Понятие «менталитет» и «ментальность» как проявление культуры в философской литературе

 

Этическая, политическая и социальная нестабильность мирового масштаба, а также попытки модернизации российского общества, обуславливают актуальность проблемы национальной самоидентификации, сохранения особенностей национального сознания, менталитета, определяющего самобытность культуры.

Термин «менталитет» и «ментальность» в последнее время становятся необычно популярны. Многие исследователи считают, что проблемы менталитета становятся главным определяющим фактором развития современного и будущего человечества. Поэтому в зарубежной и отечественной историографии прямо или косвенно представителями различных школ и направлений исследуются понятия «менталитет» и «ментальность».

Несмотря на относительно недавнюю историю использования термина «ментальность» в научной литературе, корень «mens» в различных вариантах присутствует уже в санскрите и встречается в Упанишадах в значении «связанный с сознанием», «мыслительный», «духовный». В англоязычной традиции Слово «mentality» (от позднелатинского mentalis), определяется как

«качество ума, характеризующее отдельного индивида или класс индивидов»; «способность или сила разума», «установки, настроение, содержание ума». Латинизму родственны немецкое «die Mentalitat» (образ мысли, склад ума) и французское «mentalité» (направление мыслей, умонастроение, направленность ума, склад ума) и т.д. То есть как категория, ментальность связана главным образом с разумом и мыслительной деятельностью.

Длительный период времени само слово «ментальность» часто заменялось синонимами и словосочетаниями, такими как «национальный характер», «этническая психика», «дух народа» и т.д. Об особенностях мировосприятия разных народов писали еще Геродот, Тацит, Плиний, Ксенофонт, Цезарь и многие другие, античные и средневековые мыслители.

Важно отметить, что уже на протяжении Нового времени в ряде философских разработок (например, работы Ш. Монтескье, Ж. Б. Вико, И. Гердера, Г. В. Ф. Гегеля и др.) получила развитие идея о «народном духе» какого-либо народа. Близко (хотя и не тождественно ему), к значению понятия «менталитет» подходит значение гегелевского термина «дух народа».

Гегель предполагает, что именно «дух народа» хранит в спрессованном виде все формы образования действительности. «Прошлое наличное бытие - уже приобретенное достояние того всеобщего духа, который составляет субстанцию индивида... Индивид не может, конечно охватить свою субстанцию с меньшей затратой труда; но вместе с тем у него затруднений меньше, потому что в себе это совершено, - содержание есть уже стертая до возможности действительность, обузданная непосредственностью, а формообразование сведено к своей аббревиатуре, к простому определению в мысли».

Идею Гегеля о «духе народа» развили О. Бауэр, К. Реннер и их последователи. Позднее появились «психология народов» (В. Вундт) как отдельная научная дисциплина с привлечением методов этнографии, языкознания, истории.

Наибольших успехов в исследовании менталитета достигла французская историческая школа "Анналов".

Принято считать, что в научный терминологический аппарат категорию «mentalité» одним из первых ввел французский психолог и этнограф Л. Леви-Брюль после публикации своих работ "Ментальные функции в низших обществах" (1910) и «Первобытная ментальность» (1922). Однако, важно отметить, что практически синхронно с Л. Леви-Брюлем, в 1912 г. Э. Дюркгейм публикует свою работу «Элементарные формы религиозной жизни», в которой он пришел к выводу, что «ментальные состояния общества есть не что иное, как коллективные представления».

Нужно обратить внимание на то, что, начиная с Л. Леви-Брюля, категория «mentalité» стала употребляться не столько для характеристики особенностей типа мышления какого-либо социального объединения или этнической общности, сколько для отражения ее специфики в рамках конкретной исторической эпохи. В частности, проблемы ментальности первобытной эпохи разрабатывал П. Раден, Б. Малиновский, К. Леви-Стросс. Изучением ментальностей людей других исторических периодов занимались основатели и последователи французской исторической школы «Анналов», среди них наиболее известные М.Блок, понимавший под ментальностью «групповое, коллективное сознание», и Л. Февр, определявший данную категорию как «преломление коллективного в индивидуальном».

Французские историки, стоявшие у истоков изучения «истории ментальностей» как самостоятельного направления, поместили «ментальное» между осознанным, очевидно структурированным, отрефлексированным (то есть формами общественного сознания - религией, идеологией, моралью, эстетикой и т.д.) и неосознаваемым (бессознательным) в коллективной, а отчасти - и в индивидуальной психике людей.

Взгляды анналистов приобрели широкую известность уже перед второй мировой войной, но период наивысшего расцвета направления пришелся на 60-е годы XX века, когда выходит большое количество работ историографического и историко-культурного характера (Ж. Дюби, Р. Мандру, Ж. Ле Гофф, Э. Ле Руа Ладори, М. Вовель и др.) По мнению последователей данного направления, в человеческом сознании, в той или иной форме, находят свое преломление самые разные проявления бытия, закрепляясь в системе образов, представлений, символов. Именно поэтому изучение образа мыслей людей, способов и форм организации мышления, конкретных и образных картин мира, запечатленных в сознании, рассматривается, или как возможность понять логику исторического процесса, как в целом, так и применительно к отдельным историческим феноменам.

Нечеткость и размытость разнообразных формулировок ментальности привели к тому, что практически каждый автор вкладывал в понятие свое содержание, обусловив в результате широкую популярность термина.

Филологи изучают вопросы, как и где корректно употреблять слово «менталитет», откуда пришло это слово в нашу речь, как в языке проявляются особенности того или иного этноса. Этнологи рассматривают менталитет как основной атрибут этнического феномена. Для них этническая ментальность есть некая константа, позволяющая отделять один этнос от другого. Для социологов проблема менталитета стоит, прежде всего, как проблема детерминанты социальных общностей. Психологи акцентируют внимание на вычленении той сферы психической реальности, которая связывается с функционированием ментальности, пытаясь «вписать» термин в существующую систему психологических категорий.

Понятие «менталитет» и «ментальность» также отражены в отечественной науке. Так, для раскрытия духовной структуры общества часто использовались как синонимы такие категории, как «национальный характер», «национальная душа», «национальная сознание». Структура национальной души раскрывается исследователями, в частности, на примере анализа духовного мира русского народа. Надо отметить, что традиция изучения русского национального характера была заложена историками России XIX в. Н. М. Карамзиным, С. М. Соловьевым, В. О. Ключевским. Выработать философское и психологическое обоснование для исследований указанной проблематики в рамках "психологической этнографии" попытались К. М. Бэр, Н. И. Надеждин и К. Д. Кавелин. Кульминацией в развитии этого направления явились работы таких отечественных религиозных философов конца XIX- начала XX вв., как Н.А.Бердяев, В.С.Соловьев, Л. П. Лосский. Г. П. Федотов, Л. П. Карсавин, В. В. Зеньковский и др.

Н.А.Бердяев, например, положил в основу русской души неразрешимые антиномии - любви и жестокости, свободы и рабства, благородства и низости, анархических и бюрократических начал. Он не находил ничего гармоничного в русской душе, считая ее полной сомнений и колебаний между противоречиями. Бердяев не предложил путей дальнейшего развития России, кроме абстрактного оплодотворения женской души России «логосом», мужским упорядочивающим началом. В.А.Щученко пишет: «Н.А.Бердяев - правдоподобен, но не правдив, он не делает различия между антиномиями и острыми противоречиями культуры».

И.А. Ильин в своих рассуждениях о русской культуре избегает подобного дуализма. Наоборот, он ориентирован на разрешение противоречий. Его интересует то, что по определению является определение менталитета - нечто устойчивое, неизменное, «сохраняющая свою качественную определенность при всех поворотах исторической судьбы данного народа» - архетип русской культуры.

Описание характера ментальности конкретной исторической общности можно найти в трудах историков и этнографов, изучавших специфику русского быта (И.Е. Забелина, СВ. Максимова, И.П. Сахарова, И.П. Ровинского и других). В этих работах встречаются замечания о специфическом отношении к миру представителей описываемого этноса.

Согласно А.Я. Гуревичу, ментальность представляет собой тот уровень общественного сознания, на котором мысль не отделена от эмоций, от латентных привычек и приемов сознания, - люди ими пользуются, обычно сами того не замечая. «Ментальность - живая и изменчивая и при всем том обнаруживающаяпоразительно устойчивые константы магма жизненных установок и моделей поведения, эмоций и настроений, которые опираются на глубинные зоны, присущие данному обществу и культурной традиции».

М. Рожанский в статье о ментальности в том же словаре пишет: «Менталитет означает нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т. е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций. Менталитет связан с самими основаниями социальной жизни и в то же время своеобразно исторически и социально, имеет свою историю».

Из всего многообразия подходов, можно сделать вывод, что в культурологическом аспекте понятие «ментальность» воплощает в себе такие сущности, как «картина мира», «коллективное сознание» и «коллективное бессознательное», особенности национального самосознания, культы, верования, традиции и нравственные ценности народа, языковая культура, стереотипы, бытовые нормы и привычки.

В самом общем виде менталитет может быть, вероятно, определен как некая характерная для конкретной культуры и конкретной общности людей система ценностей, детерминированная экономическими и политическими условиями жизни в историческом аспекте.

Базой менталитета являются представления об окружающем мире, «социально-психологические установки, автоматизмы и привычки сознания, способы видения мира», задаваемые вкупе с доминирующими потребностями и архетипами коллективного бессознательного, характеризующие ту или иную общность.

Следует заметить, что понятие «менталитет» шире понятия «национальная культура», так как первый предполагает не только учет особенностей, свойственных конкретной общности людей, идентифицируемой по национальному признаку, но и особенностей данной общности по признакам господствующей идеологии, религии, систем государственного управления и права. Менталитет (явно или неявно) обнаруживает себя как фактор многих социальных процессов, и поэтому всегда важно осмысление функционирования менталитета как феномена общественной жизни.

В последнее время вышел ряд работ, в которых делаются попытки систематизировать различные определения ментальности, а так же рассмотреть соотношения между понятиями «менталитет» и «ментальность». Так, одними исследователями оба варианта употребляются как синонимы, другие же рассматривают ментальность как «аспектное, частичное» проявление менталитета, получающего в этом случае некий «всеобщий» или иной интегративный смысл.

Похожую точку зрения высказали Д. В. Полежаев и Л. Н. Пушкарев. В частности, Л. Н. Пушкарев считает, что «менталитет» и «ментальность» близкие, но не равнозначные понятия. И приходит к выводу: «менталитет имеет всеобщее, общечеловеческое значение, в то время как ментальность может относится к самым различным социальным стратам и историческим временам».

По мнению В. В. Козловского менталитет, выражает упорядоченность ментальности и определяет стереотипное отношение к окружающему миру, обеспечивает возможность адаптации к внешним условиям и корректирует выбор альтернатив социального поведения. В свою очередь, ментальность, с одной стороны, - способ повседневного воспроизводства, сохранения привычного уклада жизни и деятельности. С другой стороны, она представляет собой качество или группу свойств, а также совокупность когнитивных, аффективных и поведенческих характеристик мышления группы. Данное определение представляет собой особый взгляд на менталитет и ментальность. Во-первых, В.В. Козловский указывает на то, что оба явления, связаны с особенностями индивидуального и группового мышления, причем ментальность представляет собой упрощенную форму менталитета. Во-вторых, по мнению ученого, ментальность не является психическим состоянием, а представляет собой «социокультурный феномен».

В статье «Менталитет русской культуры: актуальные проблемы его историко-генетического анализа» В. А. Щученко пишет, что термины «менталитет» и «ментальность» обозначают две стороны одного понятия, которое можно обозначить как ментальное. При этом, термин «менталитет» используется, как правило, лишь в единственном числе и выражает общепонятийный, категориальный аспект. Менталитет - это абстракция, задающая общий теоретико-методологический угол зрения на духовную жизнь общества. Термин «ментальность» используется, в свою очередь, и во множественном числе, обозначая конкретное, историческое качество менталитета.

Таким образом, можно сделать вывод, что менталитет представляет собой совокупность исторически конкретных ментальных форм (ментальностей), характеризуется системностью и целостностью. То есть менталитет никогда не монолитен, в своем историческом развитии он характеризуется многообразием генетически различных ментальных групп, которые формируются под воздействием природно-геграфических, социально-экономических, политических и других факторов исторического генезиса. При этом ментальные характеристики, определяемые мало изменяющимися факторами окружающей среды, такими как климат, ландшафт, сельскохозяйственный труд, быт, обычаи, являют себя как долговременные ментальные образования. Наличие устойчивых особенностей менталитета не означает, однако, что он представляет собой некую неподвижную сущность, так как история есть процесс социальных, культурных и общественных изменений, которые сказываются на умственном и духовном строе народа. Потому происходит формирование новых ментальных подсистем, создаются новые ментальные синтезы. Таким образом, обращаясь к менталитету какой-либо эпохи или народа необходимо исследовать различные ментальные структуры, то есть, как подчеркивает А. Я. Гуревич, обратится к истории повседневной жизни разных социальных слоев и групп, в первую очередь «рядовых людей», народных масс.

Сегодня, в период ломки одних устоявшихся условий и построения других, в условиях стратификации российского общества (с его чрезмерным расслоением), проблема ментальностей заслуживает особого внимания и пристального изучения.

Важным является не только детальное описание менталитетов определенных групп, в определенное время, но и выявление их изменений с течением времени, так как без учета особенностей менталитета не возможно понять современную действительность и осуществление политических и экономических преобразований.

Вопросы взаимосвязи языка и менталитета

 

Проблема реконструкции национального этнического образа (в частности русского), несмотря на некоторый конъюнктурный подтекст, является одной из наиболее актуальных в лингвокультурологии о чем свидетельствует обширная литература.

Можно ли понять русскую культуру через ключевые слова русского языка? Могут ли лексические единицы русского языка быть ключом к пониманию русской культуры? Речь идет о представлениях в мире, свойственных носителям русского языка.

Признание общественной природы языка в отечественном языкознании служит фундаментом не только целого значительного научного направления социолингвистики, но и множества иных языковедческих исследований, которые его рамками не ограничиваются (таковы, к примеру, работы учёных по проблемам семиотики, лингвокультурологии, этиолингвистики). Как указывают социолингвисты, "возникнув как историческая необходимость", язык "призван отвечать тем требованиям, которые предъявляет общество. Вместе с тем он отражает состояние общества и активно способствует его прогрессу". Это положение справедливо по отношению к любому конкретному языку и обществу его носителей, которые естественным образом оказываются носителями определённой культуры. "Диалектическое единство вербального средства общения и общественного сознания, или, в более определенных терминах, …единство языка и национальной культуры", ведет к получению уникальной возможности по данным языка восстановить детали исторического прошлого этноса. Однако язык не просто отображает жизнь общества - он и воздействует на нее. По выражению В. Гумбольдта, "языки, собственно, суть средства не изображения уже познанной истины, а намного более того, - еще дотоле непознанного. Различие между ними заключается не в звуках и знаках, а в мировидении как таковым…".

Язык-это хороший материал для изучения ментальных моделей поведения и один из самых важных источников изучения менталитета. Язык представляет собой универсальный и наиболее совершенный код модели мира, является посредником при переходе с одного кода на другой и практически единственным способом не только описания,но и метаописания.

Интуитивное понимание значения языка можно встретить у Г.П.Федотова. Он видит мистическим высочайший смысл культуры. В языке находят отражение элементы внеязыковой действительности, которые с необходимостью входят в концептуальный образ мира индивида в процессе овладения им языком. Поэтому как инструмент формирования,сохранения, передачи, отражения, существования той части менталитета, которая способна быть запечатленной в нем, язык является великолепным источником для его изучения.

Представления о языковой концептуализации мира, специфичной для каждого отдельного языка и находящей отражение в особенностях пользующейся этим языком культуры восходит к идеям Гумбольдта. Эти идеи в последнее время снова популярны. Значение большого числа лексических единиц включает в себя лингвоспецифичные конфигурации смыслов соответствуют каким-то представлениям, которые традиционно принято считать характерными именно для "русского" взгляда на мир.

С. Лурье считает, что правильнее не о "русском национальном характере", а скорее о "русском сценарии", который разыгрывается народом в его истории. В каждый исторический период разные группы русских людей очень по-разному смотрели на мир и оценивали происходящее, но при том оставались русскими вне зависимости от своего социального статуса и идейных установок. Выделить "содержательные" признаки "русскости" очень сложно, прекрасно работая на одном историческом этапе, для одной картины мира, они дают сбой на другом. Остается искать те самые неизменные элементы, которые скрепляют любую русскую картину мира в любой конфигурации.

Как правило, черты, характеризующие ментальность той или иной культуры, в отличие от идеологических, социально-политических, религиозно-конфессиональных и иных культуротворческих факторов, сличаются большой стабильностью и не изменяются столетиями. Ещё Б. П. Вышеславцев писал: "что народный характер необычайно устойчив, быть может, он даже всегда остается тем же, и самые неожиданные и невероятные сочетания судьбы вскрывают только его скрытые, но всегда присутствующие потенции; так что из глубокого понимания характера можно прочесть всю его судьбу".

Все авторы сходятся в том, что ментальность этноса достаточно адекватно отражается в памятниках словесного творчества, принадлежащих традиции. Их анализ позволяет судить в значимости тех или иных ценностей и артефактов в обществе и об отношении к ним.

Народная смеховая культура, как явление по-разному окрашено в различных культурах, и само слово "смех" приобретает в несхожих языках то один, то другие коннотации".

По-русски односложное, отрывистое, фонетически весьма выразительное "смех" систематически рифмуется со столь же односложным и отрывистым "грех". Русский язык фонетически соединил слова смех и грех; поставил рядом бес и шутка. Пословица говорит: "Где смех, там и грех"; "Мал смех, да велик грех"; "В чем живет смех, в том и грех". Нечистая сила и смех идут рука об руку: "Шутил бы с бесом, водяной с лешим"; "С чертом не шути: перетянет"; "Чем черт не шутит".

В западной традиции аскеты и вообще религиозные лидеры занимали в вопросе о смехе различные позиции, но на уровне языкового обихода фраза "Святой пошутил" в западных языках семантически не допустима. По-русски такого и выговорить невозможно; подлежащее "святой» отказывается соединяться со сказуемым "пошутил» и это потому, что в народном языковом обиходе глагол "пошутить" систематически обозначает деятельность бесов. Самый обычный русский эвфемизм для беса -"шут" или, на более фольклорный лад, с оттенком боязливой интимности -"шутик". Бес "шутит", сбивая с пути или запрятывая позарез нужную вещь. Это популярная демонология сама по себе, конечно, не специфична для России, уникальна лишь энергия, с которой сам язык связывает "беса" и "шутку", "грех" и "смех".

Отсюда ясно прослеживается тот факт, что смеялись в России всегда много, но смеяться в ней всегда более или менее "нельзя". В отличие от западноевропейского карнавала (в интерпретации М. М. Бахтина), народная праздничная жизнь в Древней Руси не смогла стать той силой, которая в полной мере противостояла бы официальной культуре. Слабые ростки карнавальной "отмены иерархических отношений" даже в смеховом мире праздника не могла полностью утвердить ни "всеобщего равенства", ни "народной свободы". Отсюда и особенность русского менталитета - "смеяться, когда нельзя".

Любое разрешение, любое "можно" касающееся смеха, остается для русского сознания не вполне убедительным. Истинно свободный от общественной иерархии смех мог проявиться только в индивидуальности, стоящей вне социальных ограничений. Представителями смеха ввиду этого становятся "добровольные изгои" скоморохи и юродивые.