Отцы 70-80-х. Подведение итогов. А судьи кто?

Романтически настроенные шестидесятники «свили гнезда», и что дальше? А дальше нужно осмотреться и дать себе труд проанализировать свою жизнь, где оступился, откуда вдруг возникают проблемы, встает глухое взаимонепонимание с детьми, казалось бы, на ровном месте? Оказывается, не так-то просто построить семейное благополучие. Здесь не спасет достаток, которому отдается столько сил.

Не спасут и практические руководства и пособия самых знаменитых (как теперь скажут, - продвинутых) авторов по вопросам воспитания детей, как, например, в рассказе В.Белова «Воспитание детей по доктору Споку», если нет у родителей душевной чуткости, нет стремления к диалогу, а есть только отстаивание личных прав и свобод, доказательства своего превосходства. Чему могут научить такие родители своих чад, даже если прочтут лучшую книгу о воспитании?

Пьесу «Гнездо глухаря» Розов назвал «семейными сценами», но конфликт, думается, гораздо шире семейного, он вбирает в себя социальные проблемы. Здесь перед нами «во всей красе» предстают уже два поколения «хозяев жизни» - Степан Судаков и его зять Егор Ясюнин. Первый – бывший фронтовик и в общем неплохой человек – став большим начальником, быстро растерял по пути к заветному чиновничьему креслу былую искренность и сострадание. Да и какие там чужие беды, когда Судаков давно уже не «слышит», да и не хочет «слышать» проблем и несчастий своих домашних – жены, дочери, сына-девятиклассника. «Не засоряйте мне голову всякими мелочами… Меня нет, я отдыхаю», - часто повторяет он, когда близкие люди обращаются к нему за помощью и сочувствием. Он действительно устал и искренне считает, что сделал для семьи все необходимое и даже больше: добился роскошной шестикомнатной квартиры, украсив ее коллекцией книг, икон и «всякой всячиной» из разных стран. И теперь, по его глубокому убеждению, все обитатели «гнезда» просто обязаны быть счастливыми: «Уж какие я им условия создал. Другие на их месте с утра до вечера танцевали бы».

Фигура главного героя пьесы по-своему драматична. Много лет он обманывал сам себя, убеждал всех и вся в прочности своего «гнезда», видя в этой прочности нравственное оправдание своей чиновничьей карьеры. И когда в финале его «гнездо» рушится как карточный домик от подступивших со всех сторон сложностей жизни, этот крах становится и личным крушением для Судакова.

Заметим, характер молодого героя кардинально меняется в «Гнезде глухаря». Сын Судакова, девятиклассник Пров благосклонно принимает опеку, хлопоты и суету родителей, как должное – они просто «выполняют свой родительский долг». Он не намерен отвергать уготованное ему будущее – поступление в престижный МГИМО: «Отец туда определяет… - объясняет он. – А что? Жизнь приобретает накатанные формы. Время стабилизации… Отец требует. Ему будет лестно». Хотя и Прову временами бывает противна такая забота, особенно когда отец советует ему во всем брать пример с Егора Ясюнина. На подобные советы Пров отзывается язвительной иронией и в адрес «примера для подражания», и в адрес отца. Впрочем, читатель прекрасно отдает себе отчет в том, что Пров-то, в отличие от Андрея Аверина, ни за что не покинет своего насиженного «гнезда глухаря» в поисках «журавля в небе». Здесь характер и воспитание не те.

Пересмотром жизни занят другой герой – в повести Юрия Трифонова с характерным названием «Подведение итогов». Геннадий Сергеевич сбегает от семейных конфликтов и собственной совести в Туркмению. Одна из важнейших проблем, поставленных в повести, - проблема распада современной семьи. Причина в той атмосфере, в которой становится возможным читать дневник сына, высмеивать увлечение жены религиозно-мистической литературой, отказать от дома Нюре, много лет бывшей домработницей и душой этой семьи.

Сын без присмотра растет, как сорная трава. Герой открывает дневник сына и… открывает сына с неожиданной стороны. Оказывается, в нем укоренилось неприятное качество – ожидание дорогих подарков. И взрослых он оценивает по степени дороговизны подношений.

Дневник сыночка: «Посмотрим, на что расшибется папа. Еще летом обещал мне маг, ну не «Грундиг» конечно, на это его не хватит, но хотя бы «Комету». У Серого «Комета» работает клево, так что я буду вполне satisfied». Но более всего героя поразила запись: «Приходила кикимора и принесла какой-то жалкий альбомчик для открыток и набор красок. Рубля на три все вместе. Недаром мама говорит, что старые девы отличаются подозрительностью и жадностью…» А «кикимора», оказывается, - это его родная тетя.

Попытка поговорить с сыном, «повоспитывать» его заканчивается крахом, поскольку герой занимает невыгодную позицию: он пытается свысока поучать сына, будучи сам уязвим: ведь он прочел дневник, то есть совершил низкий поступок. Мамин словесный «проступок» также нашел продолжение в нравственном формировании юноши. Поэтому разговор родителей перерос во взаимные обвинения.

Сын не остается в долгу: «Когда он сказал мне: «А чем ты лучше? Производишь какую-то муру, а твоя совесть молчит?» - я почувствовал, как у меня что-то остановилось в груди, в аорте. Я двигал ртом, ничего не мог произнести, а он смотрел на меня уже не так, а с испугом. Наконец я сказал: «Негодяй! На эту муру ты покупаешь себе джинсы, пластинки и всякую дрянь! И сам ты дрянь!»

Кто виноват в том, что у парня выработалось потребительское отношение к жизни? Как может он так презрительно писать и говорить о людях. Не от отца ли в наследство все это перешло?

Утрата подлинности в отношениях между людьми составляет внутренний сюжет повести. Быт, украшенный репродукциями Пикассо и древними иконами, остается лишь внешним антуражем, данью моде, ибо не гарантирует простой человечности, без которой задыхается герой в прямом и переносном смысле. Впрочем, и сам Геннадий Сергеевич тоже не может дать родным тепла и заботы.

Героиня повести Юрия Трифонова «Другая жизнь» после гибели мужа также занята поступательным анализом своей жизни. Потеряв мужа, Сергея, Ольга Васильевна оказалась меж двух огней: между свекровью, которая винит ее в смерти сына, и дочерью, с которой утерян контакт. Она вынуждена жить со свекровью под одной крышей, так как дочь привязана к бабушке.

Так и существует она в состоянии войны: «Всякий брак – не соединение двух людей, как думают, а соединение или сшибка двух кланов, двух миров. Всякий брак – двоемирие. Встретились две системы в космосе и сшибаются намертво, навсегда. Кто кого? Кто для чего? Кто чем? Пришли его родственники, его м и р, и открыли в безумном любопытстве глаза, и увидели ее родственников, ее м и р, и хотя, кажется, никогда больше за семнадцать лет не было такой обширной встречи, такого открытого, глаза в глаза, противостояния, но – сшибка тогда началась и длилась все годы неотступно, иногда незримо, неведомо ни для кого. И вот – Сережи нет, а старая война продолжается».

Ольга Васильевна говорит себе в присутствии девочки: «Какая у нас с отцом была хорошая жизнь». Вспоминается героиня рассказа Чехова «Душечка» Оленька Племянникова, которая говорила обо всех бывших мужьях: «Мы жили хорошо». Рефреном повторяется эта фраза у Чехова, так что возникает подозрение, действительно ли Чехов хотел сказать, что она так хорошо жила? Быть может, напротив… Вот и героиня Трифонова на свой возглас получает неожиданно грубый ответ дочери («Хорошенького понемножку»).

В этой повести возникают сразу два женских образа, которые впоследствии будет разрабатывать современная литература: это образ бабушки-воительницы (свекровь) и матери-домоправительницы (Ольга Васильевна). Конечно, «домоправительница» похитрее, она ведет психологическую игру, просчитывает ходы или думает, что просчитывает.

Она не понимала, что своей деспотической любовью мучила близких. Боролась с мнимыми соперницами, пыталась отвоевать власть над ним. Теперь ее борьба перекинулась на дочь. Она пытается контролировать дочь в ее отношениях с подругой, которая ей кажется нагловатой, манерной. Дочь отдаляется от Ольги Васильевны. Точно так же когда-то она изводила мужа ревностью, становилась между ним и друзьями. Устраивала ему дома грязные сцены, а семье его приятелей даже умудрилась навредить.

Но вот настало время остановиться и подумать… В ее руки попал дневник мужа. И она понемногу стала понимать, что в пылу своего «делячества», благоустройства «гнезда», она проглядела что-то важное, что должно было связывать ее с мужем, с другими людьми. «Он искал нити, соединявшие прошлое с еще более далеким прошлым и с будущим. Из того, что она уловила когда-то: человек есть нить, протянутая сквозь время, тончайший нерв истории, который можно отщепить и выделить – и по нему определить многое. Человек, говорил он, никогда не примирится со смертью, потому что в нем заложено ощущение бесконечности нити, часть которой он сам… Надо ли было ей, биологу и материалисту, опровергать эти рассуждения? Знала твердо: все начинается и кончается химией. Ничего, кроме формул, нет во вселенной и за ее пределами».

Полное и глубокое понимание того, что лежит в основе поступков Сергея, приходит к Ольге Васильевне лишь во сне, примыкающем к финалу повести. Это «мечтательная попытка проникнуть в другого, отдать себя другому, исцелиться пониманием». Именно здесь проясняется понятие «другой жизни», в стремлении к которой герои напрягают все свои душевные силы: «…Так скучно думать о себе. Однажды становится дико скучно. И вдруг сверкнет как догадка, как слабая заря за стволами – другая жизнь… Они торопились продраться сквозь хвойную чащу, потому что где-то впереди брезжила светлота, там мерещились прогалы, поляны. Там начиналась другая жизнь».