Представление себя другим в повседневной жизни» — весь мир лицедействует

Основное допущение книги «Представление себя другим в повседневной жизни» можно выразить одной цитатой и одним лаконичным высказыванием. Цитата принадлежит одному из родоначальников американской социологии Роберту Парку (1864-1944). После окончания учебы, которая привела его в Германию, Парк работал журналистом. Его манера нарочито беспорядочного наблюдения, напоминающего обнюхивание собак, (nosing around) и чрезвычайное любопытство к событиям повседневной жизни оказала существенное влияние на социальные исследования в США. Гофман цитирует высказывание Парка, который пишет: «Не случайно, что слово личность происходит от слова личина, то же, что и маска. Тем самым признается факт, что человек всегда и везде в той или иной мере играет некоторую роль... Мы познаем друг друга в этих ролях; в них мы познаем и самих себя. В том смысле, что маска представляет собой картину, которую мы создаем о себе, исполняемые нами роли тоже являются масками нашей истинной самости — той самости, которую мы желаем иметь. В конечном итоге исполнение роли становится нашей второй натурой и интегральной частью личности. Мы приходим в этот мир индивидуумами, создаем свой характер и становимся личностями».

Вышеупомянутое лаконичное высказывание звучит так: «Подытоживая, можно утверждать, что у человека имеется множество причин, выступая перед другими, ставить под контроль впечатления, которые возникают у других в ситуации, когда он перед ними выступает. Настоящее исследование направлено на изучение некоторых обычных техник поддержания впечатлений, созданных у людей, и на некоторые наиболее частые следствия, связанные с применением подобных техник».

Цитату Парка следует понимать так, что мы выбираем собственную маску не случайно, а предпочитаем ту, которая наилучшим образом изображает, кем мы желаем быть. В этом состоит одна из причин обращения Гофмана к понятию презентации. Рассуждение можно продолжить: речь идет не о том, кем мы кажемся, а том, кем мы желаем казаться, а это уже говорит кое-что о нас самих. Например, философ Фридрих Ницше утверждает, что «все глубокое любит маску». В этом и заключается причина повышенного интереса Гофмана к спектаклю, который каждый день разыгрывается людьми друг перед другом. Однако его интерес не ограничивается искусством исполнения роли, а направлен на послания, которые актеры сознательно или бессознательно посылают друг другу с помощью исполнения ролей. Именно это и увлекает Гофмана, поэтому он уделяет особое внимание сбоям в социальном взаимодействии на житейской сцене. В этом проявляется тот же самый интерес к фундаментальным структурам, которым руководствовался Зигмунд Фрейд при исследовании нарушений речи. Интерес Гофмана направлена на то, что происходит за маской, что происходит до и после презентации. Если еще Ницше указывал, что «иметь уважение «к маске» и не заниматься всуе психологией и любопытством есть дело утонченной гуманности», то Гофман как раз не согласен отказаться от такого любопытства. Он желает знать, во что и как играют люди. Он почитает маску ровно настолько, чтобы не отдавать особого предпочтения той или иной маске и роли. Предметом его социологии является не моральная оценка роли, а ее «формальный социологический анализ».

В центре внимания книги «Представление себя другим в повседневной жизни» находятся две главы «Представления» и «Техника управления впечатлениями». Мы сконцентрируем внимание в основном на них, так как здесь рассматриваются темы, к которым Гофман вновь и вновь обращается в своей социологии.

Вера в собственную роль

Под исполнением роли (performance) Гофман понимает целостное поведение, которое человек демонстрирует перед другими и которое влияет на других людей. Гофман начинает социологический анализ исполнения роли с постановки вопроса, содержащего двоякое сомнение в искренности поведения исполнителя роли. Обычно отдельный человек, исполняя свою роль, требует от зрителей воспринимать его всерьез. Они должны считать, что «он ведет себя так, как это проявляется внешне». Если ему удается управлять нашими впечатлениями, то мы считаем его хорошим исполнителем роли. Лишь спустя длительное время после «представления» мы в состоянии выйти из-под обаяния его «постановки» и уяснить себе, что это была не реальность сама по себе, а «всего лишь» спектакль. Это первое сомнение, из-за которого мы чувствуем, что некто «разыграл» нас. В этой связи Гофман выдвигает и другую точку зрения на этот вопрос и исследует, «насколько сам актер верит в реальность, которую он стремится вызвать у своего окружения». Благодаря этому второму сомнению мы, вероятно, обнаружим, что актер играет роль не только для нас, но и для себя. Именно в этой связи выше цитировано высказывание Л. Пиранделло о том, что выбор маски не случаен. Точно также считает и Р. Парк, когда утверждает, что маска есть наше подлинное лицо.

Бывают исполнители, которые полностью увлечены исполнением роли и не сомневаются в том, что она и есть подлинная реальность. Бывают, однако, и такие «актеры», которые совершенно не верят в свою роль и при ее исполнении впадают чуть ли ни в цинизм.

Фасад

Гофман называет исполнением роли все поведение на людях. Ту часть исполняемой роли, которая «в общем и заранее известном виде постоянно служит для определения ситуации участниками представления», Гофман называет «фасадом» (front). Фасад представляет собой «стандартный репертуар выражений, который индивид использует сознательно или бессознательно». Сюда относятся, во-первых, «сценические декорации», то есть оформление пространства для выступления, например, квартира, автомобиль или любимое кафе. Во-вторых, «личный фасад», к которому относятся статусные символы, одежда, пол, внешность и манера речи. Наконец, бывает еще и «социальный фасад», под которым понимаются социальные ожидания, связанные с социальной ролью. Например, устойчивые представления о нормах поведения в данном обществе в роли врача или матери.

Во время своей поездки в Польшу президент США Д. Буш вспоминал слова актера и режиссера Вуди Аллена о том, что 90 процентов жизни сводится к тому, чтобы демонстрировать свое лицо. Скорее всего Вуди Аллен имел в виду не просто «лицо», а те самые «фасады», о которых пишет Гофман, и что их демонстрация является исключительно напряженным и утомительным делом. Мы не можем демонстрировать какие угодно фасады, как и не можем выбрать все маски сразу. Это не вопрос количества и качества, а вопрос выбора одного из качеств. Так как фасады всегда обозначают нечто, прежде всего используются те из них, которые способны выразить типичным образом то, что нужно выразить. Гофман полагает, что в ходе своего развития общество научилось «с помощью небольшого числа фасадов выражать большое количество социальных действий». Об этом свидетельствуют, например, результаты исследований Радклифф-Брауна, посвященные системе родства в крупных общинах, в которых клановое деление позволило «создать менее сложную систему идентификации людей и типов поведения».

Редукция к типичным образцам поведения и соответствующим фасадам, известным всем членам данного общества, делает социальные ожидания окружающих более надежными: «чтобы ориентироваться в различных ситуациях, им достаточно знать лишь небольшой набор фасадов и реакций на них». Как уже было отмечено, Райт Миллс метко назвал это явление мотивационным вокабуляром: «Люди различают ситуации с помощью специфических вокабуляров, согласно которым они предвосхищают последствия своих действий».

Отсюда ясно, что выбор и конструкция фасада зависит от ожиданий данного обществе. Это и имел в виду Гофман в понятии социального фасада. Стереотипные ожидания в отношении социального фасада могут привести к тому, что фасад институционализируется, становится независимым от определенных задач. «Фасад становится «коллективным исполнением роли» и превращается в самоцель». Это означает, что исполнитель сложившейся роли должен перенять вместе с ней и определенный фасад: «фасады обычно выбирают, а не создают». Они являются частью «драматической постановки».

Драматургическая постановка

Когда кто-либо выступает на житейской сцене, он рассчитывает на восприятие окружающих. Это касается даже тех, кто скромно держится в тени или даже готов помереть от скромности. Природе человека (conditio humana) присуща потребность быть воспринятыми другими людьми, чтобы вообще подтвердить свою самость перед самим собой. Бесспорно, что своими действиями человек влияет не только на окружающую природу, но и на других людей. Как продемонстрировал Альфред Шюц, даже простое восприятие социального действия, а тем более восприятие восприятия социального действия другими людьми, также является социальным действием. Наблюдение за действиями других людей и знание о том, что за тобой наблюдают со стороны, является импульсом определенных действий. Примерно так можно обрисовать правомерность допущения о драматической постановке действия в теории Гофмана. «Примерно так» в данном случае означает, что соответствующая глава в книге Гофмана имеет весьма расплывчатое содержание. Это отчасти связано с примерами Гофмана для иллюстрации своих мыслей, которые являются слишком абстрактными.

Аргументацию Гофмана можно подытожить следующим образом: когда человек действует на глазах другого, то он выражает при этом еще и нечто иное, а именно, то, что придает действию вполне определенное значение. Гофман называет это «драматической постановкой». Он пишет: «Отдельный человек обычно сопровождает свои действия намеками, которые хорошо подтверждают публике важные для него факты и освещают такие, которые иначе могли бы быть не замечены или остаться в тени». Подтверждения тем самым означают подчеркивание определенного образа, который действующее лицо желает создать о себе. Иногда речь идет даже о создании вполне определенного образа, который желает иметь индивид. Здесь речь идет не о каких-то таинственных действиях, а, наоборот, о действиях, которым мы обычно не уделяем никакого внимания в силу их сугубой обычности. Это можно проиллюстрировать на примере слесаря-сантехника. Часть того, что он выполняет по роду свой деятельности, известно любому, и любой может выполнить часть его работы. Однако чтобы не создавалось впечатления, что его работу может выполнить любой, сантехник, прежде чем приступить к делу, сначала морщит лоб, начинает комментировать заявку с разных точек зрения и т. п. Другая стратегия сантехника заключается в критике работы, выполненной другой фирмой. Тем самым профессиональная квалификация подтверждается с помощью «драматических» средств выражения, что оправдывает высокую стоимость ремонта сантехники и обеспечивает дистанцию по отношению к доморощенным сантехникам.

Драматическая постановка позволяет «превратить невидимые затраты в видимые». Гофман поясняет эту стратегию на примере могильщика. Его работа не видна. Тем не менее, мы знаем, что работа эта совершенно непривлекательна. Мы наверняка не хотели бы ею заниматься. Конечно, это знает и могильщик, и он постоянно подкрепляет эту нашу установку демонстрацией своих неявных затрат, назначая, например, высокую цену на гробы. На самом деле высокая цена на гробы возникает не за счет затрат материала или расходов на заработную плату, а включает в себя некоторые услуги, которые из уважения к близким покойного просто не называют. Проблема трансформации невидимых затрат в видимые существует и для профессий, которые несмотря на престиж в обществе, плохо известны публике, и неясно, в чем конкретно они заключаются. Политики решают эту проблему, указывая публике на свою публичную ответственность, а некоторые ученые — тем, что говорят на непонятном для обычных людей языке науки.

Третью форму драматической постановки можно назвать «замещающим спектаклем». Гофман констатирует, что у многих людей, которые хорошо исполняют свои обязанности, не хватает времени или способностей, чтобы продемонстрировать другим, как хорошо они исполняют свои обязанности. В случае некоторых профессий это обеспечивается высоким гонораром или ставками. На многих предприятиях существуют специальные должности для показа работы тех, у кого она не видна. Именно такую функцию выполняют пресс-службы, которые должны демонстрировать невидимые усилия фирмы, чтобы общественность смогла их оценить.

Понятно, что драматическая постановка предназначена для выражения того особенного, что содержится в социальной роли. Таким образом, речь идет об особенном содержании социальной роли. Однако бывает, что все поведение стилизовано определенным образом. Стилизация понимается здесь в смысле Макса Вебера, который писал о стилизации жизни сословий. Гофман называет такое поведение габитусом. Габитус представляет собой культивирование деятельности, посредством которой устанавливается социальная дистанция.

Идеализация

Драматическая постановка поведения представляет собой «метод, посредством которого исполнение роли «социализируется», т. е. приспосабливается к пониманию и ожиданиям общества, в которым оно происходит». Драматическая постановка поведения обслуживает фасады, известные зрителям. Лишь на этом фоне можно выразить свои особенности. Гофман показывает, что исполнители ролей проявляют тенденцию драматическим образом подчеркивать ценности, которые стоят за их поведением и ожиданиями зрителей. Он называет это явление идеализацией. Его взгляды, конечно, не является новыми. Согласно Чарльзу Кули (1864-1929), на которого ссылается Гофман, «демонстрация окружающим улучшенного, идеализированного аспекта собственного Я» является общечеловеческим свойством. Формы поведения, посредством которых официальные ценности находят образцовое и обязательное выражение, Дюркгейм называет ритуалами. Ритуалы представляют собой «яркое обновление и подтверждение ценностей сообщества». Ритуалы также выполняют функцию идеализации определенных ценностей и их драматического возвышения. Они служат тому, чтобы создавать рамки для определенных ролей, в которых поведение отдельного человека получает вполне определенное значение. Примерами ритуального поведения может быть разыгрывание бедности, в которое порой пускаются богатые люди перед гостями, либо изображение «гармоничной семьи» перед соседями.

Идеализированные представления, по-видимому, играют важную роль при продвижении по социальной иерархии. Благодаря усиленному подчеркиванию социальных ценностей, которые играют важную роль в новом социальном окружении, происходит затушевывание своего происхождения и закрепление нового статуса человека. Статусные символы выражают приверженность к новым ценностям. Проблемы, которые скрыты за фасадом, заботливо скрываются от значимых лиц. «Если кто-либо желает обеспечить соответствие своей постановки идеалам, он должен избегать и тщательно скрывать действия, не соответствующие этим идеалам». Кто постоянно твердит о Шекспире, Шиллере и Пушкине, тот должен скрывать, что вечерами смотрит телесериалы или читает дешевые романы.

Существует множество стратегий идеализации. Так, некоторые выпячивают определенные идеальные стороны своей профессии, хотя на деле преследуют лишь обычные тривиальные интересы. Другие мучительно думают о том, чтобы не совершить какой-нибудь ошибки. Так, врачи всегда скрывают свои ошибки, а многие матери не могут припомнить, чтобы они когда-либо ссорились с детьми. Некоторые все время напоминают, сколько сил они отдают делу, а другие, наоборот, изображают, будто все у них получается походя. Некоторые предпочитают эстетическую постановку, всячески скрывая не очень привлекательные следы ее подготовки. По этой причине человек не любит, когда наблюдают за утренним туалетом, а ресторанах вход на кухню воспрещен.

Идеализация представляет собой решение в пользу определенных ценностей. Однако консенсуса относительно определенных ценностей не существует, их иерархия может меняться, а значит не исключены и конфликты. В случае подчинения нескольким идеалам ориентируются на тот, нарушение которого влечет за собой наиболее жесткие санкции и скрыть его невозможно.

К идеализации относится также создание у определенной публики впечатления, что она является уникальной или хотя бы очень важной. Конечно, при этом большую роль играет контроль со стороны публики. Так, лектор, завершающий доклад словами «Вы самые интересные слушатели, которых я когда-либо видел», должен следить за тем, чтобы не повторять эту фразу в аудиториях, знакомых между собой. Само собой разумеется, нельзя делать один и тот же комплимент в присутствии того, кому он уже был сделан.

Управление впечатлениями

Исполнитель роли обычно уверен, что публика будет правильно понимать тонкие намеки, указывающие «на важные моменты представления». Он не должен ни подавать все на лопате, ни скромничать так, что никто не поймет, чего он добивается. Пользующаяся обычно дурной славой «потеря доброго имени» может оказаться на самом деле очень тонкой драматической постановкой. Кто позволяет себе уронить свое имя, на самом деле уверен, что окружающие кое-что извлекут из этого. Например, некоторым ничего не говорит вскользь брошенная фраза о том, что мы с другом всю ночь говорили о мировых загадках. Заложенная в ней ирония может остаться незамеченной, все сказанное принимается за чистую монету. Следовательно, управление впечатлениями является важной частью социальной драматургии.

Если публика неверно интерпретирует постановку или уделяет слишком большое внимание неудачам исполнителя, возникает опасность иного определения ситуации с ее стороны, не запланированного исполнением. Поэтому исполнитель роли должен всячески избегать вредных для него впечатлений, зная, что одна фальшивая нота портит весь оркестр. Гофман в этой связи выделяет вида группы событий, которые могут привести к провалу всей постановки. Во-первых, это неловкость исполнителя роли. Безобидным примером может быть учитель, который читая классу мораль, вдруг начинает икать. Во-вторых, исполнитель роли бывает увлечен ею либо слишком слабо или слишком сильно. Например, кто рассуждает о безработице легко, как о погоде, проваливает представление перед публикой точно так же, как и тот, кто рыдает при слове безработица. В-третьих, исполнитель роли может пользоваться не теми декорациями или постановка бывает неудачной в целом. Например, кто будучи в трезвом виде на карнавале заявляет, что для него главное — борьба против экспериментов на животных, избрал явно не ту сцену для выступления, или зять окажется в неловком положении, показывая теще «любимого внука», если тот ее не слушается.

Отсюда видно, что презентация является весьма сложным процессом в повседневной жизни. Однако обычно она удается довольно неплохо. Гофман уделяет так много внимания стратегии исполнения роли, случаям его нарушения и неудач лишь для того, чтобы с помощью средств социологии заострить внимание на сложности постановок друг перед другом на «очень тонком льду» повседневных отношений. Это еще лучше видно в случае иной стратегии, которую Гофман упоминает лишь вскользь при анализе постановок. Она называется ролевой дистанцией.

Ролевая дистанция

Никто из социологов не занимался темой ролевой дистанции так подробно, как Гофман. Импульсом для возрождения интереса к этой проблеме стало возобновление дискуссии по теории социальной роли, которая зашла было в тупик из-за острой критики структурного функционализма Парсонса. Тема ролевой дистанции позволила обратиться к тем проблемам человека в обществе, о которых говорили (или предсказывали) представители символического интеракционизма. Интересно, что эта тема была затронута в книге Гофмана «Представление себя другим в повседневной жизни», как отмечалось, лишь вскользь, мимоходом. Здесь мы вкратце рассмотрим ее в общих чертах, ограничившись ранее упомянутым другим сочинением, написанным Гофманом два года спустя после завершения своего главного труда.

На первый взгляд кажется, что ролевая дистанция говорит об завершении совместного «спектакля» Однако можно показать, что именно она дает индивиду возможность иначе определить ситуацию, фасады, декорации и даже зрителей. Гофман описывает ее как сложную форму игры так: «Публичное участие человека в одной ролевой структуре дает ему возможность сохранять неопределенность относительно своего участия в другой ролевой структуре. Тем самым у него в запасе имеется еще одна или несколько социальных ролей, которые исполняются по мере надобности». Это одна сторона того, почему драматические постановки являются фрагментами более широкой реальности. За их пределами имеются внешние области, важные и существенные при других обстоятельствах. Отсюда следует, что от наличия иных социальных ролей невозможно полностью отвлечься. В этой связи А. Стросс утверждает, что любая интеракция является взаимодействием не только с присутствующими, но и с отсутствующими зрителями. Иными словами, зрители, на которых мы ориентируемся, не обязательно должны сами физически присутствовать в ситуации, их могут заменять символические фигуры прошлого, настоящего и даже будущего. Предвосхищение «реакций» этих лиц будет учитывается человеком в собственном социальном действии» и может привести к иному определению обязанностей, вытекающих из актуально исполняемой роли, так как ожидания отсутствующего зрителя могут оказаться веьма и весьма значимыми. Таким образом, действующий человек, ориентируясь на вышеописанные иные ожидания, дистанцируется тем самым от актуальных ожиданий к роли и ориентирует свои действия на своего партнера по взаимодействию как бы условно.

Вторая сторона того, что исполнение роли всегда является лишь фрагментом более сложной реальности, связана с ожиданиями присутствующих зрителей. Гофман так описывает эту проблему: «Люди имеют двойственное отношение к обстоятельствам, в которых находятся и могут оказаться. Они чувствуют, что одни обстоятельства им подходят полностью, а другие — нет, одни обстоятельства радуют их, и их можно принять в качестве составляющей своего образа, а другие — нет». Так как в социальном взаимодействии каждый постановщик роли одновременно является зрителем, и наоборот, каждый зритель — постановщиком, то определение ситуации каждым из них касается всех участников ситуации. Определить ситуацию — значит побудить других к поведению, соответствующему своей концепции действия, что с необходимостью означает ограничение действий других людей. По большому счету все находятся в одинаковой и предпринимают одинаковые усилия против сковывания своих действий, что и является основой ролевой дистанции. Гофман так описывает соответствующую стратегию поведения: «Если последовательно проследим поведение человека, то обнаружим, что он никогда не остается пассивным перед множеством возможных значений ситуаций, которые возникают перед ним. Всегда, если есть возможность, он будет активно выступать за сохранении того определения ситуации, которое является стабильным и хорошо согласуется с его образом самого себя».

Это не всегда бывает легко, причем принципиальным условием является одинаковый статус участников. Там, где доминирует власть обстоятельств, возможна лишь односторонняя ролевая дистанция. В обычных условиях люди располагают методами, благодаря которым они участвуют в социальной постановке на равных. К ним относятся объяснения, извинения и шутки. Все это — «методы, при помощи которых человек просит вычеркнуть некоторые признаки ситуации из числа критериев оценки его личности». Ролевая дистанция является «разграничением индивида и его возможной роли». Посредством ролевой дистанции индивид активно воздействует на образ, который складывается о нем у других. Примером такой стратегии является ребенок, который рьяно кружится на карусели, показывая другим детям, но прежде всего родителям, что он уже не такой маленький.

Ролевая дистанция может выступать в качестве добровольного отказа от некоторых прав, связанных с определенной социальной ролью. Гофман иллюстрирует это примером хирурга, который во время сложной операции реагирует на неловкую работу ассистента добродушным замечанием, что «во время своей первой операции с ним было то же самое!», а не строгим выговором, смутившим бы ассистента еще больше. В этом примере ролевая дистанция позволяет провести подсчет преимуществ и недостатков, связанных с разными вариантами продолжения совместной деятельности. Отсюда видно, что ролевую дистанцию нельзя путать с уклонением от ролевых обязанностей или с недееспособностью человека. Она является самостоятельным способом поведения в ситуации с учетом ее определения другими людьми или требований конкретных обстоятельств. Поведение человека в тотальных институтах, описанное Гофманом, показывает, что ролевая дистанция является стратегией выживания в институциональных условиях, крайне опасных для человека.

Нечестное исполнение роли

Было бы удивительно, если бы в замысловатой игре на житейской сцене не встречалось бы фальшивок. Такого же мнения придерживается и Гофман, он называя их неправдивым исполнением роли. Иногда публика различает правду и фальшь, настоящее и ненастоящее в исполнении социальной роли. Некоторые даже страдают профессиональной подозрительностью ко всякому к изъяну в фасаде (например, полицейские) или относятся к ним с морализаторским ригоризмом. Спектр социальных постановок здесь очень широк. Если кто-либо выдает себя за определенное лицо, не являясь им, мы считаем, что происходящее нечестное исполнение роли недопустимо, но в то же время к заведомым аферистам бываем менее взыскательными. Мы даже порой довольны их поведением, если оно пошло на пользу делу или жизнь проучила плутишку.

С точки зрения исполнителя, а не стороннего наблюдателя, честное исполнение роли порой кажется в высшей степени рискованным делом, и в повседневной жизни человек даже не всегда отваживается на некоторые роли. Под нечестным исполнением роли можно понимать и прямой обман. Обман возникает, когда кто-либо притворяется не тем, кем является, чтобы сыграть роль, на которую не имеет права. Опасность обмана в том, что он может обрести самостоятельную жизнь: «Обман не только наносит вред личности, но и всегда есть вероятность его разоблачения другими, кто знает человека».

Как отмечалось, не каждое недобросовестное исполнение роли обнаруживается тотчас (как и добросовестное). Мы знаем, что «единожды солгавшему верят, даже когда он говорит правду». Кто запятнал себя ложью, должен понимать, что разрушается не только актуальное социальное взаимодействие, но и страдает вся его репутация. Однако мы относимся с пониманием ко «лжи во спасение», например лжи врача ради уменьшения мучений больного.

Можно сетовать о том, что между правдой и ложью лежит широкая нейтральная полоса. Так, не совсем правдивыми, но в то же время и не явно нечестными являются «такие тактические уловки и трюки коммуникации, как намёк, двусмысленность и фигура умолчания». Эти приемы «позволяют извлекать пользу из лжи, не прибегая к ней в строгом смысле слова». В этой связи Гофман приводит цитату из одного британского административного документа: «Нельзя говорить неправду, но с точки зрения публичных интересов нежелательно, и даже иногда вредно говорить все, что имеет отношение к делу и является правдой. Факты следует сообщать в определенной последовательности.»

Как уже отмечалось выше в параграфе об управлении впечатлениями, неверное впечатление лишь об одной роли может дискредитировать человека в целом. В частности, это касается недобросовестной постановки, которая получает огласку, что влечет за собой обобщения, распространяющиеся даже на такие сферы поведения, где невозможно ничего утаить. Этот эффект может отрицательно повлиять и на самого постановщика, который «однажды солгав в чем-нибудь, будет испытывать постоянный страх при исполнении роли, даже если вероятность разоблачения будет чрезвычайно мала.»

Здесь уместно задаться вопросом, является ли вообще исполнение социальной роли правдивым или ложным поведением. В качестве ответа напомним, что интерес Гофмана интерес заключается не в том, чтобы узнать, что кажется зрителю, а в том, насколько постановщик «сам верит в образ реальности, который он желает вызвать у окружающих своим поведением». Вопрос, по Гофману, заключается не в истинности или ложности текущих впечатлений, а в том, как можно их нейтрализовать. Поэтому гофмановский ответ вполне закономерен: следует не допускать впечатлений, которые могут дискредитировать желательное впечатление». Мы еще вернемся к такому ответу, так как он имеет непосредственное отношение к обвинению Гофмана в создании масштабной «социологии обмана» и обучении неустойчивых читателей без особых последствий бессовестно торговать моралью, но прежде коснемся еще двух видов постановки, которые непосредственно связаны с вопросом ее правдивости.

Мистификация

Очевидно, постановщик желает избежать негативных впечатлений. Однако, как следует из анализа идеализаций, он делает и нечто большее — создает определенное впечатление о себе. Одной из самых примечательных стратегий, поднимающих постановщика над зрителями, является мистификация. Первым шагом мистификации является ограничение контакта, так как всякая дистанция «создает уважение публики». Приемная, высокий забор, тонированные стекла автомобиля и тому подобное являются декорациями для поддержания дистанции, вызывающей уважение. Эту же функцию выполняет у дворян подчеркнутое снисхождение к простым людей. Интересно, что дистанция порой вызывает положительную оценку зрителей. Гофман цитирует в этой связи советника норвежского короля, который предостерегает своего господина, что на почве коротких отношений может возникнуть неуважительное отношение к нему: «Я сказал ему, что он должен встать на возвышении и некоторое время оставаться там, и лишь изредка без ущерба для себя спускаясь оттуда. Народ желает подчиняться непостижимому человеку, подобному дельфийскому оракулу, а не королю, с которым можно встретиться на пикнике. Настоящая монархия является результатом мышления каждого человека. Каждый охотно рассуждает, что бы он сделал, будь он королем. Народ приписывает монарху всевозможные добродетели и способности, поэтому если того можно встретить на улице как простого смертного, это вызовет разочарование». Отсюда следует, что публика тоже заинтересована в сохранении дистанции.

Мистификации возникают также на основе секретов постановщиков, которые касаются происхождения, будущих событий, контактов, наличной информации. Постановщики обычно многообразно намекают на них, хотя обычно никаких секретов нет, но создается впечатление, что в человеке есть что-то особенное. Некоторые достигают того же результата, вообще ничего о себе не рассказывая. При этом некоторые понимают, что в них нет ничего особенного и задача сводится к тому, чтобы «помешать публике случайно заметить это».

Искренность и наигранность

Последняя стратегия исполнения роли связана с вопросом, который по мере описания поведения людей на житейской сцене все больше и больше выступает на первый план, а именно: является ли человеческое поведение искренним или наигранным? Для Гофмана это вопрос сводится к искренности или неискренности постановки. Ответом является прежде всего оценка зрителей. Они считают поведение человека искренним только тогда, когда оно напоминает естественную, неосознанную реакцию. Чем более искусственной кажется постановка, тем менее правдивой она считается: на спектакль ходят как на спектакль. Но так ли это на самом деле? Известно что хорошие ораторы упражняются в выступлении. Выше, при рассмотрении драматического образа мы видели, что проблемы порой искусственно обостряются, чтобы их решение производило наиболее сильное впечатление. Там, где постановщик выходит за рамки своей роли предстает перед зрителем просто как человек, мы готовы тотчас поверить в его искренность, хотя, может быть, имеем дело лишь с утонченной стратегией поведения, например, когда продавец не советует приобретать довольно «дорогой» радиоприемник, предлагая другой со словами, что сам купил бы себе такой. Все страховые кампании постоянно используют такую же стратегию, когда их служащие обращаются к клиентам со словами «честно говоря...» или «лично я бы...». Это позволяет укрепить веру зрителей в правдивость постановки.

Тем самым мы возвращаемся к ранее поставленному вопросу об искренности или неискренности постановки. Согласно первому ответу с точки зрения постановщика такого вопроса вообще не существует, речь может идти лишь об успехе постановки. На этом основании критики Гофмана обвиняют его в разработке социологии обмана — ведь он весьма эффектно показал, как этого добиться. В этой связи охотно цитируют высказывание Гофмана о том, что в качестве постановщиков мы торгуем моралью. На фоне этого резкого обвинения, которое, правда, редко цитируют вместе с контекстом, вопрос об искренности и неискренности постановки является трудноразрешимым. Тем не менее попытаемся ответить на него, сформулировав вопрос более рельефно: в какой степени вообще постановка является и должна быть реальной? Ответ Гофмана, который у него всегда наготове, вызывает удивление: такого вопроса, по его мнению, вообще не может быть! Он даже не собирается обсуждать, «какое из впечатлений является более реальным: то, которое сложилось у публики или то, которое постановщик не желал вызвать». Однако в конечном итоге у Гофмана имеется ответ на вопрос, который решает дилемму обмана и нравственности.

Искомый ответ на него уже дан в начале его главного произведения «Представления себя другим в повседневной жизни», где говорится, что «поведение человека в непосредственном присутствии другого можно правильно оценить только с точки зрения будущего». А это есть уже ничто иное как идея Шюца, что социальное действие можно мыслить только с точки зрения его результата. Социальное действие есть осуществление предвосхищаемого будущего. Иначе социальное действие просто невозможно представить себе. Следовательно, всякое мыслимое будущее является реальным. С этим обстоятельством связан второй ответ на вопрос об искренности постановки, который по сути дела имеется у Гофмана, так как он все время апеллирует к понятию «определение ситуации». Тем самым он солидаризируется c известным высказыванием У. Томаса (1863-1947), согласно которому «если ситуация определяется как реальная, то она реальна по своим последствиям». Определение ситуации является способом осуществления социального действия. С точки зрения антропологии морали этот закон объясняет многое, но Гофман разрабатывает не эту тему, а теорию социального действия, которая отрезвляет и помогает избавиться от иллюзий. Каждый познакомившийся с ней, в том числе и социолог, чувствует себя слегка пристыженным. Однако по большому счету с проводимой здесь точки зрения на творчество Гофмана — проблемы сохранения индивидуальности личности, он пытается не компрометирует или стыдит человека, а предостерегает от иллюзий. Это касается и неосознанных стратегий поведения, которые позволяют человеку демонстрировать себя окружающим одновременно как вполне нормального (как все) и в то же время в чем-то уникального.