Июля / 6 августа 1902. Среда

Утром рассердили письма: Моисей Симотомай из Саппоро пишет: «Не могу переместиться, долг есть, пришли тридцать пять ен на уплату»; Георгий Абе пишет: «Не могу переместиться, пока не уплачу двадцать восемь ен долга». У обоих в семье разные родственники, которые могли бы сами себе добывать пропитание. Стань Миссия удовлетворять все подобные просьбы — не оберешься их, и Миссии несдобровать; всем тотчас же написан отказ. А тут еще в другом роде просьба: «Не переме­щай о. Игнатия Мукояма из Окаяма; очень он излюблен нынешними Церквами его». Не перемещай, коли сам о. Игнатий усиленно просил меня и Собор перевести его на север — здоровье его и жены не выдерживает климата в Циукоку. О. Игнатию следовало бы так и сказать всем своим прихожанам, а не смущать их видом — «не я, мол, виноват, меня пере­местили». Японская двуличность! Но возмутительней всех просьба о. Павла Косуги: «Дай ему и жене по пяти ен в месяц на лекарства, да еще пришли за лекарства их в шестом и седьмом месяцах, вышли теперь же содержание их на девятый и десятый месяцы, вышли и квартирные для Миязаки», куда о. Косуги переведен, тогда как сам сидит еще в Токусима. Бессовестный этот о. Косуги просто обирает Миссию. В прошлом меся­це Миссия издержалась на лечение его жены здесь в госпитале — поощ­ренный этим, он не знает ныне предела своих клянчений. И ведь ничего этого не просил несколько дней тому назад, когда лично говорил со мной, а теперь — «бумага терпит, ей не стыдно»; ей и доверяет свои бессовестные просьбы; «авось что-либо выгорит!» — думает. Ничего не выгорит! Письмо взорвало меня, и я велел написать отказ ему во всем; пошлется только содержание за девятый месяц. Сам здоров, как должно быть здоровому человеку, жена вылечена; при всем том привереднича­ли: «климат не по них в Токусима, на Сикоку», просился южнее, на прибрежье. И это привередничанье удовлетворено; Собор назначил в Миязаки. И вот благодарность за исполнение просьбы: посыпал, точно из рога изобилия, кучею новых просьб. И хоть бы трудился, как должно. Ленивейший из священнослужителей, всего в его письмах одна материя — просьба о деньгах. За целый прошлый год только восемнадцать детей и взрослых крещено по всем его Церквам на Сикоку, с Токусима, его резиденцией, в том числе, где он должен бы подавать пример служения проповеди, но где он несколько лет только коптит небо. Фу, мерзость! Стоит ли об этой ничтожности бумагу марать так много!

О. Алексей Савабе был сказать, что по документам на церковную землю враги его не могут изгнать его из ныне занимаемого церковного дома: «земля значится церковною, а не принадлежащею ему лично, он ходил справиться об этом в актовых записях в квартале». Что дальше предпримут враги, ему неизвестно; но, очевидно, этим дело не кончится — слишком они раздражены. И наговорил я сегодня по этому поводу на­ставлений о. Алексею! Ужели и это будет по-прежнему, как с гуся вода? Предрек я ему ясно, на основании примеров прошлых лет в Одавара и Хакодате, что если он не исправится, не отложит свою леность, не займется проповедью, не укротит свою гордость и вспыльчивость, сло­вом, не явит из себя хорошего священника, каким не был до сих пор, что и составляет причину смуты, то год спустя, если не прежде, придется ему с позором удалиться с своего теперешнего места; удерживаю я его на нем пока обещаниями: «о. Алексей будет вперед прилежно исполнять свои обязанности» — но если этого не последует, то я не буду в состоя­нии защитить его. Нужно признаться себе, что, смотря на физиономию о. Алексея, в то время, как я читал ему наставление, я уже почувствовал бесполезность его: деревянное выражение, нагулянная гладкость, апатичный взгляд. Хоть бы искорка вспыхнула во взоре, хоть бы еле заметный прилив или отлив краски в лице, или иной какой признак движения душевного.— Ничего ровно! Ну что же! Пусть позорит имя Савабе, а оно опозорится, и об этом говорил ему, если не воспрянет.

Между сегодняшними письмами — одно от протестантского пропо­ведника; пишет: «Покажите, правильно ли крещение через троекратное погружение; если правильно, то я брошу Протестантство». Слишком поверхностен человек, впрочем, послана Догматика с указанием, что прочесть. Другое от язычника, очень умное и красноречивое, ищущее истины; послана краткая Догматика и указан ближайший катихизатор, Фома Исида, в Фукусима, а ему перепровождено письмо.

25 июля / 7 августа 1902. Четверг

Когда я в библиотеке вписывал новые книги в каталог, пришел о. Алексей Савабе и оповещает:

— Вчера вечером, в одиннадцать часов, когда в церковном доме все уже улеглись спать, вдруг — сильный стук в ворота и крик отворить! Все в тревоге поднялись, отворены были ворота, и оказалось: два христианина пришли требовать, чтобы я созвал на собрание церковных старшин (гиюу) по церковным делам.

— Что же вы сделали?

— Обещал сделать собрание завтра в семь с половиною часов вечера; старшинам я уже разослал повестки.

— Вот что значит быть плохим священником: христиане на священ­нике ездят, приказывают ему, грубо обращаются с ним; и священник — нечего делать — переносит все это и подчиняется им. Разве мыслимы подобные отношения у доброго священника со своими христианами? — и так далее. Вновь куча наставлений о. Алексею, все так же, кажется, горох к стене — и совет: воспользоваться собранием прежде всего для избрания двух казначеев, как на днях решено было. Для доброго испол­нения сего дела отправлен будет отсюда на собрание, в помощь о. Алек­сею, секретарь Давид Фудзисава. Затем, что еще будут творить на сем собрании озлобленные враги о. Алексея, Бог весть! Советовал ему быть во всем кротким, резонным и терпеливым.