Что такое дети, трудные в воспитательном отношении. 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Что такое дети, трудные в воспитательном отношении.



Перфильев М. Что такое, дети, трудные в воспитательном отношении? Забы­тые и заброшенные, но крайне необходимые книги нашей школы, особенно духовной / Сост. Ф. Троицкий. — Казань, 1889. — С. 1 — 42, (с. 338-353)

Что посеешь, то и пожнешь.

 

...Попытаемся набросать общую картину... того ненормального явления нашей общественной жизни, которое слывет под недостаточно ясным и многообъемлющим понятием «детей, трудных в воспитательном отношении». (с. 338) Раз это общественное зло, своего рода общественная болезнь, оно, как и всякая другая болезнь, имеет, конечно, свою этиологию, свою физиономию, свой сим­птомокомплекс, свой диагноз, свое предсказание и, наконец, должно же иметь и свою терапию. <...> Симптомокомплекс ее... слагается и обнаруживается в такой массе проявлений и особен­ностей, разнообразных крупных и мелких штрихов и черточек, что все лица, близко стоящие к делу, легко могут внести свои наблюдения и пополнения. Так, напр(имер], сперва родители или домашние замечают какие-либо особенности или странности в ребенке, с которыми они не могут справиться и потому иногда даже очень рано обращаются за разъяснением к врачу...; затем ребенок вступает в школьный период и проявляет свои особенно­сти или странности еще в большей мере, причем педагоги или вовсе не замечают, или игнорируют их, или же перетолковывают их по-своему, — и, наконец, когда зло уже запущенно или даже непоправимо, обращаются к врачу, ищут его всемогущества. Ос­тановимся здесь пока лишь на распознавании болезни. <...> Наша ближайшая задача лишь дать картину явления, отчасти — ука­зать на причины его и меры борьбы с ним. Итак, что же это такое «дети, трудные в воспитательном отношении»? Прежде всего — какой их возраст? Возраст этот, строго говоря, очень широк: можно сказать, что со времени появления их на белый свет и до конца школьного периода.

Другой вопрос, более существенный: к какому классу обще­ства принадлежат наши дети (ради краткости будем называть их «нашими», ибо они герои нашей статьи)? Опыт и наблюдения сви­детельствуют, что такие дети встречаются во всех классах обще­ства при разнообразнейших условиях жизни. <...> Мы возьмем так называемый средний интеллигентный класс нашего общества, средний и в смысле достатка и образования, и по этим же самым причинам одновременно и многочисленнейший класс. <...>

Каковы же условия исторические, прошлого, непосредственно и неизбежно влияющие на этих детей, прежде даже, чем они еще чем-либо заявили о своем существовании? Здесь мы сначала долж­ны коснуться вопроса о наследственности. Вопрос этот огромной важности. <...> И родители, и педагоги то пользуются им, то от­рицают его, смотря по обстоятельствам, но почти никогда серь­езно не вдумываются в него и не разбираются в нем. Нас, врачей, он гораздо больше интересует, и мы знаем важность его в деле воспитания. <...> Ребенок несомненно наследует от предков и ро­дителей те или др[угие] особенности своего организма, так или иначе обязательно влияющие на развитие и весь склад его буду­щего Я, и этим же путем, быть может, наследуются, а впослед­ствии вырабатываются и определяются такие особенности, которые сообщают ему характер индивидуальности, уклонений в сто­рону отрицательную или положительную, которые не всегда бы­стро и ясно проявляются и подмечаются и родителями, и педаго­гами, но, раз обнаружившись, дают себя знать на горе или на радость и себе, и другим. (с. 339) С другой стороны, не следует и переоце­нивать значение наследственности и во что бы то ни стало отыс­кивать влияния ее, когда на эти особенности могли влиять и дру­гие обстоятельства. <...>

Следует ориентироваться и относительно места их действия, т.е. той суммы влияний и впечатлений, какие дает обстановка, окружающая ребенка. В этом смысле... целесообразнее будет взять именно город. <...>

Нередко тот или другой из родителей еще до брака носит в себе то или другое конституциональное или общее заболевание, способное к наследственной передаче и преемственности, или же если и не имеет еще ясно выраженного заболевания, то име­ет сам наклонность, восприимчивость к нему, каковые и пере­дает своему потомству. <...> Оба родителя, а матери в особенно­сти, и в частности при обстоятельстве городской жизни, при крайне нецелесообразном складе семейной жизни, не только не обладают цветущим здоровьем, а, почти как общее правило, представляются слабыми, малокровными и, что всего чаще, «нервными». <...>

Хилая, слабая мать, очень вероятно, дарит свет хилым, сла­бым детям, но... пусть появился ребенок среднего питания, даже и вполне здоровый и крепкий. Можно утверждать, что... с первых же дней его существования начинается воздействие на него все­возможных влияний, крупных и мелких, очевидных и неулови­мых. Как дальше растить ребенка? <...> Смеем сказать, что выкар­мливание ребенка самою матерью — далеко не общее правило, а, напротив, становится все реже и реже и заменяется или кормили­цей, или искусственным вскармливанием. <...> Долг каждой жен­щины, давшей жизнь ребенку, — непременно кормить самой. От­сюда же само собой выясняется наш взгляд относительно вреда, огромного вреда, в огромном большинстве случаев, искусствен­ного кормления, и в особенности суррогатами, под какими бы авторитетами они ни появлялись.

Так или иначе, ребенок переживает первый год своего суще­ствования. Трудно разобраться в той массе влияний, какие, даже и в этом возрасте, действуют и подготовляют исподволь будущий характер ребенка. Тут влияют и молоко кормилицы, кто бы она ни была, т.е. мать сама или нет, и молоко коровы, в смысле пере­дачи заболеваний, и свет, и жилище ребенка, вся сумма того, что называется уходом за ребенком, и, без сомнения, огромное зна­чение имеют болезни: очевидные или незаметные, но постоян­ные уклонения от нормы питания дают начало не только тем или другим местным разнообразным заболеваниям кишечника и дру­гих органов, но нарушают и общее питание, со всеми его послед­ствиями. (с. 340) Это наиболее, так сказать, популярный, наичастый слу­чай. А множество других?!

Иной раз скрываемые намеренно, иной раз ничем сразу не обнаруживающиеся, но медленно накапливающиеся влияния на мозг ребенка, суммируясь, впоследствии рано или поздно дадут себя знать самым печальным образом. Трудно перечислить все та­кие влияния, но, для примера, укажем хоть на некоторые: не­брежный уход за ухом ребенка, ведущий к серьезным часто забо­леваниям последнего, в виде, напр[имер], воспаления мозговых оболочек и глухоты, со всеми ее психическими последствиями; неправильный уход за органом зрения, намеренное или ненаме­ренное, рассчитанное или случайное давание наркотических средств, напр[имер] хотя бы в виде лечения; внезапно или посто­янно действующие световые и звуковые раздражения, влияющие на мозг ребенка; наконец, целый ряд ушибов, в частности голов­ки ребенка, иной раз просматриваемых и при самом тщательном уходе и — увы! — сказывающихся случайно, спустя долгое, дол­гое время.

Наконец, ребенок становится на ноги и входит мало-помалу в более тесное и непосредственное, личное соприкосновение с окружающим миром. Какое обширное поле воздействия всевоз­можных влияний на ребенка! Родители, наиболее заинтересован­ные в деле, могли бы сделать в этом отношении гораздо больше других, но, по причине обычных у нас индифферентизма и рути­ны в вопросах воспитания, они не умеют наблюдать, и, по причи­не невежества своего в детской психологии и этике вообще, если и наблюдают что, делают неверные умозаключения и выводы. <...>

Что же касается интеллигентных классов, то здесь всевозмож­ные умствования и попытки так или иначе поставить воспитание детей... можно подвести под следующие два направления: в од­ном случае хлопочут и стараются вполне искреннейшим образом поставить дело первоначального воспитания, а затем и обучения на строго научную почву, следуя якобы указаниям науки и духу времени. С этою целью молодая неопытная мать берет в руки кни­гу г. Жука «Мать и дитя» и с полною добросовестностью и рвени­ем начинает растить и пестовать свое детище. Какое внимание к книге как выразительнице науки, сколько забот, хлопот, радости и горя, быть может, прямо лишений, — и какие малые результа­ты! Ребенок плохо, вяло растет, часто хворает то тем, то другим; приглашаются врачи, начинается лечение; врачи меняются, про­должается лечение, практикуется сугубая гигиена, и все как-то не клеится. Мать в отчаянии; ближайшие виновники, конечно, врачи! Затем мать усматривает причину недобропорядочного по­ведения ребенка в капризах, жалуется, что он плохо берет грудь, плохо спит, без видимой причины плачет и т.д. (с. 341) Чем дальше в лес, тем больше дров: год за годом, по мере роста ребенка, т.е. по мере ближайшего и личного соприкосновения его со всею окружающей обстановкой, капризы эти становятся больше и больше, выступа­ют резче и резче. <...>

Последствия и выход из такого положения бывают разные. Чаще, по рутине или якобы под прикрытием опять той же науки, ищут и видят причину в унаследовании «такого характера» от кого-либо из родителей или же просто довольствуются фразой «такой уже уродился», и в том и другом случае приступают к воспитательным мероприятиям и воздействиям.

Возьмем другой случай: семьи, более интеллигентные и глав­ное более достаточные, по принципу или ради моды приглаша­ющие на семейный совет врача. Начинается отыскивание причин, обыкновенно на почве модных для данной минуты теорий или в кругу ближайших условий жизни, а затем наследственное или врожденное заболевание, или наклонность к нему, или же, нако­нец, — что еще чаще, — за отсутствием предрасположения и вра­чи и родители останавливаются на одном, общем диагнозе «это нервный ребенок»; рекомендуются те или другие меры лечения и уходы: водолечение, деревенский воздух, игры, гимнастика, пе­ремена школы и т.п. И обе стороны правы и обе делают свое дело: родители не жалеют ни средств, ни хлопот; врачи — дают свои советы и лечат, но ни те ни другие часто не хотят вникнуть в суть дела, в склад характера ребенка, в его психические особенности, полученные, в самом деле, от рождения или формировавшиеся под впечатлением целой массы, по-видимому, незаметных и ни­чтожных влияний окружающей обстановки.

Возьмем третий случай, тоже довольно обыденный: ребенок от здоровых родителей и, на первый взгляд (а может быть, и дей­ствительно), не представляющий ничего ненормального: здоров, хорошего питания, бодр и весел, но и здесь фигурирует та же собирательная характеристика «капризный ребенок», но с тою разновидностью, что она выражается не в форме плаксивости, общей вялости и апатии или беспричинной, по-видимому, тре­бовательности, а в форме того упрямства, задора, особенной ша­ловливости, непоседливости, словом, в форме суммы проявле­ний детского эгоизма, благодаря которой такие дети приобрета­ют в общежитии кличку детей «беспокойных, упрямых, свое­нравных», таких, с которыми, по выражению воспитателей, «про­сто никакого сладу нет». С возрастом, по мере осложнения дет­ской жизни все новыми и новыми впечатлениями, которые неза­метно, но прочно накопляются в детской душе и подготовляют почву для будущего, эти «капризность» и «нервность» детей не умаляются и не сглаживаются, невзирая ни на какое педагогиче­ское воздействие, а, наоборот, растут и усиливаются, и подготовляют еще горшую будущность. (с. 342) Все разновидности этого типа можно было бы подвести, в смысле внешней характеристики и психики их, — под две следующие группы: в первую войдут, так сказать, дети-сангвиники: здоровые или нет, чаще не столько здоровые, сколько именно «нервные», ажитированные, бойкие обыкновенно, легко впечатлительные, легко восприимчивые, непоседы, шалуны, часто грубияны и озорники; во вторую вой­дут дети, если можно так сказать, флегматики: это обыкновенно дети вялые, бледные, иногда сыроватые, малоподвижные, дале­ко не так восприимчивые, как первые, шалуны или нет, но боль­ше с оглядкой, не столько инициаторы и вожаки разных шало­стей и затей, сколько стадные участники; и они также сильно раздражительны, но при этом больше упрямы, тупо и пассивно упрямы; и если первые более своевольны, зато вторые более свое­нравны, туго податливы на какие бы то ни было влияния.

Общими признаками для той и другой группы будут следую­щие: невыдержанность таких детей, беспорядочность как на иг­рах, так и занятиях, отсутствие внешней выправки, легкая подат­ливость их как на хорошее, так и на дурное, слабая сопротивляе­мость всевозможным влияниям, быстрая возбудимость и, как ре­акция, такая же быстрая утомляемость; в итоге такие дети, как во внешнем смысле, так и в области нравственных отношений плохо дисциплинируются: «они от рук отбиваются», «с ними слада нет», как говорят и воспитатели, и педагоги. Приглашаются врачи, и очень нередко они констатируют сердечные неврозы {сердцебие­ние, одышку), клинические судороги в мышцах лица (наичаще глаза, рта), шеи, рук, ног, даже до степени малой хореи (Витто­вой пляски), невралгии разных органов и в разных местах тела, очень часто невралгии головы, в форме периодических головных болей; невралгии со стороны кишечника, так называемые «не­рвные диспепсии», «нервные поносы»; аномалии со стороны по­ловой: недержание мочи, рукоблудие и т.п.; наконец, со стороны всей нервной системы — бессонница, потеря аппетита, истерия, без всякой видимой связи или на подкладке заболевания какого-либо органа. Словом, это «капризные», «нервные», хлопотливые, «трудные» дети! <...>

Другое направление или течение... в наших воспитательных взглядах и приемах... обнаружило себя так:...ни в чем и никаким вмешательством со стороны (и даже меньше всего самих родите­лей) не должно нарушать детскую свободу, ничем не должно стес­нять детскую натуру; что дано ребенку природой, то и есть; есте­ственный отбор сам себя даст знать; во имя принципа борьбы за существование, во имя свободы ребенка, наконец, во имя гос­подства тела над духом — пусть естественные, природные силы и способности ребенка развиваются на свободе, сами за себя гово­рят и сами себя отстаивают без всяких посторонних давлений (даже отца и матери и хотя бы во имя любви и религии); (с. 343) не нужно ни стеснений, ни какой-либо регламентации; природные силы и сама жизнь, во всей ее сложности и со всеми перипетиями, сделают все нужное: дадут и характер, укажут и истинный путь; естествен­но, все слабое сойдет со сцены как ненужный тормоз и уступит дорогу сильному и более способному; сила, в широком смысле слова, все лучшее, на подбор, восторжествует.

Естественно, что воспитания, в строгом и лучшем смысле это­го слова, никакого не было, а господствовала только распущен­ность и здесь и там, и вверху и внизу, у родителей и воспитате­лей; явился антагонизм, со многих сторон возмутительный, и создалось противоположение «отцов и детей». Отличительной чер­той, между прочим, этого направления, весьма важной в нашем вопросе и для нашей цели, в отличие от первого, выше очерчен­ного... является так называемое «закаливание» и духа и тела, сво­его рода спартанство, на наш образец. <...>

В итоге и при той и при другой системе воспитание, в общем, без сомнения, велось неправильно, и очень нередко, в качестве плода, давало детей «капризных», «нервных», короче сказать, именно «трудных в воспитательном отношении». <...>

Посмотрим на обычные, так сказать, типические условия се­мейной и общественной жизни, окружающей ребенка. <...>

Отец — глава семьи — обыкновенно день проводит на службе или в занятиях вообще, а если и дома, то от этого в сущности мало меняется дело, по условиям нашей русской жизни. <...> Слу­чается, что дети почти не знают отца, и все отношения его к детям и детей к нему ограничиваются лишь изредка ласками и соблюдением, с обеих сторон, общепринятых формальностей и обрядностей. <...> Кажется, не будет напраслиной сказать, что у таких интеллигентных отцов не водится никаких определенных ни теоретических, ни выработанных взглядов на воспитание, а большинство придерживается рутины, своего житейского опыта и так или иначе приспособляется к воззрениям и практическим требованиям текущей действительности. <...>

Разные тяготы семейной жизни, а в числе их и хлопоты по воспитанию, особенно раннего, первоначального, и духовного и физического, в частности, ложатся по преимуществу, если не всецело, и во всех классах общества, на мать, а не отца. Но и это общее правило очень относительно и требует пояснений. Первый ребенок обыкновенно — все для матери: и забава, и дело; с ним, что называется, носятся. <...> С течением времени, по мере жи­тейской заматерелости и личного опыта, с появлением других детей, рвение падает, розовые мечты и надежды отлетают, и в права свои вступает обыденная житейская проза, со всеми ее не­взгодами. (с. 344) В данном случае лучшие матери, не мудрствуя лукаво, не задаваясь никакими книжными или модными теориями воспитания, правда, посвящают все свое время семье и детям, сами выкармливают, сами и в школы готовят, сидят все время дома, но: 1) такие матери почти исключительны, сравнительно редки и чем дальше, тем реже в наши дни; а 2) благодаря целой сумме других, семейных и посторонних, условий в большинстве семей таких цель все же не достигается: дети являются в общем все же плохо воспитанными, а нередко и прямо-таки «трудными в вос­питательном отношении», как частная разновидность первых; условия эти: и общий недостаток образования и развития (и об­щего, и специально-педагогического самой матери), и отсутствие влияния мужчины-отца (именно мужское влияние может сказать­ся, и очень благоприятно, особенно на мальчиках, по самой на­туре и воспитанию мужчин); и отсутствие внутренней дисципли­ны и порядка в самой семье, иначе сказать, отсутствие воспита­тельных примеров, фактических образцов в семье, что так важно, в силу принципа: где слова, там и дело; и приниженное или недо­статочно почетное положение самой матери-женщины в семье — явление столь обычное в нашей именно русской семье и пр. <...>

Возьмем теперь другой случай, гораздо более общий: при тех же недостатках собственного воспитания и образования, при том же положении в обществе, что и в первом случае, мать не считает нужным или не хочет посвящать много времени семье: она вовсе не занимается хозяйством или спустя рукава, что также вредно действует на дочерей, как отсутствие именно мужского влияния и примера со стороны отца — на сыновей; она любит выезжать, любит удовольствия, гостей. <...> Дети почти не видят ни отца, ни матери, между теми и другими нет того, что так особенно дорого и важно в семейной жизни, нет ни интимности, ни ис­кренности, ни уважения с обеих сторон, а устанавливаются отно­шения или чисто формальные, обязательные, а если и искрен­ние, любовные, — то все же распущенные, не дисциплинирован­ные в лучшем и серьезном смысле нравственной дисциплины.

Что же влияет на детей пока, до школы, в семье? Под какими внешними и духовными впечатлениями они живут изо дня в день? Влияет нянька (часто больше и лучше, чем мать, правда), влияет прислуга, общество знакомых, всегда почти в сторону более худ­шую, чем лучшую (сплошь и рядом таким путем дети посвящают­ся свободно во всю пошлость и суету, фальшь и неискренность людских отношений); влияет случайно попавшая в руки книжка; наконец — улица в широком смысле слова, со всеми ее житей­скими сторонами: и дурными, и хорошими; попадет кое-что и доброе, хорошее, но сколько в то же время и грязи, и пошлости! Пожалуй, для таких детей, в таких семьях, при скудости и пош­лости воспитательных впечатлений и улица идет впрок, делает доброе дело. (с. 345) Но разве это правильный ход воспитания? Действи­тельно, один также из больших недостатков нашего детского воспитания, и в интеллигентных классах в особенности, состоит именно в том, что дети мало или почти незнакомы ни с окружающей жиз­нью, ни с окружающей природой, не знают вовсе своего отечества за пределами своего города или деревни, — но разве городская улица, со всею ее грязью и пошлостью, пополнит этот пробел?

Возьмем и еще случай, также нередкий: оба родителя заняты своим делом или бездельем: отец весь день на службе или вне дома, он всегда и везде, на службе и в семье, если можно так выразиться, «чиновник» своего дела, какое бы оно ни было; мать занята удовольствиями или «скучает»; дети — если и не помехи и не тормоз — то и не дело, и не радость: они просто неизбежная необходимость, зачастую вовсе и не желательная, против кото­рой, наконец, принимаются и меры предосторожности. На них или не обращают внимания, и они растут, как им угодно, по воле всяких случайностей, с соблюдением только известного де­корума (с лат – приличие, пристойность, — внешнее прили­чие, благопристойность; обстановка, подобающая положению или должности) и приличий, или, если средства позволяют и «обществен­ное мнение» того требует, сдают их на руки всецело покупных воспитателей и воспитательниц. <...> Эти воспитатели однако про­буют сделать кое-что, сообразно со вкусом родителей и требова­нием моды: дети в их руках становятся предметом экспериментов различных воспитательных систем; над ними пробуются и прак­тикуются те или другие приемы; их ум и характер дисциплиниру­ются на разные лады, а именно: то по системе Фрёбеля со всеми ее тонкостями и пошлостями, то ум и тело ребенка дрессируются якобы на спартанский лад, тело «закаляется», почти исключи­тельно холодом, буквально холодом, а ум если и не бездействует, то ему представляется полная свобода действия: ребенок делает и учится только тому, что ему нравится, там, где якобы проявля­ются естественные, природные способности и наклонности его.

Словом, в конце концов, какой бы мы ни взяли случай из выше намеченных, общий склад, характер жизни семейной тот же: остается та же нескладица и беспорядок домашнего образа жизни, то же отсутствие прочного семейного начала и авторитета в семье, то же отсутствие внутренней дисциплины во взаимных отношениях членов семьи. Есть же, стало быть, какие-нибудь об­щие, основные причины того, что, невзирая на те или другие разности и отличия в семье, в ту или другую сторону, благопри­ятные или неблагоприятные, крупные или мелкие, — все же об­щий фон картины тот же, и последствия те же: все те же «дети, трудные в воспитательном отношении». <...> Исключительных причин не касаемся вовсе, они могут быть и не быть, а общие, основные, имеем и укажем на них по мере нашего понимания и личного опыта. (с. 346)

1. Отсутствие в рассматриваемой нами семье, типической, сред­ней, интеллигентной, религиозного начала, религиозного воспи­тания. <...>

2. По отношению к этической стороне мы наблюдаем в таких семьях, во всем ее составе, заметное отсутствие правильных нрав­ственных отношений, основанных на взаимной любви, доверии и уважении; нет нравственного режима со стороны старших и со стороны всех членов семьи — нет ни устойчивости, ни взаимно­го доверия в отношениях, — нет, словом сказать, всего того, что составляет хорошую, добрую семью и что дает право ска­зать, что в названном нами классе общества и в рассматривае­мой нами семье — нет, строго говоря и в указанном нами смыс­ле, — нет семьи! Отношение между мужем и женой, отцом и матерью, друг к другу, не согретое тою сердечностью и уважени­ем друг к другу, которые дают всегда тон семье, авторитета в такой семье — нет, он отсутствует; отношения к детям и обратно могут быть и не холодными, но при всех очерченных условиях, — они непрочны, шатки и неопределенны; вместо авторитета не­редко господствует деспотизм, явный или прикрытый или же бе­столковое своеволие с той или другой стороны, влекущее в свою
очередь за собой полнейший хаос в семье. <...>

3. При всех изложенных условиях нашего воспитания, очевид­но, у нас нет каких-либо твердых, определенных взглядов на за­дачи воспитания ребенка: его ума, воли и чувства, — а потому нет и определенных приемов воздействия: ни общевоспитатель­ных, ни, в частности, педагогических. <...> Можно подметить и установить два преобладающих, ходячих воззрения. По одному из них ребенок родился свободным от всяких наличных, врожден­ных или унаследованных, предрасположенных особенностей и наклонностей психических вообще: душа его... белая доска, как принято выражаться, на которой впоследствии воспитатели на­пишут все, что им вздумается: они сделают его умным или глу­пым, злым или добрым, способным или неспособным, твердым волей, а может быть, и слабым. И таким образом, с этой точки зрения, почти с первых же шагов мало-мальски самостоятельно­го существования ребенка начинают воспитывать его и душу, и тело. Никакие особенности детской природы и данного именно ребенка, никакие уклонения в ту или другую сторону, + или —, все, что могло бы составить впоследствии индивидуальность ре­бенка, не принимаются во внимание, почти или же вовсе игно­рируются. По другому воззрению (мы их характеризуем, конечно, в самых общих штрихах) ребенок родится непременно со своей определенной, индивидуальной, физиономиею, с унаследован­ными или врожденными (кстати заметим: как в области физичес­кой природы ребенка, так и духовной наследственность и врож­денность не одно и то же, далеко не тождественное)...(с. 347) или имеющими развиться впоследствии особенностями и наклонностями, способностями и вкусами, отыскание которых и разработка кото­рых и составляет задачу воспитания и педагогики. <...>

Обыкновенно в первые годы жизни ребенка внимание воспи­тателей сосредоточивается на физическом развитии, и в этом смыс­ле при правильном, толковом понимании требований детской гигиены совокупными усилиями родителей и врачей может быть сделано многое на пользу ребенка, но это в лучшем случае; чаще же пересаливают, даже с первых шагов существования ребенка. <...> С возрастом ребенка гигиена духа и тела становится энергич­нее и иногда практикуется с поразительными упрямством и пря­молинейностью; кормят, одевают, забавляют ребенка по книжке (разумеем книжку и в буквальном, тесном смысле слова и в пере­носном, в смысле ходячих в публике воспитательных взглядов); ум и чувство ребенка воспитываются иногда намеренно избран­ными забавами, игрушками, книжками; делается определенный подбор детского общества; если открываются действительно или предполагаются существующими те и др[угие] художественные, эстетические таланты и наклонности, очень часто мнимые или отвечающие существующей «моде» на такие таланты, такая дрес­сировка, ломка ума, чувства и воли ребенка усиливается и неред­ко доходит до истинной пытки и каторги для несчастного ребен­ка: вдруг, как-то разом открывается словно эпидемия на музыку, рисование, появляются разом музыканты, художники. И как не­редко все это проделывается искренно, по ложно понимаемым благожеланиям, не жалеется ни средств, ни усилий.

А между тем, минуя всякие воспитательные теории и взгляды, невзирая ни на какие педагогические системы и приемы, окружа­ющая жизнь, во всей ее совокупности сама по себе, со всеми светлыми и темными сторонами ее, и всего сильнее и непосред­ственнее, а потому и убедительнее, сама семейная жизнь делают свое дело так или иначе, к лучшему или худшему влияют и фор­мируют будущего человека — гражданина: его ум, и волю, и чув­ство. <...> Ребенок родится на свет не как какое-нибудь бессмыс­ленное, бесформенное в духовном отношении существо, не как какой-нибудь кусок мозга или нервного вещества, с которым можно впоследствии распорядиться, как угодно родителям и вос­питателям, -ас теми или другими определенными наклонно­стями и способностями (может быть, и талантами), с теми или другими предрасположениями, наследственными или врожден­ными, словом, с таким собственным складом его нервной систе­мы, его духа и тела, с тою искрою Божьею на душе, которые, — все это вместе взятое — и дают ему право на индивидуальность, на звание разумного существа.

Проявятся ли все эти данные дары природы или нет? И как именно они проявятся впоследствии, в форме тех или других представлений со стороны ума, тех или других чувствований и эмоций со стороны чувства, тех или других движений и импульсов со сто­роны воли? (с. 348) Все это дело будущего воспитания: семьи, школы, жизни. Истина будет и здесь посредине: не следует насиловать природу ребенка, искать то, чего нет, переоценивать то, что есть, но не следует также отдаваться всецело течению обстоятельств, полагаться исключительно на силы ребенка, пустить его на сво­боду, оставить без помощи и руководства, нельзя не споспеше­ствовать тому, чему следует, и не затормозить то, чего не следует. Такова, схематически говоря, общая формула задачи воспитания и педагогики. <...>

При наличии и нормальном состоянии... органов чувств или отсутствии или дефектах того или другого из них (а такое отсут­ствие или дефекты, наследственные или нет, органические или приобретенные, существенно влияют на воспитание и развитие ребенка, как выше говорили) на ребенка тотчас же и постепен­но, все более и более, начинает действовать целая масса влия­ний, не поддающихся ни мере, ни определению, начиная бук­вально-таки с первого взгляда ребенка: мать или кормилица, по­мимо смутного, неопределенного влияния внешней обстановки, суть ближайшие проводники этих впечатлений. Затем впечатления эти... сперва накопляются, потом суммируются все более и более: свет комнаты, тот или другой достигающий звук, всякое новое лицо в поле зрения ребенка, окружающие предметы, игрушки — все оставляет свой след, слабый или сильный. По-видимому, силь­нее всего первое время реагирует все окружающее на чувство ре­бенка; при нормальном, здоровом состоянии этого чувства, цен­тра чувствилища, так сказать, получается состояние покоя, до­вольства, и наоборот. И так дальше и с возрастом. Сознание ре­бенка, будущий ум его также подвергаются постоянным и разно­образным испытаниям: каждый окружающий предмет, каждый случившийся факт оставляют свой след, хотя бы и временный, случайный, непрочный (а нередко и очень глубокий), а впо­следствии, в период сознательной речи, слово как форма выра­жения духа со стороны самого ребенка и со стороны окружающих становится могущественнейшим проводником всевозможных впе­чатлений в сознании ребенка: ласковое или грубое слово матери или няньки, сказка няньки, все слышимое кругом, разговоры окружающих, первая иногда попавшаяся книжка — все в боль­шей или меньшей мере оставляет свой след в сознании ребенка, а случается, что запечатлевается и на всю жизнь. Воля ребенка как форма проявления начинающегося сознания, мысли и чувства, как реактив на них, — также мало-помалу дает себя знать: ребе­нок хочет того, а не другого, делает то, а не это, настаивает, плачет, кричит, сердится, — и мы его часто не понимаем, — и, по неразумению или невниманию, относим все это к его болезненности, (с. 349) а еще чаще — к его «нервности» и «капризности», а случаи или поводы к такой капризности или нервности могут быть многочисленные и постоянные. <...>

Пока они очень малы — они плаксивы, раздражительны, тре­буют то то, то другое, няньки и мамки спешат удовлетворить их желания, врачи отыскивают болезни и лечат: назначаются по­рошки, микстура и ванны. С возрастом они делаются еще неснос­нее: слоняются целые дни из угла в угол, себе не находят места и другим не дают покоя: им покупают всевозможные игрушки, ко­торые им, естественно, скоро надоедают, и они их бросают и ломают, удовлетворивши первое впечатление, то, что мы назы­ваем «капризом» минуты; та же история повторяется и с книжка­ми: ни назидательные, ни иллюстративные — ничто их подолгу не занимает; если ребенок живой, впечатлительный по темпера­менту, он становится шумлив, бестолково шаловлив, неистощим на всевозможные проказы и проделки, груб и дерзок с окружа­ющими, если он, наоборот, вялый по темпераменту, он — «нюня», вечно ноет, всем недоволен, не любит общества сверстников, и сам ни к чему не может пристроиться. <...> Они производят тяже­лые, неприятные впечатления и на своих домашних, и на окру­жающих: они действительно «нервны», «капризны» или стано­вятся таковыми; правда, их не знают, как и чем занять, куда при­строить...; отцы и матери просто приходят в отчаяние, падают духом, иной раз просто-таки клянут день их рождения; наемные воспитатели... кладут на них свои силы и знания, теряются, вы­биваются из сил и отказываются, наконец, или, заручившись терпением, выносят все и хлопочут только о внешнем благопри­личии и приспособляются ко вкусам нанимателей. <...> Иногда страдают много и мучаются сильно бедные матери, та категория их... которая любит детей своих искренно, посвящает им всецело почти [все] свое время и труд. <...>.

И опять призываются на совет и подмогу врачи или специали­сты-педагоги:...открываются какие-нибудь заболевания или рас­положение к ним, и иногда очень серьезные: мигрени, малокро­вие, разные невралгии и пр[очее], — всего чаще виновной являет­ся неврастения. Назначаются: лечения, массажи, гимнастика, хо­лодные ванны, прогулки, детские сады, деревня... и, наконец... — удаление из семьи ребенка. <...>

Но вот наступает школьный возраст, школьный период, и вол­нение, заботы, тревоги родителей и воспитателей доходят до максимума. <...> Дети собираются разного возраста, разных обще­ственных положений, разных способностей и подготовки, воспи­танные и невоспитанные, иногда в корень испорченные, развра­щенные уже дома, в семье — и все это в куче. <...> Ребенок попа­дает в обширную область разнообразных и своеобразных педаго­гических воздействий. (с.350)

Здесь выступают на сцену одновременно два влияния — семьи и школы, во имя успехов одной и той же общей, великой задачи. По-видимому, оба они должны были бы идти рядом, дружно, в прочном, тесном и искреннем союзе с обеих сторон, но, может быть, то или другое из них окажется превалирующим, временно или постоянно. Все будет зависеть от характера самих по себе школы и семьи, по существу, от их дальнейших отношений. <...>

Мы думаем: если семья сама, а затем элементарная школа (во­обще первоначальное обучение) искалечили уже ранее детей, испортили их нравственность и то, что называется «забили» их головы, — то сомнительно, чтобы и дальнейшая школа поправи­ла дело и даже что-либо сделала; но это справедливо для «запу­щенных» случаев, при крайнем положении дела. Наши же «дети», трудные только в воспитательном отношении, а не пропащие, не потерянные, совсем не то: зло еще нестойко, не пустило еще глубоких корней в детской душе, и надежды, упования, и даже требования со стороны общества и родителей имеют полный rais on d' etre своего существования. С другой стороны, если ни в семье, ни в школе элементарной ранее не успели еще определить способности ребенка... или каких-либо духовных аномалий, ме­шающих воспитанию... или об них никто не позаботился и их про­смотрели, — то, во всяком уже случае, в дальнейшей школе, с возрастом ребенка, на практике дела, путем опыта, наблюдения и сравнения господам педагогам дана полная возможность в боль­шей или меньшей степени внимательно присмотреться к каждо­му ребенку, изучить физиономию его со всех сторон, подметить его личные особенности, достоинства и недостатки, — словом, установить его школьную индивидуальность, дать ей должное место и оценку. <...>

Что такое «дух школы»? Это такой строй школы, внутренний, бытовой, это такой характер взаимных отношений воспитываю­щих и воспитываемых, обучающих и обучаемых, такое единение в целях и средствах, которые коренятся в прошлом данного заве­дения, истории его, то, что по справедливости называется тради­циями заведения; то, что дает ему репутацию, иногда славу в прошлом, силу, значение и уважение — в настоящем, то, нако­нец, что составит предмет подражания и гордости в будущем, — словом то, что кладет особенную печать на заведение, в отличие от других....Без сомнения, этот «дух» заведения, его направление могут быть также характеризованы и со стороны отрицательных, темных... нежелательных. <...>

Мы хорошо понимаем, что одна школа, какая бы она ни была, сама по себе, без заложенного фундамента семьею и без дальней­шей поддержки ее, мало что сделает, но мы и не требуем этого, невозможного, а желали бы только, чтобы школа продолжала начатое, укрепляла его и шла рука об руку с семьей. <...>(с. 351)



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-01-19; просмотров: 116; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 34.228.168.200 (0.151 с.)