Глава 7. Когда цветёт чертополох

«Дьявол опасен не тогда, когда он показывается и пугает нас,
а только тогда, когда мы не способны его увидеть».
Дени де Ружмон. «Роль дьявола»

Как только Борис Руднев стал президентом дома чудес, у него тоже начались всякие чудеса.

Прежде всего, ему позвонил генерал-лейтенант Малинин, он же профессор каких-то тёмных дел в 13-м отделе КГБ. Тот самый Малинин, который любил жаловаться, что у него только фамилия сладкая, а работа довольно горькая.

Профессор тёмных дел звонил по делам и просил встретиться с ним. Но не на службе, а в доме злого добра, где под золотым петушком, обитал красный папа Максим Руднев. Когда Борис приехал, генерал-профессор Малинин сразу приступил к делу:

— Наш красный папа жалуется, что вы, как Фома Неверный, его совершенно не слушаетесь. Поэтому Максим Александрович просил меня, чтобы я поговорил с вами.

Дело в том, что теперь вы командуете домом чудес. Как вы уже знаете, дом чудес — это наш новый спецпроект «Профсоюз святых и грешников», который родился от спецпроекта «Чертополох».

Профессор тёмных дел немножко поморщился: — Но во всём этом чертополохе есть некоторые м-м-м... маленькие колючки, о которые м-м-м... можно уколоться. Поэтому, меня приставили к вам, в качестве, так сказать, ангела-хранителя.

Так вот, в порядке профилактики, вам будет полезно познакомиться с тем, что мы официально называем высшей социологией. А наши студенты-баловники неофициально называют это чёрной социологией.

Наши студенты — это избранные члены правительства СССР, атомные генералы и адмиралы, члены ЦК партии, которым мы читаем специальные курсы в нашем Институте высшей социологии или НИИ-13.

Но наши студенты балуются и по аналогии с бывшим Институтом красной профессуры называют наше заведение Институтом чёрной профессуры.

Профессор тёмных дел вытащил из портфеля толстую папку в твёрдом красном переплёте. Вместо оглавления, на переплёте стоял большой штамп «Совершенно секретно» и порядковый номер для регистрации.

— Это конспект лекций по чёрной социологии, — пояснил Малинин. — Наши студенты-баловники называют эти конспекты «Протоколами советских мудрецов».

Поскольку вы, Борис Алексаныч, теперь работаете в доме чудес, так сказать, среди всякого чертополоха, чтобы вы не ходили там вслепую и не спотыкались, почитайте-ка эти «Протоколы».

Генерал-профессор предупредил, что это материалы сугубо секретные и поэтому они будут храниться здесь, в доме начальника 13-го отдела КГБ, в штаб-квартире советской святейшей инквизиции.

— Знаете, за секретную речь Хрущёва на XX съезде партии американская разведка заплатила ровно миллион долларов. А за эти «Протоколы советских мудрецов» они с удовольствием заплатят гораздо больше.

По старым русским поверьям резной петушок на крыше служил для защиты от нечистой силы. Однако, дом Максима охранялся не только золотым петушком на крыше, но и другими, более современными методами.

Московских воров и взломщиков, домушников и медвежатников, заранее предупредили, что залезть в этот дом куда труднее, чем в Госбанк СССР, и чтобы они обходили этот дом так же, как знаменитую Бутырскую тюрьму.

— Если у вас будут какие-нибудь вопросы, — сказал Малинин, — то я всегда к вашим услугам.

— О-ох, ученические годы Вильгельма Мейстера, — ворчал Фома Неверный. — Как говорил колдун Апулей, чтобы добиться настоящей мудрости, сначала нужно побывать в ослиной шкуре.

Затем профессор тёмных дел поехал по своим делам, а Фома Неверный остался листать «Протоколы советских мудрецов».

Это была смесь истории, религии, философии и — сатановедения. Цитаты, таблицы, цифры. В общем, довольно скучно. И в папке говорится, что это только первый том, а потом идут ещё несколько томов.

И всё это под таким лозунгом: «Раньше была мистика, а теперь у нас статистика!»

Борис полистал-полистал, потом поиграл с золотыми рыбками, которые виляли хвостами в аквариуме на письменном столе Максима.

«Эх, век живи, век учись, — подумал он, — и дураком помрёшь».

Он вспомнил, что сегодня вечером у него назначено свидание, захлопнул «Протоколы советских мудрецов» и поехал домой.

Никто не знал толком, чем занимается в доме чудес Жоржик Бутырский. Знали только, что основное занятие Жоржика — пьянство. Да ещё знали, что держится он в доме чудес только, благодаря протекции чародея Гильруда.

В определённой мере, Жоржик был представителем советской золотой молодёжи. Так сказать, второе поколение нового советского дворянства.

Наподобие того, как князь Потёмкин-Таврический или граф Суворов-Рымникский получил свой титул от знаменитых мест или событий, так и фамилия Жоржика Бутырского брала своё начало от очень знаменитого места, а именно: от самой старой, самой большой и самой прославленной московской тюрьмы — Бутырской тюрьмы.

Так уж повелось, что из поколения в поколение все предки Жоржика, рано или поздно, попадали в эту тюрьму. Это стало, своего рода, семейной традицией.

А тюремному начальству так надоело возиться с их блатными кличками: Санька Ирод, Федька Хромой, Манька Грех, Димка Косой, Зойка Рыжик и так далее, что, для простоты канцелярского учёта, всю эту семейку стали записывать, как казённое имущество — под фамилией Бутырские (кстати, подобным же образом, произошла фамилия февральского премьера Керенского — от тюрьмы в г. Керенске, где сидел его дед-фальшивомонетчик.).

Если не считать постороннего вмешательства, вроде ножа в спину или верёвки на шею, то естественной смертью в семье Бутырских считалась смерть от белой горячки.

Поэтому, новорожденным, чтобы они не орали, вместо соски сразу совали корку хлеба, размоченную в водке.

В момент революции 1917 года отец Жоржика Степан Бутырский, как полагается, сидел в Бутырской тюрьме. Оттуда он написал письмо Ленину, где жаловался на все несправедливости царского режима по отношению к его семье.

Вскоре из Кремля пришёл официальный ответ: чтобы исправить несправедливости царского режима, товарищ Бутырский назначается... начальником Бутырской тюрьмы!

Таким образом, из камеры заключённого Степан Бутырский переселился в квартиру начальника тюрьмы, которая находилась под той же крышей. Таким образом, его сын Жоржик Бутырский, по семейной традиции, даже родился в Бутырской тюрьме.

По случаю рождения сына, начальник тюрьмы устроил большой праздник с выпивкой, что раньше называлось крестинами, а теперь — октябринами.

Кроме того, в то время, в 20-х годах, среди новой советской знати было модно на этих октябринах давать детям имена не просто так, а из новых советских святцев. Например, Жорес или Рой — в честь знаменитых международных революционеров.

Так вот и Жоржика официально октябрили именем Жорес — в честь знаменитого французского социалиста Жана Жореса, основателя коммунистической газеты «Юманите».

Однако, когда маленький Жорес немного подрос, уличные мальчишки стали дразнить его всякими неприличными кличками вроде Жопес и даже хуже. Тогда Жопес взбунтовался и переименовал себя из Жореса в Жоржика.

Старожилы говорят, что, за всё время своего существования, Бутырки не знали более подлого начальника, чем товарищ Бутырский. Потом подошла Великая Чистка, и в 1935 году товарищ Бутырский, подобно многим ленинским выдвиженцам, бесследно исчез.

Но в газетах об этом не писали. Ведь, неудобно же писать, что начальник крупнейшей московской тюрьмы одновременно, по совместительству, был атаманом одной из крупнейших шаек московских бандитов.

С товарищем Бутырским не церемонились, как при царском режиме. Его просто отвели в подвал и пристрелили, как собаку. Правда, говорят, что его череп с дыркой в затылке хранится в специальном музее криминологии при Бутырках.

А Жоржик, тем временем, рос да рос. И так он дорос до того возраста, когда мальчикам начинают сниться девочки.

Но у Жоржика сны были немножко другие: вместо девочек ему стали сниться мальчики. Да мальчики не простые, а голенькие.

И дразнятся, как бесенята, — показывают Жоржику то свой голый зад, то язык. Жоржик вспоминал, как соседские мальчишки дразнили его Жопесом, и просыпался в холодном поту.

Чтобы избавиться от ночных мальчиков, днём Жоржик изо всех сил ухаживал за девочками. Да так усердно, что вскоре все считали его самым настоящим донжуаном. И лишь один только Жоржик знал, что он Донжуан не настоящий, а поддельный.

Вместе с пробуждением пола, в форме голеньких бесенят, в Жоржике проснулась еще одна странность — непреодолимая тяга к воровству. У него так чесались руки, что он стал воровать даже у барышень, за которыми он донжуанил.

Вскоре, по семейной традиции, Жоржик Бутырский попал в Бутырскую тюрьму. Но теперь там сидели уже не долдоны царского времени, а новые специалисты, которые изучали криминологию на дырявом черепе папы Бутырского. И они встретили Жоржика так, словно они его давно ждали.

Допрос вёл полковник медслужбы и профессор Лунц, у которого из-под белого халата выглядывала форма МВД. А на поясе у профессора висел пистолет, который, судя по всему, тоже видал виды.

Профессор Лунц поставил такой диагноз:

— Клептомания. Как возвратная реакция подавленной гомосексуальности. Комплекс донжуана. Наследственное предрасположение к алкоголизму.

Пойдёте дальше по этому пути — расстреляем, как и вашего отца. А пока будете у нас на спецучёте. Занести в картотеку для дальнейшего использования.

Потом Жоржика отпустили, а профессор Лунц закурил и повернулся к своему ассистенту:

— Вот вам характерный пример. Отец был начальником Бутырской тюрьмы, а сын — клептоман. И точно такой же случай был в новочеркасской тюрьме.

Вот и подумайте, что это такое: судьба, карма, наследственность? Или марксистский закон о единстве и борьбе противоположностей?

Кстати, этого типа официально зовут Жорес. И это немножко символично. Тот Жорес был не только членом французского парламента, но и членом тайных обществ дегенератов.

Такой же ж-ник, как и этот. Без этого, во Франции трудно попасть в парламент. Потом того Жореса пристрелил какой-то другой легионер. И этот Жорес тоже плохо кончит.

— Вы гадаете людям судьбу, прямо как старая цыганка, — недоверчиво улыбнулся ассистент.

— О подавленной гомосексуальности говорят, что гони чёрта в двери, так он придёт в окно, — покачал головой профессор Лунц.

Но нехорошо выдавать все заветные тайны Жоржика так сразу. Иначе, даже Достоевский поморщится. Поэтому, давайте лучше посмотрим на Жоржика немножко со стороны. Чтобы и он отдохнул, и чтобы мы тоже немножко отдохнули.

Внешне Жоржик Бутырский был худощавым и длинноногим блондином с виляющей походкой, с водянистыми глазами и орлиным носом.

А по характеру, он походил на ласкового приблудного пёсика, который подходит к людям на улице и виляет хвостиком, ожидая подачки.

Ласковости этой Жоржик научился в трамваях, когда он незаметно прижимался к людям и шарил у них по карманам.

Позже, после разговора с профессором Лунцем, это помогло ему стать мелким осведомителем МВД, где требовалось незаметно примазаться к незнакомым людям. Так эта ласковость перешла у него в привычку.

Военную службу Жоржик проходил на флоте, где в спектаклях самодеятельности он играл на губной гармошке и танцевал чечётку.

С этого времени, у него осталась вихляющая матросская походка и неудовлетворённая тяга к искусству. В глубине души Жоржик мечтал стать киноартистом.

После тщательного многолетнего наблюдения, Жоржику дали первое серьёзное задание по линии профессора Лунца.

Ему выдали документы лейтенанта советской разведслужбы и, для маскировки, удостоверение фотокорреспондента ТАСС.

Потом, его послали на работу в Восточную Германию. А там он решил избрать свободу и перебежал к американцам в Западную Германию.

Бежал Жоржик довольно комфортабельно: его вела под руку соломенная блондинка, а блондинку тянул вперед большой белый пудель на цепочке. Поскольку Жоржик был мертвецки пьян, то всей этой экспедицией руководил, по-видимому, белый пудель.

Блондинка обещала Жоржику, что на Западе он станет звездой киноэкрана. И сценарий был поставлен так реалистично, что даже и сам Жоржик не понимал, что с ним происходит.

Как только у Жоржика кончились деньги, блондинка с кинематографической быстротой исчезла. Вместе с ней исчез и белый пудель. А Жоржик оказался в собачьем положении.

Однако, оставшись на улице с пустыми карманами, Жоржик не растерялся и стал лазить по чужим карманам.

Так, в конце концов, он и приземлился в немецкой полиции, которая, затем, передала его в американскую контрразведку. Вот этого-то от Жоржика и требовалось. А вся предыдущая путаница служила только для того, чтобы запутать американских разведчиков.

В американской разведке дело обстояло так.

Если советские перебежчики говорили, что они бежали по политическим причинам, то для американских разведчиков это было столь непонятно, что таких чудаков сразу зачисляли в категорию потенциальных советских агентов и отправляли в знаменитый концлагерь Камп-Кинг в Оберурзеле около Франкфурта.

Там советских искателей свободы первым делом освобождали от всех советских документов, которыми американцы потом пользовались для подделки документов, в целях шпионажа.

Потом, этих искателей свободы месяцами держали в одиночках и пугали их выдачей назад — на расстрел.

После, такой психологической подготовки американские разведчики, как опытные гангстеры, обворовывали этих людей с ног до головы, брали с них расписку, что им всё вернули, и выбрасывали их на улицу, на свободу.

Одновременно в Мюнхене оперировали американские радиостанции «Голос Америки» и «Освобождение», которые переругивались в эфире с московским радио «Свобода» и всячески зазывали советских граждан избирать американскую свободу.

Учитывая опыт своих собственных дезертиров, американские контрразведчики принимали за правду только следующие причины дезертирства: женщин, пьянство и воровство. И поэтому, Жоржик не вызвал у них ни малейших подозрений.

Американские разведчики особенно ценили перебежчиков из советской разведки. И какая радость — у Жоржика документы лейтенанта советской разведслужбы.

Для агентов американской разведки Си-ай-эй самой лучшей маскировкой считается профессия журналиста. И какая радость — у Жоржика тоже удостоверение фотокорреспондента ТАСС.

Американские контрразведчики в лагере Камп-Кинг, где была главная квартира американской контрразведки в Европе, помимо всего прочего, в большинстве случаев, были ворами. И Жоржик тоже был вором. Всё это создавало чувство взаимной симпатии.

Кроме того, у Жоржика было ещё одно тайное оружие: те самые бесы, голенькие мальчики, которые мучили его по ночам.

Инструкторы советской разведки поведали Жоржику самую большую тайну западных разведок. Жоржику сказали, что в западных разведках педерасты и прочие дегенераты играют почти такую же роль, как в советской разведке члены компартии.

И это — самый верный путь сделать карьеру в западных разведках, да и вообще на Западе. Нужно только знать, к кому с какого конца подходить. И это Жоржику тоже сказали: к кому и как.

В результате всего этого, Жоржика не держали в одиночке, не угрожали отправить его назад и даже не обокрали. Хотя, у него и красть-то было нечего.

Но, что самое главное, Жоржика сразу же взяли на довольно щекотливую работу с агентами-парашютистами, которых тогда готовили для засылки в Советский Союз.

Таким агентам очень важно сразу же обзавестись подлинными советскими документами, которые проще всего украсть. И вот тут-то Жоржика, как специалиста назначили инструктором по карманным кражам.

Когда этих парашютистов, известных как группа СТН1, сбросили в Советском Союзе, всех их арестовали прямо при посадке, устроили им показательный процесс и расстреляли. Затем подобным же образом провалилась и группа СТН2.

А группа СТНЗ, наученная опытом, после посадки уже сама пошла в МВД. Советская пресса подняла шум на весь мир, а американцы переполошились, и стали проверять.

И только тогда, когда дело уже было сделано, выяснилось, что блондинка, которая привела Жоржика на Запад, вместе с пуделем благополучно вернулась на Восток, и работает киноактрисой в Бебельсберге.

Когда взялись за Жоржика, он честно признался, что он — советский агент. Но судить его не могли, так как нельзя же было официально признать то, о чём уже и так трубили все советские газеты, и от чего американское правительство официально отказывалось.

Кроме того, за это время Жоржик, при помощи своих бесенят, которые появлялись ему по ночам, уже обеспечил свой тыл, среди своего американского начальства.

Тогда решили, что если не удаётся забросить агентов в Советский Союз, то почему бы вместо этого не перевернуть на свою сторону засыпавшегося советского агента?

Так ласковый Жоржик стал агентом-двойником. Обязанности его были несложные: просто сообщать американцам все те задания, которые он получал от советской разведки, за что он получал двойное жалованье.

Через некоторое время Жоржик передал своему новому начальству приказ своего старого начальства — вернуться в Москву и с ласковой улыбкой предложил американцам поехать туда, в самую пасть льва, в качестве американского агента.

Американские разведчики жевали резинку и думали. Если не пустить, советская разведка сразу почувствует что-то неладное, и связь оборвётся. Как ни думай, а другого выхода нет. Хотя Жоржик и пешка, но тот, кто двигал им, играл наверняка.

Так американцы без всяких парашютов заслали своего агента в Москву, да ещё прямо на службу в советскую разведку. Так Жоржик Бутырский стал тройным агентом.

Это ещё чепуха, по сравнению с Берлином, где сходятся четыре великие державы, и где каждый уважающий себя агент работает на все четыре стороны.

В Москве Жоржик попал в тот хмурый дом в Алешином переулке, где когда-то нежилась купеческая возлюбленная, и куда теперь бегал на свидания чародей Гильруд.

Сначала Жоржик прошёл вошебойку — так называют процедуру проверки вернувшегося агента. Потом Жоржику, как тройному агенту, для дальнейшей игры нужно было создать видимость какой-то работы.

Вот его и засунули в дом чудес под маркой фотокорреспондента. Так чародей Гильруд стал для приблудного Жоржика чем-то, вроде приёмного отца.

С тех пор агент-тройник весь день слонялся по дому чудес с фотоаппаратом через плечо, делая вид, что он занимается какими-то тайными делами, которых никто не видит. Единственное, что он делал, — это мешал работать другим.

Финансовый гений Саркисьян, пронюхав о прошлом Жоржика, конфиденциально предупреждал:

— Самое главное — берегите карманы!

Со временем, из молодого ласкового пёсика Жоржик превратился в длинноногого худого барбоса. Сквозь поредевшие жёлтые волосы на голове проглядывала ранняя лысина.

После каждой пьянки, Жоржик имел обыкновение стукаться своим орлиным носом обо всё, что попадалось по пути. Потому на носу у него обычно красовались свежие ссадины.

Радиокомментатор Остап Оглоедов комментировал:

— А паяльник-то у него уже фиолетовый — как у всех алкоголиков.

Беззаботные водянисто-голубые глазки Жоржика были верным зеркалом его души. После каждой пьянки они, как лакмусовая бумажка, предательски краснели.

А так как пьянствовал Жоржик постоянно, то и глаза у него была всегда красные, как у кролика. И его испитая физиономия тоже была перманентно-кирпичного цвета.

— В этом есть своё преимущество, комментировал Остап. — В любом положении Жоржик уже не покраснеет.

Каждый вечер секретный агент американской разведки Жоржик Бутырский отправлялся на секретную работу — в турне по кабакам. Утром швейцар Назар, переминаясь с ноги на ногу, докладывал его приёмному отцу:

— Жоржик опять, значится, того... Глазюки, как у чумной собаки... И сразу видать, что в канаве ночевал...

— А что он сейчас делает?

— Заперся в свой фотолаборатории и велел не стучать. Говорит, что работа спешная.

— Ничего, — снисходительно улыбался Сосий Исаевич, — пусть проспится.

— Вот и хорошо, — соглашался Назар. — Хоть другим мешать не будет.

Если по отношению к мужчинам Жоржик был ласковым приблудным барбосом, то по отношению к женщинам он был сущим кобелём.

С той только разницей, что на кобелей блуд находит в определённое время года, а у Жоржика этот блуд продолжался круглый год.

— Жоржик, довольно тебе шкодить, говорили ему.

— Так ведь, я же жениться хочу, — ласково улыбался Жоржик.

Про Жоржика и его невест ходили целью легенды. Так, однажды Жоржик собирался жениться на Софочке.

На радостях устроили предсвадебную пирушку, где главным блюдом был жареный поросёнок — щедрый подарок от жениха. Но в самый торжественный момент на пирушку вломилась милиция. Оказывается, Жоржик этого поросенка украл. Да где? У соседей!

Чтобы замять это дело, устроили складчину, посадили за стол и Милицию, и соседей. И все вместе сожрали этого поросёнка. А потом всем скопом били Жоржика. Всем было весело — одна только невеста плакала. Ну и свадьба, конечно, расстроилась.

Однажды в доме чудес разгорелась дискуссия: почему Жоржик всегда ворует?

— У него чесотка? — сказал потомок Чингисхана. — Как выпьет, так руки и чешутся. У него даже справка от врача есть.

— А что это за справка? — заинтересовался финансовый гений Саркисьян.

— Это не справка, а курочка с золотыми яичками. Официальное разрешение на воровство. Попал в милицию, покажи эту справочку — и сразу отпустят. Ещё и скажут: извините, мол, за беспокойство!

— У нас на Кавказе от такой чесотки было хорошее лекарство, — сказал бывший миллионер. — Поймают — и руку отрубят. А не поможет, так и другую.

Помимо чужих вещей, Жоржика ещё тянуло к чужим жёнам. Однажды флегматичный Филимон, специалист по футболу и соскам, уехал в командировку.

А Жоржик заложил за воротник и отправился к его жене Фимочке. И говорит: разрешите, мадам, заменить мужа вам, если муж ваш уехал по делам. А Фимочка обиделась и потом накапала Филимону.

Дальнейшее всезнайка Остап описывал так:

— Фимочка обиделась потому, что Жоржик обозвал Филимона импотентом. А Филимон потом, значит, надрался водки и полез к Жоржику обниматься. А потом ка-а-ак за-футболит его коленом в одно место!

— И что это у него за дурацкая привычка? — поморщился Серафим Аллилуев.

— Помимо комплекса неполноценности у него ещё и комплекс кастрации. Из зависти. Потому он и косой. И Фимочка косенькая. И первый муж Фимочки, заметь, тоже косой. И в голове у них тоже перекос-параллакс. Потому и говорят: Бог шельму метит.

— И где это вы, Остап Остапович, всем этим премудростям научились? От вашей бабушки-цыганки?

— Эх, братец, я такие университеты отбухал, такие академии отковырял, — тяжело вздыхал Остап. — Справа на нарах — профессор, слева — академик. Сидят и вшей ловят. И объясняют мне теории Фрейда.

Как тройной агент, Жоржик должен был бы неплохо зарабатывать. Но у него не было ничего, кроме долгов. И эти долги висели на нём, как на бродячем кобеле репейники.

Кобели собирают свои репейники в бурьяне, празднуя свои собачьи свадьбы. Так и Жоржик обзаводился своими долгами у своих многочисленных невест.

Однажды зимой Жоржик явился на работу без пальто.

— Жоржик, а где же твоё пальто? — Спрашивали люди.

— Пальто? — Жоржик начал шарить по карманам. — Где же оно, чёрт побери?

— Что это ты пальто по карманам ищешь?

— Да не пальто, а квитанцию от ломбарда. Это всё Томочка виновата.

А дело было так. Жоржик собирался жениться на Томочке. Ну и занял у неё немножко денег — на обзаведение хозяйством. А потом Жоржик тянул да тянул, пока Томочка не вышла замуж за какого-то бандюгу.

А этот бандюга, узнав про долги, просто снял с Жоржика пальто, заложил его в ломбард, взял деньги, а квитанцию отдал Жоржику.

— А теперь я и эту квитанцию, кажется, потерял, — жаловался Жоржик. Потом он обрадовано воскликнул: — Ах, вспомнил! Встретил я вчера одну смачную потаскушку. А денет нема. Так я с ней этой квитанцией расплатился.

Чтобы упорядочить личную жизнь своего приёмного сына, комиссар Гильруд решил применить контроль рублём. Жоржиково жалованье стали платить не ему, а секретарше Гильруда Капиталине.

В своё время её октябрили этим именем в честь «Капитала» Карла Маркса. И она тоже побывала в невестах у Жоржика. Капиталина платила за квартиру Жоржика и каждый день выдавала ему немножко на карманные расходы.

Остаток шел на погашение тех долгов, которые Жоржик оставил Капиталине на память о своей любви.

Так для Жоржика настала скучная жизнь. А вскоре с ним случилось и настоящее несчастье.

Неподалеку от дома чудес находился шахматный клуб имени Шимкевича, небольшой подвальчик с цементным полом, где, в основном, пили водку и, для отвода глаз, играли в шахматы, и где Жоржик был частым гостем.

Между прочим, хотя агентурные похождения Жоржика и считались военной тайной, но он ими, конечно, хвастался, и об этом знали многие.

Однажды вечером Жоржик, как всегда пьяненький, сидел в этом шахматном клубе и мешал тем, кто пытался играть в шахматы.

В этом вечер в клубе был ещё один гость, который тоже немножко мешал завсегдатаям: увешанный орденами капитан-танкист, которого никто не знал. Но капитан молча сидел и пил водку так, как говорится, без обмана, что рассеял все подозрения.

Потом капитан подошёл к Жоржику и громко сказал:

— Меня зовут капитан Лебедев. Так это, значит, ты, Жоржик, засыпал СТН-овских парашютистов? — Жоржик ласково улыбнулся. — А ты знаешь, Жоржик, — глухо сказал капитан, — что ты подвёл под расстрел моего родного брата?

Кругом стало тихо. Все знали, что, во время войны, многие семьи оказались по разные стороны фронта. А в газетах писали, что злосчастных парашютистов вербовали из русских беженцев в Западной Германии.

Американцы щедро обещали им по 100 долларов за каждый день, проведённый в Советском Союзе, заранее зная, что шансов на возвращение очень мало.

Жоржик сидел и моргал глазами. А капитан молча взял пустую бутылку и треснул ею Жоржика по голове. Обливаясь кровью, агент-тройник свалился на цементный пол. А пьяный капитан, озверев, бил его сапогами под ребра и приговаривал:

— Теперь я из тебя, сучки, тоже жизнь выну! Жоржик валялся на полу и не шевелился. Капитан сел за стол и заказал себе ещё стакан водки. Когда Жоржик пришёл в себя и поднялся на четвереньки, капитан вытянул пистолет:

— А теперь, гадина, становись к стенке!

Ползавший на четвереньках Жоржик опять брякнулся на пол. Капитан подскочил и ударил его каблуком в зубы. Бил он его до тех пор, пока Жоржик перестал подавать признаки жизни.

Потом он плюнул Жоржику в окровавленное лицо и ушёл. За ним потихоньку ушли и все остальные шахматисты.

Заведующий клубом, убедившись, что Жоржик жив, выволок его за ноги на улицу и бросил под забором.

Помимо Жоржика Бутырского, в доме чудес имелось ещё несколько личностей, может быть, и не столь ярких, но тоже достойных некоторого внимания.

В подвале дома чудес, как полагается в барских особняках, была хорошая кухня. Там теперь готовили домашние обеды для сотрудников.

А поваром на этой кухне подвизался рыжий типчик по имени Женька Южный, который уверял, что во время войны он был личным поваром Васьки Сталина, генерал-лейтенанта авиации, который, в основном, прославился своими пьяными дебошами, а после смерти отца вдруг куда-то исчез.

Говорили, что одно время Васька сидел в тюрьме, а потом от горя окончательно спился и умер от алкоголизма.

Помимо обедов, повар Васьки Сталина по ночам варил на кухне самогон и потихоньку продавал его любителям. Да и сам он был большим любителем этого самогона.

Когда Женька Южный перепивался, он лез к мужчинам целоваться, да так взасос, да ещё с языком, что его за эти фокусы несколько раз били по морде.

Эти мелочи, может быть, не стоило бы и упоминать, если бы Женька не был личным поваром Васьки Сталина. В данном случае, такие детали принадлежат истории.

Имелась в доме чудес и ещё одна знаменитость: бывший собутыльник Васьки Сталина по имени Миша Гейм-Данилов, довольно приятный человек интеллигентной наружности, который уверял, что, во время войны, он служил в авиачасти, которой командовал сын Сталина.

Миша любил похвастаться, что он был с Васькой Сталиным на «ты» и частенько выпивал в его компании.

Но в сердце Миши Гейма была маленькая заноза. Дело в том, что у него были богатые дядюшки в Америке. Во времена Сталина он тщательно скрывал этот факт.

Но, после смерти Сталина, Миша написал своим богатым дядюшкам трогательное письмо, где просил маленькую посылочку, хотя бы со старыми вещами, так как у него самого только один пиджачок, который уже протёрся в локтях.

Конечно, у Миши был и другой, вполне приличный пиджачок. Но зачем дядюшкам об этом знать?

Однако, обмануть дядюшек не удалось. Они безжалостно ответили, что они Мишу своим родственником не считают.

Вовсе не потому, что они капиталисты, а Миша коммунист. Нет, нет, дело совсем в другом.

Отец Миши и их брат Моисей Гейм совершил непростительный грех, когда он женился на русской, на шиксе.

Так вот, поскольку Миша есть плод этого греха, поскольку он только полуеврей и даже необрезанный, то они его своим родственником не считают.

И засадили они Мише в сердце вторую занозу. Он ходил по дому чудес и громко жаловался, как он, чтобы спасти этих дядюшек, проливал свою кровь от Москвы до Берлина.

А неблагодарные дядюшки, тем временем, отсиживались в Нью-Йорке и делали доллары. А теперь они его и знать не хотят.

С тех пор, полуеврей Миша стал самым настоящим антисемитом. Выдёргивая из сердца свои занозы, он ругал своих дядюшек, как последний жидоед:

— Проклятые миллионеры! А мне старого пиджака послать жалеют. Потому что я необрезанный. Вот же чёртовы жиды!

От обиды и волнения Миша заикался ещё больше, чем обычно, и у него судорожно дергалось лицо. Миша утверждал, что его контузило бомбой на фронте.

В результате, он стал заикаться и у него появился на лице странный тик: у него постоянно дергался рот, словно он всё время что-то сосёт и пытается проглотить, но это ему никак не удаётся.

Может быть, эту мелочь не стоило бы упоминать, если бы Миша Гейм-Данилов не хвастался, что он был собутыльником Васьки Сталина.

А раз так, то эти детали принадлежат истории. А выводы из этого пусть делают всякие там психоаналитики, которые любят копаться в таких деталях.

Трудно сказать, чем занимался Миша Гейм в доме чудес. Он взял себе литературный псевдоним Дубовой, но вскоре выяснилось, что он глуп, как дуб и писать не умеет. Да к тому же и лентяй. Может быть, его дядюшки были и правы, что отказались от него.

Поэтому одни говорили, что Миша помогает бездельничать Жоржику Бутырскому.

А другие считали, что чародей Гильруд, как филантроп, взял собутыльника Васьки Сталина просто, для коллекции, как музейную редкость.

Глава 8. Спящая красавица

«Добродетельная жена — венец для мужа своего;
а позорная — как гниль в костях его».
Притчи Соломоновы. 12:4

Как ни старался папа Миллер сосватать свою дочь за Бориса Руднева, но из этого ничего не получалось.

Хотя у Нины, как на витрине фруктового магазина, в приятном изобилии рассыпались все соблазнительные плоды зрелой женственности, но она вела себя немножко не по сезону.

То, как маленькая девочка, лезет отцу на колени, то пискливым голосом фантазирует про чистую любовь и хвастается отвергнутыми поклонниками, то ляпнет какую-нибудь непечатную остроту и, сделав невинные глаза, чистосердечно признается:

— Я страшно люблю хамить! — и покажет кончик языка.

Глядя на Нину, соседи говорили:

— Ах, какая очаровательная девушка! Другие задёрут подол и крутят любовь, как скаженные. А эта такая скромная, такая благовоспитанная. Одно удовольствие для родителей.

Однако и в доме Миллеров тоже были свои проблемы. Если Нина никак не влюблялась, то зато, на старости лет влюбился папа Миллер. Как говорится, седина в бороду, а бес в ребро.

А получилось это так. Адам Абрамович взял себе новую секретаршу по имени Магдалина.

А Нина, вскоре, уговорила эту Магдалину, чтобы та по вечерам позировала ей на курсах рисования, в качестве натурщицы. Нина уверяла, что из Магдалины получится великолепная рубенсовская женщина.

Когда папа Миллер увидел голенькие наброски, которые делала с Магдалины его дочь красной сангиной, да еще чуть ли не в натуральную величину, у него тоже появился вкус к рубенсовским женщинам.

Несмотря на свой почтенный возраст, он по уши влюбился в Магдалину и ходил теперь сам не свой.

Почти каждый день он прибегал на радио «Свобода». Вроде, к дочке. А на самом деле, чтобы посмотреть на Магдалину. Во всяком случае, так рассказывала Нина, которая даже немножко гордилась этим.

После этого, в доме Миллеров произошла маленькая революция. Семейным ложем родителей служило самодельное сооружение в углу гостиной, нечто вроде двух диванов, сдвинутых вместе в форме угольника, какими пользуются каменщики.

Раньше папа с мамой спали как циркуль, голова к голове. Теперь же в знак протеста они перевернулись друг к другу ногами.

Весь день Милиция Ивановна обиженно вздыхала и принимала таблетки от головной боли.

А Акакий Петрович в подавленном состоянии сидел в своём продавленном зелёном кресле и принимал какие-то таблетки от меланхолии.

Нина же, бегала между папой и мамой, которые не разговаривали друг с другом, и не знала, что делать.

Чтобы хоть как-то разрядить напряжённую атмосферу в доме, Акакий Петрович иногда приглашал в гости Бориса Руднева. Просто так, как друга дома.

Иногда другу дома казалось, что папа Миллер приглашает его нарочно: чтобы разбудить спящую красавицу, которая запаздывает с пробуждением.

Но спящая красавица пробуждаться не торопилась, и друг дома даже не знал толком, к кому он, собственно, ходит в гости: к дочке или к папе с мамой?

Дверь комнаты, где спала Нина, закрывалась так тщательно, словно там была мастерская фальшивомонетчиков.

— Там у меня ужасный беспорядок, — объясняла спящая красавица.

Осенью в доме Миллеров прибавились новые люди. К Милиции Ивановне из провинции приехала Агнесса Ивановна с дочерью Катей, которая была почти одного возраста с Ниной.

— Это что, мамина сестра? — спросил Борис.

— Нет, просто знакомые, — ответила Нина. Позже выяснилось, что гости из провинции — это, всё-таки, Нинины тётка и двоюродная сестра.

Казалось, что Нина, то ли стесняется, то ли недолюбливает своих родственников.

Благодаря искалеченным бёдрам, одна нога Агнессы Ивановны была значительно короче другой, и она с трудом ковыляла по комнате, опираясь на толстую палку с резиновым наконечником и постоянно цепляясь за стулья и за дырки в старом ковре на полу.

— Что это у неё такое? — сочувственно спросил друг дома.

— Искривление позвоночника, — неохотно ответила Нина. — Упала. Когда была ребёнком.

— А где её муж?

— Пропал без вести... На войне...

— Но дочка у неё очень симпатичная, — похвалил друг дома, — Только что это она, когда разговаривает, так всё время в сторону смотрит?

— Она просто глаза прячет, фыркнула кузина Нина, — Потому что она косоглазая.

— Нина, как тебе не стыдно! — вмешался Акакий Петрович, который дремал в своём кресле. — Да, вчера я обещал Кате мой фотоаппарат, а ты его взяла с собой. Зачем ты это делаешь?

— Да, но я сама фотографировала.

— Но ведь, в аппарате нет плёнки. Зачем ты врёшь?

— Раз я говорю, значит, это так! — упрямо тряхнула кудрями дочь.

— Мерзавка, — тихо, словно самому себе, пробормотал отец.

Нина обиженно надула щеки. На мгновение в её лице мелькнуло что-то неприятное. Затем, она ушла в свою комнату и хлопнула дверью.

Чтобы преодолеть неловкое молчание, поскольку заговорили о фото, Борис попросил разрешения посмотреть семейный фотоальбом, который лежал на комоде.