в повести А.С. Пушкина «Пиковая дама»

Повесть Гюго «Последний день приговоренного к смерти» еще раз отразится в творчестве Пушкина позднее, в 1834 г. в «Пиковой даме».

Гюго строит свою повесть на вере героя в сверхъестественное – в то, что судьбу можно знать заранее, но знания эти покупаются ценой спокойствия своей души – жандарм просит осужденного, ожидающего казни, прийти к нему после смерти и назвать «верные номера» для выигрыша; и таким образом он хочет купить ценные сведения ценой души другого: «Не сочтите за труд, явитесь мне завтра вечером и назовите три номера, самых верных, ладно? Вам это ничего не стоит. А я привидений не боюсь, на этот счет не сомневайтесь» [1, I, 273-274]. У Пушкина в "Пиковой даме" есть схожий момент: «Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором... я готов взять грех ваш на свою душу» [3 VIII, 241-242]. Оба писателя в последствии развенчивают примитивную веру в сверхъестественное. Гюго – отношением к инциденту главного героя (который чуть было не обвел глупого и доверчивого в своей жадности жандарма вокруг пальца), а Пушкин – обманув своего героя и отправив его за веру в мистику в психиатрическую больницу.

Образ Германна - это образ романтического злодея, способного на сделку хоть с самим дьяволом ради достижения поставленной цели, которая для такого типа героев становится их одержимостью. Эта одержимость приводит к тому, что Германн оказывается невольным убийцей старухи-графини. Преступление свершилось, будет ли наказание? Именно в этом вопросе происходит полемика Пушкина с французским писателем, так как в «Последнем дне…» сам Гюго позиционирует себя как «ходатая за всех возможных подсудимых, виновных или невинных, перед всеми судами и судилищами, перед всеми присяжными, перед всеми вершителями правосудия» [1, I, 197-198].По словам Сент-Бёва, Гюго «провозгласил уважение к человеческой жизни – даже в том случае, если человек обагрил свои руки кровью» (Ш. Сент-Бёв «Литературные портреты.Критические очерки», Художественная литература, М., 1970 г., 141). Пушкин ставит своего героя в подобную ситуацию. И уже не человеческое общество – а сама природа, внутренняя природа человека, наказывает злодея за преступление.

Сны в художественной литературе служат для того, чтобы заговорила душа героя, его глубинное Я. Во сне человека вскрываются болезни его совести, все тайные страхи и страдания. Таков характер сна и в повести Гюго. Встреча Германна и графини в полночь стилистически схожа с эпизодом сна приговоренного, в котором он встречается с таинственной старухой. Это доказывает Н.Д. Тамарченко в статье «Тема преступления у Пушкина, Гюго и Достоевского» [36, 26-28]. Оба эпизода начинаются достаточно прозаично – дружеская беседа в одной повести и посещение любовником дамы сердца – в другой. Но постепенно в повествование вводятся черты сверхъестественного и тем самым нагнетается ощущение неведомого кошмара. Это ощущение в первую очередь связано с образами старухи и старой графини – образами живыми и мертвыми одновременно.

У Гюго: «Мы увидели сгорбленную старуху, стоящую неподвижно, с опущенными руками, с закрытыми глазами, словно приклеенную к углу. В этом было что-то невыразимо страшное, волосы и сейчас, при одном воспоминании, встают у меня дыбом» [1, I, 281-282].

У Пушкина: «Графиня сидела вся желтая, шевеля отвислыми губами, качаясь направо и налево. В мутных глазах ее изображалось совершенное отсутствие мысли; смотря на нее, можно было бы подумать, что качание страшной старухи происходило не от ее воли, но по действию скрытого гальванизма» [3, VIII, 240].

Происходящий диалог также схож в обеих повестях. Старуха хранит тайну, герой – страшась и желая ответа – выпытывает этот секрет. В ответ ему – молчание. Герой пытается действовать силой – и ощущение ужаса и смерти возрастает еще больше.

В тексте Гюго этот момент в словах: «Она рухнула, как кусок дерева, как безжизненный предмет», у Пушкина действие описано схожим образом: «Покатилась навзничь... и осталась недвижима». Такое неприкрытое текстуальное сходство говорит о внимательном прочтении Пушкиным этого эпизода повести Гюго.

В повести Гюго образ старухи – это образ страдания заключенного, её ледяное дыхание – это дыхание смерти, которого он ожидает и желает избежать. Разговор его со старухой – это монолог его души. Молчание старухи – это молчание общества, отторжение героя от мира живых. Пушкин же иначе трактует образ старой графини. И главное отличие в том, что происшествие, пригрезившееся заключенному во сне, с Германном происходит наяву. Сперва он совершает хоть и непреднамеренное, но убийство реального человека, и только потом сознание ли Германна, внешние ли мистические силы превращают умершую старуху в орудие казни – казни души романтического героя.

«В сущности, коллизии двух произведений совершенно противоположны: в «Пиковой даме» это преступление, в «Последнем дне приговоренного» - наказание» - пишет Н.Д. Тамарченко[36, 28].

Еще одной отличительной чертой повестей является наличие социальной причины совершенного Германном преступления. То, какое преступление совершил герой Гюго, мы не знаем, и этот вопрос сознательно завуалирован автором. Для французского романтика важнее показать те душевные переживания заключенного, что страшнее смерти. Осужденный не казнит себя за совершенное преступление, он боится смерти – вот источник его мучений. Для Гюго противостоящие стороны – это общество, вынесшее приговор, и человеческая личность, которая не в силах противостоять государственной машине; это борьба жизни и смерти. Эта мысль соответствует идее Гюго написать произведение в защиту отмены смертной казни.

Пушкин же иначе осмысливает образ старухи и его взаимодействие с главным героем. У Пушкина Германн сознательно делает выбор – заставить старуху открыть тайну трех карт, с немецкой точностью продумывает систему проникновения в дом старухи с помощью соблазнения её воспитанницы и идет на преступление с конкретной целью личного обогащения. И важно то, что он проникает в дом графини, а не она приходит к нему и не судьба сталкивает их где-то в Петербурге. Поэтому все старания набросить на дальнейшее повествование завесу мистического – это лишь дань Пушкина произведениям подобного жанра. Совесть Германна реагирует на события мгновенно: он идет к Лизавете и открывает ей всю правду случившегося, но свою вину он еще не осознает, действия совершаются им как бы исподволь. На похороны графини Германн приходит всё еще без раскаяния, но совесть все больше его мучит. Эпизод второй встречи героя со старухой-графиней – это встреча с собственной совестью. Он пытается искупить свою вину женитьбой на воспитаннице графини: «Прощаю тебе мою смерть, с тем, чтоб ты женился на моей воспитаннице Лизавете Ивановне». Карты же, названные графиней, Германн знал и до мистической ночной встречи: «Нет! расчет, умеренность и трудолюбие: вот мои три верные карты, вот что утроит, усемерит мой капитал!», они уже давно «шевелились у него на губах», а не только после признания старухи, как уверяет нас Пушкин. Возможно, проанализировавший многие карточные партии и по-немецки расчетливый Германн, давно уже отметил, что тройка и семерка выигрывают чаще других, и ему только не хватало смелости опробовать свою теорию за карточным столом. Третья карта потому его и подводит, что изначально он её не знает. В народных гаданиях туз – достаточно капризная карта, в зависимости от масти и положения её значение может полярно меняться. Это еще больше отражает шаткость выбора именно этой карты для выигрыша. Ко всему прочему, туз – карта с максимальным значением в колоде. И Германн, как человек, одержимый манией богатства, мог назвать себе только карту с большим значением.

Итак, разговора между Германном и призраком старухи не было. Если бы он состоялся, это указало бы не то, что Пушкин допускал возможность такого события. Но это противоречит правдивому изображению мира, а именно такой манеры письма писатель придерживался строже всего. Под личиной старухи явилась к Германну его совесть, к которой он упорно не прислушивается, когда её голос идет изнутри. И когда впоследствии жажда богатства заслоняет собой все иные мысли, замолкшая совесть готовит Германну окончательный, страшный удар.

До конца повествования этот романтический герой в разладе не только с внешним миром, но и с самим собой. Это столкновение человека героико-романтического и человека природного. Природная сущность в Германне не может принять факт случившегося, того, что он стал причиной смерти другого человека. И когда разум велит Германну не останавливаться не перед чем для достижения высшей цели, душа его стенает. Не зря в заключении мы узнаем, что Германн попадает в дом для душевнобольных. Душа его и разум так и не примирились, раскол оказался слишком глубоким.

И как целью произведения Виктора Гюго становится утверждение идеи уважения к человеческой жизни, так выводом для повести Пушкина становится утверждение личности человека.

 

[конец первой главы]

 

Заключение

Рецепция – основная связь культуры в единый мировой процесс, основа диалога, на котором строится эта сфера познания мира. Вопрос о рецептивном восприятии творчества одного писателя другим в литературе крайне важен и занимателен. Ни одна творческая единица не обитает в мире изолированно, а находится в сфере влияний своих предшественников и современников.

Вопрос о рецептивном восприятии творчества – это вопрос о взаимодействии двух творческих индивидуальностей, о ценности и характере этого взаимодействия. Изучение этого взаимодействия основывается на постулатах рецептивной эстетики, разделе эстетики, который изучает жизнь текста во времени.

В данной работе впервые предпринята попытка отразить всю глубину и возможности рецептивного восприятия творчества одного писателя другим, так как именно в этом случае мы имеем не только читательское восприятие произведения, но и дальнейшее его осмысление и переработку в художественном мире – собственно становление процесса диалога в литературе.

В работе попытка подобного анализа была проведена на примере изучения влияний произведений Виктора Гюго на творческий потенциал А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского. Для этого были исследованы и интерпретированы материалы творческой жизни писателей, обладающие рецептивной ценностью, – письма, критические отзывы, тексты литературных произведений.

В ходе работы были выявлены те особенности творческого метода Гюго, на которые откликнулись Пушкин и Достоевский. Несмотря на то, что у каждого из писателей свое понимание роли и значения фигуры Виктора Гюго для мировой литературы, можно выделить и нечто общее в оценках русских писателей. Во-первых, Виктор Гюго интересен русским писателям как выдающийся литературный деятель XIX века, идеи которого находили поддержку и любовь народных масс на протяжении столетия. Во-вторых, французский писатель на протяжении всего своего творческого пути оставался значимой фигурой романтической литературы. С творческой системой Гюго можно было спорить или соглашаться, но обойти её вниманием было невозможно.

Разница рецептивного восприятия творческого наследия Гюго Пушкиным и Достоевским происходит из тех условий творчества и художественных задач, которые ставили перед собой русские писатели.

Пушкин в 20е годы XIXвека стал вождем русского романтизма, в это же время на вершине французского романтизма засияла звезда молодого Виктора Гюго. Однако русский писатель видел путь развития нового направления в искусстве иначе, чем представлял его французский коллега. Эти расхождения были обусловлены разницей в социальной и политической обстановке двух стран и их различным культурным багажом. Вследствие этих причин векторы дальнейшего развития творческих систем Пушкина и Гюго расходились всё дальше. Этот факт отразился в негативных отзывах Пушкина о французском романтике и в специфике его восприятия творчества Гюго. Спор Пушкина с Гюго касался и теоретических вопросов романтизма, и практической стороны, что говорит о последовательном подходе Пушкина к диалогу с французским романтиком. В набросках к предисловию «Бориса Годунова» мы находим подтверждения тому, что Пушкин задумывал манифест русского романтизма как ответ манифесту Гюго в «Предисловии к драме «Кромвель».

Примечательно и то, что слова теоретической части мало соответствуют содержанию самой драмы Гюго, построенной по классическим канонам, а вот слова пушкинского предисловия полностью отражены «на практике» в тексте «Бориса Годунова». Все последующие рецептивные отражения произведений Гюго в творчестве Пушкина продолжают спор, начатый вышеназванными манифестами.

Восприятие Достоевским наследия Гюго отражает другой тип рецепции в литературе. Достоевский не ставил задачи поиска достоинств или недостатков романтической литературы, будучи сам представителем другого литературного направления. Взаимодействие Достоевского с литературным наследием французского романтика лежало в другой области художественной системы – в области идеологии творчества, в проблематике поднимаемых автором вопросов. Поэтому тяга к рецепции литературного гения Виктора Гюго была тягой не к романтическому писателю, а к идеологическому соратнику. Однако при внешней поддержке Достоевским идейной направленности Гюго, внутреннее различие творческих систем писателей велико.

В художественной системе Гюго исследователи выделяют несколько тем, которые нашли отклик у Достоевского. Это тема страдания детей во имя социального прогресса как часть проблемы несоответствия гуманистическими общественными идеалами революции и жестокостью революционных методов борьбы. Решение этого вопроса писатели видят в личном выборе своих героев – отсюда вытекает закономерный вопрос о «высшей мере» справедливости. Для одних героев она заключена в идее социальной справедливости, для других – в идее христианского милосердия. Поднимая эту проблему на более обобщенный уровень осмысления, писатели говорят о «нравственной ответственности человека за свой выбор между добром и злом».

Гюго и Достоевский единодушны в вопросе осмысления жизни отдельного человека и общества, как вершителя хода истории. Оба склоняются к гуманистическому решению исторических вопросов. Оба настаивают на эволюционном развитии человеческого общества, находя этот путь гуманным и «христианским». Поэтому оба писателя в своих итоговых произведениях – романах «Девяносто третий год» и «Братья Карамазовы» используют «мотив духовного преображения героя под влиянием «положительно прекрасного человека», великодушного поступка».

Тем самым революционный путь преобразования мира с его идеей необходимости разрушения всего старого, насильственного переустройства не находит поддержки у Гюго и Достоевского. Напротив, путь эволюционный, бескровный и не требующий жертв, заключающийся в духовном преображении человека и человечества, находит полное согласие у французского и русского писателей. Но если Гюго ограничивается описанием «положительно прекрасного человека», который может повлиять на души и судьбы других людей, то Достоевский видит возможность духовного перерождения любого человека в осознании и принятии христианских истин.

Список литературы

1. Гюго В. Собрание сочинений в 15 томах / В. Гюго – М.: Гос. изд-во худ. литературы, 1953–1957 гг.

2. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений в 30 томах / Ф.М. Достоевский – Л.: Наука, 1972–1990 гг.

3. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений в 19 томах / А.С. Пушкин – М.: Воскресенье, 1994–1997 гг.

4. Алексеев М.П. Пушкин и мировая литература / М.П. Алексеев – Л.: Наука, 1987. – 613 с.

5. Алексеев М.П. Пушкин: сравнительно-историческое исследование / М.П. Алексеев – Л.: Наука, 1984. – 478 с.

6. Алексеев М.П. Русская культура и романский мир / М.П. Алексеев – Л.: Наука, 1985. – 539 с.

7. Алексеев М.П. Русская литература и ее мировое значение / М.П. Алексеев – Л.: Наука, 1989. – 410 с.

8. Артемьева И.Н. Валлес и Гюго / И.Н. Артемьева – Л.: Вестник ЛГУ, 1987, серия 2, выпуск 3. – 48–54 с.

9. Бахтин М.М. Собрание сочинений в 7 томах / М.М. Бахтин – М.: Русские словари, 1997–2010.

10. Берковский Н.Я. О мировом значении русской литературы / Н.Я. Берковский – Л.: Наука, 1975.

11. Берковский Н.Я. Статьи и лекции по зарубежной литературе / Н.Я. Берковский – М., СПб.: Азбука, 2002.

12. Берковский Н.Я. Статьи о литературе / Н.Я. Берковский – М., Л.: Гослитиздат, 1962.

13. Вольперт Л.И. Пушкинская Франция / Л.И. Вольперт – СПб.: Алетейя, 2007. – 576с.

14. Бонт Ф. Рыцарь мира: очерк о Викторе Гюго / Ф. Бонт, перев. Н. Жарковой, предисл. В Николаева. – М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. – 135 с.

15. Брахман С.Р. Отверженные Виктора Гюго / С.Р. Брахман – М.: Худ.литература, 1968. – 104 с.

16. Виноградов В.В. Стиль «Пиковой дамы» / В.В. Виноградов Временник Пушкинской комиссии, т. 2, 1936. – 75–86 с.

17. Виноградов В.В. Стиль Пушкина / В.В. Виноградов – М.: ОГИЗ гос. изд. худ. лит., 1941. – 620 с.

18. Данилин Ю. И. В. Гюго и французское революционное движение XIX в. / Ю. И. Данилин – М.: Знание, 1952.

19. Евнина Е.М. Виктор Гюго / Е.М. Евнина – М.: Наука, 1976. – 216 с.

20. Жирмунский В. М. Пушкин и западные литературы / Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. — М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937. — [Вып.] 3. – 66–103 с.

21. Захаров В.Н. Система жанров Достоевского: типология и поэтика / В.Н. Захаров – Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1985.

22. Звенья: Сборники материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века / Под.ред. В. Бонч-Бруевича. – Том V. – М. – Л.: Academia, 1935. –125–136с.

23. Кулешов В.И. История русской критики XVIII—XIX веков / В.И. Кулешов – М.: Просвещение, 1972.

24. Кулешов В.И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина) / В.И. Кулешов – М.: Издательство Московского Университета, 1965. – 465 с.

25. Кулешов В.И. История русской литературы XIX века: Учебное пособие / М.: Изд-во МГУ, 1997. – 624 с.

26. Луков В.А. Зарубежные писателиЭлектронная энциклопедия «Мир Шекспира» / Под общ.ред. Н. В. Захарова:

http://www.world-shake.ru/ru/Encyclopaedia/3684.html

27. Луков В.А. Пушкин и Гюго: Два взгляда на историю драмы / Литературная теория и художественное творчество: Сб. науч. тр. М., 1979. – 82–92с.

28. Маркович В.М. «Повести Белкина» и литературный контекст:

http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/isd/isd-063-.htm

29. Моруа А. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго / А. Моруа - М.: Россия-Кириллица, 1992. – 528 с.

30. Муравьёва Н.И. Гюго. ЖЗЛ. / Н.И. Муравьёва – М.: Молодая гвардия, 1961.

31. Николаев В. Н. В. Гюго. Критико-биографический очерк / В. Н. Николаев – М.: Художественная литература, 1955.

32. Паевская А.Н. Виктор Гюго. Его жизнь и литературная деятельность:

http://19v-euro-lit.niv.ru/19v-euro-lit/paevskaya-gyugo/index.htm

33. Рак В.Д.. Гюго, Виктор-Мари:

http://feb-web.ru/feb/pushkin/isj-abc/isj/isj-1211.htm

34. Реизов Б.Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма / Реизов Б.Г. – Л., 1958.

35. Роллан Р. Старый Орфей / Р. Роллан СС в 14 т. Т. 14. М., 1958.

36. Тамарченко Н.Д. Тема преступления у Пушкина, Гюго и Достоевского / Ф. М. Достоевский, Н.А. Некрасов, под ред. Скатова Н.Н., Л., 1974, – 23-40с.

37. Томашевский Б. В. «Маленькие трагедии» Пушкина и Мольер // Пушкин: Временник Пушкинской комиссии / АН СССР. Ин-т литературы. – М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1936. – [Вып.] 1. – 115–133с.

38. Томашевский Б. В. Ритмика четырехстопного ямба по наблюдениям над стихом «Евгения Онегина» // Пушкин и его современники: Материалы и исследования / Комис. для изд. соч. Пушкина при Отд-нии рус.яз. и словесности Рос. акад. наук. – Пг.: Тип. Рос.акад. наук, 1918. – Вып. 29/30. – с. 144–187.

39. Томашевский Б. В. Французская литература в письмах Пушкина к Е.М. Хитрово // Письма к Хитрово. – 205–214, 222–223с.

40. Толмачев М.В. Свидетель века Виктор Гюго / В. Гюго СС в 6 томах. Т. 1. – М.: Правда, 1988.

41. Трескунов М.С. Виктор Гюго: очерк творчества / М.С. Трескунов – М.: Гос. изд-во худ. литературы», 1954. – 420 с.

42. Тургенев И.С. Речь по поводу открытия памятника А.С. Пушкина в Москве: http://az.lib.ru/t/turgenew_i_s/text_05

43. Тургенев И.С. Фауст, трагедия, соч. Гёте: http://az.lib.ru/t/turgenew_i_s/text_0640.shtml

44. Фридлендер Г.М. О некоторых очередных задачах и проблемах изучения Достоевского // Достоевский. Материалы и исследования. Т.4, – Л.: Наука, 1980.

45. Фридлендер Г. М. Художественный мир Достоевского и современность // Достоевский. Материалы и исследования. Т. 5, Л.: Наука, 1983.

46. Фридлендер Г. М. Реализм Достоевского. М.; Л.: Наука, 1964. – 404 с.

47. Цейтлин А.Г. «Преступление и наказание» и «Lesmiserables» / «Литература и марксизм», М.: Главное управление научными учреждениями, 1928 – 20-58 с.

48. Достоевский: Материалы и исследования в 18 томах. Л., СПб.: Наука, 1974–2007.

49. О Достоевском: сборник статей и материалов под ред. Бема А. Л. / А. Л. Бем – М.: Русский путь, 2007.