От безысходности к новой теодицее: Коэлет и Екклесиастика

 

Екклесиаст (или Коэлет)[480]вместе с Книгой Иова, принято рассматривать как выразительное свидетельство потрясения, к которому привела несостоятельность доктрины о воздаянии. Вопреки учительным книгам, автор Коэлета подчеркивает необъяснимость Божьих деяний. Не только общая участь ожидает безумца и мудреца (2:15 и сл.), человека и животного ("как одни умирают, так умирают и другие", 3:19), но и: "на месте суда — беззаконие, на месте правды — неправда" (3:16). Автор руководствуется собственным опытом; на своем веку он повидал все — "и праведника, гибнущего в правде своей, и нечестивца, живущего долго в нечестии своем" (7:15). Спокойно, по-философски невозмутимо, он то и дело возвращается к этой теме: "есть праведники, которых постигает то, чего заслуживают дела нечестивые" (8:14; ср. 9:2). В конечном счете, уже нельзя говорить о «правосудии» Божьем" (5:7 и др.). Более того, становится непонятным сам смысл Сотворения и смысл жизни: "невозможно постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого" (8:17). Ибо нельзя "уразуметь дел, которые Бог делает, от начала до конца" (3:11). Бог не расточает больше ни Своего гнева, ни Своей милости. Чувство вины, как и надежда на прощение, одинаково суетны. Бог отвернулся от людей; их участь Ему безразлична.

Ставший знаменитым рефрен: "все — суета и томление духа!" — показывает, что у автора открыты глаза на зыбкость и несправедливость человеческого существования. Он ублажает "мертвых более живых", в особенности "того, кто еще не существовал" (4:2–3). Сама мудрость есть суета (1:16–17; 2:15; 9:11). И все-таки Екклесиаст не восстает против Бога. Напротив, поскольку участь людей "в руке Божией" (9:1), следует пользоваться "днями, которые Бог дал человеку, потому что это его доля" (5:17). Единственное "благо, дарованное человеку", — это наслаждение жизнью. "Иди, ешь с весельем хлеб твой, и пейв радости сердца вино твое (…). Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь (…), потому что это доля твоя (…). Все, что может рука твоя делать, то сам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости" (9:7-10).

В истории были попытки сравнить этот пессимистический рационализм с некоторыми греческими философскими школами. Начиная с Вольтера, многие историки и экзегеты говорили о влиянии стоиков, Эпикура или гедонистов Кирении.[481]В эпоху после Плена иудаизм действительно подвергался сильному и продолжительному влиянию эллинистической культуры (ср. § 202). Тем не менее, в Коэлете его следов не встречается. Греческие философы и писатели обрушивали резкую критику на традиционные мифологию и богословие. Автор же Коэлета, отнюдь не отрицая существование Бога, провозглашает Его реальность и всемогущество:[482]он не устает повторять, что нужно пользоваться Его дарами. Кроме того, Коэлет не отвергает ни культовую практику, ни набожность. Таким образом, речь идет не об атеизме, а о борьбе между отчаянием и смирением души, увидевшей равнодушие Бога. С полным основанием можно провести параллели между этим призывом наслаждаться жизнью, египетской "Песнью арфиста" (§ 30) и советом Сидури Гильгамешу (§ 23).

Меньше патетики, нежели в Коэлете, в труде Бен Сиры, известном также под названием Екклесиастика ("Книга премудрости Иисуса сына Сирахова"). Но кризис, пережитый Израилем, про ступает здесь с еще большей отчетливостью. Написанная, по всей вероятности, между 190 и 175 гг. книжником (soper) — учителем школы мудрости — книга адресована молодым евреям, увлекающимся эллинистическим Aufklurung. Бен Сира — убежденный сторонник чистоты закона (как в религиозном, так и в политическом смысле). Он выступает против богатых (13:3, 18–23), поскольку они — наиболее активные приверженцы «космополитизма» и «универсализма». С самого начала книги Бен Сира восстает против мирской идеологии эллинизма: "Вся Премудрость от Господа!" — восклицает он (1:1), что позволяет ему отождествлять Премудрость (предвечно существовавшую в Боге) с Торой. Похвала премудрости, великий гимн из главы 24 — вершина его книги. Премудрость возвещает о своей высоте ("Я исхожу из уст Всевышнего…") и одновременно о своем схождении на Иерусалим ("Я утвердилась на Сионе, и в Иерусалиме власть моя" — 24:11).

Вопреки взглядам «космополитов», «просветителей», Бен Сира описывает учителя мудрости, идеального книжника, как ученого, сосредоточенного на изучении Писаний: он "посвящает свою душу размышлению о Законе Всевышнего, будет искать мудрости всех древних и упражняться в пророчествах, будет исследовать сокровенный смысл изречений и заниматься загадками притчей", и т. д. (39:1 и сл.), ибо "всякая мудрость — страх Господень, и во всякой мудрости — исполнение Закона" (19:18). В учительных книгах, в частности, в Притчах и некоторых псалмах, истинным «праведником» считался мудрец, который признавал Божественное происхождение космического устройства и нравственной жизни. Таким образом, мудрость была доступна людям независимо от их религии. Однако Бен Сира отвергает это «универсалистское» толкование; он отождествляет мудрость с набожностью и богослужением. Тора — не что иное, как "Закон, который заповедал Моисей" (24:26).[483]Другими словами, Премудрость есть исключительный дар Божий Израилю, потому что Бог каждому народу Поставил князя, "а Израиль есть удел Господа" (17:17).

В богословии Бен Сира придерживается традиционных взглядов. Он критикует мнение, согласно которому Бог равнодушен к участи людей; иначе говоря, Бен Сира отвергает как Коэлет, так и греческую философию, модную в космополитических кругах Иерусалима. Особенно он старается оправдать учение о воздаянии: он превозносит совершенство Божественных дел (39:16; 42:15, 22–25), напоминает, что набожные имеют иную, нежели нечестивые, участь, ибо "от начала для добрых создано доброе, как для грешников — злое" (39:31). После долгого «размышления» он заключает: "все дела Господа прекрасны" (39:40). В итоге, "Господь один праведен" (18:1).

Это смелое возвращение к традиционной теодицее сопровождается резкой критикой в адрес "врагов Премудрости", приравненных к грекофильствующим отступникам и «либертинцам». Бен Сира молится об избавлении Израиля от "чужих народов": "Воздвигни ярость и пролей гнев; истреби противника и уничтожь врага (…) и угнетающие народ Твой да найдут погибель" (36:7-11).

Тем не менее, в знаменитой главе 24 Премудрость напоминает: "Я одна обошла круг небесный и ходила во глубине бездны. В волнах моря и по всей земле и во всяком народе и племени имела я владение" (24:5). Иными словами, Премудрость изображена как "сила, наполняющая весь мир, природу и человечество (а не только иудеев)".[484]Все же Бен Сира был вынужден ограничить вселенский масштаб Премудрости и, в конечном счете, отказаться от него. В противоборстве с эллинизмом и Софией "иудаизм мог принять Премудрость, лишь сближая ее с фактором, который играл в этой борьбе решающую роль: с Законом… Не следует недооценивать значения hokma для иудейской религии в ее становлении и борьбе против эллинизма и его Софии".[485]