Дети 70-80-х. Бегство от реальности.

Когда ребенок сталкивается с жестокой действительностью, он начинает жить в выдуманном мире. Начавшееся еще с «Улетающего Монахова» бегство от жизни продолжается.

Следует сказать несколько слов об одном из последних значительных розовских произведений – пьесе «Кабанчик». Она создавалась в начале 1980-х годов, но была опубликована только в перестроечное время. Розов здесь вновь возвращается к судьбам молодых героев, пытается уловить, что же изменилось в их облике в новых, суровых жизненных условиях.

Действительно, на неокрепшие плечи 18-летнего Алексея Кашина сваливается тяжелая ноша. Благополучный, обустроенный мир, в котором он, не задумываясь особенно, до сих пор жил, ломается на его глазах, когда отец – крупный начальник – оказывается на скамье подсудимых за огромные хищения и взятки. Громкий процесс, «героем» которого стал самый близкий человек, становится настоящей трагедией для юного героя пьесы.

Герой, чувствующий себя затравленным, «смертельно раненным существом», часто вспоминает убитого им во время охоты с отцом маленького кабанчика: «Зубы оскаленные запомнил. Вроде улыбка. Улыбается и улыбается... Зубки». И себя он теперь ощущает таким «кабанчиком», жертвой. Алексеем владеют противоречивые порывы. С одной стороны, часто он бежит от людей; резко, болезненно, раздраженно реагирует на любые – и искренние, и лицемерные – попытки облегчить его страдания. С другой – старается излить свои переживания, поэтому ежедневно «что-то» пишет. «Я не знаю, что это… - признается он. – Не стишки, не роман, конечно. Я про себя пишу… Ведь то, что я знаю, никто не напишет».

Универсальным убежищем от жизни является сказка. Следующую историю можно назвать балладой. У каждого из героев повести Чингиза Айтматова «Белый пароход» - у деда, у зятя, у Мальчика – есть своя сказка, или мечта, идеал, помогающий ему жить.

Эгоистичный карьерист, зять Орозкул мечтает: «Да-а, в город бы… Эх, послал бы ко всем чертям и горы эти, и леса эти, и бревна эти, трижды проклятые, и жену эту пустобрюхую, и старика безмозглого с пащенком этим… Эх, взыграл бы я, как сытый конь на овсе! Заставил бы себя уважать. «Орозкул Балажанович, разрешите войти к вам в кабинет». А там и женился бы на городской. А почему бы и нет? Скажем, на артистке какой-нибудь, красавице, что поет и пританцовывает с микрофоном в руке. Смотришь, и дети народились бы. Сына на юриста выучил бы, а дочку, чтобы на рояле играла…»

О Мальчике сказано, что «у него были две сказки, одна своя…». Брошенный родителями на попечение деда, одинокий, разговаривающий с камнями и цветами, Мальчик мечтает о Белом пароходе: «Вот он! С трубами в ряд, длинный, мощный, красивый. Он плыл, как по струне, ровно и прямо… Он мечтал превратиться в рыбу так, чтобы все у него было рыбье – тело, хвост, плавники, чешуя, - и только голова бы осталась своя, на тонкой шее, большая, круглая, с оттопыренными ушами, с исцарапанным носом. И глаза такие же, как были… Пронырнет под тросами висячего моста, и дальше вдоль прибрежных курганов, и потом вниз по грохочущему ущелью выплывает прямо в Иссык-Куль.

А Иссык-Куль – это целое море. Проплывает он по волнам иссык-кульским, с волны на волну, с волны на волну – и тут навстречу белый пароход. «Здравствуй, белый пароход, это я! – скажет он пароходу. – Это я всегда смотрел на тебя в бинокль». Люди на пароходе удивились бы, сбежались смотреть на чудо. И тогда он скажет отцу своему, матросу: «Здравствуй, папа, я твой сын. Я приплыл к тебе». – «Какой же ты сын? Ты полурыба-получеловек!» - «А ты возьми меня к себе на пароход, и я стану твоим обыкновенным сыном». Отец бросит сеть, выловит его из воды, поднимет на палубу. Тут он превратился в самого себя…»

В отличие от «личных» сказок Орозкула и Мальчика, дед рассказывает сказку родовую, о Рогатой матери-оленихе:

«Маралья матка спасла девочку и мальчика, последних из уничтоженного врагами племени. Она увела их на Иссык-Куль и выкормила, как собственных детей. Когда дети выросли, они поженились и родился у них первенец. Назвали его Бугубаем в честь Рогатой матери-оленихи, и пошел то него род Бугу, бугинцев. Стал этот род большим и сильным. Но однажды один знатный бугинец убил оленя, чтобы его рогами украсить гробницу своего отца. Обиделась Рогатая мать-олениха на людей, попрощалась с Иссык-Кулем и ушла на высокий перевал. А когда уходила, сказала, «что никогда не вернется…»

Явившись как сказка, Рогатая мать-олениха однажды становится «былью»: «Прямо перед ним, на другом берегу, у воды стояли три марала… Один – тот, что был с сильными большими тяжелыми рогами, снова опустил голову к воде и, потягивая ее, казалось, рассматривал в мелкой заводи свои рога, как в зеркале… Но больше всего на мальчика смотрела белая бокастая олениха с короной тонких ветвистых рогов на голове… Рядом с ней, повернувшись задом, объедал ветки тальника молодой комолый теленок…»

Орозкул, желая выслужиться перед начальством, приказывает убить олениху. Ради блага мальчика (не убей старик Момун марала, кто знает, может, он был бы изгнан своим всесильным зятем Орозкулом с кордона или, во всяком случае, лишился бы работы и ему не на что было бы кормить мальчика), старик убивает сказку, то есть за счастье мальчика платит «гармонией».

И это становится смертельно для… мальчика, потому что нельзя жить без сказки. «Раненный» выстрелом деда, мальчик отвергает сказку деда и уплывает в свою. «Ты отверг то, с чем не мирилась твоя детская душа», - говорит писатель.

Мотив бегства от реальности в кульминации представлен в книге Саши Соколова «Школа для дураков». Юный герой изначально не принимает образа жизни окружающих его людей (взрослые не верят в зимних бабочек), живет в своем странном выдуманном мире, все толкует и делает по-своему, и потому его помещают в школу для умственно отсталых. «Недавно Водокачка объясняла тебе, что у нас – твоих сыновей – так называемая избирательная память, и это чрезвычайно верно, мама, такого рода память позволяет нам жить как хочется, ибо мы запоминаем лишь то, что нужно нам, а не тем кретинам, которые берут на себя смелость учить нас». Он страдает раздвоением личности, обладает даром фиксировать эти мимолетные детали-образы. Через его вечно детское восприятие даются все события романа, за исключением второй главы, несколько абзацев, принадлежащих автору, и небольших вкраплений собственных голосов других персонажей.

Все герои романа, и главные, и второстепенные, четко делятся на два лагеря. В одном – и он гораздо больше – те, кого можно назвать «глухими к зову Вечности». Это и отец главного героя, прокурор, который «видит лишь то, что видит», и учителя вспомогательной школы (директор Перилло, учительница литературы Водокачка), и ведьма Шейма Соломоновна Трахтенберг, и доктор Заузе. И даже мать главного героя попадает в этот ряд. Хотя герой часто называет ее бедной и терпеливой, он не может простить ей измены отцу с учителем музыки.

Парень чувствует безнадежную пропасть между собой и родителями. «Она крикнула: вернись! – и я оглянулся: мать тревожно стояла у калитки, и я подумал: если вернусь, ничего хорошего из этого не выйдет: мать непременно станет плакать, заставит покинуть седло велосипеда, возьмет под руку, и мы через сад возвратимся на дачу, и мать начнет мирить меня с отцом, на что потребуется еще несколько лет, а жизнь, которую в нашем и соседних поселках принято измерять сроками так называемого в р е м е н и, днями лета и годами зимы, жизнь моя остановится и будет стоять, как сломанный велосипед в сарае, где полно старых выцветших газет, деревянных чурок и лежат старые плоскогубцы. Да, ты не хотел примирения с отцом нашим. Вот почему, когда мать крикнула тебе вослед: в е р н и с ь! – ты не вернулся, хотя тебе было чуточку жаль ее, нашу терпеливую мать».

В другом лагере – наш герой и его учитель географии - самые нормальные в абсурдном реальном мире. В самом деле, кого считать нормальным? Ведь не академика Акатова, всю жизнь занимающегося исследованием галлов – вздутий на различных частях растений. И не директора школы для дураков, изобретателя так называемой «тапочной системы». Отец заставляет сына по воскресеньям переписывать передовые статьи из газет, чтобы разбираться в вопросах политики, не позволяет ему читать книги, которые он взял у Павла Петровича Норвегова. А сосед по даче, товарищ прокурора (отца), когда никто не видит, ворует у них из туалета дерьмо для удобрения своего сада и т.д.

Папаша глух к музыке, не одобряет увлечение музыкой сына. Он грубо отзывается о Норвегове, ядовито замечая, что вместо того, чтобы «пиликать» на скрипке, тому следует баржи грузить. Лучше бы носки чаще стирал, - считает он. «Бездельник он, твой Павел, - сказал нам отец, - потому и босяк. Все деньги, небось, на дачу извел, в долгах сплошь, а все туда же – рыбу ловить, на берегу прохлаждаться. Тоже мне, дачник фиговый. У него и дом-то нашего сарая плоше». То, что хорошо для Норвегова, отвратительно для товарища прокурора. Норвегов носит шляпу, какой нет ни у кого, ходит летом босиком – даже в школу, ставит на крышу флюгер вопреки запретам: «Вы из газет сразу узнаете, если что не так, а я по флюгеру ориентироваться буду, куда уж точнее, точнее и быть не может».

«Я не ваш! – кричит Норвегов, - и никогда не получал больше восьмидесяти, но то были другие, не ваши деньги, то были ветрогоновы чистые деньги, не запятнанные ложью ваших мерзостных теорий и догм».

Герою и его учителю можно позавидовать: они не просто отвергают действительность, построенную на фальши и абсурде, они – посвященные. Им дано знание о другом мире, где не надо играть роли, где можно быть самим собой, где совсем иные ценности, где живут, а не существуют. Только в этом идеальном мире норма становится собой, переворачивается с головы на ноги.

Как истинно талантливое произведение, «Школа для дураков» захватывает читателя необыкновенным чувством раскрепощения письма. Быть может, мерилом таланта и следует считать это вдохновенное внутреннее освобождение, сродни ощущению полета, которое читателю (или зрителю, слушателю) сообщается.