Гощу у местного архиепископа Луки

 

Ранним крымским утром, солнышко только встало, мы шли по летней прохладе в Троицкий храм, к мощам святителя Луки. Мы не знали, что, согласно традиции, 10 июня правящий архиерей служит акафист для врачей города, просто шли поклониться к мощам владыки Луки — к цели нашей поездки. Поэтому, увидев в храме столько людей в белых халатах, я в первый миг остолбенела. Боже, какая радость — столько верующих врачей! У нас в Красноярске храм при огромной больнице, а верующих врачей в нём — по счёту. После прочтения акафиста святителю Луке владыка Симферопольский Лазарь потребовал, чтоб пропустили в первую очередь к мощам врачей и студентов-медиков, ведь им надо на работу, вот почему акафист был в столь ранний час. Глядя, как молитвенно-чинно подходят доктора к мощам святителя, постепенно понимала я, кто такой архиепископ и врач (в миру — Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий), силой Божией просветивший этот город. А как близок он нам всем — и по времени, и по месту служения. Моя знакомая, например, передавала со мной записки святителю Луке, а сама и не знала, что 11 июня — день памяти владыки, в её календаре это не было отмечено. Записки её были поданы, и ровно в этот день пришла к ней соседка, со своим календарём пришла, чтобы спросить: «Тань, что здесь написано, не пойму св. исп. Лука? Что это — св. исп.?» И для меня, и для Татьяны этот её приход стал как приход самого святого исповедника Луки, это так и есть, Татьяна тоже служит при больничной церкви.

 

В самый же день памяти его начало литургии пришлось на позднее утро. Жара немыслимая, в храме все прилеплены к друг другу, воздух раскаленный. Руку для крестного знамения поднять нельзя, так тесно, но это только некоторое время. Потому что благодать перекрывает все неудобства, о них просто не помнишь, плохого не замечаешь. Ожидание великого праздника переполняет. С удивительной проповедью вышел владыка Лазарь очень краткой, ни с какой длинной по силе не сравнимой: «Вот мощи архиепископа Луки», — произнёс он, указывая рукой в центр храма. «Вот его облачение», — архиепископ приподнял край ризы своей. И последние его слова: «А вот его голос». И из колонок, установленных на солее, прямо в наши сердца вошел голос архиепископа Луки.

 

После литургии был молебен, уже на улице, вокруг храма устлали дорожку из лепестков шиповника, трижды обнесли по этой дорожке раку с мощами крестным ходом, значит, трижды прошли святые ножки владыки по этим лепесткам, придав им целебную силу (мы имели возможность испытать на себе их целебность: всего лишь от одного лепестка прошёл глаз у Алёши, других лекарств, к славе Божьей, у нас с собой не было, тем более, что глаз у ребенка заболел ночью — внезапно Алёша проснулся от острой боли, будто кто песком насыпал. Через несколько минут он спокойно спал, приложив лепесток к глазу, а утром и следа болезни не было!) И было так хорошо на сердце, от того, что здесь так любят и чтут владыку Луку, ведь, по рассказам свидетелей, и при прощании с владыкой, когда он отошёл в Царствие Божие, и когда мощи его святые обрели — город Симферополь шёл потоком, чтобы поклониться святому, и ни милиция, ни горкомы-райкомы, имевшие власть, не смогли остановить толпу, движимую любовью. И в день его памяти желающих поклониться архиепископу Луке было больше, чем мог вместить огромный храм, так же плотно, как в церкви, люди стояли на всей территории монастыря.

 

И нас встречали и угощали люди, которые, по их словам так обязаны владыке, что не знают чем отплатить и угодить ему, особенно, когда я рассказывала, что мы из Красноярска, а Алёша — сын священника, который служит в Никольском храме, где служил в войну святитель Лука. Нас кормили, устроили на ночлег, даже звонить в Красноярск разрешили, платили за нас в транспорте — мне нигде не дали кошелёк открыть, много раз повторяя — мы в долгу у владыки. В книге митрополита Вениамина (Федченкова), открыв наугад, прочитала: «Гощу у местного архиепископа Луки, в Симферополе». Вот и мы с мужем, в свадебном путешествии после запоздалого венчания, гостили у архиепископа Луки. В Красноярске, когда мы только собирались в Симферополь, нас друзья не один раз спрашивали: «А почему именно туда, кто у вас там?» А мы отвечали уверенно: «Там у нас архиепископ Лука». Мы, действительно, впервые ехали в гости к нему, и никого другого у нас там не было.

 

Незабываемый урок

 

Меня обвинили в том, в чем я виновата не была. И было это очень обидно, и никто не мог объяснить, почему надо иногда потерпеть напраслину. Ой, как это трудно. Можно вынести оговор только с помощью Божией, самому от «несправедливости» жить не хочется. Было мне так тошно, что я ушла из церкви и казалось, что, если сейчас отойду от этой могилки священника Александра Тугаринова, что подле храма, то больше уж в церковь не вернусь. Чудом осталась, не ушла от могилки, мысли постепенно настроились в лад тишине кладбища, и вдруг захотелось снова войти в церковное тепло. Вошла. Полусумрак, служба, народ разделился на две стороны, священник с печальным лицом кадил. Он пошел в нашу сторону, взмах кадильным ароматным облаком, взгляд по лицам — и печали больше нет: он увидел, что я в церкви! Камень спал с его души! Ведь его была бы вина, уйди я навсегда. Видимо, сильно молился батюшка, вот Бог и вернул меня! Такая забота молодого пастыря дорогого стоит. Мне сразу захотелось с ним быть, общаться, приходить на службу — любовь и камни превращает в податливый воск!

Думала, что это забылось, много лет прошло, но нет, очень живо предстало вновь, потому что у этой истории было продолжение. Я увидела сон: батюшка протягивает мне раскрытую книгу, и, принимая её, я вижу, что открытая страница измята. Вот и все. Вечером ко мне в руки попала книга Арсения Жадановского про кронштадтского пастыря — отца Иоанна Сергеева. Раскрыв наугад, прочитала: «У святого праведного Иоанна Кронштадтского Библия была измята на странице о падении ангелов (пророк Исайя, гл.14,12). «В преисподнюю низвержена гордыня твоя… как ниспал ты, денница, сын зари» (с той поры на этом месте у меня закладка — она мне никогда не помешает). И кажущаяся «напраслина» обернулась в урок, который забыть мне просто нельзя — грешно после такого вразумления.

 

День ангела деда Романа

 

13 октября вечером, под Покров, сидела я в церковной лавочке при магсзине. Тихо себе сидела, почитывала, на покупателей, проходящих мимо, поглядывала. Энергичная женщина лет сорока пяти быстро подошла ко мне со словами: «Купите кухонные полотенца, недорого, за сто рублей целый комплект, освежите кухню, замените старые». «Так вынуждены мы теперь все зарабатывать на хлеб», — подумала я и купила, тем более, что собиралась несколько дней назад купить именно кухонные полотенца. Женщина отошла к другим покупателям, те что-то замешкались, и я сказала: «Я у вас купила, теперь вы купите у меня — иконку». «Я верую в живого Господа Иисуса Христа и ни к кому другому больше не обращаюсь». «Так вы сектантка? — Намеренно громко спросила я, чтобы она узнала мое отношение к сектам. — Я не буду покупать ваши полотенца, если вы сектантка, лучше здесь куплю, у своих» — «на грубость нарывалась» я.

Ирина (имя этой женщины) встала посреди магазина и стала громко и запальчиво говорить, ей хотелось говорить не только для меня, а чтоб все слышали:

— Да вы что, да вы кто такая?! Да вы Бога близко не знаете. Вы думаете, Бог на иконах?! Да Бог — это такой свет, это такая любовь. Это такая милость! Меня Бог исцелил, я была проституткой, у меня были венерические болезни, я кололась, курила, пила! От этого всего Бог в одночасье избавил меня!!! Одна женщина посоветовала прийти мне в церковь, покаяться. После этого я была у гинеколога, она спросила: «Что произошло в вашей жизни за эти дни? У вас прошла миома и нет вензаболеваний». Бог говорил со мной! Бог — Он в церкви. Он говорил со мной с Креста. Я стояла на коленях у Распятия, головой в пол. Он говорил: «Женщина, прощаются тебе грехи твои, посмотри вокруг: кто без греха, кто посмеет кинуть в тебя камень, иди и больше не греши». Все это я потом читала в Евангелии, Он открыл мне. Но сначала Он Сам говорил со мной с Креста!..

— Так вы ходите в церковь? — я была ошеломлена ее горячностью, еще не до конца поверив, спросила восторженно. — И вы причащаетесь, исповедуетесь?

— Да, конечно же, говорю вам — Бог в церкви…

Такому повороту я была очень рада, оставалось понять: почему же иконы не нужны. «А зачем мне иконы, если Бог Сам мне говорит», — в голосе Ирины сквознула гордость.

— А как же святые Божьи, они ведь были людьми, как мы с вами. Шли они церковной дорогой, их сонмы, тысячи православных святых, восстановивших в себе образ Божий. Они стали преподобными, они, их личности, действуют в нашей жизни, если просим. Зачем же я должна отказаться от помощи стольких друзей, коих не счесть, и кои все — истинные, не обманут, не предадут. — Так уговаривала я Ирину. — Вот, например, святая мученица Ирина, их несколько, и как узнать, какая именно твоя покровительница? Моя подруга искала «свою» Ирину, читала жития. Одну из Ирин связали веревками, не пуская ко Христу. И вдруг однажды мама моей Ирины, не пуская ее в храм, произнесла: «Да я веревками тебя свяжу». Это был знак…

Я могу говорить о действиях святых бесконечно много, Ирина с интересом выслушала, но и ей не терпелось рассказать, как Бог посылает на ее пути несчастных ребят — наркоманов, как она их отмывает, поит, кормит, почитая это своей обязанностью, и направляет в церковь. И если они сопротивляются, она, бия себя в грудь кулаком, говорит в очередной раз: «Посмотри на меня…», — и вновь не стыдится рассказывать историю своего исцеления, такую простую и такую чудесную историю. Ей нечего стыдиться людей, все грехи видел Сам Бог — куда еще стыднее? Пусть теперь все знают Его великую милость, Его любовь к той, которая «много возлюбила».

Свет Ирининой души коснулся меня раскаянием: разве я, сама нисколько не лучшая, возлюбила Господа, как евангельская блудница, или как вот эта, стоящая передо мной женщина, у которой горит сердце: «Вот, возьмите ваши сто рублей, полотенец не надо». Я была счастлива встретиться с такой любовью, с истинной любовью. Во мне самой вдруг засветилась любовь от созерцания такой чистоты. Ирина положила-таки полотенца со словами: «Раздадите кому-нибудь», — и ушла.

Она ушла, а мне хоть следом за ней беги и показывай деяния святого Романа Сладкопевца. Дело вот в чем, когда умер дед Роман, кому-то из близких его был сон: стоит дедушка веселый, пасет свое стадо (он на земле был пастухом, отец моей подруги), а на головах у коров венки из полевых ромашек, и мордахи у коров — довольные, веселые. На Ирининых полотенцах были в точности такие коровы! И наступил уже день святого Романа Сладкопевца, небесного покровителя светлого дедушки Романа, его день рождения и день ангела сегодня уже наступил.

 

Если уж Господь коснётся

 

Так вот, если уж Господь коснется — никто не усомнится. И то, о чем я собираюсь написать, — вовсе не прелесть, это говорили люди высокой духовной жизни (набираюсь смелости, чтоб описать не однажды услышанное).

Начну издалека: 80-е годы XX века. Духовной литературы — никакой, Библию днем с огнем не сыскать — темень, глухо. А у Сергея душа болит. Он к докторам, а его гонят: здоров, как бык, какая там еще душа — работать не хочет, выдумал телячьи нежности. А он аж стонет: плохо ему, немило ничто. Впал в блуд, найдя временное успокоение, а душа чувствует: не то. Потом стало еще хуже, по ночам кошмары с девками стали донимать.

Попробовал деньги зарабатывать, уехал на Север шофером, много заработал, но получить не смог: такая тоска взяла, что взвыл, все бросил, вызвал брата, сам уехал. Уехал к маме в сибирскую деревню.

— Мама, плохо мне, пойди, может, молитвы какие у бабушек найдешь, — просил он.

И мама, женщина чуткая и религиозная, приносила ему молитовки. И вдруг однажды — о чудо! — в журнале «Работница» он увидел притчи царя Соломона. Читал и перечитывал, и снова читал. Притчи наполнили сердце: наконец-то, то самое, чего жаждала душа. Восторг и радость, и полнота, и глубина переполняли душу. Душу осиял Свет. И вдруг однажды глас: «Сын мой…»

— Я, Господи, — страх охватил его.

— Что спишь, ленивец, посмотри, как трудятся муравьи…

И Сергей послушно шел в лес наблюдать муравьиные труды.

— Что повелишь мне делать, Господи? — с трепетом вопрошал он каждое утро.

— Выйди на улицу, умойся, — благодатное облако росы пало на Сергия.

— О Господи, благодарю!

Сергей оделся в рубище — и милей одежды для него не было, а деревня крутила пальцем у виска: с ума сошел парень. Они-то не видели никакого Бога, жили по-старому: матюгались без стеснения, брали колхозное (не у людей, дескать). пили и блудили. Обычная жизнь.

— Тише, тише, Господь же здесь, — Сергею было страшно, ему казалось, что этот Огнь всеприсутствующий попалит их всех.

Маленький мамин домик наполнился славою Божией.

— Вот, Господи, чай пьем без сахара — нету сахарку-то, — не то попросил, не то пожаловался Сергей.

И чай стал сладким.

— Мама, попробуй: сладкий чай-то, — с восторгом протянул Сергей стакан маме.

Так по-детски просто побаловал их Господь.

— Силища такая появилась, что бревна один спокойно таскал, — рассказывал потом Сергей, и мне представлялся богатырь, легко, как спички, перекидывающий бревнышки. Впоследствии он не мог даже с места стронуть те бревна.

Однажды утром Сергей встал на молитву и закрыл глаза. А когда открыл, помолившись, был уже вечер на этой Земле.

Господь звал Сергея на гору.

— Господи, так там же медведи!

— Так медведей же я сотворил.

(Потом, через годы на эту гору захочет подняться Виссарион, возомнивший себя Христом, — и именно медведи напугают его, не пустят).

— Прости меня, Господи, но ведь там холодно?!

И вдруг мысленному взору Сергея предстала картина заснеженного леса, а посредине кусочек зеленого тепла.

— Господи, как хорошо мне с Тобой! Где ж Ты раньше был?

— Я всегда с тобой, сын Мой, вспомни…

И Сергею предстает картинка из детства: возле магазина, где разгружают хлеб, насыпаны крошки с лотков. Мартовское солнце, лужи с ледком, птички, клюющие крошки, и мальчик рядом. Он голодный, ест хлебные крошечки с воробышками вместе, а на душе хорошо, радостно.

— Это Я был с тобой.

…А вот в деревне дерутся парни. Сергей один раскидал всех.

— Это Я был с тобой.

…Когда спустя много лет Сергей открыл Библию, то увидел, что знает Писание от Бога.

Наступил решающий момент, Господь призывает: надо идти за Ним. Сергей собрался, взял топорик.

— Мама, держите его, он же нас щас всех порубает, он же чокнутый, — закричал брат.

— Сынок, разве это по-Божески, оставлять старуху-мать? — отрезвили Сергея слова матери.

А Господь удалялся в облачном столбе. Сердце рвалось: что делать, Господи?! А Господь все дальше и дальше. Ушел. Сергей остался плакать.

 

Соборование

 

Мы жили в Севастополе, на съемной даче, до моря рукой подать. А на берегу моря строился храм в честь святителя митрополита Филиппа Московского, уже покрыты были купола. В нижнем приделе в честь святого Климента Римского уже проходили службы. Что за удивительные были дни, полные духовной радости от служб в церкви и морского непрестанного ветерка, так свойственного любимому Севастополю! Храм стоит недалеко от места, где утопили папу Римского — Климента при скоплении его паствы, рыдающей на берегу! Если вы помните его житие, мощи были обретены святыми Кириллом и Мефодием. Причем они усиленно молились ко Господу, чтоб мощи бы открылись для поклонения и расступалось бы море (так бывало до правления нечестивого царя Никифора), но Господь судил по-другому: мощи святого Климента были явлены ночью, они засияли в море и были обретены.

Вот рядом с таким удивительным местом мы жили на даче, нас было трое: мой, покойный ныне, а уже тогда очень больной, муж Валерий, сын моего духовника Алеша, 9 лет тогда ему было, и я. Причем сразу после заселения произошло чудо, иначе не скажу, тем более, что прошедшим летом мы все ощутили силу огня на земле. Не успел хозяин дачи, все показав, уехать, как я, чтоб попить чайку, включила не чайник, а кипятильничик их небольшой, тут и произошло замыкание, шторы загорелись в ту же секунду. Мгновенно оценив, что нет общего рубильника и что поливать нельзя (электричество!), я крикнула: «Алеша, беги к соседям!». А сама упала на колени и завопила: «Матерь Божья, помоги!». Потом схватила полотенце и три раза им ударила по огню. Слава Богу, он тут же погас. Мой муж, по своей болезни немощный, ничем помочь не мог, он закашлялся от дыма и даже не сообразил, что надо выходить. Когда вбежали люди, их помощь уже была не нужна.

Мы славно отдыхали тем летом (не без других чудес, но о них после), нам было разрешено угощаться персиками и абрикосами из сада, мы старались утречком подобрать упавшие с дерев, съесть их вперед муравьев. Мы с Алешей ездили на рынок, за мясом, фруктами, гуляли по парку, купались в море и, конечно, ходили причащаться в храм святителя Филиппа Московского. Лето пролетело одним днем, готовились уже к отъезду, и я, помолившись святым Клименту и Филиппу, решила попросить местного священника пособоровать моего мужа, так и сделала; батюшка пообещал прийти, но назавтра не пришел, видимо, забыл. «Священник забыл, но не Господь», — твердо воздала Господу хвалу и мы с миром отправились домой в Сибирь.

Зимой возникла необходимость пособоровать мужа. Как-то днем поехала в аптеку и, проходя мимо дверей храма святой мученицы Татианы (после смерти Валерия там и стала работать), встретила отца Василия, он знал меня, как знают всех прихожан священники, неожиданно для себя остановила его и попросила пособоровать мужа; батюшка назначил день, мы договорились, он приехал, Валера был очень слаб, сидел в кресле, состояние умиротворенное, на лице довольная улыбка — таким его и помню. Отец Василий молился, помазывал, снова молился — благодать! После последних слов молитвы, указывая на портрет над креслом, сказала: «Батюшка, это Валерина тетка, была верующей, очень, Валера с детства помнит только ее доброе отношение к их многодетной семье (многодетные семьи презирались в советское время окружающими, его в детстве это больно ранило), — батюшка равнодушно скользнул взглядом: тетушка как тетушка, но в следующую секунду и он вздрогнул, я произнесла ее имя — Митродора. Это был день святых Митродоры, Минодоры и Нимфодоры, трех сестер, он часом раньше на службе произносил их имена при отпусте! А вечером посмотрела календарь — это был день еще и святого Климента, папы Римского. Может, кто-нибудь, внимательно вчитавшись в эти события, захочет сказать мне, что это все — простое нагромождение случайностей?

 

Небесное укрепление

Надежде Тихоновне Добровольской

 

Темным искристым морозным утром, веселые, бежали мы с Алешкой в Троицкий храм, чувствовали: опаздываем. Утро яснело, вот уже и светлый лик Христов виден над входом, молимся: «Господи, помилуй, миловать нас не перестань». Миловать нас не перестань? О, так это же слова молитвы святого праведного Иоанна Кронштадтского! Это произошло 2 января, в его день, на праздник к нему мы и спешили, чтоб почтить святого. Но в то утро мы милости не увидали, потому что была другая, высшая милость, не сразу распознаваемая. Народ в этот день всё еще празднует Новый год, поэтому было в храме людей совсем немного, исповедь уже отошла, мы опоздали. Но я дерзнула спросить у священника с Чашей, можно ли Алеше семи лет, причем, он только вчера исповедовался и причащался, причаститься и сегодня, но без исповеди. Священник гневно отказал, и мы, смущенные и удрученные таким горем: отказ прозвучал для нас Божьим «Не вем вас!» — ушли из храма.

Нерадостен был путь домой, да и весь день в хлопотах был томителен и невесел. В этот день ухудшилось здоровье моего мужа, дважды вызывали «скорую», причем доктор был резок дo откровенной грубости со мной, стерпела только потому, что с больным он был ласков и внимателен. День в своей суете подходил к концу, мыла посуду и размышляла, нет, не роптала, просто думала (хотя так думать — уже есть ропот): «Господи, почему я должна постоянно что-то терпеть, ведь нет часа, чтоб что-то не болело, где-то не кололо, почему постоянно недостает денег на важные вещи, почему преследуют болезни близких: ведь не успела мама чуть поправиться, как слег муж, неужели нельзя мне побыть хоть один денёк в покое, достатке, здоровье?» Так горестно размышляла в последнюю неделю Рождественского поста, усталая и скорбная. И какое же ожидало неслыханное утешение меня! Вечером того тяжкого дня я-таки открыла книгу праведного Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». Прочитав первый же абзац, отложила книгу, исполненная благодарности. Появились силы терпеть, если надо, дальше, нести данное Богом, лишь бы получать такие утешения.

«Замечательное явление в природе: когда посадишь растение в большой и широкий горшок, растение сильно идет в корень, и дерево худо растет вверх, дает немного, небольшие листья и цветы, — размышляет отец Иоанн. — А когда посажено в малый горшок, тогда корень бывает малый, а растение быстро возрастает вверх, дает хорошие листья и цветы (если растение производит цветы). Не так ли бывает с человеком? Когда он живет в просторе, изобилии и довольстве, тогда он растет в чрево свое и не возрастает духом ввысь, не приносит плодов — добрых дел, а когда живет в тесноте, в бедности, в напастях, в скорбях, словом, когда животная сторона его подавляется, тогда он духовно возрастает, произращает цветы добродетелей».

 

Подарок из детства

«Беспечное детство — лучший подарок».

Священник Виктор Теплицкий

 

Получив несколько уколов самолюбия за день, смиряясь и за все благодаря Господа, получила вечером и утешение, да такое чудесное, на редкость. И случилось это в день иконы Божьей Матери «Отрада» или «Утешение», старинный этот образ достался мне в подарок, молюсь за упокой его бывшей владелицы.

Как сердце и ум — так были в моей жизни две учительницы. Сердце — мама Люба, о ней особый рассказ, хотя я о ней уже рассказывала. Ум, духовность — Галина АлександровнаАмелина. Она пришла к нам в восьмом классе, мы, шестнадцатилетние безумцы, внешне выросли, а ума еще не набрались. Она стройная, тоненькая, тихая скромностью, красивая необычайно, модно одетая, слегка со вкусом подкрашены чуть губки и глазки, и фейерверки, россыпи духовности! Все было ново, ярко, оригинально, все, что исходило от нее. Анкеты от всей души честные (за них неприятности от руководства), уроки, которые в школьную программу не вписывались, сочинения-миниатюры, выразительное чтение классической прозы на уроках, чтение стихов Леонида Мартынова на факультативах, беседы об искусстве, походы в театр, прогулки по лесу, когда ее маленький сынок дарил ей букеты из диких трав: «Мамочка, погляди, какие цветы я дарю тебе». Мы, сами дети, умилялись его трехлетнему сердечку. Всё это и еще многое — моя учительница литературы. И на всю мою безбожную жизнь лег отпечаток духа творчества, который привнесла семенем в землю моей души, и которое всходить начинает сейчас, спустя ровно тридцать лет, она.

И вот звоню я наставнице своей Антонине Фёдоровне, называюсь отшельницей Агафьей Лыковой, так как кроме дома и храма знать ничего не хочу. А она вспоминает свой вчерашний вечер, как одной учительнице рассказывала о наших искреннейших и сердечнейших сборах за столом — с единой чашей по кругу, где вином радости льются любовь, дружество, вера в Господа. «Читала ей почти все ваши рассказы, и знаете, какое они возымели действие? Она захотела пообщаться с нами, она такая красивая…» «А как зовут ее?» «Амелина Галина Александровна», — был ответ.

Всю жизнь, погрязая в тине болотной, житейской, в трясине грехов, моя душа знала Свет, не зная Его. И когда становилось невыносимо тяжко от обыденности, я читала прозу Пушкина, плакала душа, очищаясь немного, взмывая ввысь, ища выхода. Сюжет мой сегодняшний достоин пера Пушкина — его нам дарит Сам Господь. Да и приход мой к Богу начался с раздумий о «моменте двойного творчества»: Пушкин — Свиридов, Лермонтов — Хачатурян… Что это за Сила, которая неразрывно и гармонично складывает души из разных эпох воедино, и глубоко, в едином порыве заставляет трепетать эти души, звучать так слаженно, так изящно, так гармонично, что это за родство духовное, выше которого нет ничего на свете?! Эти вопросы и привели меня в церковь, и только здесь есть на них исчерпывающий ответ.

Сразу после разговора позвонила Галине Александровне: «Здравствуйте, вы вчера у Антонины Фёдоровны слушали мои миниатюры. Сейчас хочу еще прочесть несколько строк». И прочитала начало этого рассказа. Почитав, спросила: «Вы не узнаёте меня?» «Какой родной голос… нет, всё-таки не могу узнать», — услышала в ответ. Тогда я назвала девичью фамилию. «Не может быть, Таня, не может быть! Неужели я слушала твои рассказы? — Галина Александровна была поражена. — А я слушаю и думаю: какая счастливая учительница, как здорово о ней ученики говорят, интересно, о ком это?»

Это именно ей, милой моей, дорогой, нежной и красивой учительнице литературы благодарно кланяюсь сейчас я, её ученица.

Оптинцы с нами

 

Трофиму — один год четыре месяца. Это толстощёкое и серьёзное дитя можно смело называть: «Трофим Оптинский», так как всем известно, что он был задуман мамой во время чтения «Красной Пасхи». Трофим, инок из книги, очень полюбился маме Ире. И когда она носила Трофимчика, ей пришлось ехать на тракторе по полю — не было попутки — ехать так, как ехал Трофим, инок из Оптиной. Ира радовалась этому совпадению, зная, что у неё родится Трофим. Откуда она это знала?! Знала и всё. И он родился 29 марта, в день святого Трофима. Молодец, не подвёл свою маму! И сегодня, 10 июля, в день преподобного Амвросия Оптинского, гостил с мамой у знакомых. Они недавно переехали на новую квартиру, коробка с иконами стояла неразобранной. Троша иконы любит. Не успела мама оглянуться, как он достал из коробки две иконы и несёт: преподобного Амвросия Оптинского и «Казанскую» (Обитель в Шамордино, основанная батюшкой Амвросием, носит это имя), несёт чтобы мама поцеловала.

Мы живём в XXI веке. А батюшка Амвросий шутить не перестал.

 

Сапоги от Матроны

 

Многие мои знакомые знали, что я собираюсь в паломническую поездку по святым местам. Несли записки, к блаженной Ксении особенно, к ней многие в житейских нуждах обращаются, получая помощь быстро. Но не легла моя дорога в Питер, и, недолго думая, все записки к «Ксенечке» я переадресовала в Москву, Матронушке, благо на святых её мощах нетленных(?) молилась не раз. И только в Покровском монастыре, нигде больше и никогда — посещало меня состояние вечности, дважды, но каждый раз неожиданно для меня, в моменты, когда я присаживалась отдохнуть на скамеечке в храме. Описать это состояние я не могу — слов земных для этого не существует — тишина, покой, недвижимость чувств — это все слабые отблески описания неземного состояния души. А вот об удивительном случае ее помощи в самой что ни на есть житейской нужде хочу рассказать.

Меня не раз предупреждали, что обувь должна быть в путешествии особенно удобная, непромокаемая и тёплая, так как в Московии не просто слякотно, а тяжелая грязь непролазная! Специально в поездку я купила себе такие сапожки, у которых… через три дня лопнула подошва. Времени было в обрез, денег, как всегда, маловато, но выхода не было, подошва грозилась оторваться совсем, и мы с Алёшей поехали на самый дешёвый Черкизовский рынок, «Черкизон», называли его все презрительно. День был вьюжный, на рынке народу тьма-тьмущая, курят, громко говорят, играет музыка, толкаются, суетятся — терпеть не могу ходить на рынки! А мне бы ещё Алёшкину ручку не выпустить — вмиг потеряешь ребёнка в таком людском потоке! Ноги отекшие, размер подобрать на короткую полную ногу трудно, переобуваться каждый раз, чтоб померить, тяжело, короче говоря, умучились мы так, что я взмолилась: «Господи, Ты же всё видишь, Матронушка, в нужде помощница, помоги ж ты мне», — завопила я из сердца, — да дай ты уж мне сапоги, подходящие по размеру и по цене! Не босиком же мне по Москве ходить!» И услышал Господь! Десять минут не прошло, как женщина-киргизка хватает за руку: «Померь сапоги!» «Да нет, ты что, они узкие, даже мерить не буду, так вижу — не налезут». Она не отступает: «Говорю, померь, все берут на полную ногу!» И я моргнуть не успела, как она сняла с меня сапог, надела новый и… стою, как в тапочках.

«Вот это да!» — проносится в моей голове, и тут мой взгляд падает на картонную коробку, с обратной стороны которой каракулями нацарапано: «Матрена, памаги!» От этих каракулей сердце радостно прыгнуло, забилось в горле, я вмиг всё поняла: она просила блаженную Матронушку помочь продать сапоги! Она — мусульманка! Перекрестила я её товар, посоветовала всегда просить помощи у Матронушки и радостная, будто литургию отстояла, отправилась, удивляясь: надо же такому случиться, чтоб встретить всесильную помощь Божью в суете базарной, везде Он, Всемогущий, по молитвам угодников своих, блаженной матери нашей Матронушки, родной и близкой, мгновенно исполняет наши молитвы.

И пусть носят модницы одежду «от Кардена», мои недорогие и очень удобные сапожки «от Матроны», несравнимо отраднее.

 

Как Саша покупал машину

 

Мой сын с семьей собирались поменять машину, и, надо понимать, что для них это дело очень серьезное, так как дети живут в отдаленном районе, а внучки учатся там, где живу я, их надо каждый день отвезти-привезти, надо, чтоб машина служила основательно, без сбоев. Если продать старую, то, ничего не вкладывая, можно купить только такую же, тогда какой смысл продавать, а на новую, конечно, нет денег; кредитные проценты просто варварские, можно навсегда погрязнуть в долгах. Я-то не сомневаюсь, что все события нашей жизни, как и сама жизнь, в деснице Божией, но, чтобы моя невестка Елена укреплялась в вере, я ей предложила: давай читать акафист святителю Николаю, до Николина дня (приближался Никола зимний). Николай Чудотворец — покровитель вашей семьи, моему сыну от его родной бабушки, моей свекрови, досталась в благословение икона святителя Николая, которую она и за большие деньги не соглашалась продать, хотя тогда в церковь не ходила и не молилась.

Невестка согласилась и мы, как могли, молились. На святую Варвару приехала к сыну моя крестница — дочь подруги детства (ее двое детей в разные годы родились на святую Варвару, но это так, к слову) и предложила ему: «Возьми у меня в долг — мы в отпуск собирались, да не поехали, свободные деньги лежат, отдашь, когда сможешь».

Где вы видели, чтоб за вами ходили и говорили: возьми в долг? Сын тут же купил новую «ладу-калину» — «Мама, как русский патриот, в поддержку нашего автопрома буду ездить на русской машине», — объяснил мне с некоторой долей неловкости и иронии. Я пошутила, что ему за это полагается личная премия от В. В. Путина (Владимир Владимирович! Будем ждать!), и в день святого Николая Чудотворца Саша уже регистрировал номера. «Сына, ты где?» — звоню ему. «Мама, мне некогда, я машину на учет ставлю, потом поговорим, тороплюсь». Но мне приспичило выспросить: «Да скажи только, какие присвоены номера?» (ну точь в точь как гоголевские Марья Антоновна и Анна Андреевна с их нетерпением до трепета). Саша устало и чуть раздражённо ответил:

— Мама, что тебе-то от них, какая разница? Ну, 043, — и назвал буквы.

И я спокойно поехала в церковь, ко всенощной перед Николой Зимним. Мне и прежние номера с трудом удавалось запомнить, сама не понимаю, для чего было его раздражать, ведь ясно написано: «Родители, не раздражайте детей». По дороге пришла мне в голову поганенькая мыслишка: «Ну и где тут помощь Божья? Деньги — в долг». Но, слава Богу, я ее отогнала, не приняла, как мне не принадлежащую. (Это как израильскому народу — дал Господь манну с неба, нет, нам мало — подай еще и мяса).

Вечером, когда под легким, хрустящим под ногами и падающим с неба снежком, после всенощной пошла в молочный, что рядом с домом, меня остановила медленно двигающаяся навстречу машина, мужчина приоткрыл окно и спросил: «Не подскажите, где здесь улица Бабеля, дом 9?»

— Улица эта вот, мы на ней стоим, но номера такого не знаю, — ответила я.

— Я несколько раз по кругу объехал, а такого номера никак не найду…

— Так сегодня же Никола Чудотворец, он заблудшим в пути всегда помогает, вы взмолитесь!

Для меня эти слова естественны, а водитель понимающе-иронично кивнул (мол, с головой не всё в порядке), закрыл окошко и поехал. А я осталась с открытым ртом: номер его машины был — 043! Будто святитель похвалил меня с Небес: «Молодец, что не дала сомнению вкрасться! Ты, чадо, именно меня просила о сыночке — именно я тебе и помог!