Терминологические единицы в классических антиутопиях XX века

Терминологические единицы в классических антиутопиях XX века

 

Особенности функционирования терминов и терминосистем в научном и художественных стилях языка

 

Требования, предъявляемые к терминам, и признаки терминов

 

Как доказано лингвистами и психологами, язык является отражением объективной действительности и, соответственно, попыткой человека субъективным способом описать окружающую его реальность. Термины формируются тогда, когда в обществе наблюдаются социологическое и научно-техническое развитие. При этом каждое новое понятие в специальной сфере, такой как математика, техника, медицина и т.д. должно обозначаться специальной единицей - термином. Терминологическая система обязана соответствовать уровню современного развития науки и техники, области человеческой деятельности; она исторически изменчива, имеет разные источники при формировании.

Что касается взаимоотношений терминологии и общелитературной лексики, то по поводу их разграничения существует несколько точек зрения. Но такие авторы, как Е.А. Земская, А.А. Реформатский, В.М. Глушко считают, что «отличительные особенности терминологических единиц (независимость от контекста, отсутствие эмоционально-экспрессивных качеств, однозначность и др.) позволяют рассматривать терминологию как особую подсистему литературного языка и отмечают существование в языке бинарной оппозиции «термин - не термин». Соответственно, терминология противопоставляется общелитературной лексике, а сами термины как особые единицы, отличающиеся от обычных слов, помещаются в замкнутые системы - терминологические поля определенных отраслей знаний Требование к термину гласит, что в определении не должно быть «порочного круга», т.е. значение одного термина не должно определяться с помощью другого, который сам определяется через первый» [Земская 1996: 34].

Требования, предъявляемые к терминам и терминосистемам, были сформулированы еще в многочисленных работах основоположника советского терминоведения Д.С. Лотте. Д.С. Лотте показал, что однозначность не возникает в терминологии сама по себе, а является следствием или должна быть следствием работы над термином тех, кто создает терминологию [Лотте 1982: 18].

Он выдвинул и обосновал следующие применяемые к термину требования: краткость, однозначность, мотивированность, простота, согласование с другими имеющимися в терминосистеме терминами, т.е. системность, предпочтение уже внедренным и русским терминам перед новыми и иностранными.

По определению Д.С. Лоте, основными признаками термина являются:

адекватность отражения содержания понятия, смысловая однозначность;

логическая соотнесенность его с другими родовидовыми терминами (родовидовая системность);

профессиональный уровень практического употребления (терминология техническая, химическая, медицинская, спортивная и т.д.).

Термин входит в общую лексическую систему языка лишь через посредство конкретной терминологической системы (терминологии). К специфическим особенностям термина относятся:

системность;

наличие дефиниции;

тенденция к однозначности в пределах своего терминологического поля;

стилистическая нейтральность;

отсутствие экспрессии.

Все эти свойства термин реализует только внутри терминологического поля, за пределами которого теряются его дефинитивные и системные характеристики. Термины должны правильно толковаться, то есть иметь собственное значение (дефиницию). Обычно терминологические дефиниции фиксируются в научных словарях и справочниках. В определенном узком контексте термин всегда соответствует одному понятию / явлению действительности. В отличие от иных слов термины направлены на четкое отображение и выражение социально организованной действительности (наука, техника, политика, право и т.д.), имеют социально-обязательный характер. Кроме того, они лишены эмоциональной окраски, объективны, строги и устойчивы.

По сравнению с основной массой слов термин более точен. Он непосредственно соотносится с обозначаемым понятием. В структурном отношении, как уже отмечалось выше, термин может состоять из двух и более слов (словосочетание), которые составляют неразрывное, достаточно мотивированное смысловое единство и, обозначая определенное понятие, не употребляются друг без друга («биологическая природа», «демократизация общества», «закон тяготения», «коэффициент полезного действия» и т.д.). Наряду со смысловой однозначностью термину присущ и другой характерный признак - стилистическая нейтральность. В нем нет экспрессивности, эмоциональной окрашенности при обозначении предмета.

Нерасторжимая связь понятий и соответствующих им терминов проявляется в том, что упорядочение терминологии, решение ее функциональных проблем невозможны без достаточно глубокой научной разработки понятий, их логического анализа и точного определения. Как отмечал В.В. Виноградов, всякие «попытки упорядочения терминов без предварительного анализа понятий, которые ими выражаются, остаются безрезультатными» [Виноградов 1947: 114]. Понятие - это отражение явлений объективной действительности в их существенных признаках, мысль, выражающая сущность явления. Термин представляет понятие в соответствующей знаковой форме, является его носителем, внешним символом. Жесткая связь между понятием и термином не всегда очевидна. Понятие едино, а термин, как мы уже знаем, может обозначать и разные понятия, быть многозначным. Одно и то же понятие может обозначаться разными терминами.

Таким образом, термин отличается от единиц общей литературной лексики рядом признаков, среди которых выделяют системность, раскрываемость, точность и экспрессивную нейтральность. Частично категория термин может совпадать с философской категорией понятия, однако они не всегда являются идентичными. Термин представляет собой единицу закрытой системы и функционирует только там. За пределами своей узко очерченной области он теряет собственные дефинитивные и системные характеристики

 

Жанровое своеобразие антиутопических произведений. Содержание термина «антиутопия»

Рассматривая антиутопический роман как своеобразный литературный жанр, имеющий оригинальные художественные характеристики, сюжет и смысловой посыл автора, невозможно не коснуться развития антиутопического направления в литературе XX века и предшествующих лет, а также историко-социальных условий, повлиявших на становление данного жанра в русской и зарубежной литературной традиции. Используя данный подход, мы можем преодолеть некоторые трудности в понимании антиутопического текста, поскольку, как утверждает исследователь и расшифровщик древнекитайских литературных произведений В.С. Спирин, описывающий проблему семантической составляющей тектов, «Можно допустить, что одной из причин отмеченных трудностей являются различия в структурах сознания представителей современной культуры и культуры, удаленной от нашей во временном и типологическом отношении» [Спирин 1976: 14]. Другими словами, по определению Р.К. Боженковой, касающегося процесса понимания текста как лингвокультурологической категории, «поскольку воспринимаемая человеком картина мира находится в постоянном движении, текст, будучи речетворным актом, представляет собой как бы отснятый момент этого процесса. В тексте воспроизводится та часть общей картины мира, которая попадает в поле зрения исследователя в данный момент восприятия… Понимание текста вписано в историю и определяется в обобщенной форме через приобщение к историческому опыту людей. Таким образом, текст есть реальность, имеющая только ей присущие признаки… [Боженкова 2000: 56]».

При дословном толковании термина «антиутопия» как названия литературного направления, невозможно не обратить внимания на строение рассматриваемой нами лексической единицы. Слово «антиутопия» состоит из двух частиц древнегреческого происхождения: «анти-» («против») и «-утопос» («место, которого нет»). Исходя из простого сложения получившихся смыслов, мы можем утверждать, что термин «антиутопия» представляет собой полную противоположность утопии - другому жанру, популярному в античный период истории и Эпоху Возрождения.

Утопия представляет собой жанр художественной литературы, по своему замыслу близкий к научной фантастике. Утопия описывает модель идеального, с точки зрения автора, общества. Обычно произведения данного жанра характеризуются верой автора в безупречность собственной изобретенной модели [Баталов 1989: 25]. Кроме литературного определения утопией также называют вымышленное общество, которое воплощает произвольно сконструированный и часто статистичный социальный идеал. «Вследствие практической неосуществимости такого идеала понятие «утопия» приобрело метафорический характер и стало синонимом любого научно необоснованного проекта (социального, технического и т.п.)» [Мартынов 2009: 162].

Человечество всегда привлекала идея об облегчении жизни как с точки зрения удовлетворения базовых потребностей, так и с моральной-то есть, упразднение насилия и социального неравенства. Можно сказать, что прототипом утопических идей считаются повсеместно распространенные мифы о далеких райских землях и государствах, где еда всегда присутствует в достатке и ее добыча не связана с тяжелым физическим трудом, а отношения между людьми-жителями мифологических «утопий» строятся на принципах равенства, взаимоуважения и гуманизма. Об общечеловеческом характере данной мифологической тематики говорит то, что «райские» мотивы присутствуют в фольклорных произведениях древних греков, ацтеков, скандинавов, индийцев и даже в христианской традиции [Малевин 2004: 441].

Истоки утопического жанра прослеживаются уже в трудах античного философа Платона (трактат «Государство» (427-347 гг. до н.э.)), где автор описывает структуру государства, «идеальную с точки зрения существовавшего на тот период истории рабовладельческого общественного строя [Степин 2000-2001: 24]». Но оформление и название жанр утопии получает только в 1613 г. В честь одноименного произведения Т. Мора «Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия». В нем Утопией назывался несуществующий идеалистический остров. В этом же произведении впервые упоминается термин «утопический» как принадлежащий идеальному государству - Утопии. государственный строй государства Утопия описывается Т. Мором как полная демократия, при которой все должности являются выборными и могут быть заняты любым гражданином. Именно эти черты стали характерными для многих утопических, а также антиутопических произведений. Дальнейшее развитие утопические взгляды получили во взглядах Т. Кампанеллы, Р. Бэкона и, конечно же, социал-утопистов.

Специалистами-литературоведы и философами выделяются следующие виды утопий:

- технократические, в которых социальные проблемы решаются путём ускорения научно-технического прогресса;

социальные, в которых предполагается возможность изменения людьми собственного общества.

Среди группы социальных утопий выделяют эгалитарные утопии, где идеализируются и абсолютизируются принципы всеобщего равенства и гармоничного развития личностей (например, И.А. Ефремов, «Туманность Андромеды») и элитарные утопии, где отстаивается мысль о построении общества, которое делится на классы на основе принципов справедливости и целесообразности (А. Лукьянов, «Чёрная пешка») [Панченко 1984: 110]. Стоит отметить, что выделенные подвиды уже отличаются терминологической насыщенностью, поскольку в их текстах подробно описываются реалии изображаемого вымышленного общества - как привычные современному читателю, так и вымышленные, действующие только в пространстве антиутопии. При этом многочисленные термины выполняют и функции номинации (т.е. называния предметов и реалий), и художественные (придание повествованию научного колорита, создание особого художественного образа и т.д.)

Многие философы, литературоведы и социологи подвергали жанр утопии острой критике, поскольку считали общества, изображавшиеся в утопических произведениях, застывшими, не имеющими дальнейшего развития, поскольку обычно утописты не изображают свой вымышленный мир во временном протяжении. Во всех утопиях предполагаются полное религиозное и социальное единомыслие. Взгляд на человека как носителя определенных личностных черт упрощен, в утопических произведениях нет индивидуализации характеров, более того, присутствует схематизм и шаблонность в их изображении. А все процессы, протекающие в обществе, идут по заранее установленному, клишированному образцу. Кроме того, изображенные в подобных произведениях совершенные общества полностью отгорожены от внешнего мира, а пространство в таких книгах замкнуто, изолировано, находится в удалении от остального «земного» мира [Артемьева 2000: 16].

С точки зрения литературоведческой традиции, утопические романы имеют недостатки в связи с тем, что они изображают вымышленный мир, ориентируясь на некий идеал, который совершенно оторван от реальности. В утопиях нет каких-либо внутренних конфликтов. Помимо этого, в сюжете утопии описывается некий «чересчур гармоничный» мир, его законы, взаимоотношения людей, основанные на разумных принципах и поэтому не располагающие к конфликту главного героя и общества. Тем самым, исчезает интрига и острота повествования.

Создатель одной из наиболее известных антиутопий «1984» Джордж Оруэлл считал, что все без исключения написанные утопии непривлекательны и весьма безжизненны. Согласно Оруэллу, все утопии похожи тем, «что они постулируют совершенство, но не в состоянии достичь счастья» [Оруэлл 2011: 117]. В своем эссе «Почему социалисты не верят в счастье» Оруэлл соглашается с мыслью православного философа Н. Бердяева, который заявил, что «так как создание утопии стало людям по силам, перед обществом встала серьёзная проблема: как утопии избежать» [Бердяев 2003: 117]. Это цитата из работы Бердяева «Демократия, социализм и теократия» в более расширенном варианте стала эпиграфом к роману Хаксли «О, дивный, новый мир»: «Но утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучительный вопрос, как избежать окончательного их осуществления…Утопии осуществимы…Жизнь движется к утопиям. И открывается, быть может, новое столетие мечтаний интеллигенции и культурного слоя о том, как избежать утопий, как вернуться к не утопическому обществу, к менее «совершенному» и более свободному обществу» [Бердяев 2003: 114].

Рассмотрев историю становления и жанровое своеобразие антиутопии, мы можем сделать выводы о том, что для понимания текста необходимо обратиться к историческим условиям и социальной обстановке, при которых данный текст был создан. Тексты, принадлежащие к жанру антиутопии, имеют специфическую характеристику, обусловленную особенностями характеризуемого литературного направления.

Антиутопия как жанр имеет долгую историю становления и восходит к критическим работам, посвященным другому литературному жанру - утопии. А та, в свою очередь, зародилась из мифических представлений различных народов о сказочных или райских землях, где люди всегда живут в достатке, а отношения между ними построены на принципах добра, гуманизма и справедливости. Позже утопические представления переросли в философские концепции античных мыслителей и средневековых ученых, утверждавших, что построение идеального государства возможно.

Антиутопия тесно связана с утопией и является ее логическим продолжением, развивая мысль о том, что же все-таки случится с обществом, если оно попытается перестроиться, руководствуясь принципами унификации, тотального контроля государства над личностью, повсеместном введении техники и т.д.

К сожалению, не существует единой литературной традиции, которая бы изучала жанр утопии. Это объясняется разными идеологическими особенностями и подходами двух крупных культурных центров - запада и России. Отсюда существуют два названия для данного жанра - утопия и дистопия. Обычно их отождествляют, хотя некоторые ученые считают, что понятие «антиутопия» шире и, соответственно, вбирает в себя понятие «дистопия». Антиутопия представляет собой сложный текст с глубоким замыслом, а потому предполагает тщательный анализ для своего изучения.

 

Термины в речи героев отечественных антиутопий как средство выражения авторских интенций

Как уже было сказано ранее, роман-антиутопия представляет собой чрезвычайно сложный и оригинальный жанр, имеющий характерные для него черты: цель - предупреждение о возможной опасности построения тоталитарного общества, высмеивание утопических мотивов и людских пороков, преобладание негативных черт в изображаемом обществе и др. По таким характерным чертам мы всегда сможем выявить роман-антиутопию, а это значит, что «принадлежность текста традиционному жанру, имеющему как свои формальные показатели, так и предписанные правилами ограничения, привычные сюжеты, известные приемы построения композиции, единство персонажей…как повторяющееся созвучие семантически различных элементов обеспечивает целостное восприятие текста, определяемое автором, и понимание авторского замысла» [Боженкова 2000: 65].

И, наверное, именно персонаж является самой важной и значимой категорией для анализа, поскольку описанная в романе-антиутопии действительность воспринимается через призму понимания героя произведения, а его речь является своеобразным показателем языкового уровня развития изображаемого антиутопического общества, поскольку «рассматривая текст с точки зрения его содержания, т.е. смысловой целостности, ученые исходят из того, что он есть чужая мысль, выраженная в предметно-знаковой форме, продукт объективации сознания, который декодируется в условиях коммуникации» [Бахтин 1979:282].

В ходе настоящего исследования нами были рассмотрены произведения таких авторов, как Е.И. Замятин, Дж. Оруэлл, Р. Брэдберри, Э. Берджесс, А.А. Зиновьев, В. Войнович, Л. Лоури и Т.Н. Толстая. Был произведен комплексный анализ языка данных романов-антиутопий и, в частности, явление употребления героями огромного количества терминов, специальной лексики и элементов искусственных языков, придуманных авторами - так называемых «новоязов». Это дало возможность проследить связь лингвистических особенностей речи героев антиутопических произведений и окружающей их реальности, выяснить истинные интенции автора, выбравшего для их выражения такие своеобразные средства реализации. Все произведения русских и зарубежный антиутопистов, конечно, различаются между собой, но и в то же время имеют немало сходных черт в изображении общества и типа главного героя - одинокого борца с окружающей действительностью.

Рассматривая роман Е.И. Замятина «Мы», стоит упомянуть, что долгое время в отечественной литературе антиутопические произведения были под запретом. Обычно подобные романы опубликовывались за границей (В. Войнович, А.А. Зиновьев), а потому для русских читателей были открыты лишь недавно (80-е гг. XX).

В романе Е.И. Замятина «Мы» (1920) можно найти своеобразную картину будущего: в нем Единое государство предоставляет всем «математически безоблачное счастье». И хотя люди живут под ярким солнцем, в красивых стеклянных домах, заняты общим делом, хотя им не о чем беспокоиться, потому что у них есть все: еда, одежда, работа, крыша над головой, - они лишены свободы, у них нет даже собственных имен. Люди вместо имен носят золотые бляхи с присвоенным им государством номером: Д-503, О-90, R-13, I-330. Даже само понятие «человек» заменено понятием «нумер». Люди, «счастливые нумера», спят, едят, работают в одно и то же время, по раз и навсегда установленному порядку - Часовой Скрижали, они отказались от живых чувств, собственных стремлений, естественных желаний - от всего того, что делает одного человека непохожим на другого. И многие действительно считают, что в этом их счастье. Например, главный герой романа Д-503 утверждает: «Буду вполне откровенен: абсолютно точного решения задачи счастья нет еще и у нас: два раза в день - от 16 до 17 и от 21 до 22 единый мощный организм рассыпается на отдельные клетки: это установленные Скрижалью Личные Часы. В эти часы вы увидите: в комнате у одних целомудренно спущены шторы, другие мерно по медным ступеням Марша проходят проспектом, третьи - как я сейчас - за письменным столом. Но я твердо верю - пусть назовут меня идеалистом и фантазером - я верю: раньше или позже, но когда-нибудь и для этих часов мы найдем место в общей формуле, когда-нибудь все 86 400 секунд войдут в Часовую Скрижаль [Замятин 2009: 5]».

Интересно отметить, что помимо специфического характера языка повествования (совмещение обиходно-бытовой лексики, сочетание в одном тексте художественных тропов и научной терминологии) в романе Е. Замятина «Мы» присутствует еще одна особенность: отсутствие привычных нам личных имен, вместо них к «обезличенным» персонажам произведения обращаются по номерам. Настоящий прием не является авторским открытием Замятина. Использование номера вместо имени отсылает нас к произведениям А. Солженицына, описывающего жизнь лагерных заключенных, вся личность которых сводится к номеру на тюремной робе.

В текстах романов-антиутопий встречается и полный отказ от имен (нумера у Замятина и «имена-род занятий» у А. Зиновьева - Клеветник, Сотрудник, Академик, Художник и т.д.), и промежуточный этап, при котором у героев произведения есть имя и в то же время ему присваивается номер. Такая ситуация наблюдается в романе Л. Лоури «Дающий»: мальчика-протагониста зовут Джонас, однако имя не несет в себе эмоциональной окраски. Имя выдается в соответствии с именным списком при рождении Специалистами по уходу за детьми. Кроме стандартного имени у Джонаса есть номер «19», обозначающий, что в год своего рождения он появился девятнадцатым по счету.

Идеалом жизненного поведения для описываемого антиутопического общества является, как называет главный герой-повествователь, «разумная механичность», а все выходящее за ее пределы его пугает и относится к «дикой фантазии». Вдохновение приравнивается им к «неизвестной форме эпилепсии», а все творческое, чувственное, непредсказуемое считается отклонением от нормы, чудачеством и болезнью. Так к болезненным фантазиям Единое государство относит искусство, литературу, науку, любовь и свободу. Все это говорит о том, что данное тоталитарное государство грубо вмешалось в строение в строение личности. «Я» перестает существовать как таковое, - оно становится частью общего «мы», песчинкой коллектива, безликой составляющей толпы. И, что самое страшное, меняется язык, он больше не может выражать чувств и эмоций. Здесь помогает передать ужасающую деградацию общества многочисленная терминология Е.И. Замятина, в том числе и авторская. Герои произведения говорят и думают математическими формулами, и даже такие интимные моменты как признание в любви отражаются в виде сухих математических отчетов: «Она смеялась. Но мне ясно был виден ее нижний скорбный треугольник: две глубоких складки от углов рта к носу. И почему-то от этих складок мне стало ясно: тот, двоякоизогнутый, сутулый и крылоухий - обнимал ее - такую…» [Замятин 2009: 20].

В своем романе Е. Замятин показывает нам, как сама человеческая природа не выносит обезличенного существования. Несмотря на жесткую дисциплину и исправную работу репрессивно-карательной системы во главе с Машиной Благодетеля, в Едином государстве созревают заговор и восстание - за право на собственные чувства, за право вернуться к нормальной человеческой жизни. Но конец романа, как и многих других утопических произведений, мрачен. Нумер Д-503 излечивается от приступов «болезни» «благодаря» тому, что над ним совершают «Великую операцию» - удаление «центра фантазий» путем «троекратного прожигания Х-лучами жалкого мозгового узелка». В романе не остается «никакого бреда, никаких нелепых метафор, никаких чувств, только факты».

Помимо романа-предостережения Е. Замятина «Мы» в отечественной литературе существует немало выдающихся произведений-антиутопий.

Стоит отметить роман логика и социолога А. Зиновьева «Зияющие высоты» (1976), названный им самим «социологической повестью» в котором в саркастическо-иронической и пародийной форме описывается общественная жизнь в Советском Союзе, изображается бессмысленность и напыщенность научной жизни несуществующего года Ибанска. Роман «Зияющие высоты» является уникальным и самобытным произведением из-за своего весьма оригинального построения: сюжет отсутствует как таковой, читателя даются отдельные сцены из советской реальности (совместные выпивки у пивного ларька, перетекающие в бессмысленные, но наполненные философией споры о жизни и рассказывание политических анекдотов в присутствии должностных лиц), из событийной канвы повествование плавно перетекает в многочисленные и пространные труды непризнанного гения и интеллигента Шизофреника.

Крайне интересными для анализа предстают лингвистические особенности антиутопии. Стоит упомянуть, что в тексте отсутствует оформление прямой речи и диалогов. Имена и должности равны между собой и представляют некую смесь: Шизофреник, Сослуживец, Сотрудник, Претендент, Социолог, Художник. Фамилия у всех героев произведения одна на всех - Ибанов. Под этой фамилией выходят многочисленные и чрезвычайно похожие друг на друга приказы, трактаты и научные труды. Язык пестрит многочисленными сокращениями (ИВАШП, ГЭС, ЭВМ), социальной, философской и технической терминологией, в том числе и псевдонаучного характера, которая сочетает в себе несовместимые элементы, принадлежащие к разным областям научного знания или же единицы разговорной лексики с научными наименованиями (социальная кибернетика, официальный стукач, спонтанное социальное объединение, эпохи старого и нового сортира, синхрофазоциклобетатронный пролазыр). Все эти особенности можно проследить на примере диалога: «Болтун сказал, что есть какие-то объективные законы дезинформации вроде законов тяготения, и Шизофреник, наверняка, что-то придумал на этот счет. Шизофреник сказал, что такие законы есть. Например - тенденция свести к минимуму сведения о плохом и раздуть до максимума сведения о хорошем. А если такового нет, его следует выдумать. Врут не по злому умыслу и не по глупости, а потому, что обман есть наиболее выгодная форма социального поведения [Зиновьев 2010: 24]».

Весьма оригинальным оказывается и роман-антиутопия В. Войновича «Москва 2042», в котором автор в юмористически-трагическом виде изображает коммунистическую Москву будущего, которая становится своеобразным мини-государством, - на первый взгляд, вполне соответствующую обществу победившего коммунизма («Коммунизм в отдельно взятом городе», «Московская республика»), но по мере развития сюжета книги, становится понятным, что эти ожидания так и остались утопией [Шишкина 2001: 14]. Повествование в романе ведется от лица писателя-диссидента Виталия Карцева, попавшего в Москву будущего и убедившегося, что «московскому коммунизму» присущи те же недостатки, бывшие и при социализме: неравенство граждан, привилегированность отдельных слоёв населения, геронтократия, жёсткая политическая цензура. При всем этом московское коммунистическое общество становится еще более о бедным и одичалым даже в сравнении со знакомыми Карцеву советскими реалиями: летом граждане носят короткие штаны и юбки в целях экономии ткани, стригутся наголо и сдают волосы, а питаются суррогатами из брюквы и лебеды по талонам, которые получают за сданный «вторичный продукт» (то есть нечистоты, экспортируемые Советским Союзом на Запад взамен растраченных нефти и газа). «Но хорошо ли смеяться над нищими?» - строго спрашивает у главного героя-диссидента из прошлого писателя Карцева сам заместитель Гениалиссимуса по БЕЗО (то есть по госбезопасности). Примечательно то, что книга в целом настроена оптимистически и имеет положительный конец.

Что же касается языка произведения, то в романе-антиутопии «Москва 2042» в гипертрофированном виде даются пережитки партийного языка с многочисленными аббревиатурами и единицами партийной номенклатуры (КПГБ, МОСКОРЕП, БЕЗО, КАБЕСОТ, УПОПОТ, КК, воз вместо возможно, перезвездиться вместо перекреститься, комунянин вместо гражданин).

На основании качественного анализа лексики антиутопии мы можем утверждать, что в повседневный язык входят термины социологических и политологических наук. Вторжение этих терминологических единиц, изменение их функций в речи главных героев отражает тотальный идеологический диктат: власть устанавливает строго определенные лексемы и категорически запрещает другие: перезвездиться вместо перекреститься, слаген вместо привествия.

Несколько в стороне стоит еще одно выдающееся произведение антиутопического направления отечественной литературы Т. Толстой «Кысь». Как и в «Москве 2042», автор демонстрирует деградацию русского общества с сохранением и преумножением существующих и неискоренимых пороков (лени, глупости, пьянства, взяточничества, преклонения перед начальством, бессмысленной жестокости). Однако в романе не только показывается падение нравов и обнищание общества в целом, автором рассказывается о том, что может произойти с Россией после ядерной войны. Поэтому многие относят «Кысь» к поджанру постапокалиптической антиутопии. Роман насквозь пропитан иронией и сарказмом, а в тексте романа чрезвычайно много просторечных и грубых слов, однако, по мнению автора, ненормативная лексика употребляется нечасто.

Главный герой романа, Бенедикт - сын «прежней», жившей до взрыва женщины Полины Михайловны. После её смерти за воспитание Бенедикта берётся другой «прежний» - Никита Иванович. Он пытается приучить его к культуре, но безрезультатно. Главный герой из мечтателя и образованного человека превращается в палача - «Санитара», который разыскивает людей, хранящих у себя книги. И даже его положительные качества - стремление к знаниям, чтение книг - превращаются в жестокость, жадность и фанатизм.

Герои романа разговаривают на характерном карикатурном диалекте, изобилующем старинными словами и выражениями, а также заимствованными из разных диалектов русского. Встречается и немало неологизмов, придуманных автором: червырь, перерожденец, огнецы, кысь, кочевряжка подкаменная, налоговый мурза, дубельт. Многие слова представляют собой нарочно исковерканные автором термины и понятия: МОГОЗИН, АРУЖЫЕ, ОНЕВЕРСТЕЦКОЕ АБРАЗАВАНИЕ, ОСФАЛЬТ, ЭНТЕЛЕГЕНЦЫЯ. Этому уродливому, безграмотному языку мутировавшей и одичалой России противопоставляется язык людей, сохранивших свою культуру, традиции и человечность - «Прежних»: превалировать, элементарный, алкоголизм, хомо сапиенс, мутант, гражданин, глава государства.

В тексте Т. Толстой встречается немало реминисценций и аллюзий на произведения русской прозы и поэзии, песни и русские народные сказки, которые выдает за свои правитель и «Набольший Мурза» Федор Кузьмич Каблуков. Например, слепцы на рынке исполняют песню А. Пугачевой «Миллион алых роз», а Бенедикт переписывает на бересту очередную «сказку Ивана Кузьмича» «Курочка ряба». Сам Федор Кузьмич говорит на странной смеси цитат, чтобы подчеркнуть свой ум и высокое положение: «Что ж мне вас учить. Думаете, мне сочинять легко? Изводишь единого слова ради тысячи тонн словесной руды, ага. Забыли? Я ж об этом сочинял. Не спи, не спи, художник. Не предавайся сну. Да и окромя искусства дел невпроворот: день-деньской изобретаешь, крутишься-крутишься, ажно мозги вспухли. На мне ж все государство. Другой раз и не присядешь. Вот сейчас Указ сочинил, на-днях получите, ага. Хороший, интересный. Спасибо скажете. [Толстая 2010: 26]» Из этих произведений остается лексика, общеупотребительная для нас, но непонятная для героев романа «Кысь» (конь, суфле), что подчеркивает отвратительность и комичность описанной ситуации.

Таким образом, лексика антиутопий отечественных авторов характеризуется большим количеством терминов, которые вносят в художественный текст научный / псевдонаучный характер и формирует определенный целостный образ. При этом качественная характеристика терминов, принадлежность их к какой-либо отрасли научного знания, традиционный характер или же окказиональность позволяет лучше понять душевный мир героя, который употребляет их в речи. А, следовательно, анализ лексики произведения и, в частности, характеристика ее терминосистемы помогает выявить интенция автора.

 

Обозначаемая категория

В сфере специальной лексики существует метаязык или так называемый язык обслуживания, который содержит в себя группу терминологической лексики. Лексическими единицами языка обслуживания называются показателями. Лексико-семантические показатели - это совокупность признаков, характеризуемых приводимыми данными [Слесарева 2010: 27]. В наименование семантического показателя входят термины, обозначающие:

а) характеризуемый (измеряемый, описываемый и т.д.) объект научного / технического знания (государство, двигатель, иллюстрация, режим, синекура, фронтон, шаттл и т.д.);

б) состояния, свойства, признаки этих объектов и процессы, которые с ними совершаются (вычисление, вычитание, дезинфекция, деление, компрессия, механичность, профилактика, умножение);

в) формальный способ (алгоритм) вычисления, измерения показателя (дактиль (как размер стихотворения), знаменатель, катет, килограммометр, корень, масса, миллиметр, нумер, силлион, такт (муз.), тонна) [Капанадзе 1965: 78].

В исследованном нами материале на основе лексико-семантической классификации представлены все три дифференциальных признака (кроме той лексики, которая не попадает под данную классификацию), при этом наблюдается следующее количественное соотношение.

 

Характеризуемый (измеряемый) объект экономики	Состояния, свойства этих объектов и процессы, которые с ними совершаются	Формальный способ (алгоритм) вычисления показателя
702	299	120
47%	20%	8%

То есть в научной и технической терминологической лексике первостепенное значение имеют объекты, поддающиеся описанию или измерению. При этом объект может быть реальным и конкретным или выступать в качестве нематериальной реалии, являющейся родовым обозначением похожих предметов / явлений: ср. чертеж единичный, сделанный каким-либо архитектором и чертеж как вид изображения плоского или объемного предмета.

Состояния, свойства и способы вычисления являются категориями вспомогательными, уточняющими значение / степень характеризуемого объекта научной или технической реалии. В тексте антиутопий они помогают лучше представить форму, размеры, вес описываемых несуществующих в нашей реальности транспортных средств, технических устройств или элементов государственного аппарата.

5. Содержательная классификация терминов - выделяется по логической категории того понятия, которое обозначается термином. Из отобранных нами 1495 единиц выделяются следующие виды научных и технических терминов [Табанакова 2001: 22]:

- термины предметов (генератор, пожарник, пневматический поезд, портативный передатчик, пчелиная матка, рабочая пчела, реактивный мотор);

-  термины процессов (демократизация, извещение, инерция, организация работ, пивоварение, пропаганда, просвещение);

-  термины признаков, свойств (невтяной, неэвклидово, операционное, отдистилированный, половой, равнодействующая);

-  величин и их единиц (вольт, галлон, икс, литр, масса, миллиметр, объем, пинта).