Сайкобилли-Атака: Петербургу посвящается

В этом году, в день рождения рок-н-ролла — тот самый день, когда Билл Хейли впервые исполнил свою легендарную “Rock around the clock”. И — первое впечатление — будто и не было всех этих сорока с лишним лет, и рок-музыка по-прежнему свежа и молода. На презентации альбома музыканты играли, девушки верещали от восторга, байкеры из “Chopper Club’a” рычали двигателями своих громадных мотоциклов. В общем “Рок-н-ролл жив!” Сборник называется “Psycoburg” — “Петербург сайкобиллический” и составлен из композиций 11 городских групп, от ветеранов до совсем начинающих. Многие ли из вас слышали о таком музыкальном направлении, как “сайкобилли-рок”? Вряд ли, а между тем в рецензиях на этот альбом, появившихся в Англии, Голландии, Финляндии, сказано, что после появления сборника Санкт-Петербург, безусловно, имеет право на титул столицы сайкобилли-музыки всей Восточной Европы. “Сайко” музыка новая, и — уверяю вас — ничего подобного вы не слышали никогда в жизни. Мрачная музыка, мрачные тексты и, одновременно, странная, через край бьющая энергия в каждом звуке. Сами музыканты уверяют, что мрачность эта — от дождливой и слякотной атмосферы Санкт-Петербурга. Какой мол, город — такая и музыка. Так что уж в чем в чем, а в отсутствии патриотизма их не обвинишь. Чтобы сомнений в этом не оставалось вовсе, на обороте кассеты значится — “Посвящается Санкт-Петербургу”. А раз Санкт-Петербургу — значит, нам с вами. Так что знакомьтесь — “Петербург сайкобиллический”.

 

Группа “Scary BOOM” (“Жуткий шум” или, если расшифровывать название полностью, — “Жуткая банда настоящей музыки”) Играют с 1993 года. Сольных альбомов нет, принимали участие в записи четырех сборников. Инициатива издания “Петербурга сэйкобиллического” принадлежит именно им.

Западные звезды время от времени высказываются в том смысле, что единственное, ради чего они выходят на сцену, — это деньги и девушки. Ради чего на сцену вышли вы?

— Вряд ли в Петербурге сегодня можно заработать действительно серьезные деньги, играя сайко. Звездами все хотят быть, а вот получается... Нет, свое-то мы, конечно, заработаем, народ на наши концерты идет. Другое дело, что сегодня слушателя нужно увлечь чем-то новым, чем-то, чего ему еще никто не предлагал. Чем мы, собственно, и занимаемся, полпути в этом направлении мы уже прошли. Пройдем до конца — вот там и посмотрим — получим мы свой миллион у.е. или нет...

Ну а девушки? Часто ли бывает так, что после концерта вы увозили разомлевших фанаток с собой?

— Бывает, конечно... Но не часто. Друзья у нашей группы есть, а вот фанаток, которые могли бы “разомлеть”, что-то пока не много. За последние двести концертов такое случалось ну, может, раз пятнадцать-двадцать… И потом, познакомиться на концерте сложно — освещение направлено на сцену, зала почти не видишь. Чаще происходит как раз наоборот: мы приглашаем понравившихся девушек на свои концерты, а они через десять минут сбегают. Пугаются. Идут искать для отдыха место поспокойнее.

Группа “Bombers” (“Бомбардировщики”). Играют с 1995 года. Принимали участие в записи четырех сборников, В частности, сборника лучших групп клуба “Полигон”.

Первая ваша песня на этом сборнике называется “Танец Чикатилло”. Вторая — “Оборотень”. Не чересчур мрачновато?

— А что такого? Помимо жизни существует и смерть — не всем же петь о цветочках и о том, как парень с девчонкой жили счастливо и умерли в один день. Сайко это вообще очень мрачный жанр — там постоянно поется обо всяких монстрах, пришельцах из космоса, убийствах и всем в таком роде.

А о чем поется в этой вашей песне про Чикатилло?

— Песня в общем-то не про самого маньяка Чикатилло. Она про парня, который полюбил девушку, но полюбил особенным образом — по своему. И он хотел от нее только одного — станцевать с ней танец... Танец Чикатилло... Ну, в общем, такая вот песня... И вообще — воспринимайте ее как иронию...

Ничего себе юморочек!

— Знаете, уж лучше петь о таком в песнях, чем бродить с ножом по темному двору... Рок-н-ролльный концерт это всегда выплеск энергии: мы выплескиваем свою энергию, слушатели — свою. И никто потом никого не убивает...

Группа “Mosquito” (“Москиты” или, если угодно, — “Надоедливые Комары”). Играют с 1994 года. Песни “Москитов” появлялись на четырех петербургских рок-сборниках.

Самая забойная ваша песня с нового сборника называется “Экстази-Денсер” — “Танцор под „Экстази“”. Означает ли это, что вы тепло относитесь к наркотикам?

— Вообще-то сама эта песня против наркотиков... Этакая жизнеутверждающая песенка про то, как плохо кончают наркоманы. Хотя, если честно, сами мы наркотики употребляем — иногда. Правда, не все — наш вокалист, наоборот, принципиально против допингов. Какая разница — наркотики, алкоголь, все равно это допинг. Не подумайте, что мы какие-то серьезные наркоманы — просто попробовать в жизни нужно все, правда? Попробуй и завязывай — зачем доводить дело до физической зависимости?

Наркотики помогают лучше играть?

— Нет, как раз наоборот. Сочинить что-нибудь классное, курнув травки или закинувшись таблеточкой, можно, а вот хорошенько исполнить — никогда. Каждый концерт — это отдача, а что ты можешь отдать, если даже немного выпил? Уровень сразу становится совсем не тот. Для хорошего концерта необходимо, чтобы все были трезвые и не под наркотиком. Вот тогда дело пойдет! Тогда уж сыграем так сыграем!

 

Track 26

Вслед за выпуском сборника я решаю усложнить себе задачу и создать видеокомпиляцию. Во время мастеринга “Psychoburg: aboriginals” я познакомился с Колей Меньшиковым из “Балтийской компании”. Он большой любитель “The Krewmen” и занимается видеопроизводством. В какой-то момент фирма переживает тяжелые времена и братья Меньшиковы — есть еще старший Саша — предлагают снять и смонтировать нам немудрящие ролики, собрав по 25 долларов с группы.

С верными институтскими друзьями я объезжаю пригороды Петербурга в поисках натуры, но в результате нахожу ее в промышленной зоне за купчинскими карьерами. Гаражи, алые поля из битого кирпича, куча ржавой техники — все это вполне подходит для музыкального фильма с названием “Пикник на обочине”. Территорию охраняет классическая бабуля-божий одуванчик, коротающая свои одинокие дни в вагончике на колесах. Я вежливо представляюсь студентом института культуры, снимающим дипломную работу о городе, и испрашиваю разрешения на краткосрочные съемки. Я уже знаю, что ни при каких условиях нельзя произносить слово “видеоклип”. Дело в том, что это древнее заклятие для вызова Мамоны. Даже у самых безобидных и интеллигентных на вид людей в глазах тут же вспыхивают два значка “$”, как у диснеевского Скруджа Мак-Дака. Бабушка отзывает облаявшую меня дворняжку и соглашается — “дипломная работа” звучит вполне безопасно.

На следующий день группы собираются в фойе станции метро “Купчино”. Солнце жарит вовсю — это первый по-настоящему летний день. Белая кожа на глазах приобретает бодрый розовый оттенок. Потерю влаги мы восполняем петербургским пивом. Аппаратуры у нас немного — кассетный плеер, комбик “Муавр” для усиления фонограммы и камера формата Super VHS. Но, как известно недостаток техники всегда может быть восполнен избытком энтузиазма. Шоу начинается! Тон задают “St. Joynes Evil”. Контрабасист разделся до семейных трусов, гитарист напялил на себя лифчик своей подружки, барабанщик нашел старый телевизор и лупит по экрану кирпичем. Под конец снимаются “Bombers”. Они облюбовали неисправный гусеничный трактор с надписью СССР, обмотали барабанщика ржавыми цепями, обильно измазали лица кетчупом и с перекошенными лицами исполняют свой хит “Chekatillo Dance”. И в этот момент появляется бабушка. Она выбралась из вагончика и подошла сзади. Хотела посмотреть, как идут дела у молодого режиссера. Бабуля посмотрела сначала на меня, потом на “Bombers”, открыла рот, но ничего не сказала. Не исключаю, что она не может этого сделать до сих пор.

Проходит лето, осень, на улице снег. Я приобщаюсь к чуду — компьютерной монтажке. Саша и Коля Меньшиковы без устали ваяют историю сайкобилли в формате avi, используя все имеющиеся эффекты “Adobe Premiere”. Саша “Датский”, администратор “Bombers”, печатает качественные обложки в типографии брата. Музыканты тормозят с выплатами. В какой-то момент Саша Меньшиков теряет терпение и спрашивает: “А как насчет крупного наезда?” Я полностью в работе и не очень понимаю его идею. “Наезд” — это приближение камеры к объекту съемки. О каком эпизоде идет речь?

Презентация “Пикника” назначается в “Рио”. Этот клуб — главная альтернатива “Мани-Хани”. Он оформлен в истинно рокабильном духе — на заднике нарисован огромный “Cadillac” несущийся на зрителя. Стены салатные, в рамочках рекламные плакаты пятидесятых годов. Заведует культурной программой Рустем, игравший барабанщиком в “Stunnin’ Jive Sweets” и “Meantraitors”. Видео мы можем проецировать на большой экран.

Я развожу по редакциям газет и журналов приглашения, оформленные в духе требования о выкупе — отдельные буквы и слова вырезаны из журналов, но на пресс-конференции в рок-магазине “Культура” — одни музыканты. В отместку индиферентным журналистам мы выпиваем заготовленное для них пиво.

Зато в “Рио” — толпа. На нашем выступлении народу становится меньше — мы уже не те, какими нас хотели бы видеть фанатики сайко. Фанковые ритмы, сложные композиции, щипковый, а не слэповый контрабас — нам кажется, что мы движемся вперед, но реакция зала говорит о том, что мы просто сошли с трассы. Веселятся во всю только несколько девушек и Андрей Москвин — известный популяризатор сайко на русском севере. Если концерт того стоит — он пешком доберется из Мурманска до Петербурга.

Презентацию я посвящаю памяти Карла Ли Перкинза, о смерти которого было объявлено в новостях. Кроме нас на это событие из музыкантов не реагирует никто. Ну и что, что он написал знаменитые “Синие замшевые туфли” — “Blue Suede Shoes”? Гимн русских рокеров — “Осень” Юрия Шевчука, а основоположник стиля — Владимир Семенович Высоцкий. Здесь главное — спеть так, чтобы душа развернулась. Слово “душа” — краеугольный камень настоящего, сильного текста. Хит Перкинза, кстати, тоже можно подправить. “Blue Suede Shoes” Главное — выкинуть всякие “uh uh honey”, потому что про отношения полов петь несолидно. А “blue suede shoes” заменить на “душа”.

 

“Сбей меня с ног,

Наступи на лицо,

Оболги мое имя

Делай что хочешь,

Только на душу не наступай!”

 

И очень хорошо, что теперь не ясно, к кому обращается герой песни. Чем больше недосказанности, тем гуще лавры философа. Мажор меняем на минор, бой простой, туристский, темп средний. Перед тем как начать петь — напрягите мускулы шеи. Вздутые вены, хриплый голос и красное лицо — безусловные признаки искренности. После исполнения устало закройте глаза и скажите: “Спасибо, родные!” Так принято.

 

Кощей:

Насчет русского рока я бы вообще промолчал. Честно говоря, я знаком был с музыкантами многих групп с ранней юности. Моим барабанным учителем был какое-то время Валера Кириллов из “Зоопарка”. Знал я и Майка Науменко, который был прекрасным и душевным человеком. У Коли Васина на флету собирались сейшны. Туда приходили и Костя Кинчев и Витька Цой. Было много прекрасных людей, и музыка, которой они занимались, была в свое время очень актуальна. Но то, во что это превратилось, не заслуживает никакого уважения. В начале девяностых все стало костенеть и превращаться в мейнстрим, в бардовскую песню с барабанами. К тому же жизнь поменялась, и они не поняли, с чем теперь бороться. И затвердело все. А такие группы, как “АукцЫон”, например, как ездили, так и ездят дальше. Они были настоящей клубной группой, такими же и остались. В Америке они собирают хорошие залы — причем американцев, а не эмигрантов. А в остальном… мне и рассуждать об этом неинтересно. Есть куча современных русских групп, которые к этому направлению не относятся.

Богорад:

К русскому року я отношусь с пренебрежением, как к уродливому словосочетанию, но я в чем угодно могу найти хорошее. Тот же Шевчук, как поэт очень даже ничего. В 1997-м мы приняли участие в его фестивале. Он назывался “Песни 20-го Века”. На это мероприятие нам удалось влезть благодаря титаническим усилиям Масика, известного рок-тусовщика. Ему понадобилась неделя, чтобы уломать Шевчука. Он не хотел нас брать из-за английского языка! В итоге мы заработали приз “Лучшая группа по мнению Спонсоров”.

Призом была средней паршивости новая гитара “Aria”. Мне она абсолютно не подходила по звуку и стилю, я ее быстренько продал.

 

 

Fuzz

PSYCHOBURG: PICNIC ON THE ROADSIDE

Увлекательная история о пребывании сайков на территории пресловутой запретной Зоны. Тор secret. Keep away from children. Ptistegnite remni. В условиях повышенной опасности, среди груды металлолома и битого кирпича шестерка отважных: SCARY B.O.O.M., BOMBERS, MOSQUITO, SHATTERS, TROOBLERS, ST. JOHNES EVIL терзают струны гитар, контрабасов, стучат в рабочий барабан, играют музыку сайкобилли. Таков фильм Кирилла Ермичёва и его товарищей “Psychoburg: Picnic On The Roadside”, явившийся как бы продолжением аудиосборника “Psychoburg Aboriginals”. В фильме присутствуют вступительная речь проф. Уоллеса о возникновении “чуда из чудес” — Зоны, информация о времени и месте происходящих событий (Санкт-Петербург, июнь 1997), шесть видеоклипов и после — надпись “The End?” Это значит, что, перемотав полоску титров, можно посмотреть еще два клипа SCARY В.О.О.М. на песню “I Like To Screa m ”. Последний — более экстремальный. По мере просмотра становится ясно, что Зона на всех действует по-разному. Если при установлении “First Contact” ST. JOHNES EVIL на экране всего лишь маячит светящийся летающий шарик, а в “Johnny” TROUBLIRS кадры то и дело распадаются на кубики, то на песне BOMBERS перепачканные кровью лица музыкантов расплываются в жутких гримасах, а сами они не без удовольствия распевают “Long Live Chikati l lo Dance”. K SHATTERS и SCARY В.О.О.М. Зона оказалась более благосклонна. Меньше ужасов, больше романтики. Баллада SHATTERS “Just The Rain” кажется чересчур патетичной, a SCARY В.О.О.М.'овская “Clear Sky” благодаря роковым гитарным пассажам К. Ермичёва выходит за рамки сайкобилли. Напоследок — немного сумасшествия от MOSQUITO: “Give me, doctor, ecstazy. I'm a crazy dancer”. He забудьте, что фильм предназначен для людей с крепкими нервами! Большой плюс данной работы — ее прекрасное оформление, продуманный сценарий, обилие спецэффектов. Единственный минус — слишком малое время звучания.

Надежда КАШЛИКОВА

 

 

С новым видео в руках я начинаю обходить доступные мне телевизионные рок-шоу. Ситуация в этой сфере совсем не плохая. Для того, чтобы попасть в ротацию 22 канала, по большому счету надо сделать только одно — принести кассету в студию. Благодаря этому по 22-му можно увидеть практически всех героев петербургской клубной сцены. Жуков с Максаковым делают там “Музыкальные джунгли” — тематическую передачу о современной музыке, и конечно, один из выпусков они посвящают сайко.

Рок-шоу есть и на 36-м — “Лестницу в небо” ведет Дима Журавлев. Мы с ним знакомы со времен съемок нашего клипа “на песках” — тогда он был оператором. Именно его стараниями был раскручен “Король и Шут” — редкий выпуск “Лестницы” обходился без их видео. Я приношу ему “Сайкобург” и по традиции угощаю Журавлева в рюмочной по соседству. Буль-буль! Дзынь-дзынь! На улице легкий морозец, а в студии жарят осветительные приборы. Мы начинаем запись передачи. Через пять минут Димина речь начинает замедляться, как пластинка, теряющая обороты. Количество гласных резко возрастает, и его речь приобретает финно-угорскую окраску: “Саайкоо… пииллии крууппыы”, — неторопливо выговаривает он. Я беспокоюсь — пропустят ли в таком виде передачу в эфир? Но все обходится — на 36-м нравы свободные. После записи мы по традиции возвращаемся в рюмочную. Дзынь-дзынь! Буль-буль!

Какое-то время я и сам работаю на телевидении — на “Пятом канале” есть передача “Параллельный город”. Главный режиссер и вдохновитель проекта — Юля Лаврова. Она жена Феди “Бегемота” — известного в городе рокера. Юля ходит в косухе и ездит на красном “пежо” — сочетание и сегодня редкое. Съемочная группа во главе с оператором “Города” Расимом Полоскиным проводит съемки живых выступлений в клубе “Wild Side”. В перекурах Юля рассказывает о своей семейной жизни — Бегемоту скучать не приходится. “И тогда я запустила косухой в Неву!” — говорит она. Или: “И тогда я вскочила на стол!”, “А потом мы помирились”.

С моей подачи в одном из выпусков “Города” принимаем участие мы, “Mosquito” и “Bombers”. Вместе с нами в тот же день снимаются петербургские рэперы. Они очень напряжены — похоже, читают нас идейными противниками и ждут от нас какой-нибудь пакости. Мы спокойно дожидаемся своей очереди, как вдруг один из рэперов влетает в гримерку и срывается на крик: “Ааааа! Да будьте же вы людьми, дайте нам наконец настроится!” Мы обмениваемся удивленными взглядами: если кому-то пора к доктору, при чем здесь мы?

А еще есть “Камыши”. Это проект Сергея Мельникова. Ведущими в передаче выступают музыканты “2вух самолетов”. Для съемок я приезжаю в модный клуб “Грибоедов”. Отдаю кассету Сергею. Он удивлен — не ожидал, что корни сайко так крепко врастут в петербургскую почву.

Я изо всех сил размахиваю знаменем петербургского сайко, мои формулировки для интервью отполированы, как хорошие подшипники. Колесо крутится, “Scary B.O.O.M.” репетирует практически ежедневно — мы готовимся к записи полноценного альбома.

 “Репы” проходят в доме 50 на углу Полтавской и набережной Обводного. В нашем распоряжении практически весь цокольный этаж — огромное помещение. Ключи от него мне выдал Николай, муж моей двоюродной сестры, свободный предприниматель. Его деятельность достигла своих высот в первые перестроечные годы. Фирма Николая развивала, наверное, с десяток направлений, среди которых фигурировали торговля жвачкой с цветными вкладышами, продажа леса и печатной продукции, поставка березовых веников городскому Зоопарку, проведение курсов по выращиванию женской груди и особо секретный и перспективный проект — создание и раскрутка собственного экстрасенса. Николаем был подобран человек подходящей демонической наружности и сочинена незатейливая легенда: шел по тайге, вдруг молния, упал, потерял сознание, очнулся — все знаю, все понимаю. История показала, что чудо-целитель оказался лучшим творением разностороннего бизнесмена. Экстрасенс действует и поныне — пишет книги, ведет телепередачи и курсы. Руины остальных видов деятельности Николая уже тогда покрывали толстым культурным слоем пол доверенного нам полуподвала. Иногда после репетиций я отправлялся на экскурсию среди холмов нераспроданных книг и газет, отжившей офисной мебели, касс и ящиков из-под стеклотары. Порой в ожидании музыкантов из кучи хлама я вытаскивал какое-нибудь чтиво и просматривал вольное изложение голливудского шедевра в цветастой обложке, передовицу о появлении черных безголовых людей вблизи пермской зоны или скандальные откровения Тенесси Уильямса. Вместе с запахом пыли и сырости я чувствовал дыхание наэлектризованного воздуха перестройки — дурманящего газа, заставлявшего моих сограждан пить заряженную Чумаком воду и спирт “Royal”, ходить в кооперативных варенках, вытачивать на уроках труда нунчаки, верить в искреннюю любовь Америки и стричься под Шварценеггера.

Чтобы расчистить помещение для аппаратуры, пришлось перетащить сотни распечатанных на ротапринте брошюр — пособий для женщин, страдающих от невыразительности их вторичных половых признаков. Помогал мне в этом наш новый барабанщик — Игорь Беленко. Его нашел Паша и привел на пробную репетицию. Правша по жизни, сев за барабанную установку, Дукин вскоре обнаружил, что ему проще играть, переставив всю “кухню” под левую руку. У Игоря тоже есть свой оригинальный признак — он не скрещивает руки, как большинство барабанщиков, а держит их параллельно. В этой преемственности Паша усматривает знак свыше и настаивает на приеме Игоря в “Scary B.O.O.M.”. Я соглашаюсь. Высшие силы не заставляют долго себя ждать и вскоре являют нам второе знамение — придя на репетицию в очередной раз, Игорь протягивает мне черно-белую фотографию. Вот это действительно чудо. Половину фотографии я знаю прекрасно — она наклеена в нашем семейном альбоме. Я совсем маленький, мама держит меня на руках. Я сжимаю в кулаке любимую еду — бублик. Но оказывается, что в оригинале рядом с мамой стоит еще одна женщина и тоже держит на руках младенца. “Вот это ты, — Игорь тычет пальцем в фотографию, — а это я”. Раздается небесный гром. Мне как-то не по себе. Наяву я вижу механизмы вселенной в движении — непостижимые и бесконечно мощные. “Ну, здравствуй, брат!” — загробным голосом произносит Игорь. Я чувствую себя героем мексиканского сериала. Мама Игоря случайно заметила у него в записной книжке мою фамилию. Оказалось, что наши семьи были соседями по лестничной площадке, когда жили на улице Костюшко. Кулачки Игоря на фото сжимают невидимые палочки, руки параллельны. Я чувствую, что нуждаюсь в совете бывалого экстрасенса.

Вместе с Игорем мы решаем устроить на Полтавской платную точку. Когда играют группы, мы с ним попеременно дежурим, штудируя имеющуюся в распоряжении литературу. Полученные купюры складываем в обрезанную пивную банку и прячем за лестницей. Выходит неплохой приработок для тех, кто, кроме музыки, решил больше ничем не заниматься. Хотя кое-кто деньги зажимает. Среди них бледнолицый худой парень с вечной бейсболкой на голове. Ее козырек закручен в трубочку. Тем не менее мне удается рассмотреть то, что он скрывает — тату в виде солнца с извивающимися лучами, ровно посередине его белого лба. “Сдается мне, Ватсон, что этот джентльмен нанес себе татуировку в состоянии чрезмерной обкислоченности”, — предполагаю я. “Совершенно верно, Холмс”, — подтверждает Игорь.

Белыч, как иногда зовут Игоря друзья, просит о том, чтобы вторая его группа — “Мое метро” — репетировала на точке бесплатно. Я не смею отказать посланцу звезд. Однако всякий раз, когда я убираю за их гитаристом россыпь сигаретных окурков возле комбика, моя вера в поддержку сверхъестественных сил убывает. Мне кажется, здесь скорее попахивает проклятием.

Когда к нам кто-то приходит, то стучит в дверь — дверь железная, в один лист, и стук всегда получается гулким и грозным. Иногда за ней оказываются соседи сверху, иногда милиция. Однажды я обнаружил за ней двух подростков. Один — явный киноман, о чем свидетельствовали патлы на затылке и белый шарф, длины которого было вполне достаточно, чтобы обмотать шеи обоим и при этом не чувствовать себя стесненными при ходьбе. Тинейджеры смотрели на меня испуганно и молчали. Позже причина замешательства прояснилась. Привлеченные звуками живой музыки парни решили выяснить, нельзя ли и им порепетировать со своим проектом. Но когда дверь открыл бритоголовый парень, они поняли, что влипли по-крупному — сейчас выбегут остальные члены банды скинхедов и потащат их в глубины подвала вырезать свастики на пятках. Именно так, по расхожей легенде, скины и поступали с повстречавшимися им рэперами и киноманами.

Кличка явного киномана — Перец. Его рыжеволосого спутника зовут Андрей. В свое время мы узнавали азы игры в группе от “Улиц”, теперь сами курируем репетиции начинающих. Ускоряем темп, переделываем простой аккордовый аккомпанемент в серфовые партии. Я даю Перцу несколько уроков игры на гитаре. Он рассказывает о жизни своей тусовки — там, как и везде, своя иерархия, свои герои. Особым уважением пользуется парень азиатской наружности — он практически вылитый Цой, только усушенный, размером поменьше. Тусовка обитает в “Трубе” — переходе у “Гостиного двора”. Киноманы тренькают на отсыревших гитарах с залипшими грязью грифами и поют простуженными голосами. Их замызганные подружки вымогают у прохожих деньги, пихая им в нос бактериологически опасные фетровые шляпы. Никогда не подавайте таким музыкантам! Обходите их стороной, грубите в ответ, вызывайте санэпидемстанцию — тут все средства хороши. Они дискредитируют благородную профессию уличного артиста. Уличный музыкант — не попрошайка. Он привлекает публику высоким классом игры. Именно так и было, когда в переходе на Думской играло трио Лимонова, Попугая и Анигиева. Они играли рок-н-ролльные стандарты, и лучшего уличного коллектива с тех пор я не видел.

Песни для нашего альбома подобраны и даже записаны — по-простому, на магнитофонную кассету. Но и в этом виде результат получается интересным. Руки чешутся записать все на нормальной студии. Только вот где взять на это денег? И тут, на той же Полтавской при входе в ювелирный салон мы неожиданно встречаем Лешу Смирнова.

 

Track 27

Леша — одноклассник Дукина. Еще в школе у них была постпанк-группа под названием “Стоп-Кран”. Босой Дукин с подведенными по-кинчевски глазами совершал, как это было принято, магические пассы руками и пел:

 

Пел я, пел, пел я

На вас на всех

Пел я на гласность,

Пел на перестройку

 

Слово “пел” заменяло менее приличное слово в оригинальном тексте Леши Пупса. Смирнов в летчитском шлеме играл на “Telecaster’е” — предмете всеобщей зависти. Эту гитару ему изготовил брат — мастер на все руки. До того как я обзавелся приличным инструментом, именно он довел до ума мою полуакустическую “Кремону”, изготовил комбик из старой радиолы и ламповую примочку, скопировав звук гитары Брайена Сетцера.

Я, Паша и Леша Смирнов сидим в “Сити-клубе” и вспоминаем купчинские денечки. “Для памятника Тиме никаких бы денег не пожалел”, — вздыхает Леша. Он занимается коммерцией. “А зачем ему памятник на кладбище? — говорю я. — Вот если бы мы записали альбом, посвященный ему!” “Точно!” — соглашается Смирнов. Мы продолжаем вечер воспоминаний. На следующий день я звоню Леше и спрашиваю, помнит ли он о вчерашнем разговоре. “Конечно, — слышу я в ответ, — ближе к началу июня смогу выдать первую сумму. Ты пока выясни, сколько надо”. Охваченный ликованием я хожу взад-вперед по комнате и бестолково хватаю разные предметы. В голове — радужное помутнение. Неожиданно в руках оказывается телефонный справочник. “Вот! — понимаю я. — Пора подыскивать студию!”

Радостной новостью я делюсь с мистером Реджинальдом Макмилланом — менеджером легендарных “The Krewmen”. В руки ему попала кассета “Psychoburg”, и наши песни он отметил как наиболее оригинальные. Теперь мы обмениваемся письмами. Появлением этого ценного контакта я обязан Кириллу Яковлеву — редактору, основателю и основному корреспонденту рокабилли-сайко фанзина “Веселые ботинки”.

Фанзин — традиционный для независимых музыкальных направлений печатный орган. Изготавливается одним или несколькими энтузиастами. По-русски это называется “самиздат”. Фензин — часть традиции под названием “DIY” — “Do It Yourself”, по законам которой живет подавляющее количество независимых коллективов. Если солидные лейблы все как один отвергли твою демо-запись, плюнь на боязливых редакторов и сделай все сам. Сам выпусти альбом, сам напечатай значки и футболки, сам напиши статью в собственный журнал. Чтобы жить полноценной музыкальной жизнью, отнюдь необязательно подписывать контракты с кем-то еще. Обычно фензин имеет размер согнутого пополам листа формата A4 и напечатан на ксероксе.

Кирилл ведет активную переписку, рассылает кассеты и пластинки русских команд за рубеж. Он же обзванивает музыкантов, собирает новости, верстает журнал, печатает его на ризографе и разносит по магазинам.

Увидев Яковлева впервые, я был очень удивлен. Ожидаешь увидеть бравого неформала с полуметровой иглой и вдруг — петушок, костюмные брючки, курточка времен московской олимпиады, белесые ресницы и вкрадчивый голос. И этот человек пишет о сайко? Необычные музыкальные пристрастия Кирилла надежно замаскированы. Невольно в голову начинают лезть тревожные мысли. Есть в таком несоответствии формы и содержания что-то чекатильное. Вполне возможно, что у Кирилла все происходит как в песне “The Quakes”:

 

When i hear the sound of the slappin' bass

A change comes over me and hair grows on my face

Now you're gonna see my other side

Cause i'm a psychobilly Jekyll & mr Hyde.*<* Когда я слышу звук слэпого баса

Я меняюсь и на моем лице вырастают волосы

Сейчас ты увидишь мое второе лицо

Потому что я — сайкобилли Джекилл и мистер Хайд.>

 

Из имеющихся студий меня больше всех привлекает “Мелодия”. Во-первых — овеянное легендами название. Во-вторых — красивое помещение: студия находится в церкви Святой Екатерины, и часть записи происходит в главном зале храма, украшенном величественной колоннадой и органом. В советское время именно за счет студии здание церкви поддерживалось в порядке, и протестанты этого не забыли. А в третьих, когда я спрашиваю одного из техников, смогут ли они хорошо прописать контрабас, он отвечает: “Пропишем. А если не получится, пропишем вот — клавесин”. Здоровый юмор облегчает работу.

Из предложенных звукооператоров я выбираю Александра Докшина — он записывал первый альбом “Spitfire” “Night Hunting”, постоянно сотрудничает с “Deadушками”, а значит, в курсе музыкальных событий. Остается только согласовать расписание записи. Наши последние репетиции перед записью мы проводим только под метроном. По вечерам я сижу на точке, вычищая мусор из своих гитарных соло, и встречаюсь с человеком по прозвищу Майкл, попросту — Мишей Морозовым, профессиональным переводчиком, который правит мои английские тексты. Обратится к нему мне посоветовал рыжий Андрей из группы киномана Перца.

Ненадолго работа над текстами прерывается. Этой зимой я задумал путешествие в Москву вместе с “Mosquito”, “Troublers” и “Bombers”. Чтобы было дешевле и веселее, я арендую пятидесятиместный туристический автобус. Народу набивается под завязку. Среди наших — старые друзья: Донат Герман, Покойник и Зубов, который недавно освободился. Поздним вечером теплая компания собирается напротив гостиницы “Октябрьская”. Путешественники теснятся у входной двери, позвякивая бутылками в полиэтиленовых пакетах. “Вы предупредили, чтобы они пиво с собой не брали?” — спрашивает меня водитель. “Неоднократно!” — подтверждаю я. “А то ведь так и за день до Москвы не доедем”, — тревожится шофер, вслушиваясь в веселый стеклянный перезвон.

Я сверяю присутствующих со списком:

— Покойник!

— Здесь!

— Фагот!

— Здесь!

— Твистер!

— Здесь!

Все на месте, мы стартуем. “Чпок! Чпок! Чпок!” — раздается со всех сторон, и пробки рикошетом разлетаются по салону. Вопреки предупреждениям они именно пивные. Затевая очередную авантюру, я почему-то всякий раз забываю, какую цену организатор платит за всеобщее веселье — перегоревшие в голове пробки, как известно, замене не подлежат. Вокруг меня оживленный гомон, а я уже готовлюсь к диспуту с водителем и пассажирами. И вот из глубин автобуса раздается ожидаемая реплика: “Остановите автобус!” Шофер возмущен — мы не отъехали и десяти километров от города! Но у физики свои законы. С давлением не поспоришь. Мы делаем первую из остановок. Девушкам, как водится, в таких ситуациях сложнее, чем мужчинам, и их удаляющиеся силуэты еще долго видны на фоне заснеженного поля. Запах табака смешивается с неторопливой беседой и звуками застегивающихся молний. Пассажиры довольны. Я поторапливаю всех возвратиться в автобус. Вроде никого не забыли. Поехали! “Чпок! Чпок! Чпок!” — путешествие продолжается.

В какой-то момент мы приближаемся к посту ГАИ, и водители просят меня рассадить свисающих с потолка и гуляющих в проходе путешественников по местам. Я пытаюсь, но получается плохо. На помощь приходит Зубов — надсаженным голосом он орет: “Ша! Все по нарам! Щас мусора будут поляну пасти!” Присутствующие неожиданно замечают, что голубые зубовские глаза безумны, во рту не хватает зубов, а костяшки широких кулаков сбиты до состояния слоновьих пяток. Порядок воцаряется в ту же секунду, и я с горечью отмечаю, что зековский сленг вызывает куда больше уважения, чем правильная литературная речь.

Московское утро морозное и ясное. Мы выгружаем инструменты в R-club’е и отправляемся гулять по городу. Температура располагает к согревательным процедурам, которые и совершаются во встречных кафе. Вечером в клубе красные лица путешественников источают жар и сложный букет праздничного застолья. Концерт проходит неплохо, но я мечтаю только о том, чтобы поскорее оказаться дома. На улице нас ждет автобус. Я извиняюсь перед водителем за причиненные неудобства. “Это что, — улыбается он, — вот мы тут недавно „Коррозию металла” везли, так вы по сравнению с ними просто дети”. Мы смеемся. Я рад, что дела не так уж плохи, — никогда не был большим поклонником трэшерского образа жизни. Гости столицы шумным потоком стекают по крутой лестнице клуба на тротуар. Однако сил хватает не надолго, и где-то через полчаса в автобусе воцаряется тишина. Я оглядываю обмякшие тела вокруг и улыбаюсь — теперь и мне можно отдохнуть. “Больше никогда!” — решаю я и падаю в черную асфальтовую реку, такую же, как несется из темноты под колеса нашего автобуса.

Приходит начало июня и я, совершив экспедицию во Всеволожск, получаю у Леши Смирнова первые деньги на запись. А потом начинается обычная, но такая приятная поначалу студийная рутина. Приходя в студию, Саша Докшин первым делом крестится на маленький образок перед пультом, а когда во время одной из пауз в студию долетают звуки органа из церковного зала, заявляет откровенно: “Ох, Кирилл… когда я слышу эту музыку, мне совсем не хочется заниматься вашей”. Я его понимаю. Профессия звукооператора — дело тяжелое, тем более если имеешь дело с рокерами. Тут очень важен момент отдыха, чтобы “уши не потекли”. “А дома у тебя какая аудиотехника?” — спрашиваю я Докшина. “Дома, — он округляет глаза, — дома никакой!”

Дубль за дублем прописываются барабаны, контрабас, гитара… арфа, скрипки, конги, труба, валторна. Эта запись должна отличаться от всего, что когда-либо было сделано в истории сайко. Работа захватывает. В перерыве я выхожу в сквер напротив церкви, сажусь на скамейку и неожиданно ловлю себя на том, что прислушиваюсь к уличным шумам: а в балансе ли грохот трамвая и пение птиц? Название альбома “Пища Богов” — “The Food Of The Gods” я выбираю, прочитав одноименную книгу Теренса Маккены. Рассматривая роль препаратов, изменяющих состояние сознания, он приходит к интересным выводам, отвечая на вопрос: почему именно алкоголь, табак, кофе и телевидение являются легальными наркотиками. Следуя логике автора, я добавляю в этот список музыку. На обложке альбома будет изображение человека, надкусывающего компакт-диск.

Медленно, но верно я приближаюсь к стадии сведения. Но неожиданно настает “черный вторник”, и все мы становимся нищими, а на стене моей парадной появляется дукинское граффити: “Рубль — кал, сливают все”. Запись прерывается. Спустя несколько месяцев Леша Смирнов кое-как справляется с кризисом и вновь мало-помалу начинает выдавать деньги. Еще мне помогает сестра, она теперь живет и работает в Москве. Вообще, туда переместились многие из моих друзей — разница в условиях для работы между Москвой и Петербургом уже значительная. Со времен наших первых поездок столица сильно изменилась. Москва девяносто третьего меня огорчила — я надеялся, что хотя бы там увижу признаки стабильности и процветания. Но город мало чем отличался от неухоженного, заросшего колониями ларьков Петербурга. Теперь столица приосанилась и расцвела — на щеках неоновый румянец, рубиновые серьги все так же к лицу. Все это время матушка не сидела сложа руки, и вот сколотила кой-какой капиталец. Теперь она может позволить себе все самое большое и дорогое — не хуже, чем у других.

Наконец у меня в руках кассета со сведенным материалом. Я отмечаю этот праздник в одиночестве. В баре я выпиваю кружку пива — первую за несколько месяцев. Такой я себе дал обет — ни капли до окончания сведения. За время записи я расстался с Пашей. Он продал контрабас, а нового инструмента так и не купил. Пришлось мне побегать в поисках другого… спасибо старине Логинову, выручил на первы