Глава 2. Усугубление проблемы

Вторая стадия сказкотерапии зависимостей тесно перекли­кается с Первым шагом Программы «Двенадцати шагов».

Первый шаг Программы предлагает признать, что человек не в состоянии справиться с зависимостью. Первый шаг - это признание своего истинного состояния. И чем глубже это убеж­дение в вашей душе, тем серьезнее вы будете работать по Про­грамме. Первый шаг состоит из двух частей: «Бессилие перед зависимостью» и «Признание того, что зависимость начала уп­равлять моей жизнью». Очень важно прийти к «моменту исти­ны», то есть признать, что: «Вчера я напился не потому, что

Имеется в виду ночь Ивана Купалы (7 июля).

моя любимая команда проиграла. И не потому, что дочь при­несла в дом блохастого щенка и я поссорился с женой. Я напил­ся не потому, что мой начальник сделал мне выговор, и не по­тому, что вчера отмечался "Всемирный день спасения утопаю­щих". Я напился потому, что не мог не напиться». К этому убеждению можно прийти, только честно признав свое истин­ное состояние, - таковы рекомендации зависимым людям, на­чинающим заниматься по Программе «Двенадцати шагов».

Таким образом, задача второй стадии сказкотерапии зави­симостей - убедить человека в серьезности проблемы, в состоя­нии его бессилия перед предметом зависимости.

В Программе «Двенадцати шагов» поясняется, что значит бессилие перед алкоголем. Для этого человеку предлагается че­стно ответить на вопросы: «

1. Бывают ли у вас настойчивые мысли о выпивке? Напри­мер. У вас бывает сильное желание пойти туда, где вам предста­вится возможность выпить? Или: вы с нетерпением ждете конца рабочего дня, чтобы можно было «спокойно» выпить? И пр.

2. Были ли у вас неудачные попытки контролировать вы­пивку? Например. Вы пытались перейти на более легкие на­питки, но в конце концов однажды напились тем, что было под рукой. Или: Вы пытались пить только по субботам и воскресе­ньям, не пить во время работы, не пить дома при детях или, наоборот, пить только дома, но не на улице или с друзьями в «забегаловке».

3. Бывали ли у вас когда-нибудь «провалы» в памяти? На­пример. Вы в пьяном виде упали. Вас избили или вы ударили кого-нибудь, но вы не помните, как все произошло.

Программа «Двенадцати шагов» поясняет также, в чем про­является потеря контроля над своей жизнью:

1. Семейная жизнь. Финансовые трудности в связи с зави­симостью, нежелание заниматься домашними делами, отчуж­денность детей, скандалы в доме.

2. Работа. Дисциплинарные взыскания по поводу прогулов или ^гРубых ошибок, похмелье в рабочее время, нежелание работать.

3. Здоровье. Проблемы с памятью, бессонница, приступы Депрессии, учащенное сердцебиение, тошнота, слабость, про­блемы с желудком.

4. Сексуальная жизнь. Страх перед половым контактом в трезвом состоянии, страх перед неудачей, неразборчивость в связях, супружеская неверность.

5. Поведение, угрожающее собственной жизни или жизни окружающих. Попытки самоубийства, провоцирование сканда­лов и драк, езда в автомобиле в нетрезвом состоянии с детьми или знакомыми и пр.

Если на первой стадии терапевтического консультирования доминировала идея поддержки, то теперь задача психолога по­казать клиенту весь «ужас создавшегося положения». Только на этой стадии «отрезвляющий ужас» может стать мощным терапевтическим средством.

Принципы подбора и создания сказок для второй стадии сказкотерапии зависимостей таковы.

1. Наличие зависимого героя, не разрешающего, а усугубля­ющего свою проблему по собственной воле или под давлением обстоятельств.

2. Неоднозначно благополучный или трагичный конец. За­дача сказки - нагнетать, катализировать напряжение. Поэто­му конец истории должен быть поучительным и достаточно трагичным.

3. Наличие «злого рока» в сказке. Обстоятельства все время складываются не в пользу героя. Появляющиеся «лучи надеж­ды» угнетаются последующими событиями.

Продолжительность этой стадии терапевтического консуль­тирования исключительно индивидуальна. Иногда достаточно одной сказки, притчи даже без их обсуждения. Однако нередко эта стадия занимает до четырех встреч.

Если сказка оказала глубокое воздействие, клиент находит­ся под ее впечатлением, проводить ее обсуждение необязатель­но. Достаточно попросить клиента нарисовать свое состояние. Если же клиент демонстрирует достаточно поверхностное пере­живание, сказку необходимо обсудить и связать с его жизнью.

Начать вторую стадию терапевтического консультирования лучше всего с психотерапевтической сказки Андрея Владими­ровича Гнездилова «Порта».

Порта

(психотерапевтическая сказка Яндрея Гнезд^илова)

-Поклянись, мой мальчик, что ни одна капля этого дьявольского напитка не коснется твоих губ, пока ты не захочешь умереть. В вине тонут скорее, чем в море. Вся наша семья была проклята, когда стала смотреть на солнце через стек­ло с вином. Закат, всегда закат, в любое время года. Ты - последний, у кого еще есть надежда на жизнь. Помни, ты последний...

Так сказал мой дед. прощаясь со мной и с этим светом. Бедняга, эта минута оказалась единственной, когда он протрезвел с тех пор, как мы с ним узнали друг друга. Отца же своего я совсем не помню, ибо лишился его в младенчестве. Толь­ко слава короля пропойц пережила его и дошла до меня из уст портовых забулдыг.

Слова деда врезались в мою память, и ср всем пылом юной души я дал себе обет - не пить. Море наполняло мои глаза, мечты целыми эскадрами спешили к горизонту, когда я впервые вступил на капитанский мостик. Матросы гордились мной и верили мне, хотя считали придурью мое категорическое отношение к вы­пивке. Шли годы, а я оставался тверд, как рифы у Малайских островов. Время не разрушает их. а наоборот, кораллы твердеют и нарастают - так же и мое ничем непоколебимое решение. Я был уверен в себе, я был спокоен и считал, что опас­ность от меня дальше, чем созвездие Южного Креста от нашей Земли. Ах. это торжество победителя - не в его ли упоительной сладости исток скорого пораже­ния? В какой недобрый вечер мои ноги занесли меня в таверну старой ведьмы Блонделен, но пусть меня зажарят живым вместо свиньи, если я шел туда с какой-то другой целью кроме той. чтобы согреться у камина. Была осень, и мы только что вернулись с грузом кофе из Бангкока. Все промокли до того, что на зубах выступала ржавчина.

И ясно, что команда с бешеной торопливостью загрузила свои трюмы весе­лым напитком и замертво полегла, не вставая со своих мест. Я один сидел у огня. а позади меня, за столом, шумело несколько крепких голов, которым хмель дарил не сон, но пробуждение. Мое поведение вызывало самые глубокие сочувствия, и вот Блонделен. шаркая, спустилась в подвал, а затем вернулась с таинственной бутылкой из черного стекла. Плесень покрывала ее стенки, и на пузатом брюшке был выдавлен посеребренный рельеф пиратского брига. Дата разлива стояла ря­дом с названием корабля, а сургучная головка с поразительной точностью изоб­ражала человеческий череп. «Удача» - называлось судно, а вину, если верить над­писи, оказывалось полтораста лет. Такие чудеса могли создавать только в про­шлые века, о чем свидетельствовали оригинальная форма бутылки и мастерски выполненная пробка. Вероятно, кропотливому искусств)' венецианских стеклоду­вов этот сосуд был обязан своим появлением. Возгласы изумления застряли в глотках моряков, а ведьма подошла ко мне.

- Ну, капитан, еще ни один из детей океана не уходил из таверны Блонделен с полным кошельком и пустым трюмом. Я знаю тебя и поэтому не предлагаю тебе пойла, за которое твои братья готовы броситься на дно морское. Но ты - капитан и настоящий джентльмен. Знатоки отдали бы за эту бутыль сундук с золотом, я же возьму, не считая, только то, что ты имеешь в своих карманах.

Я покачал головой и только усмехнулся. Она затряслась, как флаг на мачте, но затем, видно, справилась с собой.

- Послушай, сынок, говорю тебе - эта бутылка единственная, второй такой не сышешь во всем мире. Взгляни на ее содержимое.

Она протянула руку, и темное с синим отливом рубиновое пламя тяжело плес­нулось сквозь стекло. Мне стало не по себе, однако я сдержался.

- Оставь меня, старуха, ты правишь на мель. Но Блонделен уже потеряла и руль, и голову.

- Ладно, капитан. Пусть будет праздник для джентльмена и леди. Ее нельзя разменивать на деньги. Ты никогда еще не пил, и этого вина никто никогда не пробовал. Вы просто созданы друг для друга, как Адам и Ева. Бери бутылку да­ром и помни Блонделен. Только пей сейчас, а мы полюбуемся на первую брачную ночь.

Я почувствовал страшное искушение завладеть этим изящным сосудом, но требование осушить его опять остановило меня.

- Поди прочь, ведьма. Я не нуждаюсь в подарках. Она закричала, затем указала на меня пьяницам.

- Убейте его, разве вы не видите, что он оскорбляет не только меня, но и вас. Он гнушается вами, он позорит море, ему не место ни на корабле, ни в моей таверне.

Я увидел, что дело принимает серьезный оборот. Безумие старухи передалось морякам, и они поднялись с мест, обнажая кортики. Она же словно успокоилась:

- Пей, сынок, не бойся ничего. Ребята не тронут тебя, если ты перестанешь упорствовать.

Я взял бутылку. «Пусть ни одна капля... покаты не захочешь умереть», -про­звучал откуда-то издали голос моего деда. Ярость охватила меня, и я швырнул бутылку в дверной косяк. Раздался звон - и затем жуткая тишина. Пол и стена там, где ударилась бутылка, были ярко освещены, но ни одного пятнышка, ни одного осколка не оказалось в том месте, словно все растворилось в воздухе или ушло под воду. Я ожидал взрыва, но его не последовало. Блонделен смотрела на меня замогильным взглядом и рассеянно потирала руки.

- Ничего, сынок, ничего. Все дело в том, что она живая, ты разбудил ее, она все равно твоя.

Я вышел из таверны со странным чувством непоправимой беды. Уже насту­пало раннее утро, и, оглядываясь каждые десять шагов, я мог видеть сгорблен­ную фигуру Блонделен. Ветер развевал ее седые космы, а длинный плед казался птичьим крылом. Она махала мне. словно провожала в море родного сына.

Прошло веет два-три дня, и целый водоворот событий подхватил мою жизнь и увлек ее за собой, так что порой я едва верил, что все происшедшее - не сои.

Но однажды, гуляя ночью по набережной, я услышал женский крик о помо­щи. Он несся с палубы корабля, пришвартованного к пирсу. Забыв об опасности, я мигом перемахнул на судно, где несколько человек решали судьбу женщины. К своему изумлению, я узнал среди них своего друга - капитана Туббарда. Он дер­жал за руку молодую женщину в газовом наряде танцовщицы и пытался увлечь ее в каюту. Матросы помогали ему.

- Фи. капитан, неужели вы способны настолько изменить джентльменским манерам, что прибегаете к насилию на^т женщиной? - обратился я к нему. Он от­пустил ее и повернулся ко мне:

- Неверный курс, сэр! Эта красотка решила позабавиться надо мной. Весь вечер она танцевала около меня и подливала вина в бокалы. Наконец, когда я собрался уходить, она при всех поцеловала меня. Разве язык поцелуев от рожде­ния мира стал означать что-то другое, кроме выбора?

Я в* недоумении молчал, глядя на незнакомку. Ее внешность даже в тусклом свете корабельного фонаря производила сильное впечатление. Нет. не правильность черт, на которую клюют юнцы, отличала ее. не спокойная грация портретных кра­савиц, которые напоминают изящные безделушки для интерьеров дворцовых поко­ев. Лицо ее было исполнено какой-то мучительной страсти, улыбка том ила страда­нием, которому не найти причин. Такое выражение бывает у умерших от тяжелой болезни. В глазах ее, желтых, как янтарь, таилась сладость меда. Тягучая пластич­ность движений, при которых тело словно переливалось из одной позы в другую, без порывистости и остановок, очаровывала и сама рождала музыку. Все эти впе­чатления мигом пронеслись в моей душе, когда женщина вдруг рассмеялась:

- И вы думаете, сэр, что я принадлежу каждому, кого целую? О, как сильно вы ошиблись. Своим поцелуем я отмечаю рабов. - Туббард побледнел.

- А кому принадлежите вы, осмелюсь спросить?

- Себе и этому джентльмену. - ответила женщина, указывая на меня.

- Ну что ж! - крикнул Туббард. - От одного из господ я вас сейчас избавлю. Он выхватил шпагу и бросился па меня. Я машинально отступил и поднял

свою шпагу. Нет. у меня и в мыслях не было убивать его, я только защищался и Даже не успел сообразить, из-за чего мы деремся так нелепо. Но через минуту мой друг упал на палубу бездыханным, а я вместе с женщиной бежал по узким улицам города, с тоской осознавая себя убийцей.

Ее звали Порта. Об этом меня оповестил древний хор моряков, которые при­ветствовали мою подругу, когда мы скользнули в первую подвернувшуюся тавер­ну. Женщина усадила меня за столик в углу обширной гостиной и взяла за руку:

- Вы, кажется, очень расстроены, капитан? Стакан вина вас приободрит.

- Нет. - ответил я. Порта не стала настаивать.

- Нам нужны друзья, если погоня явится сюда. Я немного станцую, и наших сторонников трудно будет пересчитать.

О. как она танцевала! Смерть проносится в море с такой стремительной нео­твратимостью, альбатросы играют с ветром перед бурей с такой же пламенной от­дачей. Это был и полет, и падение, битва и смех над ней. Она вовлекла в свой танец глаза всех, кто был в таверне, ни одно сердце не осталось безразличным к огненно­му i физыву се чар. Когда же Порта вернулась ко мне. я ощутил, будто меня ударило волной эхо чувств, взбудораженных ею. В этот момент я понял Туббарда. Я понял. что каждый из мужчин, отравленный сладким ядом ее красоты, теряет рассудок и готов на что угодно. Страх не устоять перед Портой заставил меня подняться.

- Вы заставили меня убить друга. Если я останусь здесь, то не знаю, кого еще мне придется убивать, сколько безумцев рождает ваш танец.

Она кивнула головой.

- Простите меня, я хотела отвлечь вас.

Почти теряя сознание, я отвел от нее глаза и. повернувшись, вышел на улит¹. Нет. я не мог отдать себя этой женщине, хотя за миг любви ее я готов был пожер­твовать жизнью. Той же ночью я поднял паруса на своем судне и вышел в море. Плавание оказалось столь неудачным, что я пожалел о своей торопливости. Ветер так часто менял направление, что матросы не успевали сворачивать и раскрывать паруса. Мы почти не двигались с места и. наконец, бросили якорь. Будучи требо­вательным к дисциплине, я никогда не брал в рейс спиртного. Каково же было мое удивление, когда я стал обнаруживать среди своей команды пьяных. То один, то другой матрос появлялись на палубе, едва держась на ногах. Я решил перетер­петь это. Пронесги на судно больше одной-двух бутылок вина матросы не могли. Па вахте в порту стоял мой помощник Эльчер - молодой человек, которому я верил, как себе. Он признавал мою строгость справедливой и не позволил бы взять контрабандой крупную тару спиртного. Мой маневр не увенчался успехом. Запас вина, вероятно, превышал все предполагаемые мной варианты.

Наконец мое терпение лопнуло. Я вызвал Эльчера. чтобы вместе с ним на­чать розыски. Когда он явился на мой зов, от него несло перегаром и он пошаты­вался. Я велел взять его под стражу, а сам отправился в трюм. Шум нестройных голосов, распевающих песню в одном из кубриков, заставил меня изменить путь. Я толкнул двери: за столом, уставленным бутылками, сидели мои матросы, у ил­люминатора стояла женская фигура, закутанная в плащ, и жадно вдыхала воздух. Она повернула голову, и я узнал Порту.

- Как вы попали сюда? - спросил я. потрясенный.

-Я хотела уйти в море, и ваш корабль показался мне самым подходящим, так-как не заставлял меня ждать на берегу.

Ревность ли. бешенство, что я не смог убежать от Порты и она подкупила мою команду, толкнули меня на решительные действия. Я запер ее в отдельную каюту, а сам отправился громить остатки хмельных запасов. Однако на следую­щий день среди команды опять были пьяные. Я облазил все судно, но напрасно. С тяжелыми мыслями я вернулся в каюту. Да, верно, ото Эльчер. поддавшись красо­те Порты, взял ее тайно на судно вместе с вином.

Среди ночи ко мне постучали. Я открыл двери. Толпа вооруженных матросов во главе с освобожденным помощником подступила ко мне.

- Бунт? - воскликнул я. - Что вы хотите?

- Порту! - ответил за всех Эльчер.

Я выстрелил в него: - Получай, предатель!

Он упал, по-детски дергая головой и что-то бормоча. Меня схватили и, свя­зав, бросили в трюм. Не знаю, сколько прошло времени, но я очнулся от легкого прикосновения. Передо мной с фонарем в руках стояла Порта.

- Эльчер умер, капитан. Вас хотят повесить на рассвете.

Я знал, как команда любила моего помощника, и не удивился. Это действи­тельно был редкий человек, скрывавший в себе, как раковина жемчуг, какие-то качества неведомого обаяния, на которые отзывались все без исключения. Боюсь признаться, но. кажется, моя ревность Порты относилась прежде всего к нему: не помню, кто шепнул мне. что Эльчер изменил мне за поцелуй Порты.

- Что ж. вы пришли сообщить мне об этом? - спросил я.

- Нет. спасти вас. Мы проходим недалеко от берега.

Она освободила меня от веревок, и я скользнул через иллюминатор в воду. Сердце мое сжалось, но это было не от прощания с кораблем.

- Порта, - шепнул я. едва удерживая сгон.

- Я здесь! - отозвался ее голос.

Она плыла к берегу вместе со мной. Забуду ли я когда-нибудь эту ночь? Если бы мне предстояло переплыть море, то и тогда бы ни малейшая тень не омрачила мою радость. Прикосновение рук Порты наполняло меня силой, способной раз­рушить скалы, и вода казалась воздухом, который я разрезал, летя к счастью. Но ночь кончилась, и звезды, которые сияли для меня ярче солнца в полуденный час. побледнели и исчезли. Мы добрались до берега. Мне не хочется вспоминать под­робности последующих дней, чтобы не заслонить волшебного блеска этой ночи, потому только в двух словах скажу, что мы вновь расстались с Портой. Я нашел свой корабль, покинутый командой, но не смог уйти от берега, который подарил мне любовь, первую и единственную в моей жизни. Как одержимый, я бродил по портовым тавернам, разыскивая Порту и временами наслаждаясь ее танцами и обществом. Но тайна скрывала ее от моих глаз, а я не мог переломить себя и слепо отдаться порывам своего сердца. Что-то разделяло нас. и я не раз думал о данном мной обете. Ведь именно моя трезвость мешала мне бездумно радоваться обществу Порты. Кроме того, дикая ревность питала мое воображение. Я вдруг с отчетливостью вспомнил, что никогда не видел свою возлюбленную в утреннем свете. Она появлялась и исчезала вместе с темнотой, словно вела какую-то двой­ную жизнь, о которой я не должен был знать. И вот в сновидении, мираже или Действительности я получил возможность заглянуть в тайну Порты. Мне кажет­ся, однажды, когда она уходила, я остановил ее:

- Порта, молю вас, откройте мне, кго вы. куда вы уходите и где ваш дом? Какие враги заставляют вас скрываться от дневного света и от меня?

Она улыбнулась:

-Полно, капитан, мой единственный враг -это вы. от вас я скрываюсь в свое царство, но если вы хотите проникнуть в него - идемте со мной.

И мы двинулись по каким-то темным подвалам и узким лестницам, ведущим в глубь земли, пока не достигли роскошных залои дворца, где царствовала вечная ночь и мрак рассеивался только мерцающим светом канделябров. Нет. я не уди­вился, когда увидел толпу придворных, низко склонявшихся перед Портой, когда величавой своей походкой она взошла на трон и водрузила на голову корону, усы­панную рубинами. Так должно было быть в моем представлении о Порте, и так было в действительности. Но. как и прежде, дух противодействия сидел во мне. и. когда поднялись над головами драгоценнейшие кубки во здравие королевы Порты, я один отказался пригубить вино, и только грустная улыбка и легкий знак ее руки избавили меня от немедленной смерти. Что же удержало меня? Я, влюб­ленный в Порт} до безумия, видящий, как болезнь наложила свои оковы на ее побледневшие щеки, отказался поддержать тост за ее здоровье. Каждый час ухуд­шал состояние королевы, на глазах менялись ее черты, будто она слышала при­ближение смерти. Наконец придворные увели ее в покои. Как вор. я пробрался за ними и заглянул за бархатный полот' сверкающего великолепием будуара. Сердце чуть не остановилось в моей груди, когда на королевском ложе я увидел вместо Порты уродливую старуху, дряхлую, как сама земля. Я бежал обратно, и никто не преградил мне дороги. Открытие мое. казалось, давало мне силы избавиться от дьявольского наваждения, каким явилась моя любовь. Тройной глупец, я не знал себя, не знал, как глубоко вошла в меня отрава. Вечером я вновь встретил Порту. Она была прекрасней, чем когда-либо, и слова признаний вырвались из меня, как картечь из пушки. И еще через день в таверне Блонделен я праздновал свою свадьбу с Портой. Туббард, Эльчер, враги и друзья мои, которых я убил. - только в тот момент, когда губы Порты прильнули к моим, я понял, что она сделала с вами, я ощутил силу ее поцелуя. Как сквозь туман, я смотрел на танец своей невесты, как во сне слышал ее голос:

- Любишь ли ты меня, капитан?

- Да! - ответил я.

- Так выпей за нашу любовь и счастье!

- Нет! - выдавил я из себя.

- Нет! Нет! Ты выпьешь, клянусь своей жизнью!

Она разорвала платье и ударила себя в грудь сверкающим лезвием. Испуган­ные лица толпы склонились над ней. но она. отстранив всех, подозвала меня.

- Моя последняя просьба, - сказала Порта, протягивая бокал, который на­полнила своей кровью.

- Да! - крикнул я. - Вот теперь во мне кончились сомнения, и я хочу умереть! Единым духо.м я осушил бокал и швырнул его в сторону, готовясь послед⁰"

вать за своей умирающей возлюбленной. Но в этот момент произошло нечто не­вероятное. 11орта вскочила на ноги, и глаза ее дико загорелись.

- Браво, капитан! Кто еще хочет отведать моей крови?

Безумный смех толпы отбросил меня в сторону¹ и раздавил, как улитку. Де­сятки рук с пустыми бокалами протянулись к Порте. Кровь ли била фонтаном из ее груди? Но чаши осушались и вновь наполнялись огненным напитком, кружа­щим головы. Наконец я перестал осознавать все. что происходило. Очнулся я на брачном ложе один, когда лучи солнца пронизали кружево занавесок и тысячами игл вонзились в мои глаза. С трудом подняв голову, я увидел рядом с собой ту бутылку, что когда-то принял из рук Блонделен. Она была пуста, и расколотый сургучный череп валялся в стороне. Вот как проклятье зелья пало на мою голову. С тех пор я не расстаюсь с вином и с лихвой поддерживаю славу моих деда и отца. Корабль, надежды, силы - все потерял я за столом таверны. Одна любовь оста­лась во вселенной для меня. Не знаю, в какой час. но не реже, чем трижды в год, два друга моих являются за мной и ведут в подземный дворец 11орты. Там пью я за здоровье моей королевы. Там она дарит мне свой поцелуй, а затем меня прово­жают обратно опять два друга моих. Туббард и Эльчер - их имена.

Слышите? Нет, вы не верите, это ясно. Одна Блонделен все понимает, все знает, все помнит. Все. все...

Размышления о сказке «Порта»

Если нечто: алкоголь, наркотики, азартные игры могут фор­мировать у человека зависимость, может быть, у них есть душа? Душа темная, в начале искушающая, а потом порабощающая человека? Как переживает человек искушение и состояние «по-рабощенности»? На второй стадии терапевтического консуль­тирования важно поговорить с клиентом об этом. Сказка созда­ет условия для осознания человеком собственных переживаний зависимости. Обсуждение этих ощущений и чувств - это путь к сознательному контролю над ними.

После разговора с клиентом об этой сказке и его впечатле­ниях, собственных переживаниях зависимости, можно предло­жить ему сочинить свою сказку, героем которой станет предмет зависимости. Таким образом, сказка стимулирует процесс ожи-вотворения предмета зависимости, что, в свою очередь, превра­щает его из врага тайного, в явного соперника. С явным злом

всегда легче бороться, чем с тайным. Создание клиентом соб­ственных сказок о противоборстве с предметом зависимости -еще один терапевтический путь. Однако не каждый человек на этой стадии терапевтического консультирования способен к со­чинению, поэтому путь совместного размышления над сказкой более реален.

Итак, герой сказки признал свое бессилие перед бутылкой. Это его выбор. Он принял свою судьбу, определенную наслед­ственностью. Это его путь, и ведет он к смерти. Вероятно, необ­ходимо обладать огромным мужеством, чтобы сделать такой выбор; чтобы принять на себя ответственность за разрушение своего дара, за «неделание» того, зачем пришел в этот мир... Путь в «никуда» - такова перспектива. Но есть ли внутренняя готовность принять этот путь у нашего клиента? С этим вопро­сом важно оставить его до следующего занятия.

треф (психотерапевтическая сказка Дндрея Гнездилова)

J-сли вы спросите меня, как я живу, то получите ответ: странно. Иначе я и сам не мог)' определить свое существование. Говорят, что впечатления детства формируют человеческий характер, который затем строит свою судьбу. Другие считают, что душа является в мир уже готовой и соответственно своим склонно­стям впитывает те или иные впечатления. Однако ни один из этих вариантов не мог бы объяснить мне опыт моей жизни.

Судите сами. Еще в младенческом возрасте, как мне рассказали, я пережил кораблекрушение. В панике матросы вынесли мою мать, которая лишилась чувств, а меня забыли и оставили на тонущем судне. Только через несколько дней, когда меня уже считали погибшим и безутешные родители отслужили панихиду о моей душе, кочевавший вдоль берега цыганский табор вдруг предложил им купить «по­терянного ребенка». Каковы же были изумление и радость, когда их взорам яви­лось дитя, в коем якобы воплощалась моя особа. По словам бродяг, они нашли меня среди останков корабля, выброшенных на отмель. Не знаю, посещало ли отца и мать сомнение в моей подлинности, но дальнейшие события покажут, что я получил достаточно оснований для подобных подозрений.

Уже с детских лет меня сопровождали качества, которые делали мою жизнь какой-то странной и неопределенной. Я рос крайне пугливым ребенком, но страх этот будто бы украшал окружающий мир. делал его необычайно привлекатель-

ным. Страх темноты изощрял мой слух настолько, что я мог за шумом прибоя различить плеск волн от судна, находящегося далеко от берега. Ночные шорохи и звуки порой сливались для меня в фантастическую симфонию, под которую я засыпал. Кстати, позволю заметить, что песни моря отнюдь не поэтическая алле­гория, а вполне явная музыка, построенная на удивительных ритмах стихий. Она наслаивает на них самые гармоничные мелодии, и для человека искушенного нет в мире более величественных и прекрасных концертов, нежели рожденных самой природой.

Кроме боязни мрака я испытывал страх больших пространств, и, конечно, в первую очередь моря. Родители мои восхищались игрушками, которые я сам себе изобретал, и моим вкусом, невероятно для ребенка тонким, проявлявшимся в ук­рашении моей комнаты, а затем и всего дома. Ракушки, монеты, тростник, замыс­ловатые коряги, камни и цветы служили для меня материалом. Я создавал одни композиции, затем разрушал их для того, чтобы создать другие, и каждая напол­няла комнаты особым настроением, так что нередко наши гости возвращались к нам чаще, чем того требовали приличия, и приводили с собой других, чтобы они оценили мое творчество.

Не желая задерживаться на целой серии других особенностей, я должен еще упомянуть о непоня гной для меня боязни цыган и отвращении ко всем атрибутам их ремесла, из которых особенно неприятны были для меня карты. Вряд ли это было следствием моего кратковременного пребывания в таборе, ибо память моя не удерживала ни одного эпизода из того периода моей жизни.

Итак, мое несовершенство делало меня отщепенцем среди моих сверстни­ков. Зато взрослые восторгались мною и ставили в пример, видя только прояв­ление одаренности и не догадываясь, что ее порождает страх. Казалось, судьба уготовила мне путь чудака-художника, мало чем отличающегося от улитки. Но в час, когда мне пришлось делать выбор, я невероятно удивил самого себя. О. конечно, признание недостагков дает мне право сказать о моем невероятном мужестве, с которым они преодолевались, но суть дела не в нем. Да, я боялся темноты и моря, открытых пространств и больших расстояний, и я стал капита­ном. Мне омерзительно было кочующее племя мошенников и их образ жизни, однако я превратился в морского цыгана, развозящего дешевые товары туда, где они стоят дороже. Наконец, я ненавидел карты, и в то же время во всех странах, где приходилось бывать, я собирал различные колоды, и до тонкостей изучил карточную игру, так что при случае мог бы без особых усилий справиться с любым карточным шулером.

Что же это за чувство, если не мужество? Страх, джентльмены, опять вес тот же страх. Во-первых, я боялся, что, спрятавшись от одной опасности, я обяза­тельно встречусь с другой, которая меня непременно погубит. Во-вторых, я тайно ощущал, что привык к своему страху, что.он раскрывает передо мной жизнь, не­доступную другим людям. Способности мои намного превосходили те. которы­ми владели окружающие, и это питало не только мое тщеславие, но и саму душу.

О вы. кто с презрением отворачивается, услышав слово «трусость», чего сто­ит мир. в котором отсутствует страх? Сколько прелести утеряли приключения'.' Какой скукой вместо горя была бы овеяна смерть? Л ведь что делает драгоценны­ми наши дни, если не Ее Величество Королева Смерть? Мантия ее соткана из страха, и пусть умолкнут лицемеры, кичащиеся своей храбростью. Только безу­мие не преклоняет колени, когда ома шествует по земле.

Ах, мне ли слагать гимны и петь хвалу той. которая ежечасно наполняла мое сердце страданиями, ибо всякий страх является страхом смерти. Тем не менее я слыл не последним среди капитанов. Может, команда моя видела меня на мостике реже, чем хотелось, но даже сидя у себя в каюте, я был чувствительнее любого барометра. Ни один шквал не сломал мачт на моем судне. Среди самого глубокого сна мой слух улавливал любые перемены на море. И я могу утверждать, что толь­ко беспечность приводит к гибели. А именно этого качества вы никогда не найде­те у меня. Однако я отвлекся.

Итак, поздней осенью прошлого года мы возвращались из Нового Света, удач­но завершив свои дела. Как не спешило наше судно, однако мы не смогли вер­нуться в родную гавань. Началась пора штормов, и. не желая рисковать, я повел судно в маленький порт на Берберийском побережье Испании. Здесь нам пред­стояло прожить около трех месяцев, по это не смущало меня. Следуя своим склон­ностям, я превратил корабль, и в особенности мою каюту, в уютнейшее жилище. Оно скорей напоминало изящнейшую игрушку, чем жилище сурового труженика океана. Со мной был запас книг и перазложенная коллекция минералов. Так что скучать я не собирался.

Команда, конечно, не разделяла моих интересов и устремилась на берег. Не­которое время спустя то один, то другой матрос стали возвращаться на борт в самом мрачном расположении духа, прося ссудить их деньгами. Я уже выплатил им жалованье и поэтому не мог удовлетворить их просьб. Тем не менее меня за­интересовали причины столь скорого и повального безденежья. Оказалось, что мой экипаж пришвартовался к какой-то сомнительной таверне под названием «Цыганское счастье», где их ободрали до нитки. Уже от одного упоминания о цыганах меня передернуло. А когда я узнал, что хозяин, некий дон Педро де Тор­рес, устраивает карточную игру и сам принимает в ней участие, уже не остава­лось сомнений, что мои бедные матросы попались на удочку опытному шулеру. Упреки и назидания не могли ничему помочь, а так как возникла опасность, что ловкий мошенник обретет еще большую власть над проигравшимися и вообше лишит меня команды, то, преодолевая отвращение, я решил сойти на берег.

Не стоит описывать, чего мне стоило это усилие. Поначалу я хотел просто поговорить с доном Педро и попросить его оставить в покое моих матросов. Для большей убедительности в кармане у меня позванивал не очень тугой кошелек. которому надлежало появиться на свет в случае торговли.

Пока я шел к таверне, воображение рисовало мне ее хозяина. Но, толкнув дверь, я буквально остолбенел, увидев, как оригинал соответствует моему вооб-

ражению. Это был невысокий, но плечистый человек с очень крупной седой голо­вой, мощным подбородком и пристальными, словно застывшими, глазами. Внут­ренняя сила исполняла каждое ею слово и жест. Он говорил медленно и тихо, но речь его нельзя было прервать, а тон требовал слепого повиновения. Я всегда начинал чувствовать себя провинившимся школяром перед мощью, которую воп­лощали в себе подобные люди. Его уверенность всебе подчиняла, как океанский прибой подчиняет себе жалкие рыбачьи лодки.

Несколько моих матросов, сидящих в углу за столиками, подняли головы, но не смели приветствовать меня. Дон Педро меж тем одарил меня царственной улыбкой.

- Капитан, наконец-то вы пришли выручить свою команду.

Я боялся, что у меня сорвется голос и, не доверяя ему, молча полез за ко­шельком. Каналья хозяин, вероятно, сразу отгадал мое состояние. Как кошка, он решил поиграть со мной и состроил негодующую мину.

- Ба, сеньор капитан, вы обижаете меня. Смею уверить вас, что я благород­ный человек, как и вы. Потому не могу принимать никаких выкупов, так же, как отказывать в услугах своим товарищам.

Стыд и страх слились во мне с такой силой, что я не знал, куда себя деть. Руки мои дрожали тем больше, чем старательнее я хотел это скрыть. Ноги вне­запно ослабели. Насладившись своей властью, дон Педро пододвинул мне коше­лек, а затем кивнул головой.

- Я покажусь вам слабым человеком, но я не люблю отказывать людям, даже если это нарушает мои привычки. Вы несли эти деньги мне и хотели, чтобы я взял их. Ладно, я готов принять их, но не даром. Вы сыграете со мной партию в покер. Ваш выигрыш -матросы, мой - кошелек.

Проклиная себя, ни на что не надеясь, я взялся за карты с мыслью скорее вырваться отсюда, чего бы это мне ни стоило. Игра началась. Через минуту я обнаружил, что знаю карты противника, как если бы он держал их лицом ко мне. а рубашкой к себе. Дело оказалось в том, что дон Педро. беря карты, слегка шеве­лил губами, разговаривая сам с собой, а моим изощренным чувствам большего и не требовалось. Итак, я выиграл своих матросов и собирался идти.

- Аи. капитан, - воскликнул хозяин. - Вам везет. Разве джентльмены броса­ют удачу, как только она улыбнется им?

Мы начали новую партию. На этот раз дон Педро. не доверяя себе, пустил в ход крапленую колоду. Но я уже говорил о страхе, который обострил мое вос­приятие так, что я, пожалуй, мог бы играть с закрытыми глазами. Снова я выиг­рал. Самоуверенность хозяина понемногу стала спадать. Он не понимал, что происходит, и не отпускал меня от стола. А я, ощущая все большую опасность. уже читал не только его карты, но и его мысли. Ночь оказалась кошмаром и для меня, и для дона Педро. Мы очнулись на заре. Мои матросы толпились вокруг меня с карманами, набитыми деньгами, которые я им отыграл. И возбуждение их продолжало подогреваться грудой золота, которая росла на моей половине стола.

- Все. - воскликнул хозяин. - я разорен!

О. если бы он знал, какое освобождение несли мне его слова. Все это время он держал меня за горло, и пытка, которой он меня подверг; дала мне силы на последний жест.

-Дон Недро. - сказал я. - Вы сами вовлекли меня в игру, и было бы нечест­ным не дать вам возможности отыграться. Я ставлю на карту весь свой выигрыш, а вы. вы...

Глаза мои искали что-нибудь незначительное, что бы унизило хозяина, если бы он принял вызов. Внезапно я увидел карту, пригвожденную к потолку потем­невшим матросским ножом. Густая паутина скрывала ее, но я сумел разглядеть. что это дама треф.

- Вы поставите на карту ту трефовую даму, что на потолке.