Апреля / 7 мая 1899. Фомино воскресенье

По причине дождя мало было народа в Церкви. Был, между прочим, «Николай Захарович Голубцов, преподаватель Благовещенской Духов­ной Семинарии». Вчера он заявился во время чтения мною писем; но сказали мне, что спрашивает какой-то русский о. Сергия; я подумал, что о. Сергия Глебова, и велел направить его туда. Оказалось, что господин Голубцов искал о. Сергия Страгородского, своего наставника в Москов­ской Духовной Академии, и хотел остановиться у него, ибо до судна во Владивосток две недели, а в гостинице жить нет средств. «Прогоны нам, Вы знаете, малые»,— говорит. О. Сергий Глебов, как видно, не особенно любезно принял его. Я предложил ему комнату, где жил о. архимандрит Сергий. Человек очень симпатичный; такого бы хорошо и инспектором сюда. Да где! Ведь [?] нужно быть миссионеру-то.

Из Одавара явился Лука Такахаси, спрашивает:

— Правда ли, что Вы позволили о. Петру Кано выйти из Одавара?

— Неправда. Я сказал только, что не могу насильно заставить его быть в Одавара.

— Не принимайте от него прошения.

— Просите его, чтобы не подавал.— И так далее. Надоели!

Петр Исикава, редактор, был и рассказал много интересного из свое­го путешествия по Церквам для собрания сведений о водворении в них христианства. Все эти сведения войдут в историю, которая, однако, не успеет появиться к 1900 году, а разве к 1901. Действительно, как писал он в одном из писем, Благодать Божия, точно поток, сходящий с горы и орошающий долину, пробираясь в ней между травой и камушками. И как мы, сеятели Слова Божия, должны быть внимательны и рачительны! Приходило ли мне в голову, что Судзуки Рихей, с которым мы когда-то составляли лексикон в Хакодате, сделался насадителем Христовой веры в Какегава, его родине! О христианстве я ему говорил, но случайно и без всякой надежды, ибо он казался мне неспособным поверить; и до конца жизни он не уверовал, правда, но семя Слова Божия, тем не менее, запало в его душу и перепало от него в души земляков его, когда он вернулся в Какегава и говорил им то, что слышал от меня, и дало росток это семя и принесло плод, разнесшийся и по окрестностям...

Вечером была всенощная, которую пели причетники. Были в Церкви все учащиеся.

Апреля / 8 мая 1899. Понедельник

Фоминой недели

С семи часов Заупокойная Литургия, потом панихида соборне, после которой отправились все на кладбище. Мы с Голубцевым тоже пошли. Дорогой мы прошли мимо наших учениц, чинно по две в ряд направляв­шихся к могиле своей матери — Анны Кванно; а мимо нас проехала Императрица, ехавшая в Уено; народа множество стояло на улицах — видеть ее кортеж; мы тоже приостановились и сняли шапки.

На кладбище оо. Павел Сато и Семен Юкава отслужили панихиду на могиле Анны Кванно; ученицы пели. Было уже за двенадцать часов, и мы с Голубцевым отправились домой. После завтрака я ему показал Семинарию и женскую школу, бывшие совсем пустыми по отсутствию учащихся, не вернувшихся с кладбища или гулявших; показал библиотеку, причем он заявил себя довольно знакомым с книгами на разных языках.

Прочитал с Давидом накопившиеся поздравительные и другие письма. Поздравительных было: 28 телеграмм, 75 листков, 83 письма.

Христиане в Касивакубо просят поставить им местного христианина Иоанна Мори «денкёо-ходзё». О. Петр Кано подтверждает их просьбу. Нельзя так. Пусть Иоанн Мори придет в Токио во время Собора, и пусть священники проэкзаменуют его; по крайней мере, из «Осиено-кагами»; если он может толковать эту книжку правильно и ясно, то и можно его сделать «ходзё». Христианин-то он благочестивый и ревностный к Цер­кви; его стараниями построен церковный дом в Касивакубо, и старшего сына он отдал на служение Церкви — ныне уже кончившего Семинарию и служащего катехизатором. Но тем не менее Церковь не может дать ему имя проповедника, не удостоверившись, что он знает вероучение; и пример был бы дурной для других мест.

Александр Оота, катихизатор, просит принять жену его, двадцати трех лет, на год в Женскую школу для обучения церковному пению. Но пение в Женской школе занимает очень мало времени; что же она будет делать все прочее время? Изленится. Нельзя!