые перестали ломать шапки, рубят господские леса, иногда – «в избытке благодарности» – бунтуют, помещик не умеет. «Скажу я вам, не хвастая, / Живу почти безвыездно / В деревне сорок лет, / А от ржаного колоса/ Не отличу ячменного, / А мне поют: „Трудись!“»

Глава «Помещик» заканчивается на печальной ноте: помещик рыдает, добродушные крестьяне «чуть тоже не заплакали», сочувствуя ему, и думают про себя:

 

Порвалась цепь великая,

Порвалась – расскочилася:

Одним концом по барину,

Другим по мужику!..

 

Позицию героев здесь, как и в других случаях, нельзя отождествлять с точкой зрения автора. Финальный афоризм опровергается в самой главе многочисленными ироническими деталями. Оболт‑Оболдуев грезит о жизни, в которой его счастье строилось на несчастье других.

 

Ой жизнь широкая!

Прости‑прощай навек!

Прощай и Русь помещичья!

Теперь не та уж Русь!

 

Конец этого мира не вызывает авторского сочувствия. Некрасов, в отличие от Чехова, не грустит о вишневых садах. Дворянское прошлое в середине шестидесятых годов еще близко и не вызывает ностальгии.

 

Чему учился я?

Что видел я вокруг?..

Коптил я небо Божие,

Носил ливрею царскую,

Сорил казну народную

И думал век так жить…

 

Однако уже в первой части фабула поэмы отклоняется от заданной в прологе линии. В главах «Сельская ярмонка», «Пьяная ночь», «Счастливые» странники начинают «в толпе – искать счастливого». Поиск, следовательно, начинается уже не по вертикали, а по горизонтали, среди таких же мужиков, как и сами герои.

В этих главах Некрасов объединяет многочисленных героев своей ролевой лирики. На диогеновский призыв «ищу счастливого человека» являются самые разные люди с историями своей жизни: старуха, вырастившая огромную вкусную репу; выживший в двадцати сражениях, битый палками, но оставшийся в живых солдат; хвастающий своей силой и своим огромным молотом каменотес; больной крестьянин, счастье которого видится в мечте умереть на родине.

Некрасов строит эти картины на ироническом парадоксе. Парад «счастливых» завершается нищими. В надежде получить бесплатное угощение они тоже толкуют о своем счастье: им с охотой подают милостыню. Зато о своем несчастье плачется «дикий помещик», лишенный привычных забав в виде псовой охоты и «удара скуловорота».

Иной тип счастливого человека предлагает крестьянин Федосей из деревни Дымоглотова: «Коли Ермил не выручит, / Счастливцем не объявится, / Так и шататься нечего…»

Ермил Гирин – первый появляющийся в поэме тип «просто мужика», который перестает быть только страдальцем и вырастает в народного заступника, действующего «не колдовством, а правдою».

Он начинает карьеру писарем, потом весь мир выбирает его бурмистром. Отступив от правды при спасении от рекрутчины «меньшого брата Метрия», он кается перед народом, получает прощение и в полной мере оправдывает его доверие в борьбе за мельницу с купцом Алтынниковым (снова говорящая фамилия!). Все пожертвованные деньги Ермил честно возвращает, за исключением того рубля, на который не нашлось хозяина.

Судьба этого претендента на счастье оказывается драматичной. Его история неожиданно обрывается двумя намеками. Ермила призвали помочь в усмирении крестьян «помещика Обрубкова, Испуганной губернии, уезда Недыханова, деревни Столбняки». Но после этого «в остроге он сидит».

Читатель‑современник легко догадывался: Ермил оказался на стороне бунтарей, и за это посажен в острог. Заступничество, борьба за народную правду и тюрьма в первый раз оказываются связанными друг с другом.

 

ПОРТРЕТЫ: ТРИ СУДЬБЫ

 

В главах из второй и третьей части, «Последыш» и «Крестьянка», темы первой части развиваются, но композиция меняется. Теперь поэт дает не движущуюся панораму современной жизни, а портреты персонажей из намеченных ранее двух противоположных лагерей.

Князь Утятин – словно выживший из ума Оболт‑Оболдуев. Он не просто тоскует по прежней помещичьей жизни, а навсегда остался в ней. И крестьяне деревни Вахлаки соглашаются, по просьбе будущих наследников, ему в этом подыгрывать: «морочить полоумного», «дурацкие приказы исполнять». Но даже в этой восстанавливающей прошлое комедии мертвый хватает живого: по приказу Последыша мужики понарошку наказывают розгами непокорного Агапа, и он в тот же день умирает.

«Последыш» заканчивается и другим горьким парадоксом, подтверждающим ранее прозвучавший афоризм о порвавшейся цепи. Пока мужики играли с барином в прошлое, они жили относительно свободно.

 

Уважил я Последыша! –

Сказал бурмистр. – Господь с тобой!

Куражься, колобродь!

Не знай про волю новую,

Умри, как жил, помещиком,

Под песни наши рабские,

Под музыку холопскую –

Да только поскорей!

Дай отдохнуть крестьянину!

 

После его смерти жизнь изменилась, но в худшую сторону.

 

Пропала ласка барская:

Опохмелиться не дали

Гвардейцы вахлакам!

А за луга поемные

Наследники с крестьянами

Тягаются доднесь.

 

В главе «Крестьянка» поэт подводит итоги давно волновавшей его теме женской судьбы («Тройка», «В полном разгаре страда деревенская…»). Поиски счастливицы «среди баб» приводят странников к Матрене Тимофеевне. Она прошла почти все испытания, которые могут выпасть на долю крестьянки: семейный «ад» в доме мужа, страшная гибель ребенка, публичное наказание по прихоти самодура‑помещика, солдатчина мужа. Тем не менее она правит домом и растит детей, но сама соглашается со словами «святой странницы»:

 

Ключи от счастья женского,

От нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У Бога самого!

 

И эту главу Некрасов строит на контрасте. Если Матрена Тимофеевна демонстрирует великое терпение, то Савелий, богатырь святорусский – предел этого терпения, бунт против насилия, хотя тоже очень своеобразный. «Клейменый, да не раб!» – говорит о себе бывший каторжанин. Но, вспоминая о прошлом, он видит свою заслугу в том, что, как и другие односельчане, не выдавал после порки барину всех денег:

 

Отменно драл Шалашников,

А не ахти великие

Доходы получал:

Сдавались люди слабые,

А сильные за вотчину

Стояли хорошо.

Я тоже перетерпливал,

Помалчивал, подумывал:

«Как ни дери, собачий сын,

А всей души не вышибешь,

Оставишь что‑нибудь!»

 

Современную жизнь он упрекает в отсутствии даже такого терпения.

 

Вот были люди гордые!

А нынче дай затрещину –

Исправнику, помещику

Тащат последний грош!

 

Но и такому беспредельному терпению приходит конец. Правда, через восемнадцать лет. Причиной страшного взрыва становится вроде бы мелочь: простая ругань управляющего‑немца, за которую девять мужиков закапывают его в землю.

Определение «богатырь», применяемое к Савелию, полно горькой иронии.

 

«Как вы терпели, дедушка?»

«А потому терпели мы,

Что мы – богатыри.

В том богатырство русское».

 

Позднее, вернувшись с каторги, Савелий становится невольным виновником гибели внука, уходит странствовать, кается и умирает, дожив до «ста семи годов».

Судьба этого героя перекликается с судьбой Ермила Гирина: и последовательная защита мужицких интересов, и внезапный бунт приводят к одному итогу.

 

Как вы ни бейтесь, глупые,

Что на роду написано,

Того не миновать!

Мужчинам три дороженьки:

Кабак, острог, да каторга…