Семиокапитализм и этика в стиле барокко

 

Преступление всегда было скрытым действием. В век репрессий и трудолюбия, когда царствует мораль буржуазии, преступность особенно захотела быть тайной. Закон направлен на предупреждение преступности, и поэтому поощряется обнародование преступлений для того, чтобы наказать людей, совершивших их.

Этот порядок вещей безвозвратно изменился в последнее время, особенно с появлением семиокапиталистического режима.

Семиокапитализм занимает сферу случайности ценностей, а также сферу случайности права и моральных суждений.

 

Вся стратегия системы заключается в этой гиперреальности зыбких, «плавающих» ценностей. С бессознательным происходит то же, что с валютами и теориями. Ценность осуществляет свое господство через неуловимо тонкий порядок порождающих моделей, через бесконечный ряд симуляций.

Бинарная операциональность, генетический код, алеаторность мутаций, принцип неопределенности и т. д. — все это приходит на смену детерминистской, объективистской науке, диалектическим взглядам на историю и процесс познания[35].

 

Бодрийяр говорит о ценности в экономическом смысле. В эпоху после инноваций Г. Форда отношение между рабочим временем и ценностью (стоимостью) труда поставлено под угрозу, так как нематериальное производство и интеллектуальная работа трудны для точной оценки. Но случайный эффект не ограничивается сферой экономики, поскольку распространяется и на сферу социальных отношений и этики.

Текущее, обобщенное восприятие широко распространенной коррупции не является ни поверхностным впечатлением, ни эффектом ухудшения моральных характеристик. Это системный эффект рандомизации ценности (стоимости). Когда ценность не может больше определяться точной зависимостью от рабочего времени, ее определяющим фактором становятся обман, мошенничество, насилие. Организованная преступность перестает быть беззаконным, маргинальным явлением, вместо этого она превращается в преобладающую силу развивающихся капиталистических экономик, таких как Россия или Мексика. В то же время обман легализован и организован на мировом финансовом рынке как системный элемент.

Поскольку все это становится более институционализировано, преступность теряет скрытность и тайну, требуя доступа к зрелищности. Заметность преступления становится частью эффективности и убедительности власти, а все вокруг — подчинением, обманом, грабежом. Обвинение жертв есть часть игры: вы виновны в вашей неспособности к подчинению, к обману и ограблению, поэтому вы будете подвергнуты шантажу долга и тирании аскетизма.

Нацизм быстро воспринял зрелищное преступление в качестве средства обеспечения абсолютной власти, но преступные деяния, проводившиеся во имя «окончательного решения еврейского вопроса», были организованы тайно и осуществлялись вдали от глаз общественности. Зло было публично провозглашено, но одновременно отрицалось во имя семьи, родины и Бога. Напротив, «приручение зла» стало обычным явлением на сегодняшних финансовых рынках, так же как старую этику буржуазного протестантизма постепенно отменила необарочная, постбуржуазная этика лишенного родной земли финансового класса.

Буржуазия была прочно привязанным к территории классом, чья власть была основана на владении физическими активами, на факте принадлежности к стабильному сообществу. Протестантская этика была основана на долгосрочных отношениях между религиозным сообществом, рабочими и потребителями, которые разделяли одно и то же место обитания и одну и ту же судьбу.

В настоящее время та, прежняя буржуазия исчезла. Финансовая детерриториализация создает постбуржуазный класс, который не имеет никакого отношения к территории и к общине.

Это класс, который не связан с будущим никакой отдельной территориальной общины, потому что завтра он будет развивать свой бизнес в другой части мира. Мы могли бы назвать его «вездесущий (глобальный) класс», так как он постоянно перемещает места применения своих инвестиций. Но мы также можем назвать его «виртуальный класс» по двум причинам: потому что это класс, который получает доход от виртуальной деятельности, наподобие сетевой торговли и высокотехнологичного нематериального производства; и потому что это класс, который на самом деле не существует. Идентификация тех, кто инвестирует на финансовом рынке, сложна, практически невозможна, и при этом очень многое в мире зависит от них.

В некотором смысле все в современном мире является частью класса, который инвестирует на финансовом рынке. Включая меня самого. Как преподаватель я связан ожиданием пенсии, и я знаю, что моя пенсия будет выплачиваться, если инвестиционные фонды, где лежат мои сбережения, будут иметь прибыль, поэтому я вынужден ставить свое будущее в зависимость от выручки и прибыльности финансового рынка. «Вездесущий класс» восстановил экономическое обоснование рантье, так как прибыль больше связана не с увеличением существующего материального имущества, а с простым владением невидимым активом: деньгами, или что более точно — кредитом. По словам Томаса Стюарта:

 

Деньги дематериализованы. Когда-то чиновники Федерального резервного банка Нью-Йорка грузили золотые слитки на тележки и катили их из подвала одной страны в другую. Сегодня около 1,3 триллиона валюты торгуется каждый день и при этом никогда не приобретает материальную форму.

Деньги стали эфирными, эфемерными и электронными. Ничем большим, чем наборы единиц и нулей, которые пропускаются через мили проводов, перекачиваются через оптоволоконные каналы, передаются спутниками связи и транслируются от одной радиорелейной станции к другой. Эти новые деньги подобны тени. Они не имеют веса, их нельзя потрогать. Деньги воображаемы[36].

 

Постбуржуазный класс виртуальных финансистов не имеет родины, не принадлежит к общине, не принадлежит никому и даже является владельцем не денег, а в большей степени веры. Веры в знаки, в символы, в то, что им что-то принадлежит. Постбуржуазный класс знаменует возвращение барокко.

Хотя оно и потерпело поражение и пережило маргинализацию в век буржуазного прогресса и рациональной реорганизации социальной жизни, барокко все-таки не исчезло.

Его дух основан на первенстве зрелища, на умножении возможных интерпретаций, на случайности стоимости и смысла или возможности произвольной и жестокой воли. Не удивительно, что Курцио Малапарте, писатель, который принял участие в становлении итальянского фашизма, прежде чем его позиция претерпела изменения во время Второй мировой войны, в книге «Живая Европа» (Europa Vivente), опубликованной в 1925 году, говорит об итальянском фашизме как о возвращении эпохи барокко. Северные европейцы неправильно думали, что современность — только протестантский бизнес, говорит Малапарте. Фашизм — утверждение современной души южных европейцев, а политическое зрелище, создаваемое Муссолини, есть возрождение в стилистике барокко культа несущественности, украшения, избыточности и произвола.

Но произвол — не только специфическая особенность фашизма, это также существенная черта семиокапиталистической формы накопления. Сила возрождающегося барокко полностью раскрывается преобразованием экономики в семиопродукцию. Когда язык, воображение, информация и нематериальные потоки стали производительной силой и вообще пространством обмена, когда имущество лишено родной земли и становится нематериальным, дух барокко приобретает всеохватывающую форму и в экономике, и в этическом дискурсе.

 

Бог и преступность

 

В ходе судебного разбирательства, происходившего в Пекине по делу «Банды четырех», группы ультрамаоистских лидеров культурной революции, которые были обвинены в убийствах и массовом насилии против политических противников, Чжан Чуньцяо, интеллектуал из Шанхая, который был первым идеологом в насильственной кампании против конфуцианства, заявил присяжным: «Я отказываюсь. Я отказываюсь. Я отказываюсь». Цзян Цин, жена председателя Мао и одна из главных фигур в Коммунистической партии Китая, дерзко спрашивала суд: «Что есть преступление?»

Преступление — всегда действие, которое подлежит суду закона. Как показывает этимология английского слова, оно происходит от греческого krino и латинского cernere (видеть, различать), преступление — это акт, который должен быть дискриминирован и осужден. Тем не менее эта связь между преступностью и судом показывает проблемную важность определения точной точки зрения, с которой такой суд может происходить. Здесь лежит стратегическое значение вопроса, который задала жена Мао. Задавая вопрос «Что есть преступление?» Цзянь Цин имела в виду следующее: вы, судьи, кооптированы в новый китайский порядок капиталистической реставрации, вы — антимаоистские реакционные конфуцианцы, вы думаете, что порядок есть высшая ценность, но я так не думаю, потому что я считаю, что есть принцип, который превосходит порядок, установленный законом.

В видении Цзян Цин этот принцип является установлением пролетарской диктатуры через классовую войну, даже ценой принесения бесчисленного числа человеческих жертв. Разделяя недоверие Цзян Цин к установлениям закона, современная гуманистическая перспектива предлагает другой основополагающий принцип и таким образом создает иную концепцию преступления. Согласно представлениям современного гуманиста, преступление — это акт, направленный на уничтожение жизни или возможности счастливой жизни, а не просто действие против закона. Поскольку требования закона часто противоречат самой возможности жизни, гуманисты, как правило, считают, что действие, противоречащее закону, может быть прощено, если оно направлено на защиту жизни.

Наблюдая с этой точки зрения современный экономический порядок, мы видим, что он теряет всю свою предполагаемую законность и моральный нейтралитет и ясно предстает в качестве криминальной системы. Хотя было бы преувеличением сказать, что корпоративные руководители и их политические агенты действуют как психопатические массовые убийцы, можно с уверенность констатировать, что они погрязли в одном и том же нигилистическом видении мира, в той же ауре самоубийства.

14 марта 2012 года высокопоставленный сотрудник компании Goldman Sachs Грег Смит направил письмо под названием «Почему я оставил Goldman Sachs» в газету New York Times. В своем письме Смит дал инсайдерский отчет о мире современных, хищнических финансов.

 

Сегодня мой последний день в Goldman Sachs. После почти 12 лет в фирме — сначала как стажер на лето в Стэнфорде, потом в Нью-Йорке в течение 10 лет и в настоящее время в Лондоне — я считаю, что работал здесь достаточно долго, чтобы понять траекторию движения культуры, сотрудников и особенностей компании. И я могу честно сказать, что окружающая среда в наши дни гораздо агрессивнее и опаснее, чем я когда-либо видел. Говоря о проблеме самыми простыми словами, можно сказать, что интересы клиента — по-прежнему лишь фрагмент общей стратегии, согласно которой фирма работает и думает о зарабатывании денег. Goldman Sachs является одним из крупнейших в мире и наиболее важных инвестиционных банков. Компания интегрирована в глобальную финансовую систему таким образом, чтобы эффективно работать в ней. Goldman Sachs ушла так далеко от того места, где я присоединился к ней, покинув колледж, что я больше не могу с чистой совестью сказать, что понимаю, где именно она находится. Я понял, что пришло время уйти, когда обнаружил, что больше не могу, глядя в глаза новичкам, говорить им, в какое великое место они пришли работать[37].

 

Письмо Смита полно банальностей. Этика и финансы никогда не имели много общего, и задача финансового агента всегда была в извлечении прибыли из социальных мероприятий, в то время как клиенты Goldman Sachs, как правило, жестокосердные люди. Кроме того, можно задаться вопросом, почему у Смита ушло 12 лет на то, чтобы осознать цинизм и разрушительность корпорации, где он работал. Тем не менее было бы ошибкой счесть такое письмо выражением личного разочарования одного человека, как это сделал журнал Forbes в статье под названием «Грег Смит — не доносчик, он просто сотрудник Goldman Sachs с кризисом среднего возраста». На самом деле письмо Смита рассказывает историю, которая выходит далеко за пределы его личного опыта: Смит рассказывает о новой форме преступности, которая вышла за пределы старых форм криминала.

В ноябре 2009 года генеральный директор Goldman Sachs Ллойд Крейг Блэнкфейн заявил в интервью газете Sunday Times: «Я делаю работу Бога». Через несколько дней он извинился за такую фразу и объяснил, что сказал это в шутку. Конечно, Блэнкфейну не следовало извиняться. Он просто имел в виду, что все, что происходит на Земле (загрязнение окружающей среды, войны, иррациональное распределение ресурсов, корпоративное присвоение продукта, ежедневная деятельность сотен миллионов рабочих), контролируется такими людьми, как он сам (Блэнкфейн) и его сотрудники. Он действительно делает Божье дело, и Бог делает Свою работу так, как Ему нравится.

За последние несколько лет бывшая компания Грега Смита заработала огромные деньги, сначала из надувавшегося американского ипотечного пузыря и европейского пузыря суверенного долга, а затем — почти одновременно — от того, как эти пузыри лопнули по обе стороны Атлантики. Впоследствии Goldman Sachs обратился к безопасному влиянию на некоторые из ключевых политических позиций в итальянских, греческих и испанских правительствах в целях получения прибылей, что в дальнейшем привело эти страны на грань экономической катастрофы.

Роль Goldman Sachs, как одного из главных архитекторов кризиса в Греции, особенно примечательна. Как выяснилось, в 2010 году они не только помогли греческому правительству скрыть истинное состояние финансов страны, но и играли против суверенного долга Греции, рассчитывая на ее дефолт. Вследствие чего в считаные недели миллионы греков увидели, как их средства к существованию исчезли словно дым, а страна погрузилась в состояние гуманитарной чрезвычайной ситуации, когда промышленность закрывается, больницы не финансируются, а уровень самоубийств растет.

Но кто из людей может судить работу Бога?

 

Работа

 

В земле Уц жил человек, чье имя было Иов. Этот человек был непорочный, справедливый, он боялся Бога и избегал зла. У него было семь сыновей и три дочери, и ему принадлежало семь тысяч овец, три тысячи верблюдов, пять сотен волов, пять сотен ослов и большое количество рабов. Он был величайшим человеком среди всех народов Востока.

Его сыновья устраивали пиры в своих домах на свои дни рождения, и они приглашали своих трех сестер, чтобы есть и пить с ними. Когда срок пиршества истекал, конечно, Иов принимал меры, чтобы они очистились. Рано утром он сжигал священную жертву для каждого из них, думая: «Возможно, мои дети согрешили и прокляли Бога в своих сердцах». Это был регулярный порядок Иова.

Однажды ангелы пришли, чтобы предстать перед Господом, и Сатана пришел с ними. Господь сказал Сатане:

— Откуда ты пришел?

И отвечал Сатана Господу:

— Я ходил по земле и обошел ее.

Тогда Господь сказал Сатане:

— Обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? Ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла.

— Разве даром богобоязнен Иов? — отвечал Сатана Господу. — Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, — благословит ли он Тебя?

И сказал Господь Сатане:

— Вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей.

И отошел Сатана от лица Господня.

И был день, когда сыновья его и дочери его ели и вино пили в доме первородного брата своего. И вот приходит вестник к Иову и говорит: «Волы орали, и ослицы паслись подле них, как напали Савеяне и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе».

Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: «Огонь Божий упал с неба и опалил овец и отроков и пожрал их; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе».

Еще он говорил, как приходит другой и сказывает: «Халдеи расположились тремя отрядами и бросились на верблюдов и взяли их, а отроков поразили острием меча; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе».

Еще этот говорил, приходит другой и сказывает: «Сыновья твои и дочери твои ели и вино пили в доме первородного брата своего; и вот большой ветер пришел от пустыни и охватил четыре угла дома, и дом упал на отроков, и они умерли; и спасся только я один, чтобы возвестить тебе».

Тогда Иов встал и разодрал верхнюю одежду свою, остриг голову свою и пал на землю и поклонился и сказал: «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял; да будет имя Господне благословенно!»

Во всем этом не согрешил Иов и не произнес ничего неразумного о Боге[38].

 

Нигилизм

 

Финансовый капитализм, кажется, обусловлен формой нигилизма. Стоит исследовать философский смысл этого слова, корнем которого является латинское «ничего» — nihil. У Ницше концепция нигилизма ссылается на отсутствие онтологического основания для суждения. В его видении моральное суждение базируется не на метафизической основе, но на воле людей.

В «Утренней заре» философ пишет:

 

Иллюзия морального порядка Вселенной. Нет «вечной справедливости», которая требует, чтобы каждая вина была искуплена и оплачена, — убеждение, что такая справедливость существовала, было страшной иллюзией и полезно только в ограниченной степени; другое заблуждение — все, что ощущается как вина, является таковой. Сами эти понятия существуют, но их восприятие ложно и является огромным источником неприятностей для человечества[39].

 

Согласно толкованию Хайдеггером мыслей Ницше, отсутствие метафизической истины и, как следствие, отсутствие объективно существующих нравственных ценностей наделяет ответственностью знания и нравственный выбор актов интерпретации и воли. Мы можем назвать эту концепцию формой «герменевтического нигилизма».

Эта форма нигилизма предполагает концептуальную деятельность на основе онтологического «ничто». В данной концепции эта форма нигилизма имеет позитивный и конструктивный смысл, как условие нравственной свободы и концептуального творения. Nihil является отправной точкой концептуального и практического процесса, и с этой стартовой точки концептуальная и историческая активность людей отвечает за создание смысла мира, как мы его знаем.

Форма нигилизма, которая, кажется, преобладает в культуре и практике современного правящего класса, очень отличается от этого конструктивного, герменевтического нигилизма. Мы можем назвать его формой «аннигилирующего нигилизма» поскольку он активно производит nihil, в качестве результата своего существования.

Герменевтический нигилизм возник от осознания, что мир — не место, в котором воплощается онтологическая суть или раскрывается моральная истина, но место, где смысл постоянно создается сознательной деятельностью людей. Наоборот, аннигилирующий нигилизм активно разрушает общие ценности (как моральные, так и экономические), произведенные в прошлом человеческим обществом и демократическим политическим регулированием для того, чтобы утверждать господство абстрактной силы денег.

Аннигилирующий нигилизм является своеобразным явлением — продуктом финансового капитализма. В сфере финансовых механизмов капитализма уничтожение конкретного богатства — простой способ накопления.

Cвоп на дефолт по кредиту (CDS)[40]является лучшим примером этого преобразования жизни, ресурсов и смыслов в nihil. CDS является договором, в котором покупатель делает серию платежей продавцу, а в обмен получает выплату, если инструмент — обычно облигации или кредит — не обеспечивается. Реже происходит другое кредитное событие, которое вызывает выплату: реструктуризация или банкротство компании или даже просто понижение кредитного рейтинга.

Если финансовая игра основана на предпосылке, что ценность вложенных денег увеличится, если вещи уничтожаются (если заводы будут демонтированы, работа уничтожена, люди умрут, города разрушатся и так далее), то этот тип получения финансовой прибыли, по существу, построен на ставке на деградацию мира.

С точки зрения гуманистов, финансовый капитал разоблачает себя как идеальную форму преступления, активно устанавливая самоубийство в качестве основы социальной игры.

 

Абсолютный капитализм

 

Как мы должны определить современную экономическую систему?

Я отвергаю термин «когнитивный капитализм», так как только труд может быть определен в качестве когнитивного явления. Капитал — не предмет познавательной деятельности: это только его эксплуататор. Носитель знаний, творчества и навыков — это всегда когнитивный работник.

Я также избегаю определения «монетаризм» и «неолиберальный капитализм», которые, как мне кажется, являются неточными, несмотря на их широкое использование. Вариации денежной подпитки являются только техническим аспектом, и неолиберализм — лишь идеологическое узаконение эпохального преобразования, которое состоялось в последние десятилетия XX века.

В контексте долгосрочной антропологической эволюции современный капитализм может быть понят как поворотный момент от века Гуманизма. Современная буржуазия воплотила ценности гуманистической свободы от влияния церкви и теологии, а буржуазный капитализм был продуктом гуманистической революции. Но в объединенный эффект преобладания накопления капитала и детерриториализации производственного процесса привели к концу буржуазной экономической системы. Производство и обмен абстрактных знаков заняли преобладающее место в общем процессе накопления: семиокапитализм занял место промышленного капитализма. Финансовая абстракция — только крайнее проявление преобладания семиозиса по сравнению с физическим производством.

Семиокапитализм, по-моему, можно определить, как существующую на глобальном уровне экономическую систему. Однако если мы намерены понять политическое измерение трансформации, к которой привело неолиберальное дерегулирование, я думаю, что было бы более правильно говорить о «капиталистическом абсолютизме».

Английское слово «абсолютный» происходит от латинского ab - solutus, термина, переводимого как «освобожденный от любого ограничения». В этом контексте «абсолютный» означает не ограниченный рамками, безусловный, не скованный конституционными или другими нормами.

Буржуазия вела бой против раннего абсолютизма Нового времени, затем воспользовавшись эффектом национальной унификации и социальным регулированием, которые абсолютистские монархи насаждали в традиционных обществах. Буржуазная борьба против монархического абсолютизма была частью битвы за освобождение частных предприятий из-под контроля государства, но и еще ради ограничения действий монарха властью закона.

Однажды сумев навязать верховенство права над силой феодальной аристократии и монарха, буржуазия приняла правовое ограничение на собственную экономическую экспансию. Буржуазия не может быть равнодушной к судьбе территории или сообщества работников, которые, очевидно, были связаны с судьбой ее собственных инвестиций. Рабочие и буржуазия разделяли одно и то же городское пространство, одно и то же будущее. Если экономика обваливалась, это было бедой и для владельца, хотя для рабочих и их семей это было гораздо худшей бедой.

Вот почему буржуазия приняла демократические правила и вела переговоры с рабочим классом.

Рост финансового капитализма, детерриториализация производства и обмена и, наконец, появление виртуального класса без территориальной, государственной и национальной идентичности сопровождалось общим процессом дерегулирования. Глобализация корпоративной торговли затруднила и сделала невозможным любой всеобъемлющий правовой контроль их деятельности. Суверенитет народа в государстве уступает глобальным корпорациям, действующим с абсолютной свободой, не обращая внимания на местные органы власти и переводя свои нематериальные активы из одного места в другое. Это особенно очевидно в отношении экологического кризиса как юридического ограничения в эксплуатации физических ресурсов и систематического (и, в конечном счете, самоубийственного) загрязнения окружающей среды, что корпорации игнорируют.

В то же время глобализация рынка труда уничтожила объединенную профсоюзную силу рабочих и открыла путь к общему снижению заработной платы, усилению эксплуатации и эрозии правил, охватывающих условия труда и время работы.

Вот почему я считаю, что современная глобальная система должна определяется как абсолютный капитализм, единственные эффективные принципы которого — это накопление ценностей, рост дохода и экономическая конкуренция. Это его всеобъемлющие приоритеты и всеобъемлющая движущая сила его существования. Все остальные проблемы, в том числе выживание планеты или будущее следующего поколения, подчинены этим великим целям и вторичны.

По сравнению с прошлой ситуацией существования буржуазного промышленного капитализма, отношения между социальным обеспечением и финансовым доходом теперь перевернуты. В индустриальной экономике доход увеличивается, когда граждане имеют достаточно денег, чтобы покупать товары, которые были произведены на заводах. В сфере финансового капитализма финансовые показатели идут вверх, только если общественное благосостояние рушится и зарплаты падают.

Неудивительно, что эти несколько сотен миллиардеров, перечисленных в журнале Forbes, уже существенно увеличили свой капитал в 2010, 2011 и 2012 годах, которые были драматически отмечены ростом безработицы, бедности и сокращением социального обеспечения.

Вовсе не освобождая общество от любых правил, неолиберальное дерегулирование экономики освободило капитал от политического закона и социальных нужд, в то же время обрекая общество на слепое следование закону финансового накопления. Это ознаменовало начало эпохи капиталистического абсолютизма, в котором накопление капитала, и в частности накопление финансов, полностью независимо (ab - solutus — освобожденный, развязанный) от общественного интереса.

Таким образом, гуманистическая традиция, которая была основана на той идее, что человеческая судьба не подчинена какому-либо богословскому закону или необходимости, оказалась окончательно уничтожена.

 

 

Глава 6. Автомат

 

22 июля 2011 года. В 15:25 мощная бомба взрывается в центре Осло. Все стекла в округе разбиты, здания вокруг эпицентра повреждены. Восемь человек погибли на месте, десятки ранены.

Около 16:30 человек в полицейской форме высаживается на острове Утойя. 650 членов молодежного крыла норвежской рабочей партии собрались на остров для участия в ежегодном летнем лагере. Человек в форме приближается к молодым отдыхающим, рассказывая им, что он здесь из соображений безопасности после взрыва в Осло, который произошел несколько часов назад. Затем он неожиданно извлекает оружие и начинает без разбора стрелять во всех направлениях. Он убивает десятки, преследуя своих жертв через лес, загоняя их в холодные воды моря. Полиция прибудет лишь через час после первого вызова. Увидев приближающихся офицеров, стрелок оперативно сдается и приветствует их как «братьев». Его зовут Андерс Беринг Брейвик, и он не хочет умирать, предпочитая вместо этого насладиться свежеприобретенной мировой известностью. В один день двумя отдельными террористическими атаками он убил 71 человека, из которых 33 были несовершеннолетние, и ранил более 300.

В августе 2012 года Брейвик был приговорен к 21 году тюрьмы за массовое убийство. Психиатры, назначенные судом, дают различные оценки случая: одна команда диагностирует у Брейвика параноидную шизофрению, но вторая команда психиатров приходит к выводу, что он не имел психотических расстройств до того, как совершил свой террористический акт.

Интересно отметить, что в оценке психиатров, однако, присутствует диагноз алекситимии — неспособности распознавать и описывать свои собственные чувства. Это крайняя форма неспособности к эмпатии, которая не только не позволяет воспринимать страдания других людей, но также размывает и ослабляет эмоциональное самовосприятие. Человеческое существо превращается в своего рода автомат. Во время судебных слушаний и психиатрических экспертиз Брейвик, похоже, отключался от самого себя. Наблюдавшие за ним читали его заявления, и возникало впечатление, что он говорит не о себе, а о машине или компьютере. Как следует из рассказа о резне, мозг Брейвика подвергся бомбардировке впечатлениями и «потерял доступ к своим базам данных», он «удалил» изображения кровавых подробностей и продолжал бойню «на автопилоте». Брейвик рассматривал возможность самоубийства, но вместо этого он решил сдаться полиции и рассказать о своем преступлении.

Брейвик неоднозначен. Когда он пришел к совершению массового убийства, он действовал холодно, во имя идеологической, религиозной и политической доктрины. До совершения массового убийства Брейвик написал своего рода «манифест» под названием «2083: Европейская декларация независимости». Этот манифест в значительной степени составлен из текстов, заимствованных из Интернета, дополненных коллекцией собственных соображений автора и автобиографических отступлений. «Европейская декларация независимости» — это работа человека, который имеет средний уровень интеллекта и может быть идеологически определен как умеренный консерватор, или неоконсерватор. Хотя его действия и его моральной облик явно находились под влиянием нацистов, Брейвик демонстративно дистанцируется от нацизма.

Его основная идея может быть кратко изложена так: марксизм — главный враг европейской идентичности, его природа изменилась в последние десятилетия XX века, был осуществлен переход от «экономического марксизма» к «культурному марксизму» в результате сексуальной свободы и установления политической корректности, которые ориентируют европейцев на релятивизм и толерантность к врагам христианской Европы. Благодаря разрушению традиционной семьи, феминизации западного общества враги Запада, использующие культурный марксизм, ставят под угрозу самые основы западной цивилизации.

По словам Брейвика:

 

Мультикультурализм (культурный марксизм/политкорректность), как вы, возможно, знаете, — это первопричина продолжающейся исламизации Европы, которая осуществляется средствами демографической войны (при содействии наших лидеров). Я хочу представить решения и объяснить именно то, что требуется от каждого из нас в ближайшие десятилетия. Каждый может и должен способствовать тому или иному пути [выхода из кризиса]; это просто вопрос воли.

Время имеет существенное значение. У нас есть только лишь десятилетие, чтобы достигнуть достаточного уровня сопротивления, прежде чем наши крупные города будут демографически полностью поглощены мусульманами. Обеспечение успешного распространения приводимого здесь знания среди максимально возможного числа европейцев станет достоверным вкладом в наш успех. Это может быть единственный способ избежать нашего настоящего и будущего дхимми (порабощения) исламским большинством, рвущимся к власти в наших странах[41].

 

Всего через несколько дней после убийств на Утойе Марио Боргезио, представитель итальянской Лиги Севера и член Европейского парламента, похвалил манифест Андерса Брейвика. Выступая в прямом эфире на итальянском государственном радио, Боргезио утверждал, что он разделяет с Брейвиком «оппозицию исламу», в том числе его призыв к «крестовому походу» христиан против европейского «дрейфа в сторону ислама». Затем он добавил, что позицию, сходную с Брейвиком, занимают «20 % избирателей в Европе» и что «100 миллионов человек думают таким же образом». В отдельном интервью радиостанции Il Sole-24 г-н Боргезио заявил, что идеи, которые выражает Брейвик, в общем «хороши — за исключением насилия, — а некоторые из них по-настоящему великие».

Я не думаю, что Боргезио далек от истины, когда он утверждает, что 100 миллионов европейцев согласятся с мыслью Брейвика в том виде, как она изложена в его «Декларации». Текст убийцы выражает чувства и мнения значительной части европейских народов, не говоря уже об американцах. Эти мнения — не продукт безумия или сумасшедший бред, но рациональные неконсервативные разработки представителя правой идеологии, который считает, что европейская идентичность основана на христианской вере и что ислам является злейшим врагом Европы, которому должно противостоять в любой степени и любыми средствами. То, что Брейвик пишет, скорее всего, будет поддержано целиком и полностью и почти без коррекции неконсервативными интеллектуалами Чайной партии[42]Соединенных Штатов.

Трудно понять, почему убийца из Утойи решил начать свой антиисламский крестовый поход, убивая молодых женщин и мужчин, которые собрались на мирное мероприятие, но нам не следует забывать, что эти люди были молодым поколением норвежской лейбористской партии, и поэтому в глазах консерваторов являлись замаскированными коммунистами, марксистами, культурными союзниками исламских захватчиков.

В «Декларации независимости» Брейвик пишет:

 

Большинство европейцев оглядываются на 1950-е годы как на хорошее время. Наши дома были настолько безопасны, что многие люди не беспокоились о том, чтобы запереть двери. Общественные школы, как правило, были отличными, и их проблемы заключались лишь в таких вещах, как болтовня в классе и беготня в холлах. Большинство мужчин относились к женщинам как к леди, а большинство дам посвящали свое время и усилия, чтобы ухаживать за домом, воспитывать детей и оказывать помощь общине через волонтерскую работу. Дети росли в полных семьях, и мать всегда ждала дома, чтобы встретить ребенка, когда он пришел домой из школы. Развлечения были тем, чем могла насладиться вся семья.

Что случилось? Если человек 1950-х годов внезапно увидит Западную Европу в 2000-е годы, он вряд ли признает ее своей родиной. Он окажется в непосредственной опасности быть ограбленным, столкнуться с угоном машины или чем-нибудь еще хуже, потому что он не знает, что значит жить в постоянном страхе. Он не будет знать, что нельзя идти в некоторые части города, что его автомобиль должен не только быть заблокирован, но оснащен сигнализацией, что он не смеет спать по ночам с незапертыми окнами и дверями в доме и обязательной установкой системы электронной безопасности.

Если он окажется здесь с семьей, то он и его жена, вероятно, отправят своих детей в ближайшую общественную школу. Когда дети придут домой днем, они расскажут родителям, что они должны были пройти через металлоискатель, чтобы попасть в здание, где цветной ребенок дал им смешной белый порошок, а от учителей в школе они узнали, что гомосексуализм является нормой[43].

 

Навязчивый страх осквернения, женоненавистничество и исламофобия являются существенными чертами многих современных западных субкультур, и текст Брейвика ясно выражает эти чувства. Они очень созвучны мыслям Иосифа Ратцингера, который ушел в отставку с поста папы римского в 2013 году. Андерс Брейвик идентифицирует культурный релятивизм как условие растворения фундаментальных основ христианской цивилизации. Убийца цитирует Деррида:

 

Деконструкция Деррида стала инструментом для культурной критики. Проще говоря, деконструкция постулирует, что слова не имеют никакого смысла. Вместо этого они имеют «следы» смысла. Значение слова постоянно исчезает, оставляя нам только память или след, который имел какой-то смысл когда-то[44].

 

Кроме того, этот релятивизм в глазах Брейвика является ответственным за феминизацию европейского общества, что, в свою очередь,