Архивные органы нквд накануне великой отечественной войны

Поглощение всей системы отечественных архивов Народным комиссариатом внутренних дел (НКВД) в 1938 г. явилось

логическим завершением курса на тотальную политизацию и огосударствление архивов.

Только такой концептуальный подход, предлагаемый нами и основанный на изучении всего комплекса доступных сегодня документальных источников, дает возможность определить подлинные цели, причины, ход и последствия процессов, юридически оформленных в решении о передаче архивного ведомства (ЦАУ) в НКВД в качестве Главного архивного управления. Это решение было принято на заседании Верховного Совета СССР 16 апреля 1938 г. и объявлено 21 апреля того же года приказом по ЦАУ ¹.

В историко-архивоведческой литературе до настоящего времени существуют самые разнообразные точки зрения на взаимоотношения архивов и их "хозяина" - самого мощного карательно-репрессивного органа — НКВД, в период почти двух десятилетий - с конца 30-х до конца 50-х годов. Такой разнобой оценок объясняется двумя взаимосвязанными причинами — практически полной засекреченностью относящегося к этим годам основного массива документов Главархива и поразительной живучестью ведомственного подхода к архивам, когда они рассматриваются как простая сумма "мертвых" единиц хранения, подлежащих строго централизованному учету и контролю на всех уровнях. С этой точки зрения передача архивов в ведение НКВД рассматривалась как "благо" для документов и архивистов, поскольку именно органы внутренних дел якобы способствовали спасению архивных богатств от полной разрухи в архивном деле, которую официально относили к середине 30-х годов.

Не случайно именно в 1938 г. в отчетах о работе инспекционных комиссий в центральных госархивах начинает проходить одна сквозная тема: в период 1933 — 1935 гг. в результате "безграмотности, некультурности, а также и вредительства" при описаниях архивных материалов и определениях фондов были в массовом порядке допущены чудовищные, необъяснимые с точки зрения простого здравого смысла ошибки. Так, только по ЦАКА (Центральному архиву Красной Армии) при переводе с валовой системы хранения на фондовую было установлено, что

в описях следовало читать вместо "стеклянные гильзы" — "стреляные", вместо "авиации" — "эвакуации", вместо "комиссией" — "колонией", вместо "окрестные приказы" — "секретные приказы", вместо "комъячейка" — "санчасть" и т. д. и т. п. При этом выявлялись дела, ранее числившиеся утерянными ².

Но самое страшное начиналось, когда в руки архивистам попадали документы за подписью И.В. Сталина ³, о чем немедленно докладывалось ему лично.

Чтобы осознать размеры следовавших за этим трагедий, нужно представить себе состояние самого вождя, который только что выпустил в свет полный фальсификаций и откровенной лжи "Краткий курс истории ВКП (б)", а его окружение в это время — от К.Е. Ворошилова и Л.П. Берия до послушных партийных историков — активно творило его "житие" вкупе с новой историей революции, гражданской войны и социа­листического строительства "на всех фронтах". В этой обстановке каждый новый, неконтролируемый документ расценивался уже не просто как досадная помеха, а как прямая угроза личному авторитету Сталина и его новой "истории". Писать ее можно было только на абсолютно "белых" листах, т. е. на листах, состоящих из сплошных "белых" пятен, с вычеркнутыми раз и навсегда именами, фактами и событиями. Документальная память, которая откладывалась помимо воли "начальников" в массивах архивохранилищ, внушала страх и злобу. В этих условиях Сталин не гнушался никакими, самыми варварскими методами.

Косвенным подтверждением этому может служить единственный дошедший до нас эпизод из истории его прямого соприкосновения с архивами (по-видимому, по мере рассекречивания его личного архива их количество увеличится).

В январе 1925 г. в Киевский губархив из Управления делами Секретариата ЦК ВКП(б) поступает телеграмма: «Прошу подготовить архив Сталина, одобренный мною для сдачи к понедельнику — 16 февраля 1925 г. в 3 часа утра.

Управделами ЦК Брезановский»

В указанный срок документы были переданы Брезановскому, который лично приехал за ними в Киев и принял по акту для временного использования на период до шести месяцев. Ровно через полгода Киевский губархив запрашивает Управление делами ЦК о судьбе архивов. Тот же Брезановский отвечает (уже через Центрархив): "Управление делами Секретариата ЦК при сем сообщает, что в архив ЦК никаких материалов не поступало. 24.Х.25г. " ⁴

Специально исследовавший этот эпизод известный военный историк Д.А. Волкогонов отмечает, что Брезановский был прав в одном: в архив ЦК документы не поступали. Они были переданы непосредственно генсеку Сталину. С тех пор они бесследно исчезли. Почему? Об этом можно только догадываться, но, судя по тому, что в описи числились личные приказы и распоряжения Сталина, его секретные циркуляры, записи разговоров по прямому проводу, доклады и т. д. времен деятельности на посту члена РВС Южного фронта во времена провала наступления на Варшаву, Сталину было чего бояться. В дальнейшем, отмечает ДА. Волкогонов, Сталин еще не раз "почистит" архивы ⁵.

Известно, что директор ЦАКА латыш Г.К. Вальдбах был арестован и подвергнут пыткам по обвинению в передаче латвийскому резиденту документов о деятельности Сталина в годы гражданской войны. Затем арестовывались десятки сотрудников этого архива, а в 1939 г. чуть ли не всему составу архива во главе с его директором М.И. Соколовым было выражено "политическое недоверие" ⁶.

После ареста и расстрела Я.А. Берзина пост исполняющего обязанности управляющего Главархивом занимает старый большевик, ветеран дореволюционного подполья Николай Васильевич Мальцев. Именно ему некоторые современные исследователи приписывают авторство идеи подчинения архивов НКВД.

Действительно, в фондах ГАРФ сохранились несколько письменных обращений Мальцева, направленные в высшие органы власти ⁷.

Однако обращает на себя внимание тот факт, что если в письме от 3 февраля, направленном непосредственно на имя

И.В. Сталина, М.И. Калинина и В.М. Молотова, Мальцев выдвинул два варианта решения вопроса ("довести до конца организационную самостоятельность архивной системы как ведомства, передав его в ведение СНК Союза", или "передать ЦАУ в НКВД на правах главного управления"), то уже в письме от 8 февраля, направленном в Верховный Совет Союза ССР, рекомендация формулируется однозначно: "Лучшим разрешением вопроса о месте ЦАУ СССР и его местных органов была бы передача ЦАУ в НКВД". Аргументация тех лет в основном до сих пор повторяется сторонниками тезиса о "благотворности" симбиоза архивов и чекистского ведомства ⁸: ЦИК и ВЦИК не уделяли должного внимания архивам, в связи с чем регулярные проверки исполнения правительственных постановлений об улучшении постановки архивного дела выявляли одно и то же — "засоренность" штатов политически вредными и неквалифицированными кадрами, исключительно тяжелое положение архивов как в центре, так и на местах с точки зрения материально-технического обеспечения. Функции ЦИК и ВЦИК были по Конституции 1936 г. возложены на Верховный Совет Союза ССР, но, поскольку Президиум ВС был лишен права располагать собственными рабочими подразделениями, нужно было подыскать архивному ведомству нового "хозяина".

Мальцев и вместе с ним весь аппарат управления архивами рассчитывали оказать противодействие явно проявлявшимся центробежным тенденциям путем образования в рамках НКВД - самого мощного союзно-республиканского ведомства того времени, обладавшего разветвленной периферийной сетью собственных органов управления на всей территории страны сверху донизу — автономного, обособленного архивного управления, которое бы опиралось на эффективную материально-техническую базу и административную мощь этого ведомства. Они исходили из реальности.

Было очевидно, что органы НКВД, имеющие собственные "оперативно-чекистские интересы" в архивах, не дадут им мирно существовать ни в рамках союзно-республиканской Академии

наук, ни в рамках СНК, ни в каких-либо других. В этом Мальцев был прав, Просчитался он в другом. НКВД не собирался ограничиваться только формальным подчинением архивов. Он проводил "реорганизацию" их структуры не по сценарию Мальцева и профессионалов из ЦАУ, а по собственному плану.

Вот почему многостраничный итоговый документ, который в виде докладной записки "О состоянии архивного дела в СССР" представил 26 апреля 1938 г. и. о. управляющего ЦАУ РСФСР и СССР Н.В. Мальцев народному комиссару внутренних дел Н.И. Ежову, был практически проигнорирован чекистами ⁹. Нужно сказать, что для того времени это был объективный, достаточно профессиональный доклад.

Так, обращает на себя внимание, что Мальцев выдвигает собственное толкование вредительства в архивном деле. Он ни словом не говорит ни о "шпионах", ни о "троцкистско-бухаринском отребье", ни о "контрреволюционерах". Он пользуется только деловым языком, ставит только деловые вопросы. И тут уже вредителями оказываются не только и даже не столько архивисты. В самом деле, пишет Мальцев, "главной вредительской линией в архивном деле до 1935 г. было сосредоточение основных усилий на составлении т. н. тематических карточек, то есть подбор архивных материалов по темам, которые предположительно должны были интересовать различные предприятия и учреждения". Но ведь выбор этого направления диктовался партийно-правительственными постановлениями, а среди самых крупных заказчиков был и НКВД. "Результаты такой работы были минимальны, вредительские же последствия огромны", — делает он довольно рискованный вывод.

Еще более серьезно звучат выдвинутые Мальцевым причины недостатков в работе архивных органов: "Ассигнования на архивное дело были ничтожны, зарплата архивных работников исключительно низка, помещения архивов были совершенно неподходящи". Мальцев пишет, что "вредительство закончилось точно 5 ноября 1935 г., когда было принято известное Поста-

новление Президиума ЦИК Союза ССР по архивному делу, поскольку именно с этого момента начинаются мероприятия "по ликвидации последствий вредительства". Как бы ведя странную и опасную игру с адресатом, Мальцев указывает на НКВД в качестве единственного крупного наркомата, не выполнившего до сих пор постановление по разработке совместно с ЦАУ СССР перечня архивных материалов с указанием их сроков хранения.

В заключение записки Мальцев называет 1938 г. "завершающим годом по приведению архивов в надлежащий элементарный порядок" и высказывает мнение, что "необходимо переключаться на работу по научному использованию архивных материалов, по расширению их выдачи посторонним исследователям в читальных залах архивов" и т. д. (Он будто не знает, что теперь определять, чем должны заниматься архивы, будет их новый хозяин - НКВД.)

Впрочем, некоторые рекомендации Мальцева НКВД использовало. Это касалось прежде всего его предложения "ввиду засоренности архивных органов... дать указания архивным органам НКВД о политической проверке состава работников архивов всей системы". Первыми жертвами этой "проверки" пали сам Мальцев, оставшиеся в живых работники старого аппарата ЦАУ, а также почти вся масса архивистов среднего и низшего звеньев.

Проверить наличность документов специалистам из НКВД во всех архивохранилищах было достаточно сложно в силу их невежества в профессиональных тонкостях архивного учета документации и нехватки времени. Гораздо "успешнее" велась работа по проверке анкетных данных по личным делам и на основании доносов осведомителей.

Пришедший на смену Н.И. Ежову новый нарком внутренних дел Л.П. Берия сразу же после своего вступления на этот пост, 19 декабря 1938 г., ознакомился с докладом председателя ежовской" Центральной комиссии по проверке архивных учреждений полковника Давыдова, в котором имя Н.В. Мальцева называлось первым списке "членов контрреволюционной

троцкистской организации", "лично принимавшим участие в уничтожении архивных документов и в укрывательстве исторических фильмов" ¹⁰. Назывались еще 66 работников ЦАУ и центральных архивов, которые по своим анкетным данным не могли быть зачислены в ряды безупречных по социальному происхождению, "политокраске" и прочим пунктам чекистов.

Берия не поверил на слово только что разоблаченному "врагу народа" Ежову и поручил новой комиссии НКВД в составе капитанов госбезопасности И.И. Никитинского, Белова и Петрова (инициалы последних не установлены) еще раз проверить так называемый Акт о передаче архивных учреждений СССР. Комиссия не только подтвердила выводы "ежовской" комиссии, но и добавила в страшные списки более ста новых имен, которым выражалось "политическое недоверие". Получив 15 января 1939 г. выводы этой комиссии, Берия собственноручно наложил резолюцию: "Выделить спецгруппу следователей" — и лично подчеркнул фамилии 13 сотрудников ЦАКА, подлежащих немедленному аресту.

В итоге в апреле 1939 г. старый большевик Н.В. Мальцев был исключен из партии и уволен с работы. По неизвестны причинам его не расстреляли и даже оставили на свободе (он погиб в составе народного ополчения в 1941 г.). Трагично сложилась и судьба ветерана архивного дела, крупнейшего теоретика и методиста Б.И. Анфилова. Выгнанный в апреле 1939 г. из архивов без права на пенсию, он скончался в нищете 14 октября 1941 г. ¹¹

Типичен такой эпизод конца 30-х годов.

Директор Центрального военно-исторического архива Б.А. Сергеев имел смелость в ответ на типовые запросы "органов" подписать всем сотрудникам своего учреждения безупречные политические характеристики. Об этом было доложено лично Берия, и специальная комиссия тут же выявила в Центральном военно-историческом архиве 23 человека; подлежащих немедленному увольнению из архива и последующей углубленной "оперативной разработке".

Известен один (по-видимому, последний по времени) открытый эпизод неповиновения архивистов чекистам. В приказе по Главному архивному управлению от 13 февраля 1939 г. еще не уволенный Мальцев требовал: "Запретить допуск для обследований и дачу каких бы то ни было сведений о работе кому бы то ни было без предъявления приказа за подписью наркома или замнаркома. За всеми объяснениями по настоящему приказу предлагаю отсылать ко мне лично" ¹². Однако соответствующий "приказ" за подписью наркома Берия был предъявлен прежде всего ему самому.

Новым руководителем Главного архивного управления НКВД СССР 2 апреля 1939 г. стал капитан госбезопасности Иосиф Илларионович Никитинский, которому вскоре было присвоено звание майора ГБ, что соответствовало приблизительно генеральскому званию в общеармейских структурах.

С его приходом в полном соответствии с внутренними правилами деятельности чекистских органов практически все нормативно-распорядительные документы засекречиваются. Все, что касается любых сторон архивной деятельности, на долгие десятилетия исключается из сферы обсуждения широкими массами архивистов и откладывается в фондах ограниченного доступа с различной степенью закрытости. Тем самым образуется как бы "вторая реальность" - самый достоверный признак тоталитарного государства: в документах открытого пользования, предназначенных для "непосвященной публики", публикуются искаженные цифры и фальсифицированные данные; в документах "для своих", т. е. для узкого круга высших номенклатурных работников, допускается дозированная правда, но с соответствующими политическими "комментариями".

В этом, по-видимому, и кроется поразительная долговечность взгляда на НКВД как на рачительного хозяина, которому архивы обязаны своей сохранностью накануне и в ходе Великой Отечественной войны. Восстанавливать полную правду приходится только путем объективного анализа и сопоставления официальных документов, их проверки с привлечением источников

личного происхождения или архивных документов, чудом сохранившихся за рубежом или в местных хранилищах. Следует еще иметь в виду, что только в конце 1993 г. в ГАРФ было рассекречено 5678 дел, находившихся на секретном хранении в фондах в течение 40 — 75 лет и содержавших "нормативную документацию, регламентирующую работу архивной службы", а еще тысячи документов, относящихся непосредственно к деятельности НКВД — МВД СССР, так и остаются в закрытых фондах, поскольку требуют "полистного просмотра дел" ¹³.

Эта повальная секретность, повлекшая за собой отчуждение документальных массивов в архивохранилищах от общества, явилась главным и самым характерным результатом включения архивов в систему органов НКВД. Засекречивались не только данные по вопросам, составлявшим на тот период военную или государственную тайну, но и вообще все документы, содержащие в обобщенном виде сведения о работе архивов. Создавались секретные путеводители и даже секретные сборники документов ¹⁴.

Не случайно, едва официально вступив на должность начальника ГАУ НКВД СССР, Никитинский созывает совещания, на которых цитирует указания Берия и на их основании в качестве главной задачи архивным органам предписывает "поставить на службу социалистическому строительству все материалы архивов на врагов народа, начиная с провокаторов, филеров, жандармов, кончая троцкистами и правыми", т. е. представить эти документы "для оперативного использования органами НКВД". С этой целью создается специальный отдел (№ 11, или "отдел секретных фондов"), который, по словам Никитинского, должен иметь "колоссальную политическую значимость" ¹⁵.

Специально исследовавшие эту проблему В.Е. Корнеев и О.Н. Копылова пришли к обоснованному выводу, что передача архивной системы в целом в ведение НКВД была непосредственно вызвана необходимостью установления прямого контроля чекистских органов над документальными массивами с целью их максимально эффективного использования в решении "узкове-

домственных задач" обслуживания политики массовых репрессий ¹⁶.

Характерно, что с сентября 1939 г. (почти ежемесячно) руководство НКВД и ГАУ как по отдельности, так и совместно начинают рассылать начальникам местных архивных отделов и госархивов бесчисленные директивы и циркуляры, которые имеют приоритетное значение и выполнение которых является обязательным для всех архивистов. Типичен циркуляр ГАУ НКВД СССР от 16 сентября 1939 г.: "Известно, что многие антисоветские элементы, на которых имеются в архивах компрометирующие материалы, проживают на территории СССР и ведут вражескую работу". Предписывается немедленно приступить к переносу на карточки учета всех лиц, проходивших по архивным документам определенных фондов, все данные передавать органам НКВД для проведения розыскных работ. Достаточными для ареста полагались данные, которые принято называть "установочными" (фамилия, имя, отчество, год и место рождения, место службы и род занятий в прошлом). Нелишним признавалось и наличие сведений, компрометирующих данное лицо ¹⁷. Есть сведения, что архивисты (иногда по собственному почину, иногда "по долгу службы в органах") выезжали вместе с оперативными группами и принимали участие в арестах, за что были представлены к поощрению. Так было, в частности, в западных областях Белоруссии ¹⁸.

В число выявленных таким образом "врагов народа" попали, например, все лица, входившие в список персонала личного поезда Троцкого, его канцелярии, а также все, кто когда-либо подписал заявление на его имя ¹⁹.

К началу Великой Отечественной войны, по приводимым Корнеевым и Копыловой официальным отчетным данным, количество выявленных таким образом "врагов народа", "провокаторов" и "шпионов" достигло колоссальных масштабов. Если в 1939 г. было выявлено и передано в оперативные подразделения НКВД 108 694 человек, то в 1940 г. их количество возросло в 13 раз - 1 399 217 человек ²⁰.

К этой работе рекомендовалось привлекать «чекистов действующего резерва и запаса». Выделялись специальные ассигнования, достигавшие сотен тысяч рублей.

Попытки некоторых современных исследователей сделать из этого вывод о профессиональной озабоченности чекистов состоянием архивного дела представляются по меньшей мере странными. Даже внутри самих органов НКВД создание нового «главного управления» было воспринято как лишняя обуза. Как признавал куратор ГАУ, заместитель наркома внутренних дел С.Н. Круглов, ведавший до этого только всей системой ГУЛАГ, к выполнению функций по руководству архивным делом Наркомвнудел не был подготовлен. Он сказал это на первом кустовом совещании начальников архивных отделов НКВД республик, которое состоялось 15—16 мая 1941 г., подытоживая мнения представителей с мест. Типично выступление представителя АО УНКВД из Тульской области Ф.Д. Титкина, который сначала грустно констатировал, что «в нашем управлении архивный отдел находится на положении незаконнорожденного дитяти», но потом с гордостью заявил: даже в этих условиях «данные на 10 065 человек разных полито красок мы передали в оперативный отдел для реализации» ²¹.

Именно такие люди сменили архивистов-профессионалов. Даже в центральном аппарате ГАУ, где по штатному расписанию полагалось иметь 121 сотрудника, на 1 мая 1940 г. насчитывалось только 98 человек, т.е. не была заполнена третья часть всех вакансий ²². Еще хуже обстояло дело на периферии. Как указывал начальник отдела кадров ГАУ А.К. Щербаков, из 445 начальников архивных отделов, отделений, НКВД республик, УНКВД краев и областей, а также директоров госархивов только 90 человек имели высшее образование, а общая нехватка квалифицированных специалистов по архивам составила более 3000 человек. Особенно тяжелое положение складывалось в низшем звене — в районных и городских архивах, где, несмотря на приказы, не удавалось укомплектовать штаты «проверенными кадрами» хотя бы с общеобразовательной под-

готовкой. В центр продолжали поступать сведения такого содержания:

"В Воронежской орденоносной области счетоводы Боев и Косых, ведавшие по совместительству архивами, все дела и книги колхоза с 1929 по 1933 г. сдали в сельпо за вино; счетовод Копытин все архивные материалы за 1932 — 1937 гг. продал за табак и обклеил ими зимние рамы в "красном уголке"». Зато, продолжал информатор, удалось "наладить работу по стопроцентному охвату всех райархивов социалистическим соревнованием" ²³.

Как видно, для наведения порядка в архивной системе сверху донизу у чекистов не было ни сил, ни средств, ни профессиональных возможностей, ни времени. Тем не менее анализ целей, причин и хода передачи архивов в ведение НКВД не оставляет сомнений в том, что инициатором этого процесса явились прежде всего чекисты, выполнявшие волю партийно-правительственного аппарата и преследовавшие собственные, "узкопрофессиональные задачи". Попытки архивистов сохранить автономию в этих условиях быстро разбились о жестокую реальность.

Что касается непосредственных последствий "поглощения" архивов НКВД, то они были не столь однозначными. Дело в том, что, действительно, чекисты нуждались в наведении порядка в системе учета, хранения и контроля архивных материалов. Именно с этим связано спешное издание тех основополагающих нормативно-распорядительных документов, которые давно разрабатывались профессионалами из аппарата ЦАУ и ждали апробации на издание. Подчеркнем, что в условиях господства НКВД это были не проекты законов или законодательных актов, а документы внутриведомственного, подзаконного характера. В течение трех предвоенных лет их появляется просто неимоверное количество.

Важнейшими из них являются "Положение о ГАУ НКВД СССР", подписанное наркомом внутренних дел Л.П. Берия и утвержденное Постановлением СНК Союза ССР № 140 от

28 января 1940 г. (за подписью заместителя председателя СНК А.Я. Вышинского), а также "Положение о Государственном архивном фонде СССР", утвержденное Постановлением СНК СССР от 29 марта 1941 г.

Парадоксом тоталитаризма является то, что эти фундаментальные документы не публиковались в открытой печати и не предназначались для всеобщего ознакомления. Широкие массы архивистов и историков могли ознакомиться с ними только в извлечениях, в изложениях — и только "в части, их касающейся". К полному тексту допускалась номенклатура, в ее адрес "Положения" рассылались по особому списку. Тем самым только ограниченное число лиц могло располагать правом их истолкования и применения в полном масштабе.

Именно так сложилась традиция, по которой "Положение о ГАУ НКВД СССР" рассматривается как "акт завершения централизации архивного дела на всей территории Советского Союза, такой централизации, начало которой было положено ленинским декретом СНК 1 июня 1918 года" ²⁴. Это рассуждение может принять на веру только тот, кто не видел текстов ни "ленинского декрета", ни бериевского "Положения", поскольку важнейший параграф в "Положении" — тот, который устанавливает, что "в своей работе ГАУ руководствуется законодательством Союза ССР, приказами народного комиссара внутренних дел Союза ССР и настоящим Положением" ²⁵. Ключевой здесь является ссылка на приказы НКВД, поскольку на практике они перекрывали все остальные. Такое в 1918 г. не могло померещиться даже Покровскому, не говоря уж о Ленине, подписавшем проект рязановского декрета.

В Положении о ГАУ НКВД обращает на себя внимание стремление по-военному четко определить иерархию важности функций и элементов внутренней структуры аппарата. Так были определены в качестве ведущих отделы организационно-методический и секретный (которому "по совместительству" передавался контроль за использованием архивных документов и соответственно за действиями научно-издательского отдела, а также

формально существующей отдельно Центральной экспертно-проверочной комиссии).

В результате передачи 14 центральных госархивов в НКВД они автоматически утратили статус научно-исследовательских учреждений (в структуре этого могущественного ведомства подобные подразделения не были предусмотрены). Так было формально закреплено печальное положение, по которому архивист-профессионал превращался в чиновника. Очень тяжелое положение сложилось с местными архивными органами управления и самими архивохранилищами. В "Положении" не содержалось упоминания об отделе союзных республик, отделе краевых и областных архивных учреждений, ведавшем ими на территории РСФСР, а также отделе ведомственных архивов. Тем самым была ликвидирована вся структура ЦАУ, существовавшая до 1938 г. Однако процесс создания новой структуры, несмотря на специальный приказ НКВД СССР № 208 от 23 апреля 1939 г. "О реорганизации архивных управлений союзных республик, краев и областей", протекал чрезвычайно медленно и болезненно, наталкиваясь на пассивное сопротивление местных органов НКВД, не готовых принять на себя выполнение непривычных для них функций.

Недоработки Положения о ГАУ НКВД было призвано устранить новое "Положение о Государственном архивном фонде Союза ССР и сети государственных архивов".

Следует иметь в виду, что в Постановлении СНК Союза ССР об утверждении Положения о ГАУ содержалось предложение "народному комиссару внутренних дел СССР в двухмесячный срок внести на утверждение СНК Союза ССР сеть государственных архивов СССР". За этой несколько безграмотной формулировкой скрывался вполне определенный смысл: завершить перестройку архивных органов по схеме НКВД к весне 1940 г. Работа затянулась, но уже 29 марта следующего, 1941 г. все-таки была завершена. Находившийся под грифом "для служебного пользования" документ под названием "Положение о Государственном архивном фонде Союза ССР и сети государственных ар-

хивов СССР", тем не менее, широко комментировался в открытой печати, что служит лишним доказательством абсурдности тотального засекречивания.

Накануне принятия этого "Положения" в центральном аппарате ГАУ была выработана общая концепция "коренной организационной перестройки центрального аппарата архивного управления" с целью "установления новой сети государственных архивов Союза ССР" на основе упрощения существующей сети и создания системы целостных архивов путем слияния параллельно существующих архивов". Такая сеть должна была создать "залог уверенности, ясности и устойчивости... для успешной работы по приведению в порядок по максимальному использованию архивных материалов".

Следующей концептуальной установкой было требование отразить в новом Положении о ГАФ принцип "всенародной государственной собственности", чтобы "охватить все без исключения группы и категории документальных материалов независимо от их происхождения, содержания и способов изготовления". При этом архивным органам НКВД предоставлялось "право на полное заведование всеми архивными материалами" ²⁶.

"Положение о ГАФ Союза ССР и сети государственных архивов СССР", которое, по существующему среди сотрудников ГАФ устному преданию, разрабатывали Н.А. Фомин и Б.Д. Дацюк ²⁷, было принято 29 марта 1941 г.

Следует подчеркнуть, что формально новое "Положение" действительно было ориентировано на строжайшую централизацию всего архивного строительства в одних руках. Это породило у архивистов того времени новые, совершенно неоправданные иллюзии относительно расширения "возможности научной разработки документов как государственных архивов, так и архивов учреждений, организаций и предприятий". Так, во всяком случае, формулировал свое восприятие "Положения" В.В. Максаков. Он даже выразил надежду на то, что в новых условиях, когда ГАУ предоставляется не только "право контроля и наблюдения за постановкой документальной части делопроизводства" в

ведомствах, а также "в музеях, научных библиотеках и специальных литературных институтах", все проблемы использования документов в научно-исследовательских целях "могут быть легко преодолены". Он выразил надежду на "широкое развертывание краеведческой работы на местах", основанной на "возрождающейся системе государственных районных архивов" ²⁸.

Однако, как оказалось, чисто административное провозглашение идеи полной централизации архивов в рамках даже такого могущественного ведомства, как НКВД, наталкивалось на серьезное противодействие других ведомств и ограничивалось кадровыми и материально-финансовыми возможностями ГАУ.

Главное следствие этого — в "Положении" никак не оговаривались юридические вопросы управления теми фондами, которые находились на основании специальных правительственных постановлений на постоянном хранении в таких учреждениях, как ЦК ВКП(б) или, скажем, Всесоюзный геологический фонд. Кроме того, "Положение" не подтвердило ранее имевшегося у начальника ГАУ права непосредственного доклада в правительстве, что снижало его статус.

Важным нововведением в Положении о ГАФ 1941 г. являлось толкование понятия "Государственный архивный фонд" как единого комплекса "всех документальных материалов, имеющих научное, политическое и практическое значение независимо от времени их происхождения, содержания, оформления, техники и способа воспроизведения, образовавшихся в процессе деятельности" учреждений, организаций и предприятий ²⁹. Однако здесь же была сделана оговорка: возможны исключения для некоторых ведомств, которым предоставлялось право долговременного (до 25 лет) и даже постоянного хранения. Эта оговорка ослабляла юридическое право ГАУ НКВД на контроль за отдельными массивами документов. Тем не менее общая ориентация "Положения" на установление единоличного контроля со стороны НКВД над всеми архивами прослеживается достаточно отчетливо.

Чекисты намеревались распорядиться этим правом достаточно своеобразно. Так, в особом разделе "Положения", которое

смело можно назвать его сердцевиной, устанавливалось, что только "архивным органам Наркомвнудел" принадлежит право на определение "политической, научной и практической ценности документальных материалов ГАФ".

Расшифровывая это положение, в центральном органе ГАУ "Архивное дело" было помещено разъяснение о том, что "темпы и качество работы" по выделению макулатуры "необходимо удесятерить". 18 апреля 1941 г. опубликованы приказ по ГАУ НКВД № 16 и "Инструкция по выделению документальных материалов, не подлежащих хранению в государственных архивах", подписанная начальником организационно-методического отдела ГАУ НКВД и председателем Центральной экспертно-проверочной комиссии М. Симкиным, которыми, по существу, была санкционирована новая "макулатурная" кампания.

Во всяком случае, так эти идеи излагались Симкиным еще в 1940 г., когда он утверждал: "Следует считать установленным, что архивный фонд, состоящий исключительно из материалов постоянного и долговременного хранения, является своего рода аномалией". Ссылаясь на "полные глубочайшей мудрости" указания товарища Сталина, Симкин призвал немедленно "покончить с псевдоученой боязнью нарушить давно устаревшие архивные каноны" и выбросить "ненужные для социалистического строительства" документы, не затрудняясь хронологическими рамками. "Для XVIII и особенно XIX веков антикварная, если можно так выразиться, ценность документа при определении вопроса о его уничтожении отступает на второй план", — указывал председатель ЦЭПК. Он прямо призвал немедленно прекратить рассматривать "каждый архивный документ... как нечто совершенно неприкосновенное", назвав это "ненужной и даже вредной фетишизацией" ³⁰.

Подобные разъяснения руководящих работников развязывали руки тем, кто стремился "упростить" структуру фондов, выкинув из них все "ненужное". Не помогали и принятые в 1939 г. "Правила определения архивного фонда", одобренные совещанием научных работников ГАУ НКВД СССР, центральных госу-

дарственных архивов г. Москвы и историко-архивного института 21 августа 1939 г. и утвержденные начальником ГАУ НКВД СССР 7 сентября того же года. В первом параграфе этого документа содержалась лукавая формулировка: "Как правило, фонд делению не подлежит", а основная часть устанавливала, что "материалы секретных частей учреждения... хранятся и учитываются особо", а "делению не подлежат материалы антисоветских политических партий и организаций независимо от периода этой деятельности" ³¹.

Таким образом, установление строжайшей централизации архивного дела на деле обернулось чисто ведомственной операцией по "упрощению" работы, не имевшей ничего общего с культурными или научными функциями архивов.