Кае рождаются мягкие интеллигенты

Первое столкновение Человека и Теста происходит в том возрасте, когда Человек учился играть в прят­ки. Известная считалка:

На златом крыльце сидели:

царь,

царевич,

король,

королевич,

сапожник,

портной —

кто

ты

такой —

представляет собою, конечно, один из первых тестов, рожденных человечеством.

Было обследовано семь детей в возрасте от 2 лет 8 месяцев до 12 лет. Среди них оказалось:

царей — 3,

королевичей — 2,

сапожников — 1 (2 года 8 месяцев).

И один (8 лет) спросил: «А химика среди них не сидело?»

В дальнейшем тест подстерегает человека в самых неожиданных местах.

— Назови быстро (!) нечетную цифру в пределах десятка!

— Один!

— Гений!!

—??

— Это тест.

— А другие?

— Три — дурак, пять — талант, семь — посред­ственность, девять —• авантюрист.

— Чушь! — радостно кричит гений и в тот же вечер испытывает процедуру еще на пяти знако­мых.

Неотразимые в своей глупости, эти простенькие бы­товые психологизмы пощипывают самолюбие и доставляют моменты щекочущего торжества над ближним: ведь в тот миг, когда испытуемый задумал­ся над ответом, он уже во власти оракула, и ничто не отвратит приговор.

Нарисуйте на бумаге шесть кружков по кругу, вот так:

.Отвернитесь от испытуемого, небрежно отойдите куда-нибудь, задумчиво объясните ему, что вы сейчас проверите его умственные способности, а затем попро­сите с закрытыми глазами проставить в кружки циф­ры, с 1 до 6, слева направо. Только надо точно попасть и сделать это быстро. Проставил? Попал? Точно?! Прекрасно, это тест на честность. С закрытыми глаза­ми во все кружки не попадешь ни за что.

Есть бумажный круг, на котором начертано:

О

Есть также бумага и что-нибудь пишущее.

Круг, надетый, предположим, на карандаш, с мак­симальной скоростью вращается перед носом испытуе­мого, которому приказано глядеть внимательно, как можно внимательнее!.. Стоп!

— Быстро рисуйте фигуры, которые видели, в лю­бом порядке!

Вышло так, предположим:

ОАОО

—...Это интересно... Любопытно... (Нетерпение.) М-да... (Ну что там, наконец!)

На первом месте — воля (О!), на втором — секс (А!), на третьем — самолюбие (У!), на последнем — интеллект (Гм!). Общий зоологический смех.

Если здесь что-то действительно выдает испытуемо­го, то это реакция на испытание, отражающая степень заинтересованности собственной персоной. Состояние некритичности возникает мгновенно, хотя бы только на краткий момент процедуры, со стыдливо-насмешливым снисхождением, с полным сознанием, что все это чепу­ха. Человек никогда не бывает так нетерпеливо-терпе­лив, как в эту минуту: несмотря на недоверие, он уже готов уловить массу совпадений.

Естественно, он озабочен, чтобы не ударить лицом в грязь. Помнится, по Москве одно время ходила ан­кета: можете ли вы поставить двойку? помогаете ли пьяным на улице? любите ли оперетту? и т. д. — все­го 16 вопросов, из которых элементарно выводился тип личности, как-то:

обиженный обыватель,

ограниченный учитель,

арап по натуре без мещанства,

борец за правду с мещанским уклоном

и т. п.

Большинство попадало, конечно, в мягкие интелли­генты, потому что как-то неудобно отвечать утверди­тельно на вопросы:

любите ли делать замечания?

можете ли пройти без очереди?

считаете ли возможным изменить жене (мужу)?

Подобных анкет и тестов в последние годы напло­дилось видимо-невидимо: на них накидываются, по­требляют и с облегчением забывают.

Внесем и мы некоторый вклад в поп-психогности­ку. Анкет и тестов придумывать не будем, а предло­жим читателю оригинальные упражнения.

ПСИХОЛОГЕМЫ, ЗАДАЧИ НА ИНТУИЦИЮ И

ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ВООБРАЖЕНИЕ

Здесь читателю предоставляется возможность про­верки и критической оценки некоторых сведений, по­черпнутых, скажем, из главы о дьяволе и черте, из подглавок о корреляциях, вероятностях и прочее.

Психологема первая: о походках

Дано: Низенький человек ходит большими шага ми. Высокий семенит.

Спрашивается: Что вы скажете о характере эти: людей?

Разбор. Это элементарно. У обоих походка противоречит внешности. Один своей походкой самоувел1-чивается, другой самоуменьшается. У обоих какой-то комплекс неполноценности. Но низенький этот комплекс успешно преодолевает, он целеустремлен и сам уверен. Высокий, напротив, застенчив, робок, посмотрите, он еще и сутулится; маленький же, конечно держится со всею возможною прямотой. Наполеон и только. (Не из той ли страшной разновидности дон­жуанов, которыми салонные писатели пугали впечатлительных девиц: «Бойтесь недомерков!»?)

Комментарий. Бальзак, посвятивший походке U1-лое исследование, назвал ее физиономией характера. Если физиономией, то двигательной, конечно.

В одном старом физиономическом руководстве в качестве примера психогностической оперативности приводился матримониальный тест австрийской импе­ратрицы. Она выбирала невесту для великого герцога, и принцесса Гессен-Дармштадтская привезла к ней на смотрины трех дочерей. Не сказав с ними ни слова, императрица выбрала среднюю, далеко не красавицу. На вопрос принцессы о причине выбора императрица ответила: «Я видела из окна, как она выходила из экипажа: старшая споткнулась, младшая прыгнула че­рез ступеньку, средняя вышла нормально. Старшая нелюдима, младшая ветрена».

Старшая — интраверт, младшая — экстраверт, средняя амбаверт, то, что нужно, не так ли? Клас­сический печоринский признак скрытности — недвиж­ность рук при ходьбе — теперь для нас как-то понятнее.

А что еще может отразиться в походке, кроме шизоидности, о которой читатель уже знает? Ну, разу­меется, прежде всего общий тонус, который зависит от разных постоянных и переменных. Гипоманьяка с вялой походкой вы, конечно, никогда не увидите. Вспоминается цвейговский герой, который по походке карманного вора, вышедшего из клозета, сразу дога­дался, что украденный кошелек оказался пустым. Это тоже просто. Но если вы считаете, что умеете читать походку, то попробуйте обосновать утверждение: рас­качивание при ходьбе — признак аккуратности, пе­дантичности и тщеславия.

Разбор. Сложнее, не правда ли? Однако до­стоверная корреляция между этими признаками уста­новлена в одном из недавних исследований. Какой общий знаменатель связывает эти свойства?

...Ну как?.. Странно, правда? Придется подумать еще раз, почему же низенький ходит такими боль­шими шагами. Спросите его, сознательно ли он это делает. Ручаюсь, он удивится, возмутится и скажет вам со всей искренностью, что и не думал никогда увеличивать свои шаги.

Так... Значит, бессознательно.

...Какая-то обобщенная внутренняя стратегия, внут­ренний стиль, распространяющийся непроизвольно если не на все, то на многие частные внешние проявле­ния... Вот где, кажется, следует искать разгадку. Это очень сложно, очень смутно и пока умозрительно... У того, кто раскачивается при ходьбе (моряка исклю­чить), угадывается какой-то внутренний акцент на за­вершении действий, на окончательном внешнем выхо­де, на отделке. К каждой отдельной «единице», «кван­ту» деятельности, — повышенное общее усилие... Вот и каждый шаг доводится как бы до крайности, вот и раскачка...

Натяжка это или что-то реальное?

Психологема вторая: о том, кто как спит

Дано: Гражданин Н. спит, раскидываясь, во сне сбрасывает одеяло, сталкивает подушку; гражданин М. при той же температуре в комнате свертывается калачиком, натягивает во сне одеяло на голову.

 

Какова разница в характерах?

Разбор. Здесь тоже и тонус, и внутренний стиль, которые где-то сливаются. Тонус-стиль. На бессозна­тельном уровне... Статистические исследования, прове­денные недавно на нескольких тысячах людей, пока­зали, что среди тех, кто спит, укрываясь с головой, преобладают люди нервные, нерешительные, неудач­ники, депрессивные. Но вот человек укрывающийся не то чтобы с головой, а довольно плотно, по самую шею, между тем во сне обязательно выставляет из-под одеяла наружу одну ногу, только одну правую коленку, это просто закон его сна. Что мы на это скажем? Что за стиль?

Психологема третья: о лишних движениях

Товарищ К-, разговаривая с вами, непрерывно по­тирает и почесывает различные части лица и тела, за­кусывает губу, дергает головой, откидывает назад волосы, чешет ногу о логу, заглатывает авторучку, ерзает на стуле и, кроме того, постоянно мнет пальцы.

Спрашивается: Возьмут ли товарища К. в космо­навты? Сможет ли он стать эстрадным конферансье? Хорошим организатором?

Разбор. Насчет космонавта, конечно, сомнитель­но. Такая двигательная неуравновешенность... Не пройдет. Насчет конферансье — тоже сомнительно. На эстраде каждое движение должно быть уместным, а тут чересчур много автоматизмов. Правда, проис­хождение их может быть различным. Часто они свидетельствуют о повышенном внутреннем беспокой­стве и, собственно, служат средством для его устране­ния, но с чрезвычайно низким коэффициентом полез­ного действия. В других случаях это истинные автоматизмы, что-то чисто двигательное, не имеющее прямого отношения к эмоциям. Можно даже заметить, что при сильных волнениях эти движения подавляют­ся. Такое чрезмерное богатство, какую-то несообраз­ность движений нередко можно наблюдать у людей творчески одаренных, и в этих случаях их хочется отнести к периферическим проявлениям усиленного, нестереотипного мозгового поиска.

Так что насчет организатора — им товарищ К. мо­жет стать вполне. Во всяком случае, это не исключено.

Психологема четвертая: о рукопожатиях

Вы попали в ситуацию острого дефицита информа­ции. С вами здороваются двенадцать субъектов, оде­тых в маски и балахоны.

Производится двенадцать рукопожатий:

1) мощное, длительное;

2) энергичное и короткое;

3) с постепенным усилением сжатия;

4) сильное, с постепенным ослаблением;

5) прерывистое, залпами;

6) с сильным встряхиванием;

7) спокойное, умеренной длительности;

8) спокойное, с ускоренным отнятием;

9) спокойное, с замедленным отнятием;

10) вялое, расслабленное, с ускоренным отнятием;

11) вялое, расслабленное, с замедленным отнятием;

12) пассивное (дал пожать свою руку). Характер этих людей? Их настроение? Отношение

к вам?

ПРИЛОЖЕНИЕ JK НСИХОДОГЕМАМ: О ПОЧЕРКЕ И ГРАФОЛОГИИ

Почему снова об этом? Уже говорили о почерках циклоидных и шизоидных, но вопрос о связи почерка и характера этим, конечно, далеко не исчерпался. По­черк как тест, как проявление тонус-стиля... Походка руки, сфотографированная бумагой... Постоянство по­черка — мозговое чудо, его не в силах скрыть ника­кие подделывания, почерк остается тем же, даже ес­ли пишут ногою или языком. Какой, в самом деле, соблазн в этой естественной самовыдаче прочесть лич­ность!

Возникнув как ответвлеиие физиономики, графоло­гия быстро выросла в полуоккультную дисциплину, на лоне которой пышным цветом расцвело шарлатанство, а рядом пробивались чахлые стебельки педантичного, добросовестного примитивизма. Малые и смутные обоснования, большие претензии.

По закорючкам и завиткам судили о таких больших и туманных вещах, как фантазия и воля, и, конечно, предсказывали судьбу, давали советы по части семей­ного бытоустройства. В лучшем своем виде это был и есть увлекательный психологический спорт, рискован­ное искусство энтузиастов, дух которого как нельзя лучше передан героиней «Успеха» Фейхтвангера.

Постепенно в сырой массе домыслов, противоречий и откровенной чепухи откладывались и солидные на­блюдения и некоторые трезвые умозаключения. Сопо­ставляли почерки и биографии, и некоторые параллели не могли не привлечь внимания.

Еще римский историк Светоний заметил, что импе­ратор Август, отличавшийся скупостью, «писал слова, ставя буквы тесно одна к другой, и приписывал еще под строками». Юноша, преувеличенно ярко одевав­шийся, всячески пускавший пыль в глаза, имел и вы­чурный почерк; когда эта склонность прошла, по­черк упростился — подобных случаев было сколько угодно.

Обратили внимание, что если человек с завязан­ными глазами пишет на вертикальной доске, то при повышенном настроении строка уходит вверх, при по­давленном — вниз. Почерк молодой женщины, разо­шедшейся с мужем и потрясенной этим разрывом, в течение месяца из сильно косого превратился в со­вершенно прямой; когда же через несколько лет состо­ялось примирение, почерк снова стал наклонным.

Нельзя было не заметить сильных отклонений в почерке некоторых душевнобольных, и в нескольких случаях графологи сумели предсказать психическое заболевание за год-другой до его открытого проявле­ния. Русские графологи обратили внимание, что почерк Есенина в последние годы жизни, омраченные ал­коголизмом и душевным распадом, из совершенно связного превратился в изолированный, в котором каждая буква жила как бы своей собственной жизнью.

Интриговало многих так называемое аркадическое письмо, в котором много дуг и соединений вверху букв и мало внизу («ш» пишется, как «т»); такой почерк, как уверяли графологи, свойствен человеку, заинте­ресованному преимущественно в форме, во внешнем эффекте, и будто бы часто встречается у людей актер­ски-авантюристического склада.

Ни одно из соотношений почерка и характера, на которых настаивают графологи, конечно, не достовер­но в полном смысле этого слова. Однако среди них можно выделить ряд таких, которые кажутся по край­ней мере естественными. Некоторые из этих соотноше­ний вполне прозрачны и даже туповаты в своей ло­гичности; в других угадывается явственно или смутно какая-то общая компонента, некий двигательный то­нус-стиль, могущий проявиться в различных деятель-ностях...

Что можно, например, возразить по поводу того, что крупное размашистое письмо свидетельствует об энергии, стремлении к успеху, общительности, непри­нужденности? Или против того, что сжатый, стеснен­ный почерк есть знак расчетливости, сдержанности, осмотрительности?

Совершенно понятно, почему степень геометриче­ской выдержанности письма (ровность линий и вели­чины букв, равномерность интервалов и т. п.) отра­жает общее психоволевое развитие, выдержку и трудоспособность — это просто одно из проявлений названных качеств. Преобладание округлых и волни­стых линий, которое часто бывает в письме синтонных пикников, соответствует всей их моторике и жиз­ненному тонус-стилю, и было бы просто странно, если бы Бисмарк и Кромвель имели почерк не крупно­угловатый, словно составленный из толстых же­лезных прутьев, а женски-круглый, бисерно-фигурный.

Точно так же без всякой интуиции ясно, что различ­ные преувеличения и украшения в письме должны как-то соответствовать стремлению человека к выяв­лению своей личности, к отклонению от стереотип­ности.

Чем характернее почерк, чем больше в нем индиви­дуальности, «физиономии», тем больше вероятности ожидать соответственных свойств и от пишущего. Но, конечно, гораздо труднее сказать, присущи ли ему эти свойства искони, или он их себе приделывает, культи­вирует, — подлинна оригинальность или наносна. Весьма вычурный почерк часто имеют люди недале­кие, мелко-тщеславные. Очень часты причудливости в почерке душевнобольных, глубоких психопатов; у эпилептиков в письме нередко видна чрезмерная ак­куратность, выписаниость каждой линии, каждой буквы.

Когда нажим густ, жирен, есть основания предпо­лагать в пишущем физическую силу, развитость чув­ственных влечений, энергию побуждений. Когда он слаб и неровен, можно догадываться о неуверенности, нерешительности. Неровность, импульсивность нажи­ма, букв, строк, разнотипность наклона наводит на мысль о порывистости, впечатлительности, неуравнове­шенности, внутренней противоречивости. Вполне есте­ственно, что люди сообразительные, энергичные, пред­приимчивые имеют почерк беглый и связный, и нет ничего удивительного, если почерк мечтателя ра­зорван.

Если сильный наклон свидетельствует о неустой­чивости, то прямой почерк скорее будет говорить о сдержанности, замкнутости, выносливости (по неко­торым интерпретациям — о честолюбии). По наклону влево — явно наперекор обычному стереотипу — можно заподозрить претенциозность, упрямство, уси­ленное самоутверждение.

Все это понятно без особых натяжек. Но вот ко­гда начинаются такие тонкости, как определение «от­крытости» и «закрытости» гласных: целиком закрытое «о» будто бы свидетельствует о замкнутости, открытое сверху — о доверчивости и деликатности, открытое снизу — о лживости, — я начинаю морщиться. Когда утверждается, что штрихи, загибающиеся вниз, против движения письма, означают эгоистичность, я тихо по­смеиваюсь. Я еще могу с грехом пополам понять, по­чему увеличение букв к концу слова означает искрен­ность, доверчивость и сентиментальность, а умень­шение — хитрость и осмотрительность, и даже готов согласиться с тем, что плотное прилегание букв в сло­вах при больших интервалах между самими словами соответствует истеричности. Но когда Зуев-Инсаров утверждает, что слишком длинные хищные черты и петли на буквах «у», «р», «д», постоянно задеваю­щие нижнюю строку, означают неумение логично мыс­лить, — это уже просто возмутительно: я сам так пишу.

Н. А. Бернштейн, наш выдающийся физиолог, го­воря о почерке как разновидности навыкового движе­ния, указывал, что ои слагается из переменных «суще­ственных» и «несущественных». «Существенные» пере­менные, твердо фиксированные мозговые программы движений и определяют удивительное постоянство по­черка. Их сейчас в совершенстве научились распозна­вать электронные машины, которым поручают экспер­тизу почерка в ответственных юридических случаях. Но расшифровка кода, которым эти переменные свя­заны с психическими свойствами, — дело будущего, может быть, уже недалекого.

Самая большая беда графологов, как и многих иных претендентов на знание человеческой души, в неопределенности самого предмета исследования. Что­бы знать личность, нужно знать, что мы хотим о ней знать. Закорючки и завитки почерка разложить по по­лочкам, вероятно, не так уж сложно, но кто возь­мется точно определись, что такое впечатлитель­ность?

В русском языке, По подсчету профессора К- К- Платонова, содержится более полутора тысяч слов, обозначающих различные свойства характера, личности, души. Это просто необозримо, особенно если представить себе все их возможные сочетания для описания одного человека и если учесть, что все эти определения частично перекрывают друг друга, а вместе с тем каждое имеет свой неповторимый нюанс, тысячекратно меняющийся от соприкосновений с дру­гими. Человек веселый и добрый; человек веселый и наглый. Разная веселость? А сколько психических ка­честв вообще не имеет определений? Графолог, пытаю­щийся увязать закорючки письма с этой стихией, по­добен человеку, вознамерившемуся выловить удочкой рыбу из океана.

И все же бывают случаи, когда по почерку удается весьма тонкая психогностика. Когда я распечатываю очередное письмо от незнакомого человека, беглого взгляда, брошенного на строчки, иногда уже на кон­верт, достаточно, чтобы некое ощущение если и не подсказало, от какой личности и о чем письмо, то по крайней мере сразу отсекло множество вариантов... Здесь, конечно, срабатывает интуитивный статистик, сидящий в каждом из нас.