Идентичность как фантом нормальности и фантом уникальности

Очевидно, фигуры в гофмановских сценах лишены подлинного душевного покоя. Большинство из них — виртуозы лавирования в житейских обстоятельствах. В позитивном смысле они являются изощренными стратегами, способными в современных условиях способны противостоять угрозе идентичности. Они не рискуют привлекать к себе слишком сильное внимание, так как остерегаются слишком сильно сблизиться с кем-либо и в то же время боятся затеряться среди публики и предпринимают усилия для создания дистанции, отделяющей их от массы. Де Левит описывает эту концепцию идентичности, ссылаясь на К. Клакхона и Дж. Мьюирa: каждый индивидуум является одновременно «таким же, как все, таким же, как некоторые и в то же время как никто другой». Отмеченный здесь голый факт можно считать выражением следующей потребности: никто не желает быть совершенно незаметным, и в то же время полностью отличаться от других.

Стратегию балансирования между нормальностью и уникальностью, без которой невозможна общественная жизнь, можно назвать «стратегией двойственного «как будто». Правда, подобные предположения могут повредить репутации некоторых действий как искренних и дискредитировать модные ритуалы проявления открытости. Тем не менее благодаря «стратегии двойственного «как будто» у нас возникает уверенность в социальной реальности (относительно действий других людей) и личной свободе (как уверенности в адекватности и значимости своего поведения). Однако не очевидна тесная связь этой стратегии с риском и личными иллюзиями. Балансирование между нормальностью и уникальностью является по сути дела напряженным отношением между двумя иллюзиями, которые касаются самого человека и других людей.

Эти иллюзии рассматриваются в критическом направлении теории социального взаимодействия как балансирование между фантомом нормальности и фантомом уникальности. Эту парную метафору обычно приписывают Гофману, хотя у него говорится только о фантоме нормальности, под которым понимается стратегический расчет людей, идентичность которых затронута стигмой, то есть тех, кто не может уклониться от повышенного внимания к себе. Тем не менее они вынуждены вести себя так, словно они такие же, как все, чтобы другие могли обращаться с ними как с нормальными. Из этого двойного преломления стратегии сохранения нормальности можно прийти к выводу, уже сделанному Юргеном Хабермасом из гофмановских описаний выступления человека на социальной сцене. Вывод говорит о потребности человека демонстрировать свою уникальность и привлекать к себе внимание. Человеку свойственно вести себя так, как будто в нем есть что-то особенное, хотя на самом деле ничего особенного в нем может и не быть. Хабермас называет это явление «фантомом уникальности». Вероятно Гофман согласился бы с таким парным понятием, ведь оно хорошо согласуется с его объяснением стратегии поддержки ролевой дистанции. Однако как неизбежно ролевое поведение вообще, так и стратегии наигранной нормальности и наигранной уникальности не могут дать человеку подлинной свободы. Фантом нормальности и фантом уникальности описываются стратегиями расчета поведения, за которыми можно обнаружить угрозу идентичности. Речь идет не только о социальных аутсайдерах, которые вынуждены применять эти стратегии, но и о тех, кто находится в центре внимания общества. Балансирование фантомов показывает, что понятие идентичности фактически стало симптомом кризиса современного общества.

Критическая оценка

«Весь мир — театр». Эти слова, взятые из комедии Шекспира «Как вам это понравится», могли бы быть эпиграфом ко всему творчеству Гофмана. Гофман цитирует их и продолжает: «Конечно, не весь мир является театральной сценой, однако нелегко найти важные сферы жизни, для которых это не было бы справедливо». Речь идет, не о комедии, а поистине о трагедии жизни, причем в отношении постановок индивидов друг перед другом и друг для друга.

Гофман хотел показать стратегии социальных постановок. Они особенно хорошо видны, когда люди выступают против других людей, всего общества, социальных институтов. Однако по поводу описания стратеги поведения в повседневной жизни, которые так безжалостно раскрывает Гофман, у нас возникает определенное сомнение. Может быть мы чувствуем себя застигнутыми на месте преступления, может быть мы не желаем расставаться с иллюзией, что в повседневной жизни все идет «по-настоящему». Для нас невыносимо сомнение в социальной реальности. Эти рассуждения делаются с точки зрения значения «постановки» для зрителей, так как (подчеркнем еще раз) что Гофман рассматривает социальную постановку с точки зрения постановщика. Отсюда следует социологический вопрос: почему постановщик совершает то, что так красочно описывает Гофман? Один из ответов содержится у Х. Штайнерта: «чтобы все шло так, как и идет». В конечном итоге оказывается, что мир Гофмана «несмотря на всю его пустоту и произвол», является упорядоченным.

Последнее мнение является недостаточно обоснованным, но первое можно считать печальным подтверждением результатов Гофмана. Именно так и течет наша жизнь, но мы не замечаем, почему и как это происходит. Пока мы не замечаем этого, мы не замечаем и требований жизни. Когда мы наконец их заметим, включается внимание, и тогда одни загораются желанием сделать жизнь общества более сознательной, другие выступают против его чрезмерных требований. Вероятно Гофман имел перед своим мысленным взором прежде всего людей второго типа. В этой связи его иронические комментарии к собственной социологии, высказанные в анализе рамок взаимодействия, не должны вводить нас в заблуждение. Так, на критику за то, что он не занимается структурой общества, Гофман отвечает: «Мой анализ в данном случае действительно не касается различий между привилегированными и обделенными классами, даже можно сказать, что он уводит от таких вопросов. Это замечание является справедливым. Я могу лишь согласиться с тем, что кто желает преодолеть ложное сознание и довести до сознания людей их истинные интересы, тому предстоит большая работа, потому что люди находятся в глубокой спячке. Что до меня, то я не собираюсь сочинять здесь колыбельную, а просто пытаюсь наблюдать за человеком, спящим с громким храпом.»

Вместо социологических выводов здесь уместно поставить вопрос: кто же теперь может спать с чистой совестью после того, как ему все это рассказали?!