Марта / 8 апреля 1899. Суббота четвертой недели Великого Поста

По выходе из Обедни нашел на столе письмо о. Семена Мии; он уже вернулся в Кёото, переговорил с Окамото, передал ему мои подарки с советом не ездить в Сибирь с возвратом сюда и потом новым отправле­нием в Россию, а прямо чрез Сибирь ехать в Россию. Окамото согласен на это, и они в первых числах следующего месяца — мая — собираются отправиться в Владивосток.

Потом пришел Павел Накаи: сегодня-де нужно ехать смотреть импе­раторский сад в Синдзику, к чему приглашал служащий там Феодор Миягава,— погода хорошая. Отправились мы с ним в половине девятого и вернулись за двенадцать. Осмотрели во всех подробностях. Место, занимаемое садом, принадлежало прежде удельному князю Найто и тридцать лет тому назад подарено Императору, но всего семь лет назад серьезно занялись разведением здесь сада, и результат блестящий; теп­лицы, в которых содержатся и разводятся южные цветовые растения, собранные со всех стран, длиннейшие, содержатся в образцовом поряд­ке и поражают обилием видов и индивидов растений. Фукуба, сын кото­рого был здесь в Семинарии и вышел по дурному поведению, начальник сада; товарищ его показывал сегодня нам теплицы; под рукой у них четыре чиновника, из которых один Миягава Феодосий; садовников и рабочих человек сорок. Отпускается в год на сад тридцать тысяч. Кроме теплиц, мы смотрели огромные пространства, занятые огородными растениями, потом два сада в японском стиле,— новый, где множество птиц в клетках и на воле, тоже из разных стран; наиболее интересные — пленники из Китая, привезенные с войны,— орлы, соколы и прочие; есть и несколько четвероногих — овцы, козы, верблюд, олень; красивей­ший экземпляр — белый павлин, при нас распустивший свой великолеп­ный хвост; старый японский сад, бывший еще при князе, которого и дворец был здесь, с большим озером, холмиками, замечательно обрабо­танными деревьями и прочее. Впрочем, самая поразительная вещь сего императорского сада — «кику» с 900 цветами на одном стебле; живым мы этого цвета не видали, а видели его фотографию на стене приемной. Это — то «кику», о котором осенью прошлого года распространялись в описаниях газеты. Особенная еще прелесть сада ныне, что «сакура» в цвету, и мы проезжали и ходили по длиннейшим аллеям их с бесподоб­ным видом, если смотреть вверх на едва видную, всю в цветах, синеву неба.

Во втором часу отправился я в Посольство взять паспорт на поездки по Японии (вероятно, в Пасхальную неделю найду время побыть в Кёото), отвести накопившиеся иллюстрации, которые посланница при­сылает смотреть, и прочее. Посланник барон Розен долго рассказывал, как не резонен адмирал Дубасов с своим японофобством. Завтра барон будет иметь разговор с ним и убеждать, что с Японией совсем не нужно воевать.

После всенощной семинарист Феодор Янсен приходил просить от­править его в Россию еще учиться. Савва Хорие, его попечитель, уже просил об этом, и я отказал; теперь сам он пришел. Но куда ему? В Ака­демию не годен, не по силам; Семинарию он здесь ныне кончит. Не знаю, как быть с ним. Русский подданный, полурусский (то есть полу­финляндец) по рождению, японец по матери и по воспитанию,— Ска­зал, что не могу отправить его в Россию; но, видимо, разговор еще этим не кончился.

Марта / 9 апреля 1899. Воскресенье

Пятой недели Великого Поста

В Обедне опять было много офицеров и матросов с «России» и «Вла­димира Мономаха». После Обедни зашел ко мне Бердников, начальник таможни в Владивостоке, с сыном; тут пришли многие японцы — кто с визитом, кто по делу. Бросаешься от одного языка к другому,— хочется и тем и другим сказать любезность или дело,— и выходит горох с капус­той, неприятное дело, так что сегодня чуть совсем не рассердился в душе.

Жена Давида Ниими, Нина, из Ханда была; говорила, что дело про­поведи совсем плохо там; катихизатор Тит Кано к христианам не ходит, язычникам проповедует так, что если кто один раз придет посещать его, то другой раз не приходит. А я надеялся на него; в Семинарии так хоро­шо учился и вел себя; и теперь ведет себя отлично, и уже женат, значит — в поведении не испортился. Но не следует молодых, только что выпу­щенных из Семинарии, проповедников ставить отдельно, на самостоя­тельные посты, а нужно непременно на первые годы помещать их под рукою у священников, чтобы они навыкли и направились, сделались опытнее под руководством опытных людей.

Елисавета Котама была: внук Анны Кванпо из Оосака прислал ей белую одежду, в которую положат ее в гроб, но крест у нее старый, полученный при крещении, почерневший; просит нового; я дал русский серебряный позолоченный и советовал старый тоже надеть на шею вместе с ним.

Из Батоо катихизатор Павел Сайто был вместе с благочестивым христианином Иеремией,— депутатами от Церкви пришли просить по­мощи на построение Церкви в Батоо; землю они купили и четыреста еп на постройку Церкви пожертвовали, но нужно семьсот; просят от меня триста. Я сказал, что не могу дать так много; пожертвую двадцать пять ен и иконы для Церкви и посоветовал уменьшить размеры здания так, чтобы постройка обошлась не больше наличности денег, или же не строить предложенный в здании второй этаж.

Феодор Янсен, семинарист, опять приходил проситься в Россию. Убедил его оставить свое желание; пообещал впоследствии, когда по­строится Сибирская железная дорога, отпустить его месяца на два-три повидать Россию. Сказал, чтобы имел в виду для себя здесь служение — сначала чтеца в Соборе и проповедника в городе, а когда достигнет двадцати пяти лет и женится,— протодиакона и тоже проповедника, впоследствии же священника.