Глава 4. Проклятие малой твари

Шло время и закованные в сталь полки спустились с гор. Потускнели пластины зерцал от снегопадов, кони, отощавшие от бескормицы, едва волочили ноги по бесконечным извилистым дорогам, а пехота давно уже кровавила снег отпечатками босых ног. Акшаухини шла в непроницаемом дыму и смраде, то пылали обочь дороги погребальные костры. Пропахшие трупным смрадом полковые священники едва успевали сопровождать в последний путь умерших, пепел которых предавали горным ручьям в уповании на то, что речушки донесут остатки до священных вод Ганги. Еще больше воинов оставалось в горных деревушках, на попечении лекарей.

Но акшаухини двигалась все дальше и дальше с неотвратимостью сходящей с гор снежной лавины; но высоко поднимали знаменосцы истрепанные полковые стяги; но шатающиеся от усталости люди строго блюли строй. Изможденные полководцы с гордостью осматривали стройные ряды: потерявшие парадный блеск сотни были могучи как никогда. Ветер крытых первалов отмел мякину от тяжеловесного зерна, теперь только отборными бойцами была полна акшаухини и с этими воинами воистину можно было дойти до пределов земных материков. Радость совершившихся подвигов и братство совместно перенесенных страданий объединяло всех – от оруженосцев до полководцев – сильнее, чем строки устава и страх наказаний. Второй раз за всю историю человечества не крохотный караван, а огромное войско перевалило через владения Химавата. Только величайший воитель легендарных эпох, Арджуна, со своими соратниками свершил подобное ранее. Словно вернулись те невообразимо прекрасные времена и гордыня поднимала голову в сердцах соратников Раджи – не они ли тысячелетия назад вот также бок о бок, у стремян, у колесничных осей, сражались рядом с героями и богами? Не смилостивилась ли беспощадная Карма и не дала ли им всем возможность в новой жизни повторить легендарный подвиг?

Но если душевный подъем мог каждое утро поднимать оголодавших замерзших людей, то верные спутники их, кони и слоны, уже не могли переносить всех тягот.

Сотни коней на привалах бились беспомощно при побудке в попытке стать на копыта, а потом, вытянув шеи, долго и жалобно ржали вслед своим хозяевам, коих боевой порядок гнал дальше. Многие не выдерживали и, покинув тайно строй, возвращались обратно к своим боевым товарищам в надежде облегчить их последние страдания. Отряды палачей жестоко карали за нарушение устава и все же таких отступников становилось все больше и больше. Жалость ржой изнутри разъедала остальные ряды акшаухини.

Немного легче стало в северных предгорьях, где в дополнении к чахлой траве каменистых склонов появился еще один источник продовольствия. Проводники показали, что в норах крохотных зверьков, именуемых пищухами, находится небольшой запас хорошо сохранившегося сена. Поскольку эти зверушки принизали своими ходами все горы, то разорением их селений стало возможным прокормить конные сотни. Всадники не брезговали и самими сеноставцами.

Раджа по-прежнему неутомимо вышагивал впереди в своем обветшавшем одеянии странника, прикрытый от холода простой накидкой. Запасы на царских кладовых, пищу и прочее имущество он велел передать болящим и с радостью освободился от необходимости изображать из себя царя. Ему было достаточно кореньев и плодов да нескольких глотков ледяной воды, испитой с колен.

Однажды он заметил на своем пути нечто странное. Бездумно скользнувший по склону впереди взгляд отметил нечто рыжее и шевелящееся и тут же, всмотревшись пристальнее, он увидел крохотных зверьков, выстроившихся на его пути. Самый толстый и важный из них приблизился в Радже и, перевалившись на спину, застыл у самых ног. Раджа невольно рассмеялся такому своеобразному проявлению почтения и бережно поднял зверька в своей ладони.

- Кто вы? – запищал немедля пищуха, отличный от мыши отсутствием хвоста и округлыми ушками. - Кто– вы, странные существа, то дву-, то четвероногие, но неизменно грозные и прожорливые? Сотни поколений наших мирно обитали здесь. Пусть для других наш край дик и неприютен, но это наша родина. Мы никогда никому не причиняли зла из-за ничтожности своей, напротив, мы привыкли испытывать утеснения от здешних хищников, но никогда еще мы не знали такого всеобщего избиения. Скажите, в чем род наш повинен пред Небом? Укажите на вину нашу – и мы немедля станем на путь истинный. Но вам, посланцам небес, чрезвычайно жестоко и немилосердно карать без объявления приговора!

- Успокойся, друг мой! – сказал ему Раджа. – Вы ни в чем не провинны пред богами и всех вас ждет награда за вашу богобоязненную жизнь. Так уж было угодно судьбе, чтобы наши пути пересеклись и мы вынуждены в поисках продовольствия пользоваться вашими запасами. Считайте нас своими гостями и примите извинения за причиненные неудобства.

- Но вы же уничтожаете все подчистую и обрекаете собратьев моих на голодную смерть, даже если им удается избегнуть ваших уловлений. Несправедливо пользоваться нашей беззащитностью и вторить беззаконие по воле своей.

Раджа не мог не признать справедливость упреков грызуна, но видение, представшее перед ним, слезы муки в печальных глазах изголодавшихся коней – заставило его принять сторону людей.

- Если можешь, прости нас, несчастный зверек. Но если бы ты знал, какая цель стоит перед нами и какие страдания мы перенесли уже, ты бы проникся величием нашего подвига и счел бы тяготы свои выражением почтительности и восхищения.

- Но ваш путь – это ваш только путь! Причем здесь мы? – продолжал пищать пищуха. – Пусть нам неведомо озарение, подвигшее вас на великий поход, но мы живем своей жизнью и нам нет нужды менять свое покойное существование на соучастие в ваших героических планах. Еще раз молю тебя, оставь нас в покое, в темноте и невежестве, ибо блажены мы своей темнотой и нищетой и нам не нужен ответ, на который ты насильно исторгаешь нас.

Раджа со скорбью в сердце был вынужден отказать вождю маленьких сеноставцев.

Тогда тот завопил во всю мощь своих крохотных легких:

- Так пусть не будет вам удачи в ваших планах, ежели вы основываете их на несчастье других! Пусть стебли сухой травы превратятся в стальные клинки и прободят чрева ваших коней! Пусть тот, кто прикоснулся к имении убогих сих, пусть даже во имя великой цели – отсечет в безумстве руку свою, пусть сгинет мыслимое свершение ваше, как исчезает мороком здание, воздвигнутое на песке чужих страданий и скрепленное кровью и слезами! Синее Небо! Если прав я, да погибнут пришельцы!

Высказав это, пищуха в знак устрашения людей заглотнул язык и замер неподвижным комочком в руках Раджи.

Ответом на зов земных тварей с безоблачных небес раскатился гром и блистающий перун пресек путь акшаухини. В ужасе увидели соратники Раджи как оплавилась до стеклянного блеска от небесного карающего жара кремнистая дорога впереди их.

- Боги запрещают нам двигаться далее! – завопили брахманы. – Но в чем наша вина?

Узнав о разговоре с пищухой, они вынесли решение:

- Коли боги подтвердили справедливость воззвания к ним, то нам для спасения остается одно – возобладать над жертвой ничтожного грызуна и воздвигнуть во умилостивение богов святилище на песке, связанной жертвенной кровью. Ежели мы угодим высшим силам, наше капище стоит, ежели нет - то с обрушением сооруженного рухнут и наши надежды.

В это мгновение стон пронесся над станом. Поспешно вернувшемуся Радже предстала картина смерти: боевые кони в последних судорогах запутывались бьющимися ногами в излезающих из чрева их внутренностей, слоны стояли на своих столбообразных ногах до последнего мига, когда с вытекающей последней каплей крови их не покидала жизнь, и они бездыханной тушей рушились на камни. В единый миг все было кончено. Охваченные исступлением, воины многообразным оружием отсекали себе руки, прикоснувшиеся к достоянию народа сеноставцев. Мало того, не нашедшие в миг безумия оружия под рукой вцеплялись в нее зубами и звериным способом рвали мышцы и сухожилия, дробили кости.

Немногие сохранили ясность рассудка. Все они бросились на поспешно расчищенную и освященную площадку, на которой брахманы – зодчие торопливо производили разбивку жертвенника своими шнурами дваждырожденных. Все меньше и меньше воинов толпились у чаемого острова спасения в бушующем море безумия, волны безумства обрушивались на теснящихся в надежде людей и, подхваченные обратным током, оказывались они в стане, куда даже привыкшие к побоищам воины боялись бросить взгляд. Времени не хватало на все необходимые приготовления, поэтому вместо животных жрецы сами отворяли себе жилы во имя кровожаждущих ипостасей Кришны, и кровь эта вместе с песком укладывалась в швы каменной кладки. И Раджа взрезал предплечье, и его алая кровь смешалась с кровью его побратимов по оружию.

Но вот вознесся жертвенник, и все с трепетом отступили от него. Преисполненный святости жрец подвел к каменному кругу козла и осторожно возложил его. Солнце бросило легковесный свой луч на алтарь и тот беззвучно осел, превратившись в мешанину комьев и камней.

Раджа подбежал к остолбеневшему жрецу и поднял с колен резника.

- Моя вина перевесит все наши виновности! Это я завел вас сюда, это мне надлежало пасть под тяжесть проклятья! Так исполни же человечьими руками то, что медлит выполнить Господня длань!

Впавший в безумство резник занес нож, но – о чудо! – оружие, прежде чем опуститься на отверстую грудь, истаяло под солнечными лучами. Дико завопивший резник исчез в толпе, которая являла собой вид братоубийственной резни. Жрец же шептал странные бессвязные речи:

- Виновны мы, виновны тем, что следовали за тобой… Ты свят, о царь, тебя ведет полуночная звезда, а мы, погрезшие в грехах, бездумно следовали за тобой, не имея на то благословения своих душ. Видно, все дороги ведут к правде и Богу, но у каждого своя дорога и своя звезда – и не должно смешивать пути и пресекать пути других. Твоя вина, владыка в том, что ты, снабженный запасом добродетели и веры, собрался вести за собой тех, у кого его едва хватит на десяток шагов. Ты виновен в том, что хотел всем добра, но благие заслуги не делятся поровну и каждый тащит на плечах то, что заслужил и никто не избавит его от этой ноши – даже благая цель. Иди себе с миром, не ты погубил нас, а людская гордыня.

 

Глава 5. Диво

Даже гибель акшаухини не заставила свернуть Раджу с избранного пути. Недвижная звезда, вокруг которой осуществлялось коловращение небосвода, указывала ему путь. Днем же пылающее солнце обжигало затылок, словно торопило его к далекой цели, к прохладе райских куш. Раджа брел по заброшенным дорогам, то ползущим на склоны, то спускающим к бродам через мелкие речушки. Дикий край все-таки давал достаточно пропитания плодами и кореньями, так что Раджа не был слишком обеспокоены своим одиночеством. Телесное здоровье и ратная выучка позволяли ему надеяться на счастливое окончание паломничества. Вечерами он собирал хворост и устраивался за навалами камней.

Однажды ночью с далеких хребтов поднялась мгла. Мерцающие звезды одна за другой гасли под напором темноты. Черные крылья настигли луну и застлали ее лик. По ближним отрогам прошумел порыв ветра и его верные спутники, песчаные потоки, зазмеились по склонам. Загудели кремнистые ущелья, трубя о буйстве резвящихся ветров.

И страшный образ возник на гребне скалы – чернее самой тьмы, ревом перекрывая грохот беснующейся стихии.

Вскоре задрожала земля под тяжестью ночной громады. Скованный ужасом Раджа смотрел на приближающееся Диво. Только первобытный хаос и мрак могли породить его. Никакое создание, появившееся после творения мира, не обладало такой мощью, такой не растраченной в родовых муках рождения Вселенной энергией в ее первоначале. Мгла и холод затопили все вокруг, в борьбе с ними изнемогал огонь, тщетно пытаясь пылающим мечом поразить врагов.

Чудовище уселось напротив Раджи, словно растеклось по земле. Глаза его, как зеркало бездонного колодца, смотрели с неизмеримой тоской.

Раджа нашел в себе силы обратиться к гостю с учтивой речью:

- Кто ты? Скажи имя свое, сыном какого отца являешься, из какого племени богов или демонов вышел? И что ты ждешь от меня? Еды – я по-братски поделюсь с тобой, тепла – огня хватит на двоих, может ты по обычаю путников на дороге желаешь поведать свою историю – я выслушаю ее. Но ты злоумышленно молчишь. Может, ты желаешь сразиться со мной – что ж, я буду сражаться с тобой.

Но чудовище молчало, лишь невнятные звуки, подобные шелесту ветра издавала его грудь.

Раджа продолжал:

- Что же мучит тебя? Чье заклятье гнетет тебя? Ты одинок – я никогда не слышал о созданиях, подобных тебе. Поделись со мной своей бедой и, может быть, я смогу разделить ее с тобой.

И снова ни слова в ответ. Осмелившись взглянуть на Диво, Раджа столкнулся с неподвижным взором. Глубина совершенно черных тусклых глаз, на роговице которых отражался огонь, завораживала, наполняя сердце ужасом. Долго длилось то молчание.

Не в силах вынести ожидание, чувствуя, что его все больше и больше затягивает в неведомые глубины неведомая сила, Раджа вскочил и бросился на Диво. Он желал лишь одного – погибнуть в бою, не дожидаясь смерти кролика в брюхе удава.

Багрово блеснувшая сталь обрушилась на голову чудовища. Как ни страшен был удар, ночной враг лишь покачнулся. Из его тела медленно нарастал и крепчал рев, пока не заполнил все вокруг плотной колеблющейся массой. Раджа увяз в ней. Ухватившись обеими руками за рукоять меча, он продолжал вонзать лезвие в мощный стан противника. Чудовище поднялось, возвысилось горой над беспомощно барахтающимся человеком. Подобно падающему дереву упал удар огромной длани.

Костяк воина хрустнул, но выдержал. Полураздавленный Раджа теперь мог только увертываться от новых губительных ударов.

Пусть мощь чудовища была несоизмеримой, несопоставимой с человеческой, как превосходит силу человека могущество стихии, но кровь раджей Лунной династии, великих ратоборцев, восходила к богу Луны Соме, а через Илу, жену основателя династии, и к богу Солнца Вивасвату. Частичка божественного огня, пронесенная через сотни поколений, помогла их далекому потомку разорвать путы обреченности и броском всего тела загнать мяч по самый крыж в грудь Дива. Сталь не выдержала удара о хребет, изогнувшееся лезвие сломалось со звоном лопнувшей тетивы, из развороченной раны хлынула холодная кровь. Согнувшись под ее потоком, Раджа продолжал полосовать обломком каменные мышцы брюха. Чудище пало на колени в стремлении обхватить врага и, притиснув к груди, расплющить!

Увернувшись от уловляющих рук, Раджа отпрыгнул в сторону и метнул каменную глыбу прямо в оскаленную морду. За ней последовала вторая, третья… Тело Дива отзывалось глухим мягким звуком на падение камней. Изнемогая от смертельных ран оно порывалось встать и в падении достать своего противника, но вместе с кровью из могучего тела уходили последние силы. Опершись о длинные руки, чудовище приподнялось и, задрав голову к мглистым небесам, взревело в последний раз. Порыв ветра подхватил прощальный крик и возвратил от отрогов рыданием эха.

Судорога согнула стан чудовища, и мертвее скалы пало оно на содрогнувшуюся землю. Сотрясение почвы сбило Раджу с ног, и милосердное беспамятство освободило его от дальнейших терзаний.

Под утро, когда холод запустил когти под самое сердце, Раджа пришел в себя. Один только взгляд, брошенный на чудовище, чуть снова не отправил его в беспамятство. С трудом он поднялся и подковылял к поверженному исполину. Огромная лужа крови застыла и подернулась узорами инея: странно, но следы падальщиков не отпечатались на ней. Ни вездесущие шакалы, ни стервятники не осмелились вернуться к месту великого поединка. Впрочем, Раджа с трудом осмыслил сие, единственное, что хотел он – быть как можно дальше отсюда, насколько позволит боль в теле. У затоптанного костра он отыскал свои пожитки, высмотрел за коркой инея обломок меча. Преодолевая затягивающий его вновь ужас, он вонзил меч в груду камней, ставшей курганом его поединщику. Его хватило только на краткую поминальную молитву.

Несколько дней провел он в чахлой рощице, собачьим обычаем зализывая раны и отдохновением восстанавливая силы.

Холодными ночами, когда Раджа не мог спать от боли в сокрушенном теле, он вопрошал у далеких хребтов и мерцающих звезд:

- Что со мной произошло? Почему впервые я не чувствую вкуса победы подобно тому, как больной не чувствует вкуса яств? Спустившаяся в мой стан Победа раньше была для меня самой желанной гостьей. Теперь она снова покорно сидит у моего изголовья, а я не нахожу для нее даже слов приветствия. Что же случилось?

- Я не нарушил правил вежества. Враг мой неучтивым и злонамеренным поведением принудил меня к бою. Но почему его тоскующий взор преследует мою душу, как пардус оленя? Я чувствую себя виноватым. Да, я чувствую себя трусом, впервые в жизни. Я ощущал себя слабее чудовища, я сравнивал его руки с его могучими дланями, подобным стволам, перевитых жилами как лианами и понимал, что не в силах нанести поражающий удар в честном бою, если не ударю первым. Я не хотел знать, зачем ночь прислала ко мне чудовищного гостя, с самого первого мгновения я боялся его и думал лишь о его смерти. Неужели моя храбрость всего лишь изнанка моей трусости?

 

Глава 6. Человек – колокол

Зловещая Шакадвипа окружала Раджу – злом замысленный и злом же созданный мир, противный человеку. Немногие твари осмелились поселиться здесь, заплатив за это верной службой своему злу. И сколько бы не брел Раджа по бескрайним кремнистым и песчаным отлогам прочь от стены гор, только змей шипение встречало его, только стервятники и шакалы кружили поодаль, бдительно сторожа свою добычу. По ночам они начинали делить свою недалекую уже трапезу, их перебранка будила Раджу, и он пускался в путь при свете багровой луны.

Раджа держался избранного им еще в Гималаях северного тракта, по которому неторопливые вереницы верблюдов доставляли в Страну Арьев товары из полуночных стран. Но – странное дело! – тракт был в запустении, охранные отряды и прислужники караван-сараев куда-то исчезли, стены строений из самана оплыли и в развалинах ухали совы. Что за бедствие постигло столь оживленный торговый путь, Раджа не ведал.

Много дней спустя, потеряв счет переходам, Раджа встретил первого человека. Сидевший у развалин сторожевой башни, незнакомец вместо приветствия протянул свой мех с водой. Как ни горька и грязна была эта вода, но Радже она показалась слаще того пития, что вкушал он во славе своей. Опростав половину меха, он с трудом торовался от него и протянул обратно. Туземец сделал жест отстранения, объяснив что драгоценная вода находится неподалеку и нет нужды делить ее по каплям. Изъяснялись они на торговом языке, внятном всем, кто хоть раз вступал на караванный путь. Радость встречи двух людей среди бесконечной пустыни подсластила горечь воды и напитала их лучше горсти сушенных плодов, что составило их более чем скромную трапезу. И как жаждущий не может оторваться от воды прежде чем влага не пропитает все каналы его тела, так и они не могли утолить жажду общения.

Низкая луна, тускло отливающая медью, больше не вселяла страх в сердце Раджи, и завывания служителей зла казались неопасными, пока они сидели у дотлевающего саксаула и по обычаю путников рассказывали о пережитом ими.

Вот повесть Даниила:

- Я родился, друг мой Махасена, очень далеко отсюда, хребты и реки, моря и пустыни отделяют сей край от благословенной Сирии, славящейся плодами земными и плодами рук человеческих. А паче всего моя родина горда обилием богов и вероучений, коим люди служат всем сразу, лишь выбирая соответствующее святилище сообразно обстоятельствам. Но родители мои поклонялись Всемогущему и Единому богу иудеев. Не принадлежа однако к коленям Израилевым и, одновременно с этим, будучи утеснены язычниками, они оставили свою страну и, совокупясь с такими же убоявшимися Бога, основали в здешних краях честную обитель. Божьи заветы сделали они основанием храма и в скором времени расцвела та община и к славе ее потянулись люди как пчелы к распустившимся цветкам. И я, с младенчества окрещенный по святому обряду, оказался по милости Божьей причастен той высокой доле. Не было для меня счастливее того часа, когда в сонме своих сверстников, чистотой юных душ могущих быть уподобленным ангелам, присоединял свой глас к их песнопениям. Голоса наши сливались в чудно звучащую прядь струн, из которых начальник хора мановением перстов извлекал столь сладостные звуки, что всем, отстаивающим службу, казалось, что они, уподобленные голубкам в солнечном потоке, возносятся к небесному престолу. Но большим счастьем одаривали меня часы ночных бдений у завесы скинии. Царившие в храме пустота и тишина были столь велики, что, как мне чудилось, уничтожали немыслимое расстояние между богом и мною. Дыханье Господне мнилось мне;

- Однажды мне показалось, что свод тишины рушится на меня. От страха я потерял сознание, а вернувшись в полную память, словно выкарабкавшись из-под обломков, обнаружил вокруг себя встревоженных настоятелей. Середь ночи храм был разбужен и сотрясен ударом колокола. Немало удивительного было в том, ибо неведомо здесь литье колокольное и в повозках нашего исхода не нашлось места для Божьего глашатая. Изумление превысило все границы, когда обнаружилось, что именно я был источником звона. Происшествие в тот день осталось без разъяснений;

- Едва дождавшись урочного часа обыденного уединения, я поспешил на место молитвы, лишь коснулись мои колени пола, а сердце тишины Богоприсутствуенной, как вновь сознание покинуло меня. Видевшие меня ужаснулись, неведомая сила бросала бесчувственное тело о плиты пола, пятная их пеной и кровью, и, покрывая все, победно гремел колокольный звон, уподобляя бренное тело громкозвучной бронзе, а сердце боговдохновенное – билу колокольному;

- Узревшие сие чудо возблагодарили гласом Господа за чудесное знамение, долженствующее по их мнению подтвердить богоизбранность общины и упрочить завет прежний. Не на долгий час хватило меня, и на ночную прохладу вынесли мое бренное тело;

- Тот день провел я на ложе – не было члена, не посиневшего от удара о камень, не было кости, не испытавшей сотрясения, но горше того боль терзала мне душу – боль и страх, боль, что я, бывший глашатаем Божьим, снова возвращен в человечье естество, страх, что я навсегда оставлен Господом. Поэтому, несмотря на боль и изнеможение, под вечер направился я вновь к скини. Собравшиеся пресвитеры и почтенные мужи стали свидетелем моего богоисполнения. Потрясенные до глубины души, впали они в экстаз и сердца их бились слитно с моим колоколом, вещая волю Божью и вознося хвалу Ему;

- О дальнейшем я буду вынужденно краток – дабы не впасть в гордыню. Людская молва на крыльях ветра разнесла весть о чуде по всей стране. Толпы любопытствующих заполнили окрестности обители, многие из них, вняв гласу свыше, провозглашенному мною, принимали святое крещение. Не только днем, но и ночью громом гнева и милости звучал мой колокол, и при свете солнца моя иступленная вера раскачивала билом мое сердце. Пресвитеры радовались моему дару, благословляя на все более ревностное служение;

- Странная жизнь текла тогда окрест. Днем пустынным были поля, пустыми – улицы, ибо ночами едиными жили мы тогда – ночами единения и слияния с Господином благовестом. Испытав такое хоть раз, никто не хотел возвращаться к опостылевшим мирским заботам. Божие избранничество отвратило нас от всех дел. Но вот смущение начало овладевать мною: опасность чудилась мне в неумолчно звучащем колоколе. Да, тогда уже сутки проводил я в экстазе, исключая время не удовлетворение человеческих потребностей – еды и краткого сна. Меня пугал все увеличивающийся мах колокола. Обратился я со своими опасениями к святым наставникам, но что могли сказать мне они, когда гул священный заглушал слова земные, и сжигающий меня огонь веры пылал в их очах, смотрящих на меня и не видящих меня. Весь народ мой стал единым колоколом, о который исступленно бился я, в короткие мгновения отрезвления пугаясь своей власти, над которой был уже не властен;

- И вот наконец в своем полужизни-полусне, заполненной гулом и странными видениями, предстало мне, как сорвавшийся колокол в размахе стал крушить все окружающее. На сей раз обморок был длительнее предыдущих. По пробуждении я подумал, что очнулся в другом сне, а очнувшись окончательно – ужаснулся. Все вокруг представляло собой руины. Сон стал явью. В беспамятстве выбрался я из развалин обители. Не встретив ни одной души, бродил я по окрестностям, не узнавая процветающий прежде край. Словно трус земной опрокинул строения и опустошил все. Не ведаю, что было тому виной, но по размышлению все более убеждаюсь, что причиной бедствия стал я. Чудный дар остался при мне, поэтому я не пустился на поиски людей не желая причинить им новое несчастье.

И так закончил Даниил свою повесть:

- Не ведаю в чем моя вина, но зло изошло из меня и покрыло страну покрывалом мрака. Видно, моя гордыня, угнездившаяся в глубине души, открыла изменой врата моего града и теперь сам Сатана вошел внутрь с сониом своих приспешников и отдал во власть и кормление этот край. И в том виновен только я.